Машенька и Медведь

— Ну я пожалуй пойду, попытаюсь еще раз вызвонить Николая. А ты если что нужно, не стесняйся, говори. Оксана разгладила полу застиранного потертого больничного халата, неопределенной расцветки, висевшего на спинке кровати, повернулась к двери и застыла. В дверном проеме стоял Вершинин- старший. На лице мужчины застыла растерянность и несвойственная этой акуле бизнеса нерешительность. А его напускной снобизм будто бы смыло с лица. Он растерянно мял в руках меховую шапку из дорогого натурального меха. Ленька попытался вспомнить, как называется это байкальское водоплавающее млекопитающее, а после одернул себя: «Сейчас не до нерпы». Затем прокашлялся. Враз севшее от волнения горло, скрадывало звуки, и все, что он смог произнести, — это хриплое «Здрасте!». Вершинин старший поморщился, как от зубной боли, а Лёнька не смог подавить улыбку — все же снобизм у него уже въелся под кожу. Не позволяет ни малейшего промаха. И все же, зачем он тут? В очередной раз поиздеваться над ним, а может угрожать? Так его отношения со Стасом прекращены два месяца назад.  — Вы что-то хотели, Владимир Степанович? — Лёнька гордо выпрямился, насколько позволили повязки на груди, и задрал подбородок кверху.  — Нет, то есть да, — мужчина наконец поднял глаза и сделал шаг в палату. — Я хотел с вами поговорить, Леонид. Матвеева, видимо, ощутив себя лишней на этом празднике жизни, и прочувствовав всю неловкость ситуации, где она нежеланный слушатель разговора, неуверенно посмотрела на Васнецова: — Я все же пойду, Лёнь.  — Оксана, останься. Пожалуйста… Васнецов хотел ее присутствия как свидетеля разговора. Мало ли, что могло прийти в голову этому предприимчивому старику. Показавшему себя и свой снобизм на дне рождения сына. Единственного родного человека.  — Оксана Леонидовна, прошу вас, останьтесь, — обратился к ней Вершинин-старший и замолк. На побледневшем лице проступил яркий старческий румянец, испещренный сеточкой кровеносных сосудов, отчего он выглядел особенно болезненным.  — Так что вы хотели сказать мне? Если уж говорить начистоту, то Леньку не интересовало особо, что может сказать этот человек, после того, как отнесся с таким пренебрежением к выбору сына. И дело даже не в том, что он обидел его, Лёньку. Вершинин старший сделал это в присутствии сына. Владимир выдохнул, словно готовился нырнуть, и, наконец, поднял глаза на Васнецова. Мужчина, казалось постарел лет на пятнадцать, с того момента как Лёня видел его в последний раз. Это был уже не тот подтянутый моложавый мужчина, что смотрел на него как на пустое место. Перед ним стоял изможденный потерями старик. У парня от неприятного предчувствия сжалось сердце.  — Прежде всего, Лёня, я хотел бы извиниться перед вами за свое поведение. Оказавшись втянутым в серьезную аферу, бывшего партнера по бизнесу, я вынужден был оттолкнуть вас, чтобы не причинить вред еще и вам. Но мой сын оказался лучше и честнее меня. Понимаете, пару дней назад, как я понял от охраны, уже заполночь, он получил звонок с неопределенного номера. И спешно выехал на машине Кристины. Охрана пробила номер. Он оказался ваш, Оксана Леонидовна. Вы звонили ему после двенадцати? — он пристально смотрел на Матвееву, побледневшую, как простыня больничной койки.  — Да, Владимир Степанович, звонила. В тот вечер был тяжело ранен Лёлик… ой, простите, Лёня. И я не знала кому еще позвонить. Кроме как Стасу.  — Понимаю… Стас любит вас всей душой. И оказался в западне, из которой нелегко выбраться. Но я здесь не за этим… — Он помолчал, видимо, чтобы собраться с мыслями, и продолжил. — В ту ночь Стас видимо мчался к вам. И случилось несчастье. На трассе у него лопнуло колесо. Авария… Стас не справился с управлением въехал под фуру. Вершинин-старший вновь умолк. Видимо говорить становилось все труднее. У Васнецова волосы встали дыбом. А голос не повиновался, когда он попытался задать вопрос. Палата вдруг закружилась, поплыла перед глазами, взор стал заволакиваться туманом. Он через силу, захлебываясь, втянул воздух, ощущая, как ком стоящий в горле не дает вдохнуть. Тело выгнуло дугой. Оксана схватила стакан с водой и, отпив глоток, брызнула ему в лицо россыпью мелких капель. Схватила его за руки, растирая заледеневшие пальцы.  — Дыши, Лёнечка дыши… Он жив? Стас жив?! — бросила через плечо, обращаясь к мужчине так и стоявшему у двери. А Лёнька, морально вымотанный, казалось, уплывал из реальности.  — Да, да, он жив, Лёня, Стас жив… — старик снова умолк, — но ранен и довольно серьезно. Полиция завела дело. Но сам Стас никого не хочет видеть. Он запретил впускать в палату меня, выгнал из дома Кристину, приказав убираться со своими претензиями на все четыре стороны. И вообще ограничил посещения только медперсоналом. Даже Николая с Виктором просил удалиться. Сказал, что позовет, как понадобятся, — он вновь сделал паузу, собираясь с духом. Лёнька вцепился в руку Оксаны. — Ему сейчас никого не хочется видеть. Дело в том, что травмы, полученные в аварии, оказались серьезнее, чем предполагалось вначале. Задет зрительный нерв. И Стас сейчас почти ничего не видит. Врачи дают положительный прогноз, но говорят, что всё будет зависеть от желания самого пациента. Но это еще не все. Удар был настолько сильный, что сместились позвонки в нижнем поясничном отделе. По крайней мере, я так понял врача. А тут прогнозов никаких. Стволовой нерв не задет, слава всем богам, но ноги потеряли чувствительность. Так что завтра ему прикатят инвалидное кресло. Сколько времени займет восстановление, неизвестно. Его осмотрели лучшие врачи московских клиник. Сказали, говорить о прогнозах еще рано. И барьер чисто психологический. Стасу нужен стимул. Стимул жить, стимул выздороветь, стимул заняться собой — он вновь поднял пристальный взгляд на Лёньку. — Лёня, ты ведь поможешь ему? Боюсь, другого стимула у него нет. Наши с ним отношения после смерти моей жены, матери Стаса, всегда были натянуты. Мы как два фигуриста все это время лавировали друг вокруг друга, не доверяя себе и друг другу до конца. И вот появились вы. Таким живым, воодушевленным, жизнерадостным, я сына не видел уже давно, наверное со школьных лет.  — Я подумаю, — вымученно произнес Васнецов, зная, что ни за что не откажется.  — Подумайте, и спасибо вам, за то, что выслушали, — кивнул Вершинин-старший и, попрощавшись, вышел. Несколько мгновений в палате царила тишина. Тяжелая удушливая, от которой у Лёньки все сжималось в груди тугой спиралью. Казалось, воздух можно было резать ножом. Наконец он выдохнул. И этот шипящий звук, как сигнал к действию развязал язык Оксане. — Вот же сволочь! Когда было все хорошо и он был на коне, то смотрел на тебя свысока, аристократ хренов. А как припекло, так прибежал кланяться, прощение просить.  — Хватит, остановись, Окси! — Лёнька вновь схватил подругу за руку.  — Хочешь сказать, я не права? — возмутилась девушка. Внутри нее все клокотало от ярости и обиды за друга.  — Может и права… Да, права! Признаю, сто раз права. Но я не хочу этого слышать! — едва не шипел он. — Владимир Степанович — отец Стаса, этим все сказано. Каким бы он ни был, я буду относиться к нему как… — Лёнька умолк, не зная, как выразить свою мысль. Выдохнул. — Не важно, он единственный родной Стасу человек. И этим все сказано. *** Кристина Вершинина, выпучив глаза и, образно выражаясь, «забросив язык на плечо», как подстреленная, лихорадочно забрасывая в чемоданы свое шмотьё, шубу и нижнее белье. Рядом на взбудораженной ее активной деятельностью кровати лежал почти собранный несессер с косметикой по скомканному покрывалу (будто по нему пробежались ногами — хотя, возможно так и было, да не один раз растекалось маслянистое пятно от ее любимого парфюма, сладкий аромат которого висел в комнате тяжелым облаком. «Куда я его дела? — девушка схватилась за собственные волосы, сейчас представлявшие из себя спутанную паклю, пытаясь вспомнить куда положила свой бритвенный