Последний танец

Она приехала в канун Нового года, но не одна. Вместе с Фикхен в Царское село нагрянул весь большой двор. Я был расстроен этим фактом, так как каждый раз, когда приезжала императрица и цесаревич Пётр Фёдорович, Фикхен проводила время с ними, а я прятался в своей комнате, боясь попасться на глаза кому-нибудь из царской свиты. Но в этот раз случилось странное. Фикхен сама пришла ко мне и, усевшись на мою кровать, несколько раз вздохнула. Начало мне не понравилось. Это означало, что с Фикхен что-то произошло. – Ах, мой милый Ёшик, – начала она разговор, – я влюбилась… – от неожиданности я вздрогнул и с удивлением посмотрел на неё. – Он прекрасен, как Аполлон. Он умён. Он просто идеален! Я в недоумении смотрел на цесаревну, понимая, что разговор идет не о её муже. О нём Фикхен, как правило, отзывалась как о человеке недалёком и глупом. Я никогда не видел Петра Фёдоровича, но, по словам дворовых девок, он не был красавцем и умом не блистал. – Его зовут Сергей Васильевич, ему двадцать пять лет и он камергер моего мужа, – продолжила она. – Он был представлен Алексеем Петровичем Бестужевым на приёме, и я… Я влюбилась в него с первого взгляда. Но Сергей Васильевич ещё не знает о моих чувствах к нему. И я хочу, чтобы ты мне помог в этом. Я подскочил на кровати, остервенело мотая головой. – Да-да… Именно ты, – она погладила меня по плечу и усадила обратно, – ибо никому более я не могу поручить это дело. Ты станешь моим купидоном, который сделает возможной мою любовь. Я был вконец растерян. К тому же мне не нравился этот кудрявый пухлый малыш с луком и стрелами. – Я понимаю, что женщине не подобает делать первый шаг, но больше не хочу быть паинькой. Я хочу кружиться в вальсе любви, чего бы мне это ни стоило. Скажи мне, мой милый Ёшик, я хороша? – она вскочила и стала кружиться на месте. От мелькания её пышных юбок у меня зарябило в глазах, я зажмурился и начал трясти головой. – Ты не одобряешь моего поступка? – она успокоилась и снова села рядом. – Поверь мне, мой милый Ёшик, когда ты встретишь свою любовь, ты поймёшь меня, и тебе будет наплевать на все запреты. Ты будешь лететь к ней, как мотылёк на свет свечи, не думая о том, что он опалит твои крылышки. Я с тяжёлым сердцем согласился ей помочь и, получив записку, пообещал передать её Салтыкову. – Будь осторожен, Ёшик, – сказала мне на прощанье Фикхен, – моё письмо не должно попасть в чужие руки! Это я могу доверить только тебе! Всю ночь клочок бумаги пролежал у меня под подушкой, и мне казалось, что он прожигает её, касаясь моей щеки. Наутро записка перекочевала в нагрудный карман моей куртки, но легче от этого не стало. Я метался из угла в угол, обдумывая, как передать письмо Салтыкову. К тому же я не знал, как выглядит этот человек, что ещё больше усложняло задачу. Весь день я был рассеян, за что получил несколько тычков от Ильи, когда плохо смешал краски. На прощание, давая мне подзатыльник «впрок», богомаз изрёк с умным видом: – Творчество – это отражение состояния твоей души, но никак не безалаберности. Уже в полной темноте я помчался в сторону села, понимая, что час моей миссии пробил. Но идеи, как найти Салтыкова и передать ему записку, так и не появилось. В этот вечер для приехавшего большого двора на пруду было устроено гуляние с фейерверками и катанием на коньках. По такому случаю вокруг пруда снова зажгли яркие огни, а по его периметру разместили удобные лавочки. На пригорке развернули шатры, где на столах была выставлена лёгкая закуска и горячительные напитки. Челяди приказано было не попадаться на глаза гуляющим вельможам, и весь дворовый люд толпился на другой стороне пруда, в зарослях плакучей ивы, и наблюдал за весельем издали. Я незаметно проскочил мимо охраны и, притаившись в кустах возле одного из шатров, стал ждать своего часа. На катке было много молодых