***
Тяжесть в груди вперемешку с раздражением и жалостью к себе были такими же болезненными, как и рана, полученная вчера ночью. Маринетт с деланным безразличием разглядывала невыразительное лицо доктора, что осматривал её уже забинтованную ногу. Рядом стоял Габриэль, выказывая своё недовольство по поводу проступка девушки, ослушания его указаний, да ещё и публичное унижение перед прислугой. Ощутив колкий взор на себе, Маринетт приподняла брови в ответ. В её лицо прямо-таки уставилась надменная служанка, едва заметно кривя тонкие губы. Натали. Назойливая в своём молчании. Подлая в своих поступках и насквозь корыстная, как и человек, что стоял подле неё. Они и правда стоили друг друга, а она… Видимо не стоила ничего. Особенно теперь. — Доктор говорит, что кости целы, но пришлось наложить вам целых двадцать швов, — взволнованно пролепетала служанка. Она как раз закрыла двери за удалившимся спасителем и тут же метнулась в сторону молодой госпожи. В отличие от двух других здесь присутствовавших, блондинка с коротенькой стрижкой Маринетт не раздражала. Скорее, вызывала сочувствие. Девушка была невысокого роста, скромной на вид и довольно неуверенной, ведь практически в каждом её слове была некая робость. Впрочем, это её не портило, а делало милой в глазах Маринетт. — Вы потеряли много крови, — сухо бросила Натали, едва удостоив синеволосую взглядом. — Какое-то время ваша голова будет кружиться. А ещё на ноге останется шрам. Сказано это было так, словно что-то постыдное совершено было этой ночью. Что-то запретное. «Игрушке семейства Агрест нельзя иметь шрамы, ведь так? — мысленно Маринет выплюнула эти слова служанке прямо в лицо, словно порцию яда. — Игрушки ведь должны быть безупречны на вид, когда их передаривают после предыдущих хозяев?». В её груди клокотала ненависть и гнев. — Уберите здесь всё, — негромко сказал Габриэль. Он вообще не выразил в полной мере того гнева, что мог бы. Лишь в его безжизненных и пустых глазах читалось на самом дне сплошное презрение и разочарование. Но продлилось оно недолго, ведь Маринетт… была дочерью своего недо-отца. — Прости, отец, — девушка опустила голову, вздохнув с какой-то горечью. Она и правда очень устала от театра абсурда. — Ты был так добр ко мне после возвращения. А я всё испортила. Этой ночью мне не спалось, — выделив последние слова, Маринетт взглянула на Натали с деланным красноречием. — И мне понадобилось снотворное. Габриэль нахмурился, а затем вспыхнул, поняв, о чём говорит девушка. — Но когда я вышла в коридор, — Маринетт продолжила горестно вздыхать, — я не увидела ни одной горничной подле моих покоев и даже на первом этаже. Ключей от аптеки также не было. Кромешная тьма вела лишь в тупик. А затем я увидела свет. Он и привёл меня к служанке. Я и подумать не могла, что окажусь в подвале. Мужчина кивнул, выслушивая объяснения. Он впивался в бледное личико взглядом, пытаясь отыскать хоть каплю лжи, но её не было. Даже тени следа. Маринетт не лгала, она говорила истинную правду. А наказывать ребёнка за то, что она попросту пошла на свет фонарика в руках служанки было, по меньшей мере, очень глупо. Винить следовало главную горничную, которая не назначила личную служанку молодой леди и не обеспечила второй этаж должным освещением. — Натали, — тон Габриэля заметно переменился, — почему возле покоев леди Маринетт нет служанки, что за ней должна присматривать? И куда подевались все свечи? Низко поклонившись, темноволосая женщина с наигранной тревогой пролепетала: — Прошу меня простить, господин. Мы готовились к приезду леди в суматохе, и не все успели оформить. Наша оплошность будет