Призрак чёрного нуменорца

      Первый день празднования свадьбы Белой девы Рохана Эовин с князем Итилиэна Фарамиром, сыном последнего действующего наместника Гондора Дэнетора, подходил к концу. Эомер, некогда пообещавший Фарамиру устроить им с княжной пышное торжество, в полной мере сдержал своё слово. Благодаря его стараниям, весь Эдорас на несколько суток обещал превратиться в одно сплошное пиршество. Город щедро украсили цветами, повсюду горели яркие огни и звучала музыка, вино и эль текли рекой, небо над главной площадью пылало от пёстрых фейерверков. Народ Рохана восторженно встретил любимую госпожу и её мужа, когда они вышли на парадную лестницу дворца после свадебного ритуала. На улицах города люди искренне веселились, весь день пели и танцевали в их честь. Сам король Элессар, четыре месяца назад взошедший на престол Гондора, вместе с женой Арвен Ундомиэль почтил своим присутствием церемонию. Со свойственными ему учтивостью и сдержанностью Арагорн поздравил невесту, а затем крепко, как старого друга, обнял князя Итилиэна — за то время, что Фарамир служил королю в качестве правителя одного из уделов Гондора, они успели очень сблизиться.       К завершению свадебной трапезы Эовин чувствовала себя ужасно уставшей. Громкий шум торжества, музыка и излишнее внимание к своей персоне порядком утомили её. Она не привыкла к подобного рода праздникам и ловила себя на мысли, что мечтает поскорее покинуть этот кажущийся вечно длящимся пир и остаться наедине с мужем. Новоиспеченная княгиня вспоминала их тихие вечера в шатре на берегу Андуина, когда она сидела в его объятиях, укрывшись тёплым плащом, и слушала доносившееся снаружи палатки потрескивание костра. Никто не смел им мешать в такие минуты, и Эовин чувствовала себя тогда совершенно счастливой. Теперь же ей казалось, что она вынуждена делить Фарамира со всем миром, и от такого количества свидетелей их любви испытывала досаду и лёгкое раздражение.       С превеликим удовольствием Эовин, наконец, оставила парадный зал, направившись вместе со служанками в покои, где они должны были помочь ей переодеться и расплести волосы. Напоследок она кинула взгляд на стоящего у праздничного стола брата и заметила, что тот едва держится на ногах. Во время застолья Эомер позволил себе без перерыва прикладываться к вину, чего она раньше никогда за ним не замечала. И хотя Эомер даже после возлияния изрядного количества горячительных напитков продолжал, как и прежде, полностью владеть собой, по его взгляду и неловким движениям Эовин догадалась, что брат был мертвецки пьян.       Торжество во дворце закончилось и плавно перетекло в шумные гуляния на главной площади Эдораса. Фарамир направлялся по опустевшей полутёмной галерее в сторону покоев своей молодой жены, когда вдруг заметил высокий силуэт у одной из статуй, украшавших анфиладу. Подойдя поближе, он тут же узнал в стоящем мужчине Эомера. Князь Рохана подпирал спиной холодный мрамор, глаза его осоловело смотрели прямо перед собой, а сам он явно пытался справиться с головокружением, постигшим его после множества выпитых кубков вина. — Эомер, — негромко позвал его Фарамир и несильно потряс за плечо. — С тобой всё хорошо? Ты еле стоишь на ногах. Князь повернул голову, губы его растянулись в широкой улыбке: — Фарамир, это ты, мой друг. Да, я перебрал немного и, должно быть, выгляжу неважно, но не суди меня слишком строго. Сегодняшний день принес мне больше радости, чем даже вам с Эовин. — Не может быть, — в тон ему ответил Фарамир, одновременно следя за тем, чтобы храбрый маршал эорлингов окончательно не потерял равновесие. — Может, Фарамир. Я, ведь, признаться, думал, этот день никогда не наступит. Что мне не доведётся увидеть свою сестру такой счастливой, рядом с человеком, которого она по-настоящему и искренне любит, а он любит её. — Эомер отодвинулся от статуи, выпрямился насколько позволяло ему его состояние. — Ты ведь наверняка