***
Из мыслей выдернул треск рации во внутреннем кармане полушубка. — Станислав Владимирович, — донеслось из трубки, едва он нажал на «прием». — У вас гости… — Кто? — Деваха с кошелками. Стас, привязывающий ель к санкам, замер. «Что за девка? Откуда? Отец постарался устроить его судьбу в очередной раз?» Такое уже было в прошлом году. Отец приглашал девиц то одну, то другую, с упорством заправской свахи, пока вконец не разозлил Стаса, сделавшего каминг- аут… Старик тогда сразу сник и притих, с «непробиваемым покерфейсом» прекрасно понимая, что крики ничего не дадут. А концерн все равно оставить не на кого, кроме сына. У него чутье, деловая хватка, он сможет… только он и сможет. Но Стас ждал, упорно ждал реакции, хоть каких-то эмоций. Их не было. Стас сплюнул в снег. — Девицу не трогать и носа из операторской не высовывать. Просто наблюдайте. Скоро буду, сам разберусь, — а затем повернулся к псу, добавил: — Ну что, слышал, Потапыч? Гости у нас. Встречай, праздник отмечать будем. Пес заливисто звизгнул и исчез в клубах снега. А Вершинину очень захотелось выпить. Даже была мысль завернуть к Миронихе за самогоном. «Хотя… нет, не стоит травиться паленкой, когда в доме полный бар элитного алкоголя». Стас подхватил канатик и потянул санки вслед за собой. Под валенками и полозьями скрипел снег, словно новая кирза на ногах солдата, хрустел, осыпался мелким ледяным крошевом, заполняя оставленные им следы. С неба сыпались крупные искристые снежинки, ложась на мех полушубка сверкающей россыпью бриллиантов. Он закинул голову в лохматой лисьей ушанке вверх, глядя в небо: не надо бы больше снега — насыпавшийся с ночи еще не убрал. За пса он не беспокоился — знал, что тот уже на месте и охраняет гостью, тронуть — не тронет, но и назад не выпустит до его прихода. Потапыч — очень преданный пес. Подобрал он его пару лет назад, на мусорке. Худым, поеденным блохами щенком. Выходил, вылечил и даже научил некоторым командам, не ожидал, что из маленького чуда вырастет такой обаятельный и очень умный пёс. Свернув на Садовую, окинул взглядом свой дом, скользнул по окнам второго этажа, сглотнул от щекочущего внутренности предчувствия чего-то… чего и сам не мог определить. Нахмурился. Стас не любил неопределенности и сюрпризы ни в делах, ни в личных вопросах. И терпеть не мог, когда ему пытались навязать свое мнение. Любое решение, какое бы он ни принял, должно было быть его решением, его собственным, вполне обдуманным, осознанно сделанным шагом. Подойдя к калитке, набрал код на панели, прикрытой крупным кованым цветком гибискуса и затянул сани во двор. На крыльце, терпеливо дожидаясь хозяина, сидел Потапыч, весело подметая хвостом искристый снег. — Ну что, друг, — оставил сани у крыльца, так и не распаковав поклажу, — пойдем на гостью посмотрим? Пёс поднялся, еще раз бросил взгляд на сани и вопросительно задрал кверху ухо: Мол, а елка-то что? — Елкой позже займемся, время есть, — и шлепнул ладонью по бедру — «рядом!» Пёс затрусил рядом, а Вершинин не смог скрыть удовлетворенную улыбку.***
Отогрев ноги и согревшись наконец сам, Васнецов поднялся наверх, посмотреть, можно ли с боковых окон докричаться до своих. То что это они там начали гульбу, у него не возникло и тени сомнения. Дом вибрировал от громкой музыки неподалеку, рвавшей перепонки. В большой спальне, видимо хозяйской, был выход на балкон, но с него открывался вид на дорогу. Единственное боковое окошко, что выходило на соседские дома, было в ванной. Лёнька подбежал к окну, выглянул наружу. Музыка гремела как раз через четыре дома, по этой же улице, в огромном претенциозном «замке», народ толпился во дворе, на балконах, веранде, все ритмично двигались