Пятница

      Знаете такое ощущение, когда вроде бы уже соскучился по человеку и ужасно хочешь его увидеть, но при это прямо-таки не хочешь идти к нему добровольно? Вот и я не знал раньше. К Мильковскому я шёл, как на казнь, но гордой и уверенной походкой. Может, это и глупо, но мне как-то плевать сейчас, когда на кону целостность моей задницы. Карина меня так учила, ничего не знаю. Я ж способный ученик. По крайней мере, моё шестое чувство подсказывало, что это было самым опрометчивым решением, если не во всей моей жизни, то уж в этом году точно. При одной мысли о Евгении Александровиче в голове появлялась надпись по типу: «Осторожно! Опасно!!!». Только тут скорее: «Не лезь, дебил, оно убьёт тебя». Но я отчаянный. Как говорится, кто не рискует, тот не пьёт шампанское. И не получает пробкой в глаз, ага. Кто не рискует, у того задница сегодня целее будет! Но зато без секса… Мда. Дилемма.       Что бы я не говорил, но выбора у меня по сути и не было. Мы уже всё решили: чулки на мне, чокер на месте, аромат духов оставляет небольшой шлейф за мной, а я мнусь перед дверью в квартиру преподавателя и никак не решаюсь нажать на звонок. По правде говоря, над образами, оказывается, запариваться нужно только в комбинациях, а не в постоянных покупках одежды. Не то чтобы я раньше этого не знал… Но да, не знал. На мне была всё та же белая рубашка, что так приглянулась девочкам и голубые джинсы. Класс, прямо под цвет моей ориентации. Пришлось хорошенько поспорить с Аней, чтобы мне разрешили надеть не дырявые джинсы, через которые были бы видны чулки, а обычные. В конце-то концов, мне ещё по улице так идти на минуточку. Меня в таком образе бы уже по кругу местная гопота пустила бы, я больше чем уверен. Сверху на мне была надета теплая куртка и шарф, увидев который, пацаны мои сказали бы, что он пидорский.       Отогнав от себя все лишние мысли, я выдохнул весь воздух из лёгких и наконец нажал на кнопку звонка. Разнеслась приятная трель. За дверью послышались шаги, а я мысленно уже читал третью молитву за упокой души, хотя не знал ни одной отродясь. Нацепив свою самую лучшую улыбку из всего арсенала, я выпрямил спину, когда дверь отворилась. На пороге стоял Евгений Александрович, который выглядел не то чтобы недовольным, скорее уставшим. Я бы сказал заебавшимся, но по губам от него получить не хочется, он же всё-таки учитель мой. Вовремя ты вспомнил, Кирюх! Что-то тебя это не волновало, когда соблазнять его захотел. — Привет, Кирилл. Рад тебя видеть. Я уже успел подумать, что ты не придёшь. Чего опять случилось? Почему на занятии не был? — педагог слегка улыбнулся, а мне стало тепло от его улыбки. Я наслаждался его пристальным взглядом на себе и хотел, чтобы он хотя бы краешком пальцев дотронулся до меня, но углубляться в свои мысли нельзя. Сейчас у нас идёт рубрика: «Надерзи своему учителю, в которого влюблён». Для меня это как «Сдохни или умри», разницы не вижу совершенно. — Здравствуйте. Да так, не захотел приходить. — нахально ухмыльнулся я, строя невинный взгляд. Так, главное не поплыть. Кончики ушей уже начали гореть, но это скрывали волосы, а я продолжал играть свою роль. Что ж, игра началась. — Я пройду? — скорее утверждая сказал я, шагая внутрь квартиры и замечая краем глаза ошалевший взгляд учителя. Ох, кажется, мне сегодня не поздоровится. — Это как понимать, Тимошенко? Что за поведение? — обращение по фамилии слегка резануло меня по ушам. Кажется, я действую правильно. Я невинно посмотрел на него, закусив нижнюю губу. Знали бы вы, как долго я кривлялся перед зеркалом, чтобы научиться делать так, чтобы было не пошло и не механически. Преподаватель замолчал, заметив мой «виноватый» взгляд, если это можно было так назвать, но я ещё не закончил даже. — Простите, Евгений Александрович. Я плохо себя веду снова. Больше так не буду, — в моём тоне было столько же честности, как в оливье яблок. То есть, ни капли, но для извращенцев пойдёт. Я нагло манипулировал, но Мильковский явно получил долю кайфа от моих слов и задумчиво перевёл взгляд на мои кроссовки. — Хорошо, Кирюш. — качнул он головой в такт своим мыслям и будто бы перезагрузился, — Ты замёрз? Разувайся и проходи в комнату, я сделаю чай, чтобы ты согрелся. Как раз чайник только вскипел, — я хотел бы сказать, что согреть меня можно и нужно совсем не чаем, но сдержал порыв. Всё-таки это уже слишком. Так будет слишком похоже на провокацию, пускай это она и есть. Я лишь сдержанно кивнул и принялся расшнуровывать обувь, пока мужчина ушёл делать обещанный чай. Я победно улыбнулся. Кажется, всё идёт как нельзя лучше.       