немедленно исправлена. И хотя в осипшем голосе Натали Санкер слышалась забота и желание всецело искупить вину за случившееся, Маринетт поняла, что горничная является не более чем очередным манипулятором в этом доме. Вместе с Габриэлем Агрестом они играли в игру, суть которой синеволосая не знала и не желала познавать. Ни на секунду. Их ложь, якобы незаметные взгляды и мимолётные прикосновения заставляли чувствовать себя лишней даже в собственной, некогда родной и любимой комнате. И всё же Маринетт удовлетворенно выдохнула. Как бы странно это не было, но правда рядом с Габриэлем шла всегда в другую сторону. И лишь когда надо было себя обезопасить, девушка всегда озвучивала истинные намерения, не утаивая ничего. Сталкиваясь с честными признаниями, мужчина неизменно добрел. К тому же, незнакомец, в один миг из ребёнка превратившийся в молодого человека, всё ещё был внизу. За семью замками. И главное жив. Цветок, питающийся кровью. С зелёными с алым отливом глазами, с печальным взором на её уставшее лицо и чуть вздрагивающими руками. Грешен, красив и загадочен. И трепета от мысли о незнакомце Маринетт сейчас испытала даже больше, чем страха по поводу неизведанного. Габриэль вежливо попрощался и прежде чем он покинул дверь, Маринетт негромко позвала его снова: — Я буду очень внимательна отец и не доставлю тебе никаких тревог. — Не сомневаюсь в этом, моя дорогая дочь. Он так и не обернулся, но Маринетт отлично знала, что самолюбие Габриэля Агреста было удовлетворено. Другие его запросы с удовольствием ублажит сама Натали, стремительно покинувшая комнату и сверкая недовольным взглядам в сторону кровати недавно пострадавшей девушки. Самое главное, Маринетт даже не пришлось лгать. Она вновь сказала правду. Габриэль Агрест более не столкнётся с тревогами из-за неё. Он просто о них не узнает. Ни единого разу больше. Теперь она будет готова. Такое решение было всяко лучше, чем безмолвно ожидать в комнате, пока к ней не приведут ещё одного якобы знатного и любящего её жениха, а затем отправят прямиком к алтарю. Снова. Нет, в этот раз Маринетт Дюпэн желала большего, ведь кровоподтёки на только-только повязанных на рану бинтах были ей свидетелями. Умирать не хотелось. А умирать, так и не познав ни любви, ни тоски, ни жалости — тем более.***
Оглядывая свой, казалось бы, идеальный наряд, Маринетт ощутила лишь лёгкое раздражение, подпитываемое тоской и ностальгией. Роскошное убранство пусть и было чёрного цвета, а также с минималистичным дизайном, но всё же вряд ли походило на идеальный траурный наряд. Украшения на тоненькой шее были словно кандалы, свидетельствующие о том, какому дому юная синеволосая особа всё ещё принадлежит. Кому-то, где-то, когда-то. Но только не сейчас и себе самой. В очередной раз устало вздохнув, девушка поправила пару складок на мягкой ткани и повернулась в сторону шума. Прямо перед ней возникла та самая служанка, которую она спасла два дня назад от загадочного «цветка, питающегося кровью». — Мне очень жаль, мадам, — блондинка почтительно склонила голову. — Вы пострадали из-за меня… И также жаль, что я мало чем могу вам помочь… Слезливый взгляд был столь искренен, сколь и наивен. Маринетт вздохнула и поманила горничную поближе к себе. — Как хорошо, что ты здесь, я давно тебя ищу, — синеволосая усмехнулась. Крошечная девушка ещё сильнее сжалась и наклонилась так низко, как только можно. — Конечно, — пролепетала она. — Я сделаю всё, что вы скажете, приму любое наказание… — Как твоё имя? — только и сказала Маринет, почувствовав себя неловко. Она была хозяйкой дома и ничегошеньки не знала о нём и его обитателях. — Роуз, мадам, — блондинка