и периодически исчезали в доме, затем возвращались с бокалом вина или шампанского. Лёнька проверил связь, приложил на всякий случай трубку к уху. Связи не было. Он задрал руку кверху, и следя за экраном, обошел комнату в поисках зоны покрытия. Хотел просто набрать Матвееву — чего проще! Однако все оказалось не таким простым, как представлялось. Связь так и не появилась. Да и телефон оказался на последнем издыхании — заряд был почти на нуле. Стас высунулся в окно. Надо же ему как-то подать знак своим, чтобы прояснить ситуацию. — Эй! Кто- нибудь! Позовите Матвееву! — кричал он, как ошалелый, размахивая руками и смешно подпрыгивая. Оттуда, махали в ответ, кричали, улюлюкали, но, видимо, не поняли посыла."И как понять, — возмущался Васнецов, — когда музыка орет, аж окна дрожат, да и он чисто клоун цирковой». Подумывал даже снять с себя этот наряд, смыть боевой раскрас — может узнают, догадаются, поймут и примут меры по его вызволению. Но ведь если удастся выбраться без костюма и марафета, Матвеева точно не оценит. Карнавал, мля! Да и надеть вместо сарафана нечего. Выходя из дома, он так торопился, что взять с собой хоть какую-то замену этому непотребству, что Окси пыталась на него напялить, даже не подумал. Вздохнув и обреченно стукнув кулаком о косяк и при этом не ощутив боли, — не иначе стресс сказался, — он сбежал вниз на первый этаж, пометался по кухне, вокруг стола и плюхнулся на стул, закрыв лицо руками. Промахнулся домом, конечно, феерично. Нарочно не придумаешь. И ведь не в первый раз с ним случается подобное. Хоть из дома не выходи. Он прекрасно помнил, как Матвеева назвала адрес: «Третья Садовая, пятый дом от заезда». Помнил, как отсчитал третью улицу, пятый дом. Естественно он выглядел маленьким, словно бельмо или некий протест в пику разнокалиберным особнякам и дворцам Подмосковного Фомино. И что в итоге? Сотрудники гуляют дальше по улице, а он, Лёнька, как всегда в полной заднице. Потёр глаз. После вспомнил о макияже, и устало поднялся в поисках зеркала. Небольшое зеркальце висело над раковиной в простой деревянной раме. «Легенду сохранить необходимо. Вдруг хозяева теремка пожалеют и без разбирательств и обвинений во взломе отпустят. Образ девушки всегда выигрышный». Лёнька заглянул в зеркало, поморщился, глядя на отражение девицы в перекошенном парике, с размазанными красными губами. Один глаз игриво посматривал на него, второй же выглядел так, словно принимал участие, по меньшей мере, в содомитской оргии. Поправил парик, подвязав волосы аккуратным бантиком-бабочкой. Округлив глаза, поискал, чем бы вытереть потеки и подправить матвеевские художества. Не нашел ничего лучше зеленого махрового полотенца в тонкую белую полосочку. И, намочив краешек, потер под глазом… Стало хуже. Глаз размазался еще больше, а на полотенце остался черный след. Захотелось выпить… Нет, напиться. Именно так. В дрова, чтобы выветрить из памяти и этот день, и предстоящий, точнее просранный корпоратив и, по всему, висящий, как Дамоклов меч, будущий черный список по сокращенным. Хмыкнул. Да он и не удивится, если именно так и будет. Привык, мля… очередная черная полоса. Не жизнь, а квадрат Малевича. Васнецов оглянулся, схватил кувшин с морсом, поискал глазами стакан, куда бы налить, а после мысленно махнул рукой и присосался к широкому горлу. Сделал лишь пару глотков, когда услышал скрип двери, пыхнуло по ногам морозом, а после послышался звук шагов. В прихожей стряхивали снег с ног. Он двинулся к двери и испуганно замер с кувшином в руках. Перед ним стоял крупный, как медведь, широкоплечий мужчина под два метра ростом, от чего Лёнька со своим игрушечным ростом, не дотягивавшим и до метра