Сегодня не закончится никогда

      Суббота. Двенадцатое декабря, 16:30       Вскоре они уже сидели в небольшой двухкомнатной квартире, где обитали Леорио и Курапика. Квартира была обставлена скромно, но со вкусом, и помещение производило впечатление семейного уюта. Значительное место здесь занимали книги, они находились повсюду: на книжных стеллажах, на столе, на полу. Киллуа подумалось, что главными здесь были не люди, а пыльные страницы, сохранившие в себе долголетие, соединившие в себе прошлое и настоящее.       В их шелесте можно было расслышать то, как течёт время, как утекает человеческая жизнь. Как уходит один человек, а на его место приходит другой. Как улетучивается одна мысль и возникает другая. Растворяется одна форма, появляется иная.       Ведь даже он день за днём постепенно разрушался, чтобы восстановиться. Ничто не стоит на одном месте. И только время теряется. Время за спиной миг за мигом становится мёртвым песком — обваливается и пропадает. А люди сидят перед этой пропастью и глядят, как оно умирает.       Книги — это сама память времени.       Время текло скоропостижно и уходило безвозвратно. Оно увёртливо, что кусок масла на разгорячённой сковороде, и никогда не желает подчиняться.       Подчинять себе время — это особое искусство, тут нужно иметь талант. Когда хочешь растянуть его подольше, оно утекает сквозь пальцы, а когда скучно, когда мечтаешь, чтобы оно перестало тянуться, что жевательная резинка, и проскочило уже, оно как назло идёт медленно. Как, например, бывает на скучных парах.       И тут начинается искусство. Искусство витать мыслями в другом месте, пока не истекут секунды. Пока они не искрошатся, что бисквитное печенье в перепачканных пальцах, и не сгинут в неизвестность.       Всегда нужно знать и помнить правило номер один: время — это опасный, увёртливый враг. И смысл его прост: чем чаще смотришь на часы, тем медленнее тянется время. Оно проникает во все самые потаённые участки мозга и начинает мучить, изводить скукой.       На протяжении всей своей сознательной жизни Киллуа успел прочувствовать всеми фибрами своей души разные оттенки слова «скука». Ему было скучно почти всегда, сколько он себя помнил, и день за днём он мечтал лишь, чтобы наступил следующий, а за ним ещё один, и так далее. Чтобы поскорее наступила ночь, и он остался наедине с собой, один во всём мире, будто последний выживший после апокалипсиса.       Но теперь всё было иначе. Теперь ему хотелось, чтобы этот день никогда не заканчивался. Остаться в этих моментах навечно, проживать их снова и снова, отсканировать их на сетчатке глаз и выгравировать на коре головного мозга…       Сначала Киллуа, у которого были трудности с социализацией, и который испытывал настороженность и неловкость, находясь на чужой территории, да ещё и с Гоном впридачу, держался отстранённо. Но очень скоро — в рекордные для него сроки — он подключился к разговорам и влился в компанию. Киллуа не помнил, когда в последний раз был таким непринуждённым и настоящим, когда ему в последний раз было так легко — будто все проблемы и неурядицы прошлого, давившие тяжестью на плечи, враз покинули его, и остался только миг.       Они говорили в основном о предстоящем мероприятии, обсуждали планы на него и делились идеями. Курапика рассказывал, что остерегается того, что они не управятся вчетвером с той толпой народу, что может прийти. — Да не волнуйся ты так, всё пучком будет. Надо проще смотреть на вещи, понимаешь, — закатил глаза Леорио и мягко похлопал Курапику по плечу, с такой заботой и любовью, с какой кондитер покрывает кремом свои шедевры. И Киллуа сразу же понял, что они вместе, что они влюблены.       