людей, среди которых выделялся полупьяный цесаревич, бегающий по льду в солдатских сапогах и хватающий за подолы девиц. Фикхен чинно каталась на коньках, держа под руку молодую фрейлину, и с брезгливостью глядела на забавы своего мужа. Через пару часов в шатре, возле которого я притаился, началось какое-то движение, и я увидел императрицу, которую вели под руки двое крепких мужчин. Она устроилась в большом кресле, устланном шкурами, и один из мужчин тут же накрыл её ноги мехами. – Спасибо, Серёженька, – улыбнулась ему Елизавета, – а теперь иди-ка ты повеселись. Будет уже развлекать старую тётку. – Да какая же вы старая? – засмеялся мужчина. – Вы любой молодухе фору дадите! – Иди-иди, льстец! – довольно улыбнулась императрица и даже напутственно шлепнула мужчину пухлой ручкой в мягкой перчатке по руке. – Микола, выдай господину Салтыкову коньки, да проследи, чтобы он на них катался, – сказала она лакею. Тот утвердительно кивнул и через секунду принёс в шатёр пару коньков. – Я сам надену, – отказался от помощи вельможа, забрал коньки и направился к одинокой лавочке на берегу. Это был мой шанс, и я им тут же воспользовался. Незамеченный никем, я быстро пробежал вдоль кустов и вынырнул из-за них точно перед Салтыковым. – Ну-ка… – бросил на меня взгляд Сергей Васильевич и вытянул вперёд ногу. – Помоги закрепить, – и он показал взглядом на застёжки. Я присел на корточки и стал застёгивать ремни, краем глаза разглядывая вельможу. Подтянутый, слегка курносый, с живыми и умными глазами. Не скажу, что он был красавцем, но в его лице была некая изюминка, которая притягивала взгляд. Закрепив коньки на добротных кожаных сапогах, я изловчился и, быстро достав из кармана письмо, вложил бумажку в его руку, расслабленно лежавшую на колене. Салтыков не удивился и даже не повёл бровью, когда письмо оказалось в его ладони. Он ловко натянул на руку перчатку, и записка Фикхен исчезла в её недрах. Мужчина поднялся со скамьи, несколько раз притопнул ногами по снегу, проверяя, хорошо ли пристёгнуты коньки и, не глядя в мою сторону, пошёл на лёд. Моя миссия была выполнена, и я с лёгким сердцем побрёл в сторону дома. – Ёжка! – ко мне подбежала Лизонька и, запрыгав рядом со мной по снегу, потянула за рукав полушубка. – Ты куда собрался? Сейчас самое интересное будет. Пошли смотреть фейерверки! Поразмыслив, что дома, кроме как лечь спать, делать будет нечего, я принял её приглашение. Мы юркнули под ветви ивы, густо покрытые снежной шапкой, и стали ждать представления. – Как же я им завидую… – вздохнула Лизонька, глядя, как веселятся гости. – У них в жизни есть всё: и шелка с парчой для платьев, и еда вкусная. Они спят вдоволь, едят досыта, путешествуют. Я вот тоже хочу быть богатой. Хочу не прислуживать господам, а самой госпожой стать. Я замычал, показывая рукой на левую сторону груди. – Любовь? – хмыкнула Лизонька. – Ерунда эта ваша любовь. Разве можно любить человека, у которого нет ни гроша за душой? – мне не понравились слова Лизоньки, и я нахмурил брови. – А чего ты морду воротишь? – хмыкнула она. – Сам-то тоже поди не в девку дворовую влюбился, а в саму великую княгиню! Вот я посмотрела бы, как ты её любишь, если бы она простолюдинкой была. Глядя на первые всполохи фейерверков, я думал над словами Лизоньки. Она была права. Если бы Фикхен была простолюдинкой, я бы не обратил на неё внимания. Но дело было вовсе не в деньгах. Я полюбил Фикхен не за её богатства, а за доброту и цепкий ум. Не думаю, что простолюдинка смогла бы так изящно поддержать беседу, как моя Фикхен, или процитировать слова Ницше к месту. Нет, не богатую жену наследника престола я полюбил изначально, а милую, умную и добрую девушку из небогатого рода, живущую в старом замке с родителями и сестрой. Эта мысль меня успокоила, и я с восторгом стал смотреть на праздничные залпы салюта.