Чай и конфеты

      Прошлой ночью призыватель Рафаэль пролил больше крови, чем обычно. Он звал свою любовь, самого неповторимого, обожаемого, но опять безрезультатно.       Сонно хлопая глазами, Арсений открыл дверь и не сразу сообразил, кто занял пространство в ванной. В шуме воды стоял сатир и наглаживал член. В то мгновение, когда Арсений сравнивал, что больше — его кулак или напряжённая, открытая взору головка, из этой головки струйкой вверх выстрелила белая жидкость. Капли приземлились на волосатую грудь, плоский живот, запачкали новую плитку на стене. Тяжело дыша, Риг посмотрел на Арсения и языком слизал каплю спермы с верхней губы. Струя достигла даже лица сатира. Очень довольного собой и жизнью сатира.       На ватных ногах человек развернулся и молча покинул место разврата. В горле пересохло, хотелось пить. От увиденного или от того, что ночь не спал — закружилась голова. В глазах потемнело, в висках сдавило, пол пошатнулся и, прежде чем потерять сознание, взгляд зацепился за темное пятно на ковре, которого раньше не было — снова Риг что-то разлил. ***       Арсений с усилием разлепил глаза и ещё долго лежал не шелохнувшись, привыкал к яркому свету. В комнате было светло, а значит день, и проспал он всего ничего. Рядом что-то стукнуло, кто-то тихо выругался на незнакомом ему языке. Перед глазами появилось встревоженное мужское лицо.       «Красивый подлец, наверняка и с телом у него все отлично», — подумал Арсений, неожиданно смутившись, и тут же обиженно скривился, когда заметил рога на голове и острые уши.       — Долго я лежу? — спросил он тихо.       — Сутки.       — Как сутки? — Хотел крикнуть призыватель, но вместо крика прохрипел.       — Я тебя, бледного и холодного, возле кухни нашел. Принес в спальню.       — Мне надо туда, — прошептал раскрасневшийся и согретый Арсений, силясь подняться.       — Куда это ты собрался? Еле губами ворочаешь, сил-то совсем нет. Всю ночь бредил, пить просил и звал кого-то.       Риг проворно подоткнул одеяло, словно знал, как за вот такими капризными больными ухаживать.       — Контракт у меня на поставку орков. Уже день просрочил, — прошептал призыватель, послушно принимая лежачее положение.       — Сколько орков?       — Восемь.       — По одному вызываешь? — вопрос прозвучал озабоченно.       — Нет, они бригадой приходят. Сидят и ждут вызова, а я тут … умираюююю… — заскулил Арсений.       — Ну-ну, тише-тише. Поправишься и объяснишь. А пока я вместо орков поработаю.       — Справишься? — спросил больной насмешливо.       Лежит, умирает, а смотри-ка, силы скривить рот в ехидной улыбке нашлись.       — Что делать надо-то?       — Груз таскать.       Сатир задрал майку, поиграл мышцами, напряг руки и взялся за резинку штанов.       — Не надо, — простонал Арсений, натягивая одеяло на глаза.       На том и порешили. Поступил Риг вместо орков в распоряжение солидной фирме, специализирующейся в хранении сверхтайной всячины. Что за грузы такие, даже не все сотрудники фирмы знали. Оркам было на тайны и важность наплевать. Им без разницы как на жизнь зарабатывать. Таскать груз полезно для орочьего здоровья и неопасно для жизни. Но выяснилось — бригада не только переносила громоздкие предметы из одного угла склада в другой, но ещё и ублажала половину работников бухгалтерии и финансового отдела, и не только женскую половину.       Пару дней сатир оказывал услуги по грузоподъёму и грузопереносу. От интимных услуг работники дружно отказались — орки им милее. Как понял временный работник — между орками и человеками было нечто большее, чем теловлечение.       Стараниями Рига горе-призыватель выздоровел через три дня. Вернулись орки, и неудобный гость вернулся к прежнему занятию — ничегонеделанию. ***       — Хоть бы прибрался разок, — проворчал Арсений, убирая обертки от шоколадок с дивана.       — Так ведь Тошка есть! — крикнул Риг, не отрываясь от монитора и умело кликая по маленькой мышке большим пальцем.       — Тошка откажется приходить. От тебя шерсти больше, чем от кошки. Ой! А это что?! — взревел Арсений рассерженно.       — Что? — Риг прибежал в ванную, стал рядом.       — Вот! — хозяин уютной квартиры тыкал пальцем, указывая на жирное пятно, которое с мягкого коврика легко не выведешь. А потом заметил он, что массажного масла во флаконе осталось на самом донышке, сопоставил факты и взревел сильнее: — Зачем масло массажное брал?       — Сенечка, ты же сам знаешь, что гонять шкурку приятней по скользкому, а не по сухому.       Арсений, разумеется, об этом знал. Он открыл рот, чтобы согласиться, но вовремя закусил губу и промолчал. Потом и вовсе стушевался и задумался, почему сатир предположил, что Сенечка тоже знает, что шкурку приятней гонять по скользкому. Неужели подсматривал, как Арсений сам с этим маслицем баловался?       — А пятно как появилось? — спросил Арсений строго, стараясь скрыть смущение.       — Баночка-то маловата для моих рук, вот и выскользнула, — сатир стоял с опущенной головой, словно нашкодивший ребенок.       Арсений вздохнул.       — Сам будешь перед Тошкой за пятно отчитываться, — сказал и пошел вызывать домовую.       Он привычно уколол палец иголкой, предварительно подержав ее кончик над огнем специальной свечи для ритуалов. Хотя ничего в свече особенного не было. Обычная ароматизированная свеча из ближайшего супермаркета. Для домового — с ароматом летних луговых трав.       Низкорослая женщина, неопределенного возраста в рабочем комбинезоне цвета фуксии, появилась в центре круга со словами:       — Жениться тебе надо, старею я. Кто ж за тобой присмотрит?       Арсений хмуро посмотрел на сатира. Тот с нежностью расчесывал кошке Дуняше шёрстку. Хотел сказать, что некому, но вздохнул и молча показал фронт работ. Домовая засветилась счастьем и принялась делать то, что умеет лучше всего — наводить в помещении чистоту. На счастье Рига, поохала она над пятном и все исправила. ***       Этим вечером Арсений снова станет Рафаэлем и попробует его вызвать. Неделя прошла с прошлой неудачной попытки, может именно этой ночью светлый лучик найдет время или сжалится над ним. Вдруг у него силы на исходе, а тут Рафаэль — вызов прислал. Будет он Рафаэлю благодарен и, возможно, на завтрак останется, а то и задержится в гостях на пару дней.       Еда из дорого ресторана остывала в холодильнике. Вино, урожая 1912 года из частного погреба во Франции, стояло на столе. На Арсении новая рубашка и брюки из коллекции модного заграничного дизайнера. С последней их встречи прошло больше трёх месяцев. Все это время призыватель брался за любой заказ и работал с понедельника по пятницу, и оставлял пару дней для отдыха, потому что силы все же надо восстанавливать.       Для любимого Арсению ничего не жалко. Он будет баловать голубоглазого соблазнителя лучшей едой, обнимать на дорогой мебели и сам будет одет в модное и эксклюзивное. Арсений старался выглядеть дружелюбно, расслабленно, но внутри был зажат с двух сторон огромным железным прессом, и не сделать ни вдоха, ни выдоха. Он нуждался в прекрасном белокуром создании, что говорило красиво о любви и также красиво ему отдавалось.       Прежде чем начать, призыватель закрыл спальню на замок, расставил по углам ароматные свечи, расстегнул пару пуговиц на рубашке, вспотевшей рукой поправил челку. Иголка плавно вошла в указательный палец, и он поморщился от неприятных ощущений. Множество раз он протыкал палец, а до сих пор не привык к неизбежной боли. Пару капель крови упали в середину ровно начерченного круга. С кругом он провозился три дня, надеясь, что точность в расчетах и безупречное исполнение усилят вероятность призыва. Но кровь расползлась, а вызываемый не появлялся.       