станок. — Блин, да какая к чертям разница?! Совсем рехнулась из-за ерунды терять время, которого и так нет», — вновь забегала от шкафа к кровати с чемоданами, забрасывая теперь уже обувь. Сразу, как только Этот… (Кристина никак не могла запомнить имена охранников работавших в доме, да и нужды особой в этом не было) сообщил об аварии да еще и на ее машине, девушка смекнула — попахивает неприятностями. Именно для нее. Ведь Вехновская не станет держать язык за зубами вечно, а в УгРо умеют раскалывать молчунов. И тогда запахнет не просто неприятностями, а уже конкретно одним из не столь отдаленных мест в Мордовии. Через час билет на утренний рейс в Штаты был у нее на руках. Двойное гражданство, словно знала, что пригодится, она выправила еще год назад и сейчас мысленно погладила себя по голове, нахваливая за прозорливость. Осталось отдать дань так и не состоявшемуся браку, отправившись в клинику к мужу. Она хотела показать себя порядочной женой, но Стас выгнал ее прочь, выставив перед всеми порядочной сволочью. Этого Кристина ему простить не могла, даже с учетом его возможного состояния аффекта. Решив, что бизнес, по крайней мере свою долю она распродаст частями, фактически уничтожив существующий Холдинг, она, вернувшись в дом Стаса, бросилась собирать вещи. Время поджимало. До вылета самолета на Нью-Йорк из Шереметьево оставалось каких-то полтора часа, а у нее ещё и конь не валялся. Покидав на первое время вещи в чемоданы, она наконец опустилась на сбившееся покрывало и вызвала такси. Так даже лучше, — решила она, — дома никого нет, даже охрана уехала в Склиф. Никто о ее побеге не узнает. Спустя еще полчаса такси с пассажиркой на борту, воровато прокравшейся в салон с затемненными стеклами отъехало от вершининского особнячка и помчалось на шоссе. Колеса допотопного ниссана наматывали километры по влажной от ночной росы ленте асфальта. Кристина смотрела в окно, на проносившиеся мимо многоэтажки — столичные новостройки давно уже вышли за Третье транспортное Кольцо. Столица росла и ширилась. Вместе с ней и росла инфраструктура, а частный бизнес все устойчивей становился на ноги и занимал свою нишу в государственном масштабе. Она тоскливым взглядом провожала огромные торговые центры, занявшие окраины столицы. Маленькие торговые точки и респектабельные районы, которых и тут было немало. Понимая, что находится в родном городе, возможно, в последний раз, жалела только о том, что не попыталась провернуть это дело раньше. Понадеялась, что Стас смирится. Как говорил отец: «стерпится, слюбится»… Увы! Не слюбилось и терпением Иисуса Вершинин-младший не отличался. Вспомнила, что не предупредила об отъезде отца. «К чёрту этого старого маразматика. Отпетый мошенник, нагревший руки на собственности партнера по бизнесу, корчащий из себя благородного друга и сэра…» — Кристина скривилась, как от кислого. Позвонит ему когда обустроится в Штатах. Сейчас главное было выбраться из Москвы и затеряться на мировых просторах, пока на нее не открыли охоту, как на больного сибирской язвой зверя. А в Нью-Йорке ее ждала небольшая квартира в сто тридцать квадратов с видом на «Центральный парк» да и косметический салон, открытый на Медиссон авеню приносил неплохой доход. На первое время должно хватить, — мысленно рассуждала, она провожая взглядом появившееся в зоне видимости здание воздушного терминала столицы. — А там, где-то через полгода, можно будет распродать и бывший вершининский холдинг. На такое успешное дело всегда найдется покупатель. Конечно, хотелось бы избавиться от этой обузы поскорее, пока акции компании не упали в цене, но нет. Это может вызвать подозрение, если безобидную по ее мнению выходку с таблетками примут за попытку убийства. Мало ли что взбредет сошедшему с катушек новоявленному свекру и следователям. А то что дело будет расследоваться, в этом она после разговора со свекром в Склифе уверилась стопроцентно. На регистрацию она успела за три минуты до окончания. Прошла