Я скинул с себя куртку, повесив ненужный элемент одежды на крючок, и направился в зал, чувствуя дрожь в коленях. Я не учёл один фактор: с учителем нужно ещё и разговаривать как-то. А у меня было стойкое ощущение, что горло мне чем-то пережали. Точняк, у меня же ещё чокер на шее. Я и ума приложить не могу, зачем он конкретно мне, ведь особого функционала он не несёт. Так сказали девчонки, а значит — это закон. Мне уже можно свои заповеди составлять. Я неуверенно сел на диван, дожидаясь хозяина квартиры. Евгения Александровича в поле зрения не было, поэтому я мог себе позволить такую вольность. Мой мозг слабо соображал, что вообще происходит, а я раз за разом повторял себе, что это игра, в которую я обязан выиграть. Когда от волнения мои пальцы начали заходиться в мелком треморе, в комнату вошёл учитель с двумя чашками чая и дежурной улыбкой. Я сразу же выпрямился и нагло улыбнулся в ответ. Взгляд преподавателя мягко скользнул вниз от моего лица, и я прямо смог почувствовать ту самую эмоцию, когда внимательные карие глаза натолкнулись на мой сегодняшний аксессуар, который мне самому напоминал ошейник. В этом взгляде промелькнула злость, непонимание, удивление и… Страсть? Чувствую, за все мои выходки мне попадёт сегодня. — Держи свой чай, Кирюш, — вопреки моим ожиданиям сказал мужчина, присаживаясь со мной рядом за журнальный столик. Я как можно уверенней забрал у него из рук фарфоровую чашку. Кажется, там был какой-то узор, но мне было глубоко наплевать. Главное, что Евгений Александрович не заметил моих дрожащих рук, а это было бы довольно проблематично с учётом, что я раскокаю часть его сервиза из-за этого. — Спасибо, Евгений Александрович, — улыбнулся я, стараясь сделать это, как меня учили. То есть как сучка, но получилось слишком искренне. Мда, нужно работать и работать. Я постарался аккуратно отпить из чашки чай, чтобы не обжечь язык, а то таких фееричных представлений нам сегодня не нужно. — Очень вкусно. Вы настоящий волшебник, — промурлыкал я, почувствовав приятный травяной привкус на языке. Как говорила Еся, мужчин нужно задабривать комплиментами. А тут было за что похвалить, в принципе. Мильковский спокойно кивнул, но не сдержал очередного заинтересованного взгляда на моё украшение. — А… Что это?.. Ты куда-то собрался? — предположил учитель, кивая на чокер, а я про себя завопил от счастья. Значит, эта удавка ему понравилась, всё было не зря. Я помотал головой из стороны в сторону, снова припадая губами к чашке и отпивая ещё чуть-чуть. Мужчина напрягся, вопросительно посмотрел в мою сторону. О, да. Случись такое в прошлый раз, я бы ухватился за любую возможность отмазаться, но не сегодня. — Просто украшение, — пожал плечами я, будто говорил самые обычные вещи. Он смутился, опустил взгляд, а я незаметно чуточку подвинулся ближе к нему. Как там говорила Лана? Медленно сокращать дистанцию, а потом наброситься на жертву. Не думал, что это будет настолько буквально. — Нравится? — хищно улыбнулся я, заставляя учителя краснеть. Очень жаль, что не в прямом смысле. Я бы хотел увидеть его красные от смущения щёчки. В голове было столько глупости, что для целого шоу на ютубе хватит. И всё только из-за того, что мы с ним находились рядом только вдвоём, и я вёл себя уверенно. — Нравится, — кивнул учитель и встал с дивана, а я еле сдержал разочарованный вздох. Ну куда его опять понесло? Всё же только началось, какие ещё тайм-ауты? Мильковский подошёл к шкафу, достал оттуда уже знакомую мне книжку, копию которой он мне давал, и закусил губу от переживания. Кажется, мы подошли к основной части. Я ещё раз подумал о том, насколько же больно бьёт, наверное, ремень, а затем глянул на него без сомнений. Учитель подошёл, сел снова рядом и раскрыл оглавление. — Ну что ж, давай мы тогда немного позанимаемся. Я опрошу тебя по тому материалу с прошлого занятия, который ты обещал выучить. Начнём? — преподаватель настолько воодушевлённо это произнёс, что мне даже стало стыдно на мгновение. Внутри будто бы лопнула струна. Я выдохнул, как в последний раз, и понял, что путей для отступлений у меня уже нет. — Не-а, — как можно спокойнее и беззаботнее ответил я, закидывая ногу на ноги и облокачиваясь спиной о спинку дивана. Евгений Александрович поднял одну бровь, как бы спрашивая, какого хера я творю, а меня уже окончательно понесло. Были бы у меня сигареты, я бы закурил прямо здесь. — Я не выучил и не собираюсь. — показательно усмехнулся я, с вызовом заглянув ему в глаза и тут же пожалел. По спине прошла рота мурашек. Мильковский смотрел настолько хищно и плотоядно, что я чуть не поперхнулся собственной слюной. Какая была бы глупая смерть, наверное. Было бы жаль, если б я умер, так с ним и не потрахавшись. Так, Кирилл, перестань. Сейчас это не вовремя. Мужчина смерил меня взглядом свысока, даже учитывая, что мы сидели и были одного роста из-за этого. — Осторожно, Кирюша, ты играешься с огнём, — прошипел сквозь зубы Евгений Александрович, что мне аж страшно стало на секундочку. Я натянул с трудом свою наглую улыбку. А ведь правда, в течении обстоятельств держать лицо становилось всё сложнее и сложнее. Преподаватель смотрел на меня неотрывно, и я не смел отвести глаз. Он сам придвинулся ко мне ближе, а я так и остался сидеть с идеально ровной спиной, боясь лишний раз шелохнуться или даже вздохнуть. — А теперь повтори-ка мне то, что ты сказал, — практически мне на ухо сказал учитель, заставляя меня растерять слегка самообладание и покрыться вновь мурашками от его горячего дыхания. — Я… — нелепо протянув гласную, я тут же одёрнул себя. Да уж, у нас с ним игры такие в наших отношениях — кто кого переманипулирует. — Я ничего не выучил и не собираюсь учить. — твёрдо заявил я всё же дрожащим голосом. В глазах мужчины вмиг загорелся огонь. Видимо, о нём он мне говорил, да? Что ж, если добивать, то окончательно… — Ну что, Евгений Александрович? Накажешь меня? — с вызовом я посмотрел на Мильковского, у которого от ярости желваки на щеках заходили. Он старался не поддаваться на эту провокацию, но я не оставил ему выбора. Выждав паузу скорее для него, чем для себя, я решил идти на крайние меры, — Или слабо? Только и можешь угрожать ремнём?       