Тускло горели свечи, в комнате пахло цветами. На пол упало еще пару капель, но воздух в комнате не шелохнулся. Ни намека на движение, ни намека на то, что любимый придет. Отчаяние вспыхнуло в груди, паутиной липкой расползлось по телу. Нервно кусая губы, Арсений закатал рукав рубашки, взялся за нож и сжал зубы. Руку словно пламенем обожгло. Наверно, к боли он никогда не привыкнет.       Сатир отпустил домовую навестить подруг, а сам, уселся на ставший родным диван, и принялся изучать кулинарное ремесло. Чипсы ему надоели неделю назад, еда из ресторана на вкус как резина. Привычней было бы поджарить кусок мяса на костре, или наваристую уху сварить в котелке. Костер посреди комнаты не разведешь — приходится обучаться приготовлению еды в городских условиях. На экране чьи-то руки ловко смешивали репу с бананом, заливали все это перепелиными яйцами, и милый голос щебетал, как вкусно и полезно для мужской силы. Сатир громко засмеялся — уж эта откровенная дрянь силы мужику точно не прибавит.       Чуткий нос уловил запах крови — опять Сенечка кого-то призывает. Не бережет себя совсем. Вылезать из теплого пледа не хотелось, а тревожить без серьезной причины спящую на коленях Дуню — не правильно. Но причина возможно серьезная — запах усилился.       Замок поддался с первого раза.       — Зачем дверь закрыл? Теперь менять надо.       Риг недоуменно почесал затылок, протянул вперед вырванную дверную ручку. В комнате сильно пахло розами и кровью. До тошноты пахло. На окнах — плотные шторы, на столе и полу — погасшие кое-где свечи. Человек лежал возле нарисованного мелом круга, вытянув руку в центр.       — Ээээ, как тебя скрутило-то.       Сатир наклонился, проверил пульс — сердце билось. Он подхватил легкое тело на руки и перенес на кровать. Порез на руке хоть и глубокий, но, если вовремя остановить кровь, опасности для жизни не представлял. Риг бережно расстегнул пропитанную в некоторых местах кровью, рубашку, снял ее. Он наклонился над раной, покрутил руку, замечая зажившие рубцы на запястье, возле локтя. Риг высунул длинный язык и лизнул свежий порез. Один раз лизнул, второй, третий. Во рту стало сладко, в глазах запрыгали веселые точки-мушки, голова опустела, к члену кровь прилила. Он пару раз ударил себя кулаком по лицу — отогнал возбуждение.       Человек зашевелился, открыл глаза, неуверенно сел и осмотрелся. Понял Арсений, что в комнате лишь он и вот этот вот — большой увалень. Он горестно вздохнул и забрался под одеяло.       — Хоть бы спасибо сказал.       Риг стоял возле кровати, наблюдал за человеком.       — За что? — тот похлопал круглыми глазами, искренне не понимая за что благодарить.       — Я кровь остановил, рану залечил.       — Аааа … пустяк… — Арсений отвернулся к стене и замолчал.       — Сень, кого хотел вызвать-то?       — Не важно… он все равно не пришел, — ответил Сень безжизненным голосом.       — Ты скажи. Вдруг я помочь смогу? Может уговорить кого надо или подтолкнуть слегка, — предложил Риг.       Арсений заинтересованно приподнялся и сказал взволнованно:       — Мне нужен Максимилиан Девон. Знаешь такого?       — Тфу ты! — Риг хотел было плюнуть на прикроватный коврик из мягкой шерсти белых овец, но сдержался. — Суккуб что ли? Так я ему хребет переломаю, чтоб уж наверняка не пришел…       — Не сметь! — взревел Арсений и кинулся с кулаками на сатира.       В удары он вложил оставшиеся силы, и было их немного. Риг бережно взял слабые кулачки и держал, пока человек тщетно пытался вырваться.       — Я люблю его, и сделаю для него все, даже умру… — прошептал призыватель горячо.       — Вроде человек ты не глупый, должен же понимать, что любовь твоя не настоящая. Дурит он тебя, наслал морок на любовь, — Риг покачал головой и высвободил руки.       