семидесяти, казался себе карликом. Мужик был в шубе, лохматой шапке, с бородой, скрывавшей все лицо, за исключением покрасневших от морозца скул, носа и ярких карих глаз. Рядом примостился тот самый волк-пёс, что не выпустил его со двора. По спине парня побежали ледяные капли пота и скрылись под резинкой новых «праздничных» труселей. Появилось ощущение надвигающегося пиздеца, и отогнать его ни силой воли, ни счетом овец в отаре не получалось. Сердце в груди отбивало заполошно: не отпустит и не жди! Мужик обмёл веником валенки, похлопал себя по бедрам и, подняв взгляд на парня, густым зычным басом выдал: — Ой, мля, ты кто? Станислав был морально готов низвергнуть с воображаемого пьедестала очередную батюшкину протеже с ногами от коренных зубов, увешанную цацками, похлеще новогодней елки. Но того, что предстало перед ним, прямо скажем, не ожидал: ряженного под девицу щуплого как воробей пацана в перекошенном парике, размазанными, будто он час проливал слезы глазами, тонкими нарисованными губами в грубом синем сарафане не то Золушки, не то барышни-крестьянки. Да и какой идиот мог перепутать это чудо с девицей, он так и не понял. Но правила игры принял, по-прежнему подозревая отца и дивясь его плохому вкусу. Мог бы заказать мальчика из эскорт-агентства, если хотел сделать, так сказать, «подарок единственному сыну». Васнецов дернулся, выпуская кувшин из рук. Ажурное стекло с красивой золотистой гроздью винограда на сверкающем боку ухнулось об пол и разлетелось розовыми брызгами хрусталя и морса. — Лё…ля, — выдал замявшись на середине имени Лёнька. Чуть было не ляпнув настоящее. А что, играть так играть. Грим не плох, авось и не поймет мужик, что он — пацан. — Ох, простите! Я сейчас все уберу, — бросился к раковине в поисках тряпки и веника. — Нет, ты не Лёля, ты не иначе Машенька, небось и на всех кроватях в доме полежала, — рыкнули от двери, бросая исподволь взгляд на зардевшегося парня. — Конечно уберешь, куда ты денешься… Да не суетись, — сказал чуть громче, глядя как «Лёля» (!) зарылся под раковину, а из-под нее торчит лишь зад в синем сарафане и белых нейлоновых чулках с ажурной резинкой. Улыбнулся промелькнувшей «а попа тоже в кружеве?» мысли и сглотнул вдруг набежавшую слюну. — Швабра в ванной, вторая дверь слева, — крикнул Стас, вытянув шею, чтобы лучше видеть, как парнишка метнулся через кухню, а после вновь вернулся к раковине. Пот тек по лицу Вершинина из-под лохматой ушанки, но все здравые мысли: вроде раздеться, разуться — вылетели из головы, словно выдуло сквозняком. Мальчишка был не в его вкусе. Стас любил высоких, гибких как лоза, умевших подать себя и доставить удовольствие партнеру. А в этом воробушке не было ничего примечательного. Можно сказать, обычный угловатый подросток, с приятным смазливым личиком, словно неоформившийся скелет, обтянутый сливочной кожей. И ему стало интересно, есть ли пацану восемнадцать, что отец так «расщедрился» ради праздника? И на каком углу на Тверской он снял это чудо? — И цену разбитого кувшина тоже возместишь. Вещь дорогая, чешское стекло, «Богема» — добавил он, забивая последний гвоздь в и без того пустой кошелек Лёньки. От услышанного Васнецов основательно приложился затылком о шкафчик, из-под которого выудил моющие средства, и со стоном разочарования в собственной никчемности разогнулся. Посмотрел на «медведя» глазами кота, нагадившего в хозяйские тапки, и опустил голову, едва не ткнув черенком швабры в собственный глаз. — А может я после отдам, как получу зарплату? — если честно, в данный момент Васнецов чувствовал себя нашкодившим ребенком. А то, что приходилось просить, выворачиваться, скручивало внутренности в тугой комок, подкативший