не знаешь, как много всего ей довелось пережить. Он пристально посмотрел на Фарамира, улыбка исчезла, лицо его стало серьёзным и даже слегка отрешённым: — Эовин росла без родителей. У неё не было матери, которая так нужна любой девочке. И я, и дядя Теоден, и мой брат, мы делали всё, чтобы она жила, не испытывая боли от этой потери, окружали её заботой, вниманием, — князь слегка усмехнулся. — Но разве могут грубые неотёсанные мужчины-воины, которые только и умеют, что скакать верхом и рубить головы направо и налево, заменить самого родного на свете человека? Потом эта бесконечная война, орочьи набеги, безумие короля и проклятый Гнилоуст, втёршийся ему в доверие. Я разывался между необходимостью находится в Эдорасе и охранять границы государства, а пока меня не было во дворце, пользуясь своей безнаказанностью, Грима оскорблял Эовин, внушал, что королевский дом эорлингов падёт, Рохан превратится в пустыню, а все, кого она любит, погибнут, — губы Эомера скривились от болезненных воспоминаний, а руки сжались в кулаки. — Меня охватывала жгучая ярость от собственного бессилия. Виданное ли дело — я мужчина, воин, а не могу защитить даже собственную сестру. Эомер на несколько секунд отвёл глаза в сторону, выдохнул, точно собираясь с мыслями. Фарамир молчал, понимая, как тяжело ему заново переживать то, о чём он сейчас говорил. — Я хотел, чтобы Эовин ни в чём не нуждалась, обрела свой собственный дом, свою семью. Но она замкнулась в себе, редко смеялась и веселилась, не желала ни с кем лишний раз разговаривать, и я начал бояться, что она так и не сумеет познать счастье, которое необходимо каждой женщине, — выйти замуж, быть любимой, прижать к груди ребёнка, — Эомер снова улыбнулся краешком рта, положил свою руку поверх руки друга. — А потом появился ты, Фарамир, и в глазах Эовин зажегся огонь, которого я никогда прежде не видел. Я бы жизнь отдал, лишь бы он ни на миг в них не угасал. — Я сделаю всё, чтобы твоя сестра была счастлива и не вспоминала о перенесённых ею горестях, — негромко отозвался Фарамир, глубоко поражённый такой внезапной откровенностью Эомера. — Обещаю тебе. — Знаю, друг мой, знаю, потому и говорю тебе всё это, — князь неожиданно рассмеялся, точно вспомнив о чём-то. — У меня в памяти всплыла наша с тобой первая встреча в Друадан, когда ты рассказал мне о том, что произошло между тобой и Эовин. Признаться, в одно мгновение у меня промелькнула мысль проткнуть тебя копьём за то, что ты посмел хоть пальцем до неё дотронуться. Но ты сказал, что любишь её, что готов взять за неё ответственность, я оценил твою честность и решил тебе поверить и ради неё тоже, о чём ни секунды не жалею. — Откровенно говоря, я был почти уверен, что ты проткнёшь меня своим копьём, — следом усмехнулся Фарамир. — Потом я увидел тебя под Осгилиатом и подумал, мне очень повезло, что ты этого не сделал. Эомер громко расхохотался, хлопнул друга по плечу: — Да, брат, тебе повезло, — протянул он, затем потёр виски, точно собираясь с силами, изрядно истощившимися под воздействием горячительного. — Ну, довольно, не буду больше досаждать тебе. Догадываюсь, что в эту минуту ты хочешь видеть перед собой прекрасное лицо Эовин, а не мою пьяную физиономию. Иди к ней, а я схожу проверю, сколько ещё вина в погребах дяди Теодена осталось без моего внимания. И с видом полководца, оглядывающего поле сражения перед началом смертоносной схватки, Эомер окинул взором полутёмный коридор галереи, который ему предстояло пройти. Фарамир удержал его за руку: — Может, хватит тебе, Эомер, — мягко заметил он. — Ложись лучше спать, давай я провожу тебя в твои покои. Князь Рохана отрицательно помотал головой: — И не уговаривай, мой праздник только начинается. Сегодня я буду пить до тех пор, пока останусь в силах сжимать кружку. А сил у меня ещё много. Ступай к жене, — повторил он. — Не беспокойся обо мне.       