Арсений больше не истерил, а притих и смотрел печально.       — Люблю его…       — Эх, привязал подлец тебя крепко. — Риг мельком взглянул на шрамы на руках и решил быть деликатней. — За что любишь-то?       Сенечка потупил взор.       — Мне было стыдно признаться самому себе. Мне нравятся мужчины. Максимилиан понял мои желания и не отверг. Ночи с ним — лучшее, что было в моей жизни. Он так стонал подо мной, просил еще и целовал, целовал…       — Раскрою одну неприятную тайну. Суккубы открывают истинные желания, если сами вдруг воспылают любовью или когда их жизни угрожает серьезная опасность. То есть при весьма специфических условиях. А твой, этот Максимилиан, ни под одно из условий не подпадает, верно?       Арсений обреченно кивнул.       — Так вот. Эти подлецы заталкивают настоящие желания далеко и глубоко в темноту человеческой души. А затем выдают именно свои желания, за желания человека. То, что парни тебе нравятся, он не соврал. Но вот когда толкал ты пылко член в его круглую попку, было это желание не твое, а исключительно суккуба.       — Ты намекаешь что желаю я, чтобы член толкали в меня?       Глаза Арсения заблестели — возмущению не было предела. Риг развел руками.       — А чего стесняться-то. Как есть.       — Возмутительно! — пискнули в ответ тоненько.       — Сень, не пыхти, а подумай хорошенько, вспомни, о чем мечтал, чего желал до призыва этого сучонка. А я помогу — от морока избавлю.       Он достал из-за спины флейту, а Арсений глаза округли.       — Не надо мне в задницу это тыкать, — сказал испуганно и съежился.       Сатир хохотнул.       — Не собирался. Сыграю мелодию лечебную — колдовство вмиг развеется.       Не успел Арсений сообразить — комнату наполнил тонкий протяжный звук. Что-то дрогнуло в нем, отозвалось на мелодию. Что-то раскрылось, будто лишь этого деликатного звука и ждало всю жизнь, чтобы проснуться, собою стать.       Риг прижимал губы к тонкой палочке, и пальцами большими ловко перебирал. Нежданно-негаданно крепость пала, камни в крошку превратились, осыпались.       — Что ты с палкой возишься, лучше меня поцелуй, — прошептал Арсений, схватил за руку, потянул на себя.       Риг не растерялся. Как по взмаху волшебной палочки, из рук исчезла флейта, хотя, возможно, кусок дерева являлся не только музыкальным инструментом.       Слегка влажные, большие губы прижались к тонким, обкусанным губам. Сильный, властный поцелуй вжал голову Арсения в подушку, вынудил открыть рот и отдаться. Отдаться рукам крепким, большим. Отдаться существу мощному, демону высшему. Кровать скрипнула, но вес двухметрового сатира выдержала. Риг навис над человеком. Казалось, если прижмется, то раздавит хрупкие кости, расплющит хлипкую человеческую конструкцию.       Арсений гладил широкую шею и плечи, крутил языком в жарком рту и мычал. Слюна у Рига кисло-сладкая, и пахло от него ягодами брусники, а не чипсами и колой. А язык сатира — гибкий и длинный кружил с его языком шустрым, иногда в горло далеко проникал.       Риг с трудом заставил себя оторваться от захвативших губ. Облизался и одним рывком стянул штаны с ладной задницы. То, что задница ладная, давно заприметил, но знал — нет шанса с Сенечкой.       — Разрешишь на твоем инструменте поиграть? — спросил и стрельнул глазами с хитринкой.       Арсений кивнул и поддал бедрами вверх. Он не против, а член его рад. Крепкие руки легли на бедра, нежно погладили. Мелкая щетина на подбородке защекотала голый живот. Риг дунул в пупок, погладил шрам от вырезанного давно в детстве аппендицита, лизнул маленькую родинку на левом бедре. А затем носом провел по стоящему члену, уткнулся в пах поочередно слева и справа. Он словно гурман, оттягивал самый вкусный момент. Момент, когда язык и рот соприкоснутся с услаждающим все рецепторы кушаньем.       