Учитель прикрыл ровно на пять секунд глаза, глубоко пару раз вздохнул. Я напрягся всем телом, но продолжал сидеть не шелохнувшись. Я покорно ждал его вердикта, слов, действий… Да чего угодно! Я хотел увидеть этот огонь в глазах, почувствовать его руки на своём теле и кусающие полосы от ремня на ягодицах. Мне хотелось всего и одновременно ничего. Сердце буквально замирало от каждого короткого вздоха. Я уже успел подумать, что ничего не будет. Вот сейчас он успокоится, даст мне подзатыльник и выгонит. Матери ещё нажалуется. Я старался не нервничать и смотрел на него неотрывно. Евгений Александрович поднял веки, и я заметил те самые искры пожара шоколадных глаз. Он уверенно встал, не спуская с меня взгляда, расстегнул ремень на своих выглаженных по стрелкам брюках, вынул его из шлеек, следив за моей реакцией. Я его не разочаровал, кажется. На моём лице от осознания всего пиздеца вырисовывалась паника. Я невинно глянул на него снизу вверх, признавая его преимущество, но совершенно не собираясь никуда бежать. Ремень в его руках заставлял меня кусать нервно губы то ли от страха, то ли от нетерпения. Мужчина наверняка заметил мой интерес и ухмыльнулся. Я уже был готов сделать всё, что он скажет, я был на взводе. — Доигрался ты, Кирюш…       Преподаватель сделал шаг ко мне ближе, заставил одной рукой подняться, будто на автомате, и потянул пальцами за чокер. Я повиновался и почти прильнул всем телом к его груди. Он схватил цепкими пальцами меня за бока, потянулся к моей ширинке, позволяя вдыхать его аромат. Мильковский был слишком рядом. Я задыхался от запаха его парфюма. Я хотел полностью в нём раствориться, пока он потихоньку справлялся с молнией на джинсах. Когда он закончил, преподаватель взглянул мне в пьяные от этих действий глаза, находя в этом недостающее одобрение, и стянул мои голубые обтягивающие джинсы до щиколоток. Его взгляд проскользил медленно по слегка задравшейся рубашке, и он шумно выдохнул, увидев кружевные чулки. На секунду он замер, любуясь открывшимся видом, а затем очень резко сел на диван и потянул меня к себе на колени. Я послушно лёг, перегнувшись дугой и красиво прогнув по-кошачьи спинку. Не зря же я учился, правда ведь! Я буквально чувствовал его восхищённый азартный взгляд на себе, а следом почувствовал и руки, которые сжали мою выпяченную пятую точку. — Господи, что же ты творишь, котёнок… Какой же ты… Красивый…       Его тёплая ладонь прошлась вдоль моего позвоночника, забираясь под рубашку и заставляя таять и расслабляться. Мне захотелось простонать от этого жеста, но я сдержался. Сейчас это будет слегка неуместно. Чуть позже. Мужчина мягко погладил меня, стянул боксёры, заставляя прятать красные щёки в сгибе локтя. Он нежно продолжал прикасаться везде, где бы только ему заблагорассудилось, а я не смел мешать и млел в его руках. Вдруг я почувствовал, как кожу обожгло хлёстким ударом и от неожиданности чуть вскликнул, ища глазами глаза Евгения Александровича. Он удовлетворённо улыбнулся, когда я потянулся, чтобы дотронуться до ушибленного места, и перехватил мою руку, переплетая наши пальцы. Я от смущения ещё больше покраснел. Но новый удар, сопровождающийся свистом ремня, заставил меня проскулить. Учитель осторожно продолжал начатую мною манипуляцию, а я не чувствовал себя ни капли проигравшим. Звонкие шлепки от соприкосновения кожи с моей задницей выводили меня из колеи и мне это, к моему стыду, нравилось. Мильковский бил со вкусом. Не слишком сильно, но и не совсем нежно. Я изворачивался, постанывал, но не пытался слезть с его колен. Мне нравилось чувствовать мелкое жжение на своей заднице и успокаивающие редкие прикосновения. Я душу продать готов за такое, лишь бы это хоть раз ещё повторилось. — Нужно было сразу это сделать. Знать бы раньше, что тебе это так нравится. Я бы прямо на месте тебя обработал, чтобы ты сладко стонал на моих коленях. Ты же этого хотел добиться своими провокациями? Ну ничего. Плохих мальчиков нужно наказывать, да, Кирюша?       