Можно подумать, что это двойное свидание, — пронеслось у него в мыслях, и он смутился, поспешно отводя взгляд от этих двоих. Курапика окинул долгим и загадочным взором сначала его, а затем Гона, после чего они с несколько долгих секунд поиграли с Леорио в гляделки. Леорио потёр подбородок и кивнул ему, а Курапика странно понимающе улыбнулся. Это было похоже на телепатию. Киллуа задумался о том, что, может быть, однажды они с Гоном тоже будут обмениваться такими многозначительными взглядами и понимать друг друга с полуслова…       Ага, мечтай, — ехидно ответил внутренний голос. Киллуа с досадой принялся отгонять ворох бессмысленных мыслей, ругая себя, когда вдруг Курапика объявил: — Давайте поиграем во что-нибудь. — Правда или действие? Правда или действие? — оживился Леорио. Он забавно поиграл бровями, заставляя окружающих фыркнуть. — Глупая игра, — заявил Киллуа, и Леорио обиженно засопел. Дело близилось к конфликту, но Гон поспешил вмешаться: — Как насчёт "Монополии"? — примирительно сказал он, подняв руки в жесте капитуляции. У Леорио мгновенно загорелись глаза. Гон знал, чем его подкупить. Как только речь заходила о деньгах, Леорио вдохновлялся, а тут игра, где нужно строить бизнес и зарабатывать деньги, конечно, ему это по душе! Даже Киллуа, знакомый с Леорио меньше часа, сразу смекнул, что Леорио попался в мышеловку. — Я вас всех сделаю, — с азартом заявил Золдик, усаживаясь поудобнее, полный предвкушения партии, пока Курапика отправился за игрой. — Посмотрим, кто кого, — ухмыльнувшись, ответил Гон и нетерпеливо поёрзал. — Грядёт великая битва, — с иронией прокомментировал Курапика. — Ага! Это я вас всех победю… Побежду… Одолею, короче! — с видом триумфатора Леорио водрузил на стол коробку с "Монополией". По комнате прокатилась волна смеха. Схватившись за живот, Киллуа грохнулся на диван, хохоча до колик, стукая ладонью по обивке. Гон повалился тут же, громко смеясь. Даже Курапика захихикал, прикрывая рот рукой, пока Леорио непонимающе их всех оглядывал. Впрочем, и он, не сдержавшись, усмехнулся. — Итак, начнём, — откашлявшись, провозгласил Леорио, дождавшись, когда все отсмеются. — У меня, кстати, появилась мысль. А как насчёт устроить в Рождество халявную раздачу глинтвейна и обнимашек всем желающим? Чтобы согреть не только тела и желудки, но и души! — Идея интересная, — протянул Курапика, который до этого выбирал себе фигурку: так как оригинальные фишки затерялись, приходилось импровизировать, и теперь на столе в кучу были свалены разнообразные игрушки от шоколадных яиц, великодушно пожертвованные Леорио. Гон сразу же выбрал себе принцессу-лягушку из диснеевского мультфильма, а Киллуа остановился на синей машинке. — Ух ты, я «за»! — подскочил на месте Гон, широко заулыбавшись. — Только чур глинтвейн безалкогольный. — Да какой от него тогда толк?! В этом же сама суть! Алкоголь согревает и приносит радость, — возмутился Леорио, но Фрикс был непоколебим. Они продолжали спорить — каждый упорно стоял на своём, — пока не вмешался Киллуа, которому хотелось уже поскорее начать партию, и которому не нравилась концепция, в которой Гон будет обниматься с кем попало: — По-моему, вся эта идея дурацкая. Где вы столько глинтвейна найдёте? Да и умаешься с каждым встречным обжиматься, — хмыкнул он недовольно, вызывая в свою сторону гнев обеих сторон, которые даже умудрились примириться, ополчившись на общего идейного врага. В конце концов, под тонной аргументов разной степени убедительности, Киллуа пришлось неохотно признать, что идея неплохая.       Они сыграли несколько партий монополии, весело болтая обо всём, о чём только можно было. Леорио постоянно проигрывал и шутливо возмущался, что другие играют нечестно. Когда игра всем наскучила, Курапика предложил посмотреть какой-нибудь фильм.       