к горлу, перекрывая доступ воздуху. — Э нет, авансов и рассрочек я не даю. Ты пробрался в чужой дом. Скажи спасибо, охрану не вызвал. А это что? — Стас ткнул валенком в один из пакетов с сувенирами и заглянул внутрь. — Ну надо ж, подарки, и все мне? — загадочно зыркнул исподлобья, доставая тяжелую фигурку медведя с елью в костюме мороза или санты (так и не понял). — Машенька, да ты не Машенька, а Снегурочка походу. Что и Дед тоже здесь? Где он прячется? — заглянул в гостиную, улыбнулся в бороду. — Я не Машенька, я — Лёля, то есть Белоснежка, а Деда нет. — Так значит гномы? И что, все семеро? Так у нас тут…оргия, пардон… целая компания! — ерничал Вершинин. Заглядывая под стол в кухне, под диван в гостиной. — А может ты их в спальне прячешь? — нахмурился сквозь улыбку. У Лёньки от осознания попадалова зудела пятая точка, словно те стринги по-прежнему были на нем и хотелось до дрожи в пальцах потрогать, проверить. Он с трудом сдерживался, переступая с ноги на ногу, как только родившийся жеребенок, вздыхал и смущенно опускал глаза. — Да нет же, я оди… одна, — поправил он, — а сувениры для работников бывшего «Строй Индастрис», правда один из них мой. А сотрудники вон, через три дома гуляют, я к вам случайно попал-а, — Лёнька от волнения все время перескакивал с женского рода на мужской и кривился, от собственной бездарной игры. — Так, погоди, — Вершинин стянул шапку, полушубок, сбросил с ног валенки и предстал перед завороженным взглядом Лёньки в темных отутюженных брюках со стрелками, в белом свитере крупной вязки под горло, с воротом хомутом. Стройный, широкоплечий, высокий! Мечта, а не мужик. Васнецов сглотнул, понимая, что глупо пялится на незнакомого человека, а Вершинин залип на его дернувшемся кадыке. Хотелось припасть к этой тонкой шее, ощутить запах кожи, почувствовать губами бьющуюся трепетно жилку, и ощутить пальцами пульс. «Бред… это полный бред, наваждение, сюр!» Лёнька закрыл глаза, понимая, что в очередной раз его влюбчивая натура втягивает в очередной безнадежный, болезненный роман. И если он не остановится, добром это не закончится. — А может вы отпустите меня? Я бы сразу ушел, как понял, что ошибся домом, но ваш волк меня не выпустил. Ведь мне надо всего лишь через четыре дома попасть, к вашим соседям (3) на корпоратив. Матвеева сказала адрес — Третья Садовая и дом назвала — пятый от заезда. Я посчитал-а и вот…— Лёнька перевел взгляд с мужчины на пса, до этих пор терпеливо сидевшего у двери. Стас умом понимал, что парень ошибся, это было ясно и так. Тем более те, кто не знал, что в дачный поселок Фомино существует два пути, могли ошибиться как нечего делать. Но душа, словно ошалелая, орала: «Нет! Не отпущу! Моё!» — Ну что, Потапыч, отпустим девушку? — Лёнька округлил глаза, когда Хозяин теремка обратился к псу, отчего лицо вытянулось и Васнецов стал похож на загнанную лань… это было странным, но тот бросил на хозяина суровый взгляд, словно все понимал и вот-вот заговорит. Пес глухо заворчал и, обойдя хозяина, лег поперек двери: стало ясно, не выпустит. — Ну, Машенька, ты сама видишь, придется тебе задержаться, — развел руки в стороны. Лёнька понял: выворачивать руки и дергаться бесполезно, встрял он капитально. Но хоть сувениры отправить стоит попробовать уговорить этого «медведя». Однако, уговаривать не пришлось. — Так и быть, за подарки не беспокойся, — он подхватил сумки и вышел на улицу. Пес остался лежать на пороге, сурово глядя на Васнецова. А через минут пять вернулся, уже без сумок, но с огромной елью в руках. — Меня, кстати, Стасом зовут, — откуда-то из-под обувной полки выудил крестовину и принялся прилаживать ее к ели. Комель был крупноват, поэтому пришлось подгонять его топориком. За это время Лёнька успел смести осколки и вытереть сладкую лужицу с пола. — Выкладывай давай, как на духу, как ты до такой жизни докатился? — пропыхтел Вершинин, устанавливая ель в гостиной. Необщительного Васнецова, предпочитавшего молчание пустым разговорам, вдруг прорвало потоком откровенности, и он выложил свои приключения с утра и до сего момента, упустив лишь то, что он парень. Попутно наряжали елку в четыре руки, и Стас, как в детстве, снимал игрушки, повешенные гостем, с ветвей и вешал так, как нравится ему самому. А тот делал вид, что вовсе не видит и только улыбался. Ель получилась нарядная, с разными игрушками и ни одна не была похожа на другую: домик, зверушки, снеговик, ангел и множество других, таких, какие нравились и самому Васнецову. Она была елкой мечты, как и этот дом. — Осталась макушка, — едва слышно проговорил гость, глядя наверх, на почти упирающийся в потолок ствол дерева, вертя в пальцах сверкающее изделие. И Стас, как его когда-то в детстве отец, подхватил парня на плечо и подошел к ели. Доверил самое ответственное в ритуале. — Держись крепче, сейчас повесим мы твою макушку, — улыбнулся Вершинин, придерживая за бедро. Васнецов взвизгнул и едва не выронил сверкающую пирамидку из рук. Ухватился за голову, прижимаясь телом к уху Стаса. И под напутствие хозяина: «Ровнее, устанавливай ровнее…» свободной рукой водрузил ее на маковку новогодней красавицы. Стас боялся сделать лишнее движение, замер, чтобы не отпугнуть ощущение, как легко и правильно парнишка ощущался на его плече. Он давно не ощущал себя так свободно рядом с посторонними людьми. Все время приходилось быть настороже, ждать подвоха, мелочности, расчета в людях. Лёнька же, выполнив миссию, легко вспорхнул с плеча. Сверкнул «новогодними» труселями и смущенно зарделся. Ещё раз бросил взгляд на теперь уже полностью наряженное дерево: — У меня никогда в жизни не было подобной елки, — сглотнул ком в горле, — я вообще в последний раз ель наряжал года…три, наверное, назад, — кинул взгляд на Стаса и утонул в глубоком взгляде его карих глаз. — Ну, подобной и у меня давно не было. Было нечто неопределенное, — Вершинин поправил игрушку, которую парень едва не сшиб, спускаясь, — только символически похожее на елку, дизайнерское чудо, так сказать. А вот подобной, чтобы пахла хвоей и мандаринами, от души и с любовью — такой не было очень давно. Взгляд его словно остекленел и смотрел куда-то в пустоту, погрузился в воспоминания. Васнецов замер напротив, боясь прервать, сбить настрой, лаская взглядом, любовался мужчиной напротив. Из мыслей вырвал лай волка, крутившегося вокруг них. Стас моргнул, посмотрел в его небесно-синие глаза и видел не наглеца, забравшегося в чужой дом, как ему казалось сначала, а одинокого, потерянного в переплетении жизненных ситуаций парня — увидел в нём себя в период, когда не стало матери, когда отдалился, закрылся в себе отец, когда пришлось в одиночестве нести на себе груз непонимания и невозможности до конца осознать свое бессилие перед обрушившейся на плечи проблемой. — Что теперь? — прошелестел Лёнька, боясь, что голос подведет. Стас задвинул свои невеселые мысли и воспоминания подальше в дальние уголки памяти, мысленно встряхиваясь и пообещав себе, что эта ночь у парня будет действительно сказочной. Он в силах ему ее устроить. — А теперь снег чистить. Видала, сколько намело? Снегоочиститель на ходу, лопату я тебе дам, будешь ровнять у бордюров. Не боись, Машенька, быстро управимся. — Кряхтел «медведь», запрыгивая в валенки и натягивая полушубок. — Что стоишь красавица? Одевайся давай! Лёнька вздохнул, натянул куртку поверх сарафана и потянулся к матвеевским сапогам. Но Стас тормознул его: — Куда ты эти копыта надеваешь? Ноги замерзнут. Надень-ка валенки. — он снял с полки вторую пару обуви и поставил у ног Лёньки. Спорить с таким богатырем себе дороже. Рассудив: быстрее начнут, быстрее закончат, — Васнецов обул на ноги валенки на три размера больше (не выпасть бы из них), нахлобучил на голову шапку с помпоном и поплелся следом. Снегу на дворе — широком и просторном — насыпало много. Он лежал толстым нетронутым слоем по всей площадке обширного дворика, в центре которого на широкой клумбе красовалась голубая канадская ель. Густая, идеальной формы, пушистая красавица в серебристом снежном наряде. — Вот ты, Машенька, любишь этот зимний праздник? — допытывался Вершинин, стряхивая снег с еловых лап. — Люблю, да только отмечать его мне по сути не с кем. Мать… — он запнулся, не желая раскрывать историю семейных отношений. — У нее своя жизнь. Бабушки не стало четыре года назад, а из друзей лишь Матвеева, но у нее своя компания. Естественно, он не стал говорить, что Матвеева приглашала его и не раз, а он отказывался, не желая быть белой вороной в незнакомой компании. Зачем людям праздник портить своей кислой физиономией? — Вот и у меня не с кем, — пожаловался Стас, скрываясь в сарае. Лёнька остался один, возле ели. Какое-то теплое щемящее ощущение в груди заполнило грудную клетку, будто стеклянный графин соком, чистым, лучистым теплом до самого горлышка. А навернувшиеся слезы повисли на ресницах бриллиантовыми каплями. Вздохнул: встретились два одиночества. Смахнул их тыльной стороной ладони. И дернулся, вдруг услышав свое имя. — Васнецов! Лёлик! Вас-не-цов! — прошипели громким шепотом. Лёнька оглянулся и, увидев Матвееву, понесся к калитке. Будто бы очнувшись от тяжелой дремы, спрашивая себя, что он делает тут, когда должен был использовать этот шанс для побега. Но, не добежав пару шагов, остановился, в упор глядя на Оксану. — Ты чего здесь? Примерз что ли? Выбирайся давай! Будь на месте Васнецова кто другой, он бы посоветовал то же самое. Но сейчас, находясь на территории дома, где он стал случайным гостем, твердо понимал, что не уйдет, просто не может поступить так грязно, и по-детски. Рядом встал Потапыч, опустив голову вниз, тихо предупреждающе порыкивал. — Не могу, пес не выпускает. Да и мужик, хозяин, за разбитый кувшин отрабатавать заставит, если поймает, как за эксклюзивный Лексус. — Ну и лузер же ты, Васнецов, ничего не можешь сделать, чтобы не вляпаться в историю, — на эти слова Матвеевой пес зарычал, и она зайцем отпрыгнула от калитки. — Короче, выбирайся сам, я тебе больше помочь не смогу, — гордо поджав губы, она удалилась. Лёнька вздохнул и обернулся к сараю. За спиной стоял Станислав. Как много он слышал из разговора с Матвеевой? Есть ли смысл и дальше ломать комедию или «явка провалена» и пора сдаваться? Васнецов прикусил губу и улыбнулся. Он уже начал замерзать, стоя на морозе. — Так мы будем убирать снег? — У тебя был шанс и ты им не воспользовалась? — Вершинин проигнорировал вопрос Леньки. — Эх ты, Машенька! Другая уже б через забор перемахнула, и дала деру, — махнул рукой и включил снегоочиститель. Новомодная техника поползла по двору, откидывая снег подальше к забору. А Лёнька посмотрел на предполагаемое место побега. Высокий профильный лист, с очень острым краем. «Ну нет, зная его везучесть, а точнее потенциальную неудачливость, точно повис бы на этом заборе, зацепившись, как минимум труселями. Парень хмыкнул, представив себя висящим вверх тормашками и с задранной на голову юбкой. «Да-а! Гюльчатай нервно курит в сторонке, — и взялся за лопату. — Ну уж нет, спокойно отработает и уйдет. Не мучаясь угрызениями совести». Задумавшийся на тему: что будет дальше и как сложится его жизнь, Лёнька на автомате махал лопаткой и кидал снег по принципу "бери больше, кидай дальше". Не слышал дудевшего ему Стаса. Все мысли его вертелись вокруг корпоратива. Потом он пытался рассчитать, сколько еще ему понадобиться средств, пока найдет новую работу. Стас его окликнул вновь и подошел со спины, торкнул за плечо. В этот момент Васнецов занёс лопату на бросок, подняв приличный кубик снега. Не ожидая никого за плечом, он испуганно дернулся и с разворота взмахнул лопатой. Снежный ком сорвался и по инерции полетел прямо в лицо Стаса. Тот хватанул воздуха и повалился наземь. — Ах, ты ж зараза эдакая! — Вскочил на ноги, отплевываясь. Не ожидавший ничего подобного Васнецов попятился от злобно рычавшего хозяина теремка. И через мгновение с истошным криком : — Ааа-а-а, — понесся по расчищенному от снега дворику. Вершинин ринулся за ним. — Стой! А ну, стой, кому сказал! — Рычал он, еще больше пугая гостя. Большие на три размера валенки пудовыми гирями висели на ногах Лёньки не давая бежать в полную силу. Тянули назад и соскакивали с маленьких ног парня. Он, оглянувшись, заложил широкий вираж вокруг елки и, не справившись с управлением валенками, повалился в сугроб. Тут-то его и настиг Стас, накрыв беглеца своим мощным телом сверху. — Попалась! Ленька лишь охнул и закатил глаза а после, хватанув варежкой снега, размазал его по бородатому лицу над собой: — И что ты теперь со мной сделаешь? Я не специально снегом в тебя попал-ла. — Не имеет значения. Ты мне в глаз попал-ла, — Вершинин прикусил себе язык. Он едва не спалился, едва не дал понять парню, что его маскарад раскрыт. Дыхание толчками вырывалось из груди. Он смотрел в синие кукольные глаза парня и его хотелось целовать. Сминать эти тонкие губы до припухлости, до белых мух в глазах. — И что делать будем? — Васнецов улыбнулся. — Вставай, пойдем в дом, — Стас поднялся и протянул ему руку. Пальцы дрожали от напряжения.***
— А теперь, Машенька, новогодний стол, — Стас спрятал дрожащие руки в карманах, чтобы не выдать волнения. К мальчишке тянуло, как магнитом.— С тебя салаты: оливье, салат из свежих овощей, а я займусь гусем. Сделаем жаркое: гусь с яблоками и айвой. Ела такое? — Только однажды, в детстве, бабушка готовила, — сглотнул вновь подкативший к горлу ком. У Лёньки от такого насыщенного дня голова шла кругом. Он никак не мог успокоить груженым товарняком несущееся сердце. Ему казалось, что эта непреднамеренная ошибка погрузила его в чью-то чужую жизнь. В чужую шкуру. И он словно извращенец заглядывает сквозь щелку в рванине бытия на праздничный день двух любящих людей. Потому что Стас улыбался ему, останавливая неловкие движения ножом на разделочной доске: «Машенька, ты неправильно режешь колбасу. Режут наискось. Срез будет ровным и тонким» или «Лёля, вареную морковь лучше чистить по окружности, меньше отходов и кожица тоньше» и еще множество других советов, которые он демонстрировал, обняв Лёньку руками со спины. Они говорили обо всем и ни о чем: о погоде, о ценах на нефть и бензин, о курсе валют и о моде. О последних новинках кино и театра. Лёнька за всю свою жизнь не говорил столько, сколько сейчас, с этим незнакомцем. Синдром попутчика, скажете вы? Может быть. А Васнецов прикрывал глаза и млел, таял в этом полуобъятии, и практически не разбирал, что говорит Стас — в голове шумело и бухало. И был уверен — в этой жизни счастье не для него. Нет и не может быть у него такого идеального дня, такого красивого дома, такого послушного пса, который бы решил отпускать его из дома или нет. И не может быть в этой реальности у него такого почти идеального мужчины рядом. Это не его жизнь и не его мужчина, а он словно подселенец из другого мира, занявший чужое место. А после, когда часы показывали половину двенадцатого, был ужин, и они проводили старый год, распив по бокалу шампанского. А в полночь поднялись под самую крышу (4) смотреть залпами рвущийся в небо салют (5) из хризантем, звезд, огромных распадающихся искрами шаров, росчерками цветного огня полосовавший черный бархат неба. Прилично подвыпивший Стас обнимая его со спины шептал, куда-то в шею: — Лёля… Прошу, не уходи, останься! Слушая шепот, Ленька до безумия, до звезд в глазах хотел остаться. В этот момент он мечтал, чтобы эти слова были обращены к нему, к Лёне Васнецову, а не ряженой Белоснежке Лёле. Он мечтал, чтобы счастье, каким бы оно ни было, на час, на день или только на ночь, улыбнулось ему. Лично ему, Васнецову. И пусть он в маскарадном костюме. Кто он такой, чтобы отталкивать его? Пусть эта ночь будет его, даже если он больше после никогда не увидит этого человека, но в памяти останутся эти прекрасные мгновения. — Да, — прошептал он, глядя в небо, откинул голову на плечо Стасу и прикрыл от удовольствия глаза, позабыв, что он весь вечер изображал девицу, что под этим синим сарафаном у него вовсе не то, что его «медведь» ожидает увидеть. Вершинин целовал его долго, нежно, выцеловывая, казалось, саму душу. Как изголодавшийся по воздуху астматик, втягивал в себя кислород. И Лёнька млел, таял под его руками. Он не понял, когда и как они оказались в постели. Вершинин гладил и ласкал его ноги, ныряя горячими ладонями под юбку. Медленными движениями обводил ажурный край чулка. А Лёнька замирал, испуганно глядя в потолок, ждал разоблачения: «Сейчас…вот сейчас точно он получит пинка и окажется на улице». Он мгновенно протрезвел. В голове звенело от страха, возбуждение, охватившее его по началу, спало, а член, казалось, от испуга втянулся в живот. И вдруг над ухом уже почти спятившего от всплеска адреналина в крови Васнецова раздался громкий раскатистый храп. Леньку от облегчения и одновременно разочарования пробило холодным потом. На глаза навернулись предательские слезы, которые он не стал сдерживать. Да, на этом его сказка закончилась. Карета стала тыквой, хрустальные туфли превратились в деревянные башмаки, а платье так и осталось лохмотьями. Но все, что происходило «до» и сам этот замечательный день, точнее вечер, он сохранит в памяти, что бы не произошло после. Выскользнув из постели, он поправил на себе сарафан, спустился вниз, натянул куртку, шапку, сапоги. На столе стояла фигурка его медведя. Он погладил ее кончиками пальцев, словно запоминая, убирая в самые дальние уголки памяти. Но так и не взял. Остановился напротив Потапыча. — Пропусти меня, пожалуйста, мне пора идти. Пес поднял на него грустные глаза, ни то фыркнул, ни то шмыгнул носом и отошел от двери. Морозный воздух обжег легкие, и ком, сдавивший грудь, перекрыл горло, грозясь вылиться в поток слёз. Черт! Последний раз он плакал в далеком детстве. Даже в те неудачные влюбленности не пролил ни слезинки. И что теперь? На чем добираться домой? Идти к сослуживцам на корпоратив, когда там все перепились и наверняка отметились своими выходками перед новым начальством, ему вовсе не улыбалось. Настроение было не то. — Девушка, вас подвезти до города? — Ленька оглянулся и почему-то даже не удивился появившемуся во дворе особнячка коротко стриженному мужчине в форме вневедомственной охраны. — Да, пожалуйста, — выдавил хрипло, с натугой. Со двора выкатился внедорожник, хрустя подмерзшим за ночь снегом. Лёнька забрался в салон и закрыл глаза. Сказка закончилась, но жизнь продолжается. Было бы желание, а трудности преодолимы.