Шлепки стали чувствоваться острее, я стонал громче, иногда срываясь на скулёж. Я готов был поспорить, что задница у меня красная, как и щёки, только ярче. Изредка падали слёзы из глаз, потому что мне было просто слишком. Но было болезненно приятно, поэтому хотелось растянуть подольше эту пытку. Евгений Александрович, кажется, шептал что-то то нежное, то похабное, склоняясь к моему уху, а я продолжал выгибаться под укусами ремня. Было до одури хорошо. Он касался меня обжигающе. Казалось, его руки были везде. Я захлёбывался в новых стонах, старался дышать глубже, но снова срывался. Удары сыпались градом. Я чувствовал себя по-настоящему провинившимся, слушая его не совсем воспитательные фразы, которые он должен бы говорить, но именно они срывали мне крышу окончательно. Сколько прошло времени я не знал, сколько раз он меня ударил — тоже. Были только его руки и мои судорожные вздохи. Я лежал смирно, иногда дёргаясь в сторону от особо болезненных шлепков, и чувствовал животом его эрекцию через брюки. — О, да, мальчик мой. Ты так хорошо выгибаешь спинку. Кто бы мог подумать, что такой милый котёнок желает на самом деле? Ну же, постони ещё, я хочу тебя слышать, маленький провокатор.       И я стонал. Скулил так громко, что у самого закладывало уши, а учитель продолжал свою экзекуцию, выбивая из меня вздохи. Мне было невероятно, я чувствовал себя невменяемым. Единственное, чего мне хотелось сейчас, — Мильковского и кончить. Мужчина будто бы въедался в подкорку, а я терял напрочь всё своё самообладание, готовый на что угодно, лишь бы почувствовать его в себе. Мне хотелось ещё больше, ближе и горячее. Мозг слабо соображал, член болезненно упирался преподавателю в колени. Я был готов умолять его прикоснуться ко мне, но слов не находилось. Евгений Александрович резко отбросил свой ремень в сторону и потянул меня за чокер, как за ошейник. Заглянув мне в глаза, полные желания, он усадил меня на пол, прямо у его ног. Мне было горячо, глаза слегка слезились, зад пекло, но я чувствовал себя охуенно. Мужчина смотрел на меня ошалело, в этих глазах черти плясали брейк-данс. Он хотел меня. — Евгений Александрович, прошу Вас, умоляю… — начал я бессвязно, будто бы в бреду, а он провёл тыльной стороной ладони по моей щеке. Мои красные глаза смотрели невинно, но с поволокой, насколько только это возможно. Даже не скажешь, что я способен на то, что происходило пару секунд назад. Учитель потянул меня снова за чокер, заставляя встать, и сам поднялся на ноги. Я держался слабо, мои ноги подрагивали от нетерпения, а член стоял каменно. — Ты чёртов ангел, как я мог вообще сопротивляться? — произнес педагог риторически, не ожидая от меня какого-либо ответа. Его слова разносились набатом в моей голове и я, повинуясь, последовал за ним, оставив половину своих вещей валяться на полу. Наплевать. Сейчас не до этого. Он взял меня крепко за руку и повёл в какую-то комнату, куда я раньше не заходил. Это была, очевидно, его спальня.       Евгений Александрович подвёл меня к краю кровати и несильно толкнул на неё. Я беспрекословно лёг, позволяя делать ему с мной всё, что захочет. Учитель не разочаровал. Ловкими пальцами начал расстёгивать по одной пуговице, стараясь не оторвать ни одной в порыве страсти. Я поддавался, я хотел проиграть этот бой. Моя рубашка полетела куда-то в сторону и я выгнулся, чувствуя, как мужчина впился поцелуем в мою шею. Поцелуи были смазанные, лёгкие, не оставляющие следов, но при этом иногда до больного приятные. Я не сдерживаясь стонал и просил большего. Мильковский спешно стянул с себя свою футболку. Я бы хотел ее у него забрать. Она наверняка мне будет большая и пахнет им. Хочу чувствовать его на себе, хочу ему принадлежать. Мысли рассеялись из головы, когда он опустился к моим губам и, на секунду задумавшись, страстно поцеловал так, что у меня внизу живота как будто тёплым узлом всё скрутило. Казалось, я не мог возбудиться ещё больше, я и без того на пределе, но он так не думал. Его губы на моей коже были мягкими, я стонал, пока он свободной рукой придерживал меня за талию, а другой — касался там, где нельзя.       На долгие прелюдии нас бы не хватило, поэтому нежность вновь сменилась чуть дёрганой жёсткостью. Учитель достал презервативы со смазкой из ящика в столе и вновь накинулся на меня с ласками. Я тлел под этим напором, просил об одном: чтобы он только не останавливался. Евгений Александрович перевернул меня одним движением на живот, поставив в коленно-локтевую и принялся растягивать, не жалея смазки. Первый палец прошёл хорошо. Когда он ввёл его до конца, я сдавленно простонал. Ощущения были странные, но довольно приятные. Немного подвигав одним пальцем внутри, Мильковский добавил второй, разводя их на манер ножниц. Мне стало слегка некомфортно. — Евгений Александрович… Вы у меня первый, мне немного больно… — протянул я, утыкаясь лицом в простыню. Да, стыдно, но как сказала Аня: лучше сразу сказать, что тебе больно или нехорошо, иначе будет хуже. Учитель уставился взглядом мне между лопаток, что там чуть ли не засвербило. — Пожалуйста, можно немного полегче?.. — мужчина тут же поцеловал меня в загривок, аккуратно выводя пальцы и вставляя их. — Почему ты сразу не сказал? — хрипло спросил преподаватель без укора, но с лёгким волнением. — Да… Не успел, — хмыкнул я.       