Гон включил телевизор и пролистал несколько каналов, прежде чем остановиться на каком-то рождественском фильме. Хотя Киллуа не слишком хотелось смотреть нечто подобное, ради того интереса, что вспыхнул в глазах Фрикса, можно было и потерпеть.       Курапика принёс закуски, среди которых были и нежно любимые Киллуа шоколадные конфеты, которые тот моментально присвоил себе. Поскольку любителей сладостей среди них больше не было, никто не стал препятствовать такой узурпации. — Это же «Гринч, похититель Рождества»! — с детским восторгом воскликнул Гон. Он вернул пульт на полку, на которой стоял плазменный телевизор, и плюхнулся на диван, придвинувшись к Киллуа, чтобы освободить место другим.       Диван был узковат для компании четверых взрослых парней, и вернувшемуся с очередного похода на кухню Курапике пришлось частично усесться на подлокотник. Киллуа бы съязвил насчёт того, что мог бы и устроиться на несомненно более удобных коленках Леорио, но ему было не до этого.       Гон сидел к нему вплотную. Их плечи соприкасались, а коленки прижимались друг к другу. Киллуа старался дышать тише, чтобы не выдать участившееся от волнения дыхание, и сжимал в дрожащих руках конфету. Паника взрывной волной запустила пульс, но Киллуа приказал себе успокоиться и взять себя в руки. Он ведь так тщательно готовился к этому дню, и теперь просто не имел права всё испортить из-за дурацких переживаний и смущения. Это был его шанс, и он его не упустит.       На экране сиял заснеженными просторами и волшебно мерцающими огнями мир, спрятанный внутри снежинки, а жители сказочного городка Ктограда, охваченные праздничным настроем и суматохой, сились успеть купить подарки, упаковать их и разослать по почте родным и знакомым, украсить свой дом и поставить елку, а также переделать кучу других дел. Гон, обхватив поперёк декоративную подушку и подавшись вперёд, с увлечением наблюдал за сменяющимися кадрами, казалось, не замечая ничего вокруг себя.       Киллуа не особенно следил за развитием незамысловатого сюжета, тем более, он смотрел фильм уже не раз. Постаравшись принять как можно более расслабленную и непринуждённую позу, он силился собрать все свои ресурсы и набраться решимости, чтобы сделать первый шаг.       Всё было продуманно до мелочей: он как бы случайно приобнимет Фрикса за плечи. И даже если Гон его отвергнет, он всегда может сослаться на то, что это произошло случайно. Без возможности отступить Киллуа не стал бы и действовать.       Главное — балансировать на грани невинного жеста и того, чтобы случайно не выдать свою глубокую заинтересованность и не оказаться уязвимым. Всему свой час: время горячим признаниям в любви и игривому флирту. И даже если его чувство каким-то чудом окажется взаимным, торопиться не стоило… По крайней мере, так гласили инструкции в интернете, и сейчас настало время проверить их на правдивость.       Осознав, что подозрительно надолго замолк, пока другие вовсю обсуждают происходящее на экране, Киллуа торопливо сделал вид, что поглощён фильмом. — Ого, да этот зелёный парень вылитый я! — со смехом вставил он короткую ремарку. Получилось как-то нервно, и Киллуа мысленно чертыхнулся, ругая себя и надеясь, что никто не заметил погрешность в его актёрском мастерстве.       Гон отвлёкся на него и удивлённо посмотрел, осматривая, видимо, на полном серьёзе сравнивая с Гринчем. Киллуа это показалось забавным — только Гон с его простодушием мог понять его высказывание в прямом смысле. — Да вроде не похож даже, — вынес вердикт Гон и непонимающе нахмурился. — Ты просто плохо меня знаешь, — туманно ответил Киллуа и пожал плечами. — И я имел в виду, что тоже не очень люблю Рождество.       