При каждом прикосновении Риг вдыхал, втягивал в себя запах, дурел от предстоящего действия, а Арсений вздрагивал и таял. Таял от желания и чего-то запретного, но готового вырваться наружу. Хоть крепость и пала, уверенность вязла будто в зыбучих песках.       Покрываясь потом, чуть дрожа, Риг губами обхватил гладкую, слегка красноватую головку. Он причмокнул, оторвался и посмотрел внимательно, словно запоминал складочки, венки. Мясистые губы его поцеловали маленькую дырочку уретры, вызвав у Арсения восторг в животе или ниже — не разберёшь. Затем рот захватил, погрузил в жаркие, влажные глубины горла.       С округлыми глазами Арсений схватился за два рога, не соображая, что с ним. Почему непрерывно вибрирует тело? Отчего бешено пульсирует в висках? И наблюдать, как член то появляется, то исчезает во рту столь сильного существа, невыносимо стыдно и до помешательства возбуждающе. Он самым распутным образом, приложил силу и надавил на кудрявую рыжую голову. Его член исчез во рту весь, и ощутил он шершавый язык, прижатый к нежной коже и теплое дыхание. Нос Рига уткнулся в живот, и жарко стало в этом месте, и внутри что-то затрепетало, закружилось в стремительном танце. В миг сбилось дыхание, тело содрогнулось, член толчками выталкивал семя, и заполнило оно рот, и потекло по горлу.       Арсений лежал на кровати и прислушивался к ощущениям. Было хорошо, до счастливых слез в глазах было хорошо. Ведь никто ему не делал столь крышесносный минет. Да и зачем хитрить? Вообще никто никогда не делал минет. С Максимилианом не возникало безумного, порочного желания. Не мог же он грязным органом запачкать милый ротик суккуба. Да и секс у них был исключительно в резинке, чтобы опять-таки не запачкать грязным обрубком чистенькую попку любимого.       Воспоминания полоснули по сердцу, распространяя ноющую боль по телу, а вместе с ней и нечто липкое, серое, бесформенное. Арсений сжался весь. Как он посмел обмануть любимого? Как он мог ему изменить? Еще и с кем?! С диким, страшным и волосатым существом, невеждой и недотепой!       — Уходи, — прошептал он и закрыл лицо ладонями.       — Вот те раз! Не понравилось?       — Чем ты отличаешься от суккуба? Околдовал своей музыкой и осквернил.       — Тфу ты! Я ж лечил тебя, дурака!       — Но почему-то не вылечил! — крикнул Арсений, схватил подушку и запустил в стоящего перед ним сатира. — Уходи!       Подушка встретилась с крепким телом и на пол сползла. Риг не обращая внимание на подушку и крики Арсения, почесал макушку. Неужели врачевание не подействовало? Действительно, надо было сразу в задницу вставить. Не флейту, разумеется, а кое-что пошире и погорячее.       — Видеть твою рожу не могу больше! Сидишь днями на диване, только и делаешь что жрешь. Как ты посмел мой член в свой огромный рот взять?! Ненавижу! Убирайся из моей квартиры! — кричал человек и сжимал кулаки.       Демоны, несмотря на их ужасающий вид и опасные навыки, тоже могут обижаться. Риг молча потоптался на месте, вздохнул и вышел из комнаты. Вышел, но оказался не в двухкомнатной квартире, расположенной в старой части города, а перед своим жилищем из веток, мха и соломы. В его родном мире день только начинался, а это значит, он успеет на занятия вовремя. Вычислит опоздунов, а затем заглянет к нимфочкам в деканат, проверит успеваемость студентов. Ведь за время отсутствия преподавателя, лентяи и лоботрясы явно проявили себя исключительно негативно.       Его возвращение, конечно, к лучшему. Скоро с докладом выступать перед студентами, а старший научный сотрудник и строчки не написал. По слухам, сам Дионис придет послушать его работу: «Деструктивное влияние голубого экрана на мозг хомо сапиенса. Последствия и пути его ослабления.»