Фарамир ещё некоторое время понаблюдал за тем, как Эомер нетвёрдой походкой шествует в сторону лестницы, ведущей в подземелье дворца. Затем, когда его шаги стихли, в задумчивости направился к Эовин. Он знал, что заговор Гримы и смута, посеянная лживым советником, тяжело отразились на всех членах королевского дома эорлингов, но даже представить не мог, как на самом деле сильно переживала по этому поводу его невеста, а теперь уже жена. Сама княжна предпочитала об этом никогда не распространяться.       В спальне царил полумрак, свет источали лишь пара свечей, зажжённых служанками перед уходом. Фарамир увидел Эовин стоящую у окна, спиной к дверям. По всей видимости она наблюдала за продолжающимся на улице праздником и не слышала, как он вошёл. Она уже сняла свадебное платье, оставшись в одной лишь длинной нательной рубашке и укрыв плечи шёлковым палантином. Волосы, днём уложенные в затейливую причёску, были расплетены и свободно спускались по спине до самой талии. Фарамир замер на пороге, позволил себе полюбоваться ею несколько минут, пока она ещё не обнаружила его присутствие. Такая красивая, такая хрупкая и такая сильная внутри, что даже самые тягостные испытания не смогли её сломить, не сумели погасить горевший в её душе огонь жизни. Князь приблизился на несколько шагов, негромко окликнул жену по имени.       Эовин тут же обернулась на зов, улыбнулась ему чуть робкой улыбкой. Девушка так долго ждала этого дня, который по разным причинам всё время откладывался, и почему-то была уверена, что едва закроются двери, отделяющие их с мужем от всего мира, она бросится в его объятия, как когда-то в лагере на берегу Андуина, после его признания в любви. Но то ли из-за тяжелого дня, то ли из-за того, что теперь они находились совсем в ином статусе, Эовин вдруг почувствовала смущение и неловкость. Переборов неизвестно откуда взявшееся замешательство, она шагнула ему навстречу и крепко обняла, тут же ощутив, как его руки легли ей на талию, а губы медленно заскользили по волосам. — Ты долго не приходил, — Эовин подняла голову с его груди, заглянула в серебристо-серые, такие родные и любимые глаза. — Где ты был? — Говорил с твоим братом, — ответил Фарамир и поцеловал любимую в кончик носа. — Похоже Эомер так счастлив за нас, что решил вступить в неравный бой со всеми винными погребами королевского дворца сразу. Не уверен, что он выйдет из него победителем. Я хотел проводить его в покои, но он, кажется, желает продолжить праздник в одиночестве. — На Эомере многие годы лежал груз ответственности, — в задумчивости проговорила Эовин. — За все земли эорлингов, за нашу семью, за меня. Страшно представить, как он устал жить в этой вечной борьбе. Думаю, мой брат заслужил хотя бы несколько часов полной свободы.       Фарамир еле кивнул ей в ответ, затем провёл большим пальцем по её лицу, очерчивая овал изящной скулы, склонился к её губам, поцеловал очень неторопливо, с такой нежностью и чувственностью, что мимолётное напряжение, завладевшее Эовин в первые мгновения, испарилось само собой. Как и обычно его присутствие рядом дарило неповторимое ощущение безмятежности и покоя. Фарамир пропустил сквозь пальцы золотистый каскад её волос, вновь заговорил тихо и ласково: — Я видел, как ты устала к концу дня. Наверное, такие шумные торжества и вправду тебе не по душе. — Да, все эти люди мне порядком надоели. Особенно служанки, расчесывающие и переодевающие меня после свадьбы. Они болтали без умолку всякие глупости, мне казалось ещё чуть-чуть, и они осмелятся давать мне советы, как вести себя в первую брачную ночь, — заметив, как губы мужа расплылись в улыбке, немного откинула голову назад, чтобы видеть его глаза. — И почему мы не могли пожениться ещё тогда, в Итилиэне, у костра на берегу реки? Сейчас мне кажется, я готова была бы взять в свидетели даже твоего старого ворчуна Берегонда. Фарамир коротко рассмеялся, невесомо поглаживая жену по спине кончиками пальцев: — Берегонд, кстати, просил