Когда три пальца были во мне, я чувствовал, будто меня распирает изнутри. Евгений Александрович действовал мягко, но с тем же напором. Я извивался на простынях, комкая ткань в руках и стараясь привыкнуть к новым ощущениям. Когда мужчина убрал пальцы, я почувствовал неприятную пустоту и обернулся, видя как он раскатывает презерватив. Мне стало страшно и я слегка напрягся. Член выглядел слишком большим и я даже в теории не мог представить, как эта штука может в меня поместиться. Преподаватель заметил мой взволнованный взгляд, улыбнулся, подвинулся ко мне ближе и сказал лечь на спину, подняв ноги. — Кирюш, расслабься, хорошо? В этом нет ничего страшного, это не очень больно, но сначала неприятно. Станет лучше, я обещаю. — он мне улыбнулся, а я этой улыбке и правда захотел поверить. Я закусил нижнюю губу, кивнул, а мужчина нежно с большим трепетом целомудренно поцеловал меня в висок. Мильковский приставил возбуждённый орган к моему заднему проходу, и я постарался выдохнуть и расслабиться, — Потужься чуть-чуть. Да, вот так. Хороший мальчик, молодец. А теперь расслабься полностью. Я не сделаю тебе больно. Верь мне.       Я верил ему. Верил беспрекословно. Его запах был везде, от этой сладостной муки сводило ноги. Я старался дышать глубже и сильно не нервничать. Первый раз самый болезненный, это всем давно известно. Я полностью расслабился, но зажмурил глаза и сжал пальцами простынь, чувствуя дискомфорт. Было больно, но не так, как могло быть. Я сдавленно простонал, отдаваясь целиком и полностью ощущению заполненности. Евгений Александрович рвано выдохнул, когда ввел член полностью. Он с беспокойством и трепетом глянул на меня, старающегося приспособиться к новым ощущениям. Мы ничего не говорили друг другу, учитель просто ждал, пока я приду в себя. Когда я наконец смазанно кивнул, пролепетав тихое «нормально» на его вопрос об ощущениях, он медленно толкнулся внутрь снова. Вот тогда я застонал в голос. Не то чтобы это было больно, просто настолько непривычно и горячо, что меня чуть ли не начало потряхивать.       Постепенно темп ускорился. Я всё ещё пытался свыкнуться, но когда почувствовал, что меня будто бы током ударило и по телу прокатило волной удовольствия, я перестал фильтровать ситуацию. Мужчина усмехнулся и вновь повторил своё действие. Я вымученно заскулил, понимая, что нужный угол найден. Мой преподаватель ускорился, попадая исключительно в то самое место, а я просто уже не осознавал ничего. Мне хотелось ближе и жёстче. Я скулил, стонал, хрипел, просил ещё, и Мильковский добавлял, сыпал изощренными комплиментами, тоже получая кайф. Я наверное вёл себя как последняя шлюха, но мне было всё равно. Одного опьяненного взгляда Евгения Александровича было достаточно, чтобы убедиться в правильности происходящего. Надолго нас обоих не хватило. Учитель без лишних слов сорвался на башенный темп, а я продолжал стонать в такт его толчкам. Я кончил первым, а за мной и мужчина, повалившись рядом со мной на кровать. Мы старались отдышаться, не в силах ничего произнести. Мне так хорошо не было никогда и ни с кем. — Надеюсь, я тебя замотивировал, и к следующему разу ты выучишь всё досконально. — улыбнулся полностью расслабленный Евгений Александрович, смотря на меня сквозь прищур. Я смущённо закрыл лицо руками, чувствуя, как горят щеки. Да, мне стыдно. А ещё мне просто невъебенно хорошо. Хотите знать ответ на вопрос: «а стоило оно того»? Стоило. Определённо. — Обещаю. На этот раз точно, — ещё больше покраснел я. О Господи, как девчонка после первого секса. Смените мне мозг, пожалуйста, если он вообще у меня есть. Странно было лежать нагишом со своим учителем истории в кровати. Мы явно до такого с ним ещё не доросли. Преподаватель хмыкнул, накрыл меня пледом, а сам встал и оделся по пояс. Я выдохнул. Ну и хорошо. Хотя бы соблазн не так велик. — Ну что ж, думаю, история сегодня не кстати уже. Тебе сейчас лучше домой. Я вызову такси. — мужчина пошарил по карманам и выудил от туда смартфон. Я слабо улыбнулся ему. Он, пожалуй, прав, для первого раза было бы странно остаться у него, тем более заниматься историей после такого. У меня в голове скорее Наполеон с Лениным поебутся, нежели хоть что-то уложится. Евгений Александрович разговаривал с диспетчером, а я молча любовался им. Всё-таки такой красивый, тут уж не грех влюбиться. — Готово. Черный лансер будет через пятнадцать минут. Я выйду, чтобы ты переоделся, принесу тебе вещи, — неловко улыбнулся педагог. Не я один в такой ситуации впервые, видимо. Я кивнул, и как только Мильковский кинул мне мою одежду, оставленную в зале, принялся собираться. Как самая настоящая шлюха. После интима домой, на горшок и спать.       На пороге Евгений Александрович улыбнулся смазанно ещё раз, обнял, не удержался и чмокнул в лоб, от чего внутри меня что-то перемкнуло. Мне хотелось иметь возможность чувствовать это постоянно. Мне без этого никак, уже не хочется. Я смущённо поцеловал его в щеку, что мы оба решили оставить без комментариев снова. Тут ничего сказать нельзя, дела-то уже все сделаны. Мужчина смотрел на меня так тепло, что внутри всё таяло. С ним зимой точно не холодно. — Напиши, как доберёшься, — напоследок проговорил он. У меня в душе от этого затрепетало. Это что такое? Забота? Наверняка просто дань правилам приличия. Как говорится: мы в ответе за тех, кого выебали. И неважно, что так не говорится, было абсолютно плевать. Но мне невероятно приятно от этого и я лыбился как дурак. — Обязательно.