не посмела подняться. — Меня зовут Роуз Лавьян. — Что ж, Роуз Лавьян… Я не собираюсь тебя наказывать, — Маринетт улыбнулась. — Я лишь хочу, чтобы ты дала мне ключи от подвала. Милая улыбка продолжала украшать невинное личико синеволосой, вот только глаза опасно заблестели. Роуз испуганно задрожала, ведь перечить госпоже ей было нельзя, но и выполнить её волю было запретно — так пожелал ранее хозяин. Никто, ни единая душа не должна получить ключи от подвала, кроме ухаживающей за странным чудовищем молодой девушки, главной горничной и самого герцога Габриэля Агреста. В этом списке имени молодой вдовы мадам Дюпэн не было. А посему, между двух огней выбрать сторону было слишком рискованно. — С этого момента я буду присматривать за этим цветком, — безапелляционно провозгласила Маринетт. — Простите? — поднимаясь с поклона, прошептала Роуз. — Ч-что вы имеете в виду? Ей даже не пришлось притворяться глупышкой, она и правда не понимала, зачем кому-то наблюдать за тем чудовищем. — Я же освобождаю тебя от работы, — Маринетт вздохнула, нахмурив брови. — В чём проблема? Сопротивление блондинки слегка затянулось, от чего сама девушка испытала легкое нетерпение. — Простите, но разве господин Агрест согласится на это? — цепляясь за последнюю надежду, Роуз побледнела. Маринетт замерла, оценивающе глядя на горничную, вздрагивающую при малейшем движении самой синеволосой. — Сколько ты хочешь за этот ключ? — безлико спросила она. Но вместо алчного блеска в глазах, в них возникла лишь очередная тревога. — У меня будут крупные неприятности, если вы снова пострадаете. — Это будет нашим секретом! — уверенности синеволосой было не занимать, она сжала кулачки. — Я заплачу тебе столько, сколько потребуется, чтобы ты жила в достатке, даже если будешь уволена. Роуз терялась в догадках. То ли мадам была заинтересована в пьющем кровь чудовище, то ли её рассудок помутился после встречи с ним. Ни первое, ни другое ей не нравилось. — Сожалею, но не могу дать ключ, — Роуз обессиленно вздохнула. Всё её сопротивление, пусть ничтожное и слабое, требовало от неё великого запаса сил. Лицо Маринетт тут же потускнело от разочарования, скрыть которое было просто невозможно. — …Но я могу сделать так, чтобы вы пошли со мной, — наконец заключила Лавьян, прикрывая глаза. Ослепительное сияние окружило Маринетт, мигом сменившую свой усталый облик на обнадёженный и почти что счастливый.***
Путь к незнакомцу в этот раз был не столь далёким и невзрачным. В этот раз Маринетт ступала по коридору уверенно и ощущая странное предвкушение, негой разносящееся по венам. Лишь когда дверь со скрипом отворилась, её любопытство было удовлетворено. Молодой юноша действительно сидел в углу темницы, сложив руки на согнутых коленях и прикрывая ими голову. — Он так вырос с последней встречи, — изумилась Роуз. Маринетт приподняла брови, повернувшись к горничной. — Неужели ты не знала? Роуз нервно закусила губу, а затем тихонько сказала: — Нет, госпожа. Я так быстро убежала вам за помощью, так испугалась тогда… Что не возвращалась с того самого дня. Маринетт поджала губы. А ведь тогда её спасла Натали — с силой отпихнула от себя заключённого и позвала прислугу. — Мисс Натали занимается многими делами в особняке, — предугадывая мысли госпожи, заговорила Роуз. — Кроме старого кучера, у нас более нет прислуги мужского пола. Поэтому каждый делает то, что в их силах. Мисс Натали делает очень многое. «Как и в постели отца, — мысленно Маринетт передёрнуло. — Гадость». — Он… правда обычно кусает людей? — Маринетт вновь обратила взгляд к молчаливому брюнету. Тот так и не поднял