засвидетельствовать тебе своё искреннее почтение. — В таком случае, передай ему, что я ни капли на него не сержусь, — подумав немного, Эовин лукаво прищурилась. — Может быть, ему тоже следует жениться? Тогда он наверняка сразу станет добрее. — Берегонд давно женат и у него трое прекрасных детей, — поймал удивлённый взгляд супруги и опять слегка кивнул головой, будто бы в подтверждении своих слов. — Возможно, мой верный гвардеец выглядит суровым, как и все гондорцы, но на самом деле он очень хороший человек. Эовин не стала ничего отвечать, вместо этого сама прильнула к его устам. Почувствовав, как муж аккуратно сбросил с её плеч палантин, проследила взглядом за скользнувшим к ногам шёлком. — Я немного волнуюсь, — честно призналась она. — Совсем чуть-чуть… Фарамир поцеловал жену в лоб, потом в слегка подрагивающие веки, мазнул губами по щеке: — Доверься мне, — еле слышно произнёс он. — И своим чувствам. — В целом мире нет человека, которому я доверяла бы больше чем тебе, Фарамир.       От такого проникновенного признания сладостная дрожь пробежала по его спине. Фарамир сразу вспомнил недавний разговор с Эомером о том, как трудно было его жене раскрываться людям и быть с ними искренними, не боясь предательства, как долго её храброе сердечко оставалось глухо ко всем радостям жизни, а теперь он слышал от неё такие удивительные слова. Захотелось прижать её к себе, укрыть в своих объятиях от всех мыслимых и немыслимых огорчений, защитить, сделать самой счастливой на свете. И особенно сегодня, в такую важную для неё ночь. Фарамир взял руки Эовин в свои, поочередно поднёс к губам узкие прохладные ладони, опустился перед ней на одно колено, нежно и осторожно покрывал поцелуями спрятанный под тонкой тканью живот, ощущая, как пульсирует её кожа от его прикосновений. Поднял голову, глядя в блестящие в полумраке спальни глаза жены: — Моя госпожа, — очень тихо прошептал он. — Отныне и навечно.       Фарамир проснулся оттого, что солнечный луч, пробравшийся в покои сквозь решётку окна, скользнул ему на лицо. Князь открыл глаза, резко сел на постели, тряхнул головой, прогоняя остатки крепкого сна. В следующую секунду тонкие руки его молодой жены обвили шею, а поток из золотистых локонов мягко упал на грудь. — Доброе утро, муж мой, — прошептала Эовин куда-то ему в ключицу и дотянулась губами до колючего подбородка. — Доброе утро, жена моя, — столь же тихо отозвался Фарамир, поворачиваясь в её сторону. Лицо его прекрасной супруги так сияло от счастья, что он улыбнулся сам, поцеловал в чуть припухшие, алые губы. — Сегодня ты наконец-то дал мне возможность посмотреть на тебя спящим. В лагере ты всегда уходил из шатра ещё до зари. — В Итилиэне меня мучила бессонница, — князь принялся поглаживать руки жены, которыми она по-прежнему обнимала его за шею. — Сейчас расслабился, наверное. — Жаль, что мы не сможем уехать в Итилиэн сегодня, — Эовин пошевелилась, поудобнее пристраивая голову у него на плече. — Праздник будет продолжаться ещё несколько дней, а мне уже хочется домой.       Сердце Фарамира мгновенно сжалось в груди в ответ на эти простые слова — не было большей радости осознавать, что Эовин, так же, как и он, считает восточную провинцию Гондора своим домом и желает поскорее туда вернуться. Он успокаивающе ей улыбнулся, стараясь не выдать собственное волнение, вызванное этим признанием: — Скоро поедем, родная. — Когда мы вернёмся, давай отправимся к той поляне на окраине Серого леса, — загадочно прошептала Эовин. — Поставим шатёр на берегу Андуина, разожжём костёр, будем слушать как шелестят листья, поёт ветер и плещется вода. Только ты и я.       