Гон озадаченно почесал подбородок. Киллуа поспешно прикусил язык, испугавшись, что опять всё испортил. Всё шло так замечательно, а он снова начал жаловаться, наверняка разрушив всю приятную атмосферу этого вечера своим никому не нужным негативизмом!       Ну кто меня за язык тянул? — с досадой подумал Золдик, поджав губы. Он поспешил перевести свои слова в шутку, разрывая зрительный контакт и повисшую неловкую паузу: — Ну, то есть, не настолько, конечно, как этот парень, его мне не обойти, но я бы послал некоторым личностям извещения о задол… — начал он, но Гон перебил его: — Вот увидишь, в этом году Рождество будет классным! — уверенно заявил он. Киллуа напрягся, стиснув в пальцах многострадальную конфету, и пожелал себе провалиться сквозь землю. — А-ага, — запнувшись, тихо согласился Киллуа. Гон поймал его взгляд и осторожно взял его за руку, заставляя разжать пальцы и выронить помятую конфету, отчего по венам пробежался электрический ток. — Верь мне, — так же приглушённо и как-то интимно, будто открывал ему великую древнюю тайну, сказал Гон, улыбаясь как чёртова Мона Лиза. Сердце Киллуа ухнуло куда-то вниз.       Глаза Гона влажно мерцали в полумраке. В расширившихся зрачках отражался свет телевизора. Всё отошло куда-то вдаль, на второй план, доносясь смутными отголосками, как сквозь толщу воды, и только пространство, зависшее между ними, имело значение.       Взгляд Киллуа хаотично скользил по лицу Гона, прежде чем остановиться на приоткрытых губах, таких мягких на вид. Он шумно сглотнул. Внутри чесалось невыносимое желание наклониться вперёд и прижаться к ним, и сейчас он готов был поддаться ему, окунуться в этот омут с головой. — Ты мне… — начал Киллуа охрипшим отчего-то голосом, и Гон подался к нему ближе, преодолевая сантиметр за сантиметром, словно — о боже — собираясь поцеловать его, когда комнату пронзила надрывная трель телефона.       Киллуа с трудом проглотил вспыхнувшее разочарование, когда Гон испуганно отшатнулся от него. Вся магия куда-то исчезла, а реальность вновь приобрела привычные очертания. Он уныло отправился в прихожую, проклиная на чём свет стоит звонившего, и принял вызов. — Алло, — процедил он недовольно. — Здравствуй, Киллуа, — раздался по ту сторону монотонный голос Иллуми, вкрадчивый, как змея, крадущаяся по пожухшей осенней листве. — Я видел последнее видео на твоём канале. Вот где, значит, ты собираешься праздновать Рождество? Среди какого-то сброда, а не в кругу дорогой семьи? Неужели ты забыл всё, чему я учил тебя? Ты забыл, кто ты? Ты знаешь, мы не одобряем это, и, боюсь, мне придётся принять меры…       Внутри всё будто обмерло. Часовой механизм замедлил свой бег, секунды крошились, что гипс, разбиваясь о камень. Ужасающее чудовище — страх — пальцами стиснуло его горло.       Это похоже на автокатастрофу: ты жмёшь на тормоза, а затем тебя охватывает взрывная волна эмоций. Сначала всё прекрасно и тихо, ничего не предвещает беды, но затем судьба скидывает тебя с небес на землю, разбивая на тысячу осколков, и ты понимаешь, что это было затишье перед бурей.       Умение управлять временем — это неточная наука. Никогда нельзя предсказать, как нити времени поведут себя в следующий момент.       Киллуа представил, что время окаменело. Будто на пульте дистанционного управления жизнью нажали кнопку «пауза».       А затем всё остановилось и затихло: и голос Иллуми, и шум телевизора, раздававшийся из гостиной, и голоса друзей. Только он мог ходить в этом замороженном мире незамеченным. Больше никто не имел понятия, что время остановило свой бег.