***

      Понедельник нагрянул для меня как всегда неожиданно. Как снег на голову, как сперма на лицо, ага. Учитывая, что все выходные я провёл только за тем, что дрочил на ещё свежие воспоминания, учебная неделя для меня началась вяло и разморённо. Мне было совершено наплевать и на уроки, и на социальную жизнь, в который обыкновенно я старался принимать активное участие. Честно говоря, была бы моя воля — сидел бы дома, укутавшись в тёплое одеялко и мысли о своём любимом учителе. Но мама сказала, чтобы пиздовал в школу, как бы не хотелось вылезать из теплой постели. В воскресенье вечером я даже слегка решил поинтересоваться, что там такого мне велел выучить Евгений Александрович, и зачитался, так и уснув с книгой в руках. Признаться, это и правдо было интересно. Видимо, историю я буду знать отменно с таким-то раскладом. Дал же бог влюбиться в педагога!       Присев за свою родную последнюю парту, я ждал опаздывающего Диму. Все вопросы, которые задавал он мне о прошедшем занятии в переписке, я тут же пресекал и говорил, что лучше такое рассказать лично. Настроение металось от нежного сонного до бойкого веселого. Гончаренко только разочаровывал, никак не объявляясь. Наконец, друг вбежал в кабинет, плюхаясь на свободное место рядом со мной. Я лениво глянул на время. Пять минут до звонка. Странно. Что-то он неожиданно рано для себя припёрся в эту тухлую тусовку пол названием «школа». Дима кинул портфель, явно даже не собираясь раскладывать принадлежности, и пристально уставился на меня. — Ну, — выдохнул друг, а я прямо-таки увидел живой интерес в его глазах. Я ухмыльнулся, потупил взгляд, желая растянуть интригу, от чего он тут же начал закипать, — Кирюх, ну рассказывай давай! Я бежал к тебе с ранья, не позавтракал даже для того, чтобы услышать то, что ты никак не хотел выдавать текстом. Я тут. Я слушаю. И если ты не начнёшь рассказывать сейчас же, я тебя сожру, потому что я очень голоден. — я рассмеялся на такую нарочитую серьезность, а Гончаренко и ухом не повел. Видимо, решил, что всё очень плохо. Наивный. — Крестоносец вошёл и следовал именно той стратегии, которую запланировали мы, — улыбнулся я, а Дима даже выдохнул с облегчением. И правда волновался. Какой же всё-таки у меня друг хороший! Всем бы таких иметь, но мой Димка — это мой Димка, делить я его не собираюсь. — Я жажду подробностей, мой маленький гигант большого секса, — хлопнул он меня рукой по спине. Благо, в классе стоял привычный гул, поэтому нас никто не слышал. Я пару раз оглянулся на всякий случай, убедившись, что нас никто не подслушивает, и только тогда со спокойной душой решил, что можно начать рассказ. — Короче, я к нему пришёл, начал провацировать, мы выпили чаю. Он такой: начнем занятия? А я такой: хуй там плавал, не буду ничего учить, вы только угрожать мне и можете. — я остановился, чтобы перевести дыхание, краснея до кончиков ушей от одной мысли о том вечере, — Ну вот. Он охренел, и я взял его на слабо. А он как повалил меня, увидел чулки и стекся в лужицу. Я, походу, кстати, немного мазохист. Было прикольно, мне понравилось. Знал бы ты, братан, что он говорил… Ну а потом мы пошли в спальню и тыры-пыры в жопе дыры. В прямом смысле. Когда мы закончили, он вызвал мне такси и попросил написать, как доеду. Как-то так… — Гончаренко смотрел на меня ошалело. В этих глазах был полнейший шок, а я был безумно рад этому. Моя история произвела на него впечатление. Завидуйте, сучки. — Признаться, я не верил в эту идею… — только и смог выдавить из себя Дима, пытаясь хоть как-то связать слова в одном предложении, что получалось у него плохо. Но продолжить ему и не дали.       В класс влетела разъярённая, как всегда, класснуха, заставляя одним своим приходом всех смолкнуть. А за ней ровной грациозной походкой в кабинет вошёл спокойный и улыбчивый Мильковский. У меня аж дыхание перехватило. Господи, мужчины в костюмах прекрасны, они когда-нибудь меня погубят, отвечаю. Я и сам был не промах конечно, но мой свитер с манжетами, воротничком рубашки и темные обтягивающие штаны — передаю привет Карине, которая составляла этот образ, — и в сравнение не шли с этим галантным официально-деловым стилем. Имхо. — Тишина, класс! — крикнула женщина, а я еле сдержался, чтобы глаза не закатить. Вот она, беда каждого школьника, гроза всех старшеклассников. По лицу Евгения Александровича было понятно, что он тоже не уважает такое поведение со стороны учительницы. Тем не менее, ребята замолчали совсем, не желая гневить главную стерву школы. — Евгений Александрович хочет сделать объявление, поэтому слушайте внимательно! Если кто-то прослушает, его проблемы, за вами никто бегать не будет! — интересно, её голос всегда был таким противным или я не обращал внимание на это? Не с чем сравнивать было просто, наверное. — Я в учительскую за журналом. — учительница оглянулась на мужчину, который ей кивнул и вежливо улыбнулся, и удалилась. Вот и славно. Вот и