головы. — Да, госпожа. И хотя я здесь относительно недавно, мне рассказывали, что его не кормили более пяти лет, поэтому он превратился за это время в ребенка. Также я знаю, что в него стреляли, но ни одна пуля его не задела. Простите, это всё, что мне известно, я даже не видела ничего из этого лично… — Поэтому Натали приказала вам держаться отсюда подальше, чтобы он не… ел? Роуз кивнула. Своя жизнь ей была дорога, и она была очень осторожна до этого времени. Маринетт продолжала сверлить взглядом беловолосую макушку. Прутья на решетке были очень огромными и прочными, однако что-то ей подсказывало, что человек за этой преградой способен её удивить. И не раз. Да и человек ли это вообще? — Может, принесёшь чего-нибудь поесть, Роуз? — Маринетт повернулась к горничной. — Но… Синеволосая поджала губы, вмиг потеряв терпение. — Я не буду ничего делать, пока тебя не будет, — заверила Маринетт с едва заметной полуулыбкой на устах. Этого было достаточно, чтобы убедить служанку, которая вернулась также быстро, как и ушла. — Смотри, это хлеб, — Маринетт присела прямо возле решетки и протянула мягкую буханку сквозь прутья. — Это может быть твоей едой. — Мадам, пожалуйста! — взмолилась Роуз. — Не подходите ближе! Но Маринетт не слышала, замечая лишь то, что незнакомец сидел также неподвижно, как и в тот момент, когда дверь только открылась. Он словно и не дышал даже. Ноль реакции. Вообще никакой. «Я в пределах досягаемости, но он не становится агрессивным. Может, он уже не голоден?». Посетившая её голову мысль показалась печально-забавной, ведь она недавно сама накормила этот «цветок», собственной кровью. Слегка качнув головой вверх, брюнет робко взглянул на Маринетт, а затем также незаметно принял исходное положение. Синеволосая распахнула глаза. — Прощу прощения, мадам, — Роуз устало потёрла затёкшие плечи. — Почему вас так заинтересовало это чудовище? «Мне бы и самой хотелось знать — почему. Какие же у тебя глаза на самом деле?». — Наверное, не такая уж я и примерная дочь Габриэля Агреста, — натянутая улыбка получилась слегка жёсткой, но Маринетт не стала исправляться. Пусть думает, что хочет. О ней всегда судили по обложке, то каков прок исправлять что-то сейчас? — А ваш супруг… Он был жесток с вами? — девушка скукожилась под взглядом лазурных глаз. — Мужчины не показывают суть до самого брака, милая Роуз, — только и прошептала Маринетт спустя некоторое время. — Запомни мои слова. Не связывайся с мелочными мужчинами, которые любят лишь алкоголь и девок. И обращай на его поведение, когда вы наедине… Роуз послушно кивнула. Она не хотела, чтобы молодая госпожа увидела жалость в её глазах, поэтому склонилась. Понимание затопило с головой. — Мадам, — негромко окликнула девушка и подняла в руках старую связку. — Вот ключи от подвала, они всегда хранятся в ящике прикроватного шкафчика. Когда я занята работой или же просто сплю… Я возможно не замечу, если их возьмут оттуда. Моя комната –последняя в западном крыле на четвёртом этаже. Если эти ключи исчезнут, то я не посмею сообщить об этом кому-либо, ни одна живая душа не узнает об этом, ведь у меня тогда будут большие неприятности. Маринетт благодарно улыбнулась, чувствуя симпатию к этой робкой, но явно благородной девушке. Поэтому слова о деньгах комом встали у горла. Конечно, милая Роуз их бы не взяла. У этой девушки, в отличие от многих других в особняке, хотя бы была честь. — Понятно, — спокойно сказала Маринетт, всё ещё ощущая тёплое чувство в груди. А единственное, что она запомнила этим вечером, было это то, что в этот раз незнакомец более не поднял своего лучистого взгляда вверх. Ни единого разу.