одной из последних, протиснувшись перед низкорослым розововолосым мальчишкой с модным в стразах рюкзаком на плече. Тот выругался на ломаном русском, гневно сверля взглядом ее спину. Кристина хмыкнула и показала средний палец. Тут ее окликнули из-за за стойки регистрации и стало не до обмена любезностями. Быстро пройдя регистрацию, хотя за эти минуты она успела и проститься со свободой, и примерить мысленно тюремную робу, отчего губы девушки сжались в побелевшую тонкую ниточку, и даже огласить свою последнюю волю. Но документы ей вернули, с улыбкой пожелали счастливого путешествия, и Кристина двинулась навстречу своей судьбе. *** Самое первое, что Васнецов сделал с утра — это намеревался выпросить, а точнее вытребовать где нытьем, где завуалированной угрозой разрешение врача посещать палату Стаса, но результат превзошел все его ожидания. Едва рассвело, он осторожно сполз с кровати и, держась где за каретку, где за стену, а где и, чуть передвигая ноги и балансируя как заправский алкоголик, дошел до сестринского поста.  — Наташа, — громким шепотом прогудел уснувшей на журнале прививок сестре в зарумянившееся от неудобной позы ушко. Девушка испуганно дернулась, поднимая голову и едва не попав Леньке по носу.  — Васнецов? — рассматривая парня перед собой помутневшим со сна взглядом. — Ты почему здесь? Кто тебе разрешил вставать? — Она испуганно повертела головой, высматривая кого-то в коридоре. — Иди в палату, меня под монастырь подведешь и самому влетит, что поднялся с кровати. Рано тебе вставать, иди! — шикнула она на Лёньку, зачем-то хватая в руки ручку. Подъем в отделении и первые процедуры проходили с шести до половины седьмого, причем не для всех. Выздоравливающие могли поваляться и поспать до девяти. Ходячие больные приходили в процедурный кабинет сами, а вот тяжелые — ждали медперсонал в палатах. Стас был именно из таких, да и Лёньку вряд ли выпустили бы из палаты сегодня. Да если бы не Стас, он бы и сам был не прочь поваляться в постели. Но беспокойство за Вершинина не давало покоя. Лёнька не спал большую часть ночи, ощущая ноющую боль в спине. А повернуться сам не мог. Поэтому сейчас, время от времени морщился, ощущая как кровь разгоняет по венам одолевавшую его усталость.  — Иди в палату, Васнецов, иди.  — Наташ, мне бы врача надо. Где найти Константина Алексеевича?  — Рыхлова то? Так он в восемь будет. Он сегодня в день дежурит. Как придет, я скажу чтобы заглянул. А сейчас иди, Васнецов, не подводи меня, — и девушка вновь принялась что-то писать в журнале. Рыхлов, как и сказала дежурная сестра заглянул сразу после восьми, тихо скользнул в палату, застегивая на ходу халат поверх хирургической темно-синей робы. Васнецов в это время нетерпеливо вышагивал от одного края кровати до другого, тревожно поглядывая на дверь. Ему не терпелось уже оказаться в палате Вершинина. Конечно он мог отправиться туда, не спрашивая разрешения — вип-палата находилась рядом, в двух шагах. Но хотелось сделать все как положено. Лёнька рассчитывал, что ему разрешат там остаться подольше, а в идеале он намеревался поставить там еще одну кровать, как минимум, чтобы Стас был под присмотром. Оставить его сейчас, в таком положении? Даже и речи быть не могло. Тем более Вершинин выгнал всех, кто пытался проникнуть к нему. И Ленька надеялся, что он станет исключением в этой ситуации.  — Ты хотел видеть меня, Лёнь?  — Да, Константин Алексеевич. У меня к вам просьба, на миллион и от нее зависит человеческая жизнь, — Васнецов сделал упор на конец фразы, подчеркивая важность сказанного. Брови Кости поползли на лоб, а губы растянулись в улыбке.  — Так прямо жизнь?  — Именно.  — Тогда давай уже перейдем на «ты». Так будет проще нам обоим, — подмигнул Костя. Лёнька кивнул, согласившись, продолжил:  — Вершинин ведь твой пациент? Так вот, я хотел бы получить твое согласие, чтобы присматривать за ним. То, что тут намечается какая-то драма, Костик смекнул влёт. Уж что-что, а дураком он не был. За свои тридцать лет жизни и пять из них работы в травматологии, он повидал многое. И гей пары для него не были ни новостью, ни экзотикой. И то, что если двое, не важно парни или девушки, что-то решили, то их не удержишь. Но словно противореча своим убеждениям, он резко ответил «нет!»  — Это не только мое желание, но и просьба его отца. И то, если Стас мне позволит быть рядом. — добавил, пряча глаза и будто бы «сдулся» Васнецов. Но вдруг, словно обретя второе дыхание, поднял голову и пустился в пространные объяснение сложившейся ситуации. А в конце добавил: — Но я не отступлюсь. Вот если не дашь разрешение, я не познакомлю тебя с Окси, — и рассмеялся этой глупости так внезапно вылетевшей из его уст. Константин Алексеевич пытался выглядеть серьезным. Еле сдерживаясь и краснея от натуги, он поднял взгляд на опешившего от собственной наглости Лёньку и пропыхтел, давясь смехом:  — Ты угрожаешь мне, Васнецов?  — Нет, то есть да… — сверкнул глазами визави и оба грохнули разрядом хохота.  — Поспешу огорчить тебя, мы с ней уже познакомились, близко, — пропыхтел он сквозь смех. Лёнька держался за больной бок, а Костя повис на каретке кровати.  — Что это тут у вас происходит? — раздался растерянный голос от двери. Оба парня повернулись, утирая слезы и все еще улыбаясь. На пороге стояла Оксана.  — Привет, Солнце, — вновь рассмеялся Рыхлов. — Я надеюсь ты поможешь другу перебраться с вещами в вип-палату. Кровать тащить туда не имеет смысла, там стоит довольно просторный диван. Но учти, Васнецов, никаких резких движений и перегрузок в ближайшую неделю, иначе я снимаю с себя всю ответственность. А я готовиться к обходу. — приобняв Васнецова, он похлопал его по плечу, поцеловал в щёку Матвееву и покинул палату, все еще смеясь. Дальше дело пошло быстрее. Девушка развернула бурную деятельность, помогая захватить с собой то малое, что имелось у Лёньки с собой. Подставила плечо, чтобы он мог опереться, и помогла пройти по коридору до палаты Вершинина. На банкетке у двери сидел Бурлаков.  — Ну, привет, болезный, — хмыкнул он. — Ты-то как умудрился в историю вляпаться?  — Да вот, сходил в ночной клуб. Получил боевое крещение, — хмыкнул Васнецов и протянул для приветствия руку.  — Ну, что ж с почином, — улыбнулся Николай, пожимая хрупкую ладонь в ответ. То, что случилось в клубе, он уже знал и пробил по своим каналам личность того латиноса, что крутился возле Васнецова на записях видеокамер. Затем проверил запись из номера. То, что в номерах стоят скрытые камеры, он узнал от Виктора. Напарник подключил свои связи и запись была предоставлена, правда со скрипом и недовольным бурчанием. На записи действительно не было никакого криминала, парень чуть оттолкнул Лёньку и ударил по лицу. Больше он не трогал упавшего от удара Васнецова, покинув комнату. Бурлаков открыл дверь палаты пропуская парня и Оксану с его вещами, и тихонько прикрыл дверь.  — Кто здесь? — Раздалось глухое вершининское вместо приветствия. Стас рефлекторно повернул голову на звук, глядя невидящим взором и прислушиваясь к шагам и сбивчивому дыханию вошедших. Тишину в палате нарушало лишь пиканье аппарата, показывающее синусоиду биения пульса. Матвеева молча бросила вещи на диван и вновь подхватила покачнувшегося от усталости Лёньку. Путь от палаты сюда дался ему тяжелее в моральном плане. Мозг сверлила мысль: а вдруг не примет, вдруг прогонит, и парень сжал руки в кулаки — он не уйдет.  — Спасибо, Окси, — прошептал чуть слышно и указал на дверь.  — Кто здесь? — снова раздалось с больничной койки. Аппарат запикал быстрее. Ленька подошел ближе и коснулся привычно ледяными пальцами руки Стаса, как всегда горячей, сильной даже сейчас, когда он не мог позаботиться о себе.  — Это я, медведь, — произнес вмиг севшим до хрипа голосом?  — Лёня? Ты? — его лицо осветилось радостью, но это длилось лишь мгновение. Счастливое выражение стерлось с лица, как вода стёкшая по стеклу. Он помолчал мгновение. — Уходи!