Фарамир слегка кивнул головой в знак согласия, прижался губами к её лбу. Эовин была так трогательна и нежна в своих мечтах, что он тоже воскресил в памяти то путешествие, — кто бы мог подумать, что один из самых тяжёлых походов в дни, когда мир Арды раздирался напополам от кровопролитной войны, обернётся для него таким счастьем. Княгиня помолчала ещё несколько минут, наслаждаясь воцарившейся утренней тишиной. Даже шум торжества за окнами смолк, похоже, всю ночь гуляющие по улицам люди решили дать себе недолгую передышку. — У меня есть одна просьба, Фарамир — заговорила вновь Эовин, и в её голосе он уловил едва различимую грусть, — Я знаю, что по долгу службы тебе предстоит много разъезжать по Итилиэну, бывать в самых разных его уголках. Мне также известно, что говорят по этому поводу традиции — жена должна верно ждать мужа дома, но я прошу, бери меня с собой хотя бы иногда. Не запирай меня в четырёх стенах, пожалуйста. — Душа моя, даже если бы я и хотел, разве же тебя запрёшь, — с лёгкой усмешкой ответил Фарамир. — Конечно, ты будешь меня сопровождать. Уверен, народ Итилиэна с радостью примет свою госпожу и полюбит её так же горячо, как и народ эорлингов. Но ты мне тоже должна кое-что пообещать, — погладил тыльной стороны ладони по её щеке. — В отдалённых лесах Итилиэна ещё сохранились разрозненные отряды слуг Саурона. После падения Мордора они не представляют большой угрозы, но всё же иногда мне придётся выступать против них лично, чтобы уничтожить окончательно. Ты не станешь просить меня брать тебя с собой в военные походы, а будешь терпеливо дожидаться дома. — Мне уже совсем не хочется сражаться с врагом с мечом в руках, — отозвалась Эовин, поразмыслив немного. — Но разве отряду следопытов помешает во время похода искусная целительница? — Эовин, — предостерегающе покачал головой Фарамир. — Пообещай. — Хорошо, обещаю, — улыбнулась княгиня и подкрепила своё слово долгим поцелуем.       Затем отодвинулась от него немного, провела обеими ладонями по широкой спине мужа, беззастенчиво его рассматривая. Она видела его без рубашки и раньше, когда перевязывала раны, полученные под Осгилиатом, но тогда была слишком обеспокоена его выздоровлением и не обращала внимание ни на что, кроме страшных следов от стрел. Минувшей ночью их тела были укрыты полумраком, а теперь Эовин ничто не мешало насладиться им при свете дня. — У тебя шрам под лопаткой, — вдруг заметила княгиня. — Кто посмел напасть на тебя со спины? — Орки, кто ж ещё, — отозвался Фарамир, наблюдая за ней из-под полуприкрытых ресниц и радуясь в душе, что остатки смущения окончательно покинули её. — Давно дело было. — А это? — коснулась пальцем тонкой белой полосы на внутренней стороне его левой руки. — Это вышло случайно. Боромир задел меня остриём меча во время тренировки. Пустяковая царапина, должно было всё зажить, но след почему-то остался. — На твоём теле так много ран, — Эовин обеспокоенно нахмурилась. — Сколько же ты вынес? — Я воевал годами, не зная ни минуты отдыха, чему тут удивляться? — пожал плечами Фарамир и постарался придать голосу беспечность, не желая огорчать её старыми воспоминаниями о невеселых событиях. — Придётся тебе любить меня со всеми этими шрамами. — Как хорошо, что война закончилась, — Эовин обняла мужа за пояс, прижалась щекой к его спине. — Когда-то я в самом деле хотела сражаться против Саурона наравне с мужчинами. Мной двигала ненависть к оркам за всё то зло, что они сеяли на моих родных землях. Теперь я не желаю ничего подобного ни себе, ни кому-либо другому. — И что же ты желаешь? — Только одно, родной мой, — быть тебе хорошей женой. Ничего иного мне не нужно.       Фарамир обернулся к ней, притянул к себе так, что они легонько соприкоснулись лбами. Её длинные ресницы мягко щекотали кожу на щеке, он слышал, как чаще начинает биться сердце в её груди. — С этим ты несомненно справишься, душа моя. Их губы вновь встретились, и Фарамир осторожно опустил любимую на постель, чуть отстранился, заглянул ей в глаза, точно хотел убедиться, что она желает его также сильно, как и он её. Эовин сразу же ответила на его призыв, обхватила обеими руками за плечи: — Мне очень нравится быть твоей женой, — с улыбкой сообщила она.