замечательно. Пускай даже не возвращается. — Доброе утро, ребята, — произнес он, а у меня по телу пробежали мурашки. Именно этот человек в нашу крайнюю встречу говорил мне всякие пошлые вещи и драл как последнюю суку. Тембр его голоса был гораздо приятнее, его и правда хотелось слушать. — Я бы хотел попросить подготовить список фамилий тех, кто будет сдавать ЕГЭ по истории в вашем классе. В принципе, вся программа пройдена, остаётся только повторение. Этим мы займёмся с вами после нового года. У вас ещё есть время подумать, жду от вас решения примерно к началу декабря. Список принесёте тогда же. Договорились? — Мильковский обаятельно улыбнулся так, что на его щеках появились ямочки. Все в классе тихо согласно загалдели, — Вот и хорошо. До звонка ещё примерно две минуты, можете заниматься своими делами. Кирилл Тимошенко здесь? — я вздрогнул, услышав своё имя. Мужчина специально осмотрел весь класс, будто не знал, что я сижу исключительно на своём месте сзади, а я робко поднял руку. Он тут же меня заметил, — Подойдите, пожалуйста, у меня к Вам есть вопрос.       Я неуверенно поднялся из-за парты, тут же исправляясь. Нельзя забывать, что ты сучка даже после первого выигрыша. Мильковский смотрел серьёзно, а мне хотелось от этого рассмеяться. Ну и к чему весь этот цирк? Опять официоз, зовёт исключительно на Вы. Смешной такой. Я неторопливо дошёл до учительского стола. Преподаватель несильно ухватил меня за локоть и подвёл ближе к окну, чтобы подальше от шума и всех остальных одноклассников. Я прямо чувствовал, как Дима на мне дыру жжёт взглядом, а мне хотелось лишь одного. Забить на всё и поцеловать историка. Именно здесь и именно сейчас. Я осознал только где-то к вечеру субботы, что мы так с ним и не поцеловались ни разу в губы. Везде, где только можно — да, но не в губы. Действительно, я как дорогая проститутка. Мужчина смотрел на меня всё так же серьёзно, а я слегка улыбался ему. И что за вопрос, интересно? Не болит ли ничего или когда мы сможем повторить? — Кирилл, Вы собираетесь сдавать историю? — спросил Мильковский, а у меня от его «вы» мозг переклинило. И не так, как это было в прошлый раз, а в самом дурном смысле. Нас же никто не слышит, почему на вы? Почему такой вопрос? Его только это волнует? Я постарался вынырнуть из своих мыслей и подумать над ответом, которого я в душе не чаял. — Евгений Александрович, я не знаю. Спроси что попроще, — выдал я, хмурясь от его тона. Что-то теплом даже не веет. Будто мы и не пересекали ту грань учителя и ученика, будто ничего и не было. — Не поясничай, знай своё место, будь добр. И ответь, пожалуйста, на вопрос учителя. — он специально строго выделил последнее слово, явно намекая на свою отстранённость. Я посмотрел на него неверяще. Он только что меня от себя ментально оттолкнул получается… То есть, это всё ничего не значило? Но почему? Мне казалось, что между нами что-то есть, а он что? Он же не мог просто воспользоваться мною, он же не такой. Но откуда мне знать какой он? — У тебя есть способности, но нет знаний. Вряд ли, это будет хорошей идеей, конечно, но всё же. — он ещё и в меня не верит! Зачем тогда вообще учить взялся? Меня настолько покоробили эти его слова, что я даже отшатнулся назад, подальше от Мильковского. Я обиженно посмотрел на него побитой собакой, а затем проникся мерзким чувством неприязни. Как говорится, от любви до ненависти… — Буду. — самодовольно кивнул я, выпрямив спину, на что Евгений Александрович слегка удивленно приподнял брови. Я кивнул для убедительности и сжал зубы до скрипа, — И сдам на пять. Вам на зло. — я гаденько улыбнулся, а Мильковский озадаченно замолк. Так ему и надо. Нехер так со мной обращаться, я себе цену знаю. — Это всё или что-то ещё, Евгений Александрович? Может, какие-то нарекания по поводу поведения или чего-то ещё? Что ж, давайте это прямо на месте исправим, чего медлить-то? Не хочу, чтобы мы вернулись к прошлому занятию, нет охоты стопориться на одних и тех же Ваших действиях. Я, как минимум, себя уважаю, так и Вы совесть имейте. — учитель посмотрел на меня задумчиво, прикусив нижнюю губу. Он был всё так же красив, но внутри меня уже закипала злость. А вот в глазах Евгения Александровича я видел что-то отдалённо напоминающее боль и какую-то тихую грусть. — Хорошо, Кирюш, я тебя понял. Хочешь сдавать — будешь, ты старательный, если захочешь, — кивнул мужчина, будто бы пропустив мимо ушей всё сказанное с горечью мною. Он промедлил ещё секунду, будто взвешивая своё решение, — Нареканий нет. Не понимаю, о чём ты говоришь. И да, на этом всё, ты можешь вернуться на своё место. — я пропустил пару вдохов, глядя на него с вселенской обидой. Мне правда стало практически физически больно от его слов, но я понимал, что сам затеял это. Мы чужие люди, мне даже не стоило на что-то рассчитывать. Я для него не больше, чем обычный ученик. Просто бесячий. — Вот и чудесно. — сквозь зубы и ядовитую улыбочку выплюнул я ему в лицо и тут же отправился к себе за парту, не желая на него больше смотреть. Гончаренко взволнованно на меня кидал взгляды, но я отмахивался и говорил, что сейчас не хочу об этом. Наконец прозвенел звонок, в класс снова вошла класснуха, размениваясь любезностями с историком, который всё никак не уходил. Лучше пусть алгебра быстрее начнётся, нежели его рожу видеть, ей-Богу. И я вроде бы в него влюблён, но снова готов объявить не шуточную войну…

***

      Осознание случившегося ко мне пришло только ближе к вечеру. Я немного подостыл к этой ситуации, но на душе всё также было паршиво. Обидно всё-таки, когда тебе кажется, что человек что-то к тебе испытывает, как и ты к нему, а в итоге он использует тебя один раз, а потом делает вид, что ничего про это не знает. По сути, бегает от проблем. Мда, очень по-взрослому. Тем не менее, кропотливым трудом Димы и парой-тройкой подзатыльников, ему удалось сбить с меня всю спесь. Я был разочарован, но уже не злился, понимая, что это в принципе вполне логично. Он же взрослый человек, мужчина, мой учитель! Для него наверняка непривычно подобное, Мильковский вообще первый год работает. Был бы он поопытнее, может, вообще ничего бы не случилось такого, а я так и продолжал питать надежды и фантазировать о нём. Нашим общим умозаключением с Гончаренко было попытаться провернуть провокацию снова, чтобы вывести Евгения Александровича на какие-никакие эмоции.       Вторник начался бодрее, чем понедельник. Я дошёл до школы, как всегда, раньше положенного и остановился неподалёку, чтобы покурить. Спешл фор Евгений Александрович. В прошлый раз он шёл именно этой дорогой в школу именно в это время, ориентируясь на его расписание, когда спалил нас с Димой. Я остановился, раскуривая красное Мальборо. Честно говоря, курить в одиночку я не любил, тем более Мальборо. Вот бы сейчас Филиппа Морриса с кнопкой, а не вот это вот всё… Я изредка оглядывался по сторонам в поисках преподавателя, для которого и устроил весь этот цирк, но тот всё никак не шёл. Я уже докуривал вторую сигарету, когда на горизонте замаячила знакомая фигура. Я чуть не поперхнулся, но усилием воли заставил себя отвернуться и продолжить мерно затягиваться. Мужчина подошёл ближе, явно узнав меня, а у меня внутри всё затрепетало от ожидания неминуемого. Ну вот и всё. Так и закончится моя жизнь. — Доброе утро, Тимошенко, — раздалось за моей спиной. Я уверенно обернулся с сигаретой в зубах, а Мильковский замедлил шаг. На его лице отразилось недовольство, а я внутри победно заликовал. Ну наконец-то он обратит на меня внимание и поговорит нормально! — Брось сигарету, тебе не к лицу. И поторопись, иначе опоздаешь на урок. — безэмоционально произнёс тот, а я захотел ударить его. Я для кого тут спектакли устраиваю! Где реакция?! Преподаватель смерил меня ещё раз взглядом, а затем прибавил шагу, не дожидаясь даже ответа.       Я погрустнел после этого сразу же, но сдаваться просто так не собирался. Ну ничего. Это всего лишь первая попытка. Не последняя уж точно. Посмотрим, как он отреагирует. Я его заставлю подумать о своих действиях! Я направился спешно в школу другим путём, не желая пересекаться с ним сейчас ещё раз. Я пока что не в духе, поэтому повременим с продолжением. Зайдя в кабинет биологии, которая стояла сегодня первым в расписании, я сел за своё место к уже заскучавшему Димке. Он сонно оглянулся на меня, а потом будто бы сразу же проснулся и начал меня энергично расспрашивать.       Не любил я все эти пытки, но старался спокойно объяснить, что план провалился. Он же всё-таки мой друг, за меня переживает. Узнав обо всём, Гончареко задумался на долю секунды, а затем схватил свой телефон и что-то начал энергично строчить в чат с кем-то. Прозвенел звонок скоро, но друг даже не собирался отвлечься от гаджета, найдя это занятие интереснее решения задач про фрагменты цепей из ДНК. Я старался что-то записать и решить, но летал где-то в своих мыслях. Короче говоря, биология прошла мимо нас.

***

— Мой ответ — нет. Нужно придумать что-то другое. — Ну давай, Кирилл! Чего тебе стоит! Это должно сработать! — упрашивали меня хором Дима с Аней, стоя около буфета на перемене. Я хмурился, всячески отнекивался, мотал головой. Ну это ж стыд и срам! Как в дешёвой мелодраме для девчонок. Я таким заниматься не планирую, мне нужны оправданные действия, а не глупости какие-то, которые они успели надумать. — Нет. Я сказал нет. Мне стыдно такое делать. — покачал головой я, наверно, уже в сотый раз, но отставать от меня никак не хотели. План Ани заключался в том, чтобы я принёс Мильковскому журнал, который он «забыл» у нас в кабинете, якобы случайно столкнулся с ним, уронил всё на пол, а потом отклячив зад елозил по полу и подбирал бумаги. И всё это под пристальными взглядами восьмиклашек. Пёрфект. Ни за что, увольте. — Кирюш, ну почему нет? Да всё нормально будет, нужно попробовать! Я что, зря журнал спиздила из учительской? — Аня смