Машенька и Медведь

Охранять босса и одновременно работать у него водилой, это не то, что сидеть охранником в офисе. Там ты привязан к зданию, а не к человеку. А тут приходится постоянно двигаться. Движение держит в тонусе, не дает опустить руки и начать жаловаться на злодейку судьбу. Но и тут есть свои плюсы и минусы. Во-первых, он как юла верченая не сидит на месте, а во-вторых, спорить с ним невозможно, он босс, он всегда прав, даже если его приказ попахивает бредом. Вот и сейчас он отпустил нас отдыхать, а сам лег спать. Но не прошло и часа, как Стас никого не предупредив, срывается с места и несется на всех парах, прыгая через две ступени. И что прикажете делать? — Ты это видел? — Виктор ткнул пальцем в один из мониторов и забегал пальцами по клавиатуре, подключая еще три. На каждом из них отразился несущийся вниз по лестнице Вершинин, на ходу набрасывая на плечи легкое пальто и выскакивая за дверь. Николай вскочил со своего излюбленного кресла и выбежал следом. Как будто чувствовал, что понадобится сниматься с места ночью — не переоделся перед сном. Лишь берцы снял. И все равно не успел. Он только обогнул угол дома, когда авто Вершинина вильнул хвостом и скрылся за воротами, причем на машине Кристины. Запрыгнув следом в кабину вершининского внедорожника, он выехал за ним. Куда бы Стас не поехал, Николай должен будет за ним присмотреть. Он ехал сзади, стараясь не терять из виду габаритные огни машины и все равно не успел. Сердце рванулось навстречу, когда огромная фура показалась на встречной полосе, послышался хлопок лопнувшей шины, машина вильнула задом и выскочила в лоб несущемуся на нее длинномеру. — Господи, нееет! — взвизгнули тормоза и опель Кристины под скрежет сминаемого металла ушел под капот фуры. Николай прибавил газу, резко вывернул руль вправо к обочине и выскочил из кабины чуть ли не на ходу. Подбежал к вставшей в один момент фуре: — Какого х@я ты там примерз! — заорал он, пытаясь привести в чувство находящегося в шоковом состоянии водителя, — звони в ДПС, в скорую быстро. — подобрался к бамперу, и попытался открыть дверь со стороны водителя. Дверь не поддалась. Он сквозь стекло видел залитое кровью лицо Стаса, его согнутую под неестественным углом руку и плотно прижатые въехавшей от удара в салон приборной панелью окровавленные ноги. Он не знал насколько серьезны ранения ног и можно ли его транспортировать или даже просто двигать, задета ли артерия. Но прекрасно понимал, что время уходит, потому что крови даже на неискушенный взгляд непрофессионала очень много. Открылась дверь фуры и дезориентированный мужчина лет сорока сполз на землю и склонился вперед, упираясь ладонями в колени. Было видно, что он никак не придет в себя, в свете фар его лицо казалось мертвенно бледным, а бескровные губы все время шевелились. Он напоминал живого мертвеца. — Ну что, ты вызвал скорую? — Николай еще раз подергал за ручку, пытаясь открыть дверь опеля, а после очередной неудачи решил проверить, сможет ли он попасть в салон через задние двери или хотя бы выбив окна. Ни одна из дверей так и не поддалась. Мужчина закрутил, замотал головой, как собака вышедшая из воды, пытаясь сфокусировать взгляд на трубке телефона, которую держал в руках, а затем дрожащими пальцами стал тыкать в кнопки. *** Открыть глаза почему-то было неимоверно трудно. Они словно налились свинцом. И под тяжестью не поднимались, хотя свет солнца — слепящий, яркий — проникал сквозь неплотно сомкнутые веки. Васнецов сделал еще одно усилие и решил сдаться. Сквозь пелену ресниц он видел белые глянцевые стены. Место ему показалось незнакомым. А лежать было неудобно. Под левым боком будто бы воткнут лом или лежит увесистый камень — тело неприятно ломило и где-то за стеной слышался равномерный писк. «Больница», — понял он и потянулся, чтобы подняться с кровати. Боль пронзила левый бок, и Васнецов охнул. Рядом послышалось движение и незнакомый голос прозвучал слишком громко. — Куда ты собрался? — Парень поморщился, перед глазами появилась неясная тень, заслонившая солнечный свет. Видеть стало лучше и исчезла резь в глазах. Над ним склонился обладатель красивого звучного баритона, белая медицинская роба и шапочка, вроде тюбетейки, скрывавшая волосы, говорили о том, что перед ним как минимум медбрат, хотя может и врач. — Сколько пальцев? — он поднес к глазам Леньки руку с довольно ухоженными, длинными пальцами, два из них были оттопырены вверх, символизируя латинскую «V». Васнецов пригляделся, сквозь опухшие веки, и попытался улыбнуться. Даже это простое движение причинило дискомфорт. Кожа на скулах натянулась и создалось впечатление, что сейчас раздастся треск и глаза вытекут наружу. — Два, конечно, — ответил Васнецов и пригляделся к собеседнику. — Вы — доктор? Что со мной случилось? Парень над ним нахмурился: — А вот это я хотел спросить у вас. Вы что-нибудь помните? Теперь Лёнька в задумчивости свел брови, пытаясь восстановить в памяти последние события. Он помнил, как Матвеева уговорила пойти расслабиться. Вспомнил, как они, придя в клуб, посидели у бара, помнил как выпил коктейль. Алкоголь всегда странно влиял на него. И он отправился танцевать, где подцепил парня. «Красивый гад», — всплыло в мозгу Васнецова. А дальше был поцелуй в комнате с широкой кроватью. От врывавшихся в мозг воспоминаний Лёнька морщился. Поцелуй был неплох, как и обладатель красивого торса и чёрной шевелюры… (Лёнька попытался вспомнить лицо парня, но оно лишь серым безликим пятном украшало голову обладателя красивого тела. И не приобретало человеческих черт). Но это был не Стас. Теперь ему не хотелось ни чужих поцелуев, ни близости, ни чужих прикосновений. Лицо Вершинина он помнил четко. Нахмурившись, Лёнька попытался вспомнить, что было дальше. Ах, да! Он извинился, сказал, что не может. Парень обиделся и оттолкнул его. В голове набатом прозвучали его слова: «Тогда какого хера ты пошел со мной?». Последовал удар по носу. Быстро опьяневший не удержавшись на ногах Васнецов повалился набок. Левую сторону пронзило болью, а дальше… темнота. И сколько Лёнька ни пыжился, вспомнить не получилось. — Не помню… — он помолчал мгновение. — не помню лица, не помню что случилось, помню лишь хук правой по носу. А дальше, как выключили. Давно я тут лежу? — Чуть больше суток. Пока не вставайте. Вы пропороли левый бок чем-то острым. Но внутренние органы не задеты. Знаете, вы счастливчик. Парой сантиметров правее, и вы бы лишились селезенки. Но не пугайтесь, все обошлось, — Док мягко похлопал парня по руке и улыбнулся. — Тут к вам вторые сутки девушка прорывается. Разрешу увидеться, но ненадолго. Хорошая у вас девушка. — глаза доктора затуманились. — Мы ее всю ночь пытались спровадить домой. Не уходит. — Подруга, — поправил его Лёнька, с удивлением отмечая, как засветилось радостью лицо доктора. — Вы уверены, Васнецов? — На тысячу процентов, — криво ни то улыбнулся, ни то оскалился в ответ парень. — «Кажется и у Окси что-то намечается. И если Док не дурак, то он Матвееву не упустит», — рассуждал он, глядя в спину удаляющемуся мужчине. Дверь в палату закрылась, послышался тихий разговор, разобрать который ему не удалось. Но не прошло и пары минут, как она со скрежетом открылась и в палату заглянула русая голова Матвеевой. Следом показалась и она сама, в слегка помятой одежде — той самой, в которой была в клубешнике. — Привет! — раздалось хриплое, еле слышное приветствие. — Как ты? Палата была небольшая. Довольно узкая с единственным окном, закрытым жалюзи. По центру стояла специальная кровать, с приподнятым ложем, отчего пациент на ней будто бы сидел, откинувшись глубоко назад. Или лежал полусидя. Рядом располагалась тумба с различными приборами и аппаратами поставленными один на другой, тут же располагался штатив капельницы, а в изножье кровати, стеклянный передвижной столик с инструментами на верхней полке, и стопкой чистых салфеток на нижней. Оксана во все глаза рассматривала опухшее посиневшее от расплывшегося синяка лицо друга, четко выделявшееся на белых простынях. Тяжелые припухшие веки, щелочки глаз, сухие потрескавшиеся губы. — А то не видно, — Лёнька приподнял угол одеяла, демонстрируя подруге перебинтованный торс. — Лежу, отдыхаю, хожу под себя и мечтаю, чтобы все это оказалось сном. Вставать пока не разрешают. Сказали, через пару часов переведут в палату. — Как же ты меня напугал, — улыбнулась Оксана, а по щеке покатилась слеза. — Знаешь, я и сам испугался, очнувшись тут. Не мог понять, где нахожусь и что случилось, — он перевел взгляд на подругу и брови сошлись домиком на опухшем лице. — Ксю, ты только сырость не разводи. — Лёнька приподнял руку, пытаясь дотянуться до щеки девушки. Оксана шмыгнула носом, вытерла лицо тыльной стороной ладони и по-детски хихикнула. — Не буду. Как-то само получилось, — она сделала паузу, вздохнула, собираясь с мыслями, и выпалила: — Я даже Стасу позвонила. — Зачем? — Васнецов посмотрел испуганно на нее. — Значит, он знает и не появился до сих пор, — парень перевел взгляд на потолок. Оксана наблюдавшая за его реакцией схватила его за ледяную ладонь: — Лёлик, ты не думай, он был обеспокоен, правда, я в трубку слышала, как что-то загремело, его испуганный голос, но я не знаю, почему его тут нет до сих пор. «Этого следовало ждать. Все чувства были ложью и я ему не нужен, ведь любящий человек уже поднял бы на ноги всю больницу» — Лёнька разочарованно выдохнул и прикрыл теперь уже свои налившиеся слезами глаза. Желание обсуждать это, да и вообще что-то говорить пропало напрочь. Он посмотрел на Окси пустым взглядом. — Ты шла бы домой, Окси. Наверняка не спала сутки, да и не ела толком. Оксана кивнула и, потихоньку поднявшись, пошла к двери. — Я зайду к тебе через несколько часов, скорее всего вечером. Слушайся доктора. Да, Лёлик, может тебе что-то надо, так я принесу, ты скажи. Док сказал документы твои нужны, а еще что? — Полотенце, — задумался Лёнька, — рыльно-мыльные принадлежности, а то изо рта как из помойки прет. И тапки захвати. Лежать долго не буду, а до клозета дойти не в чем. — Хорошо, до вечера, — Матвеева выскользнула за дверь. Лёнька закрыл глаза, желая уснуть, а проснувшись, понять, что все случившееся с ним начиная с новогодней ночи было сном, но уснуть так и не смог. Слова Оксаны не выходили из головы. Он так и эдак переворачивал ситуацию, рассматривая со всех сторон: «Если все что было между ними лишь игра, ложь и сплошные инстинкты, то понятно почему Стас так и не появился. А если так, как говорит Ксю? Он беспокоился, сорвался среди ночи, то где он и что случилось? Конечно, если бы что-то серьезное, то Николай позвонил бы или нет?» — Лёнька открыл глаза и поискал на тумбе рядом и на столике в ногах свой телефон. А после мысленно отвесил себе подзатыльник: «Кто же позволит пользоваться телефоном в реанимации? Понятное дело — никто! Возможно и Стас и Николай звонили, но трубку никто не взял». С этого момента его одолевало нешуточное беспокойство. Глубокий мыслительный процесс прервал скрип двери. В палату зашла миловидная девушка в коротеньком халатике сквозь ткань которого светилось соблазнительное кружевное белье. — Здравствуйте, Васнецов, — она улыбнулась помрачневшему Лёньке. — Я сейчас заряжу вам систему, постарайтесь не дергать рукой. — Она установила увесистый флакон в штатив и воткнула иглу со свисающей из нее длинной трубкой. Затем, затянув жгут на плече, ввела с первого раза иглу, похвалив Лёнькины вены. Вены у него всегда были яркими и расположены близко к поверхности, хотя на качка он не тянул от слова «совсем». — Это надолго? — хмурился он. — На пару часов, — улыбнулась девушка одними губами, отчего улыбка вышла приклеенной к лицу. — А после в палату переведем. Матвеева действительно появилась вечером. За это время Лёнька успел выцедить содержимое флакона через систему трубок, опорожниться через катетер (их бы всех заставить пройти через эту процедуру… у Леньки до сих пор словно песок прогоняли через мочевой канал) и быть через «не хочу» накормленным молочным супом. Суп он не особо любил, но есть что-то более существенное, как объяснил Док ему нельзя, пока. Поэтому пришлось молча открывать рот и глотать, что дали. Яркое апрельское солнце погасило последние лучи, спрятавшись за кроной деревьев, птичий гомон под окном пошел на убыль, в палате царил полумрак, но Лёнька хорошо разглядел выражение тревоги на лице подруги. — Что случилось, Окси? Оксана покосилась на дверь, выглянула в коридор и снова зашла в палату. — Только что в приемном покое я видела Вершинина старшего. Да, и к тебе зайдет следователь. По твоему случаю в клубе открыто дело. И следователь этот говорит сейчас с Вершининым. — Окси, ну какое дело, подумай сама? Это был несчастный случай. Я сам виноват частично. За разбитые носы уголовных дел не открывают. А вот по какой причине он беседует с Вершининым, надо подумать. — Вот не поверишь, Лёлик, ещё как открывают. Оксана вытащила из сумки, полотенце, и повесила в изголовье кровати, запихнула в тумбочку пару йогуртов, булку и несессер с гигиеническими принадлежностями, пару книг по архитектуре и строительству, и бросила у кровати тапочки. — Костя сказал, что тебе пока нельзя ничего существенного есть, чтобы от напряжения швы не разошлись. А йогурт, вот, можно… да, и еще воду, — она достала из сумки бутылку минеральной воды и водрузила на тумбочку. — Прости, кто? — перебил Лёнька. — Ну, доктор твой, Константин Алексеевич, — смутилась Матвеева, словно попалась на горячем. Уши «полыхнули» алым, глаза смущенно опустились на сжимаемые от волнения ладони. Васнецов, улыбаясь, посмотрел ей в глаза и довольно потер руки: — Оу, так он уже Костя? А я и не знал, как его зовут. Оксана нахмурилась: — Перестань ёрничать, Лёлик. Мы четыре часа назад только познакомились, да и говорили исключительно о твоей королевской персоне, а ты готов уже в свадебные колокола бить. Прекрати! — чуть ли не шипела она оглядываясь на дверь. Леньке, от того как складывалась ситуация, было и грустно и радостно. С одной стороны он был рад за подругу. В ее жизни что-то меняется, возможно к лучшему. А с другой стороны он останется совсем один. Ведь, получись у них что с Константином Алексеевичем, Оксана совсем перестанет приходить к нему. «Эгоист!» — рыкнул на себя Васнецов. Как бы не сложилось, он рад за неё. — Ну я пожалуй пойду, попытаюсь еще раз вызвонить Николая. А ты если что нужно, не стесняйся, говори, — она разгладила полу больничного халата, висевшего на спинке кровати, повернулась к двери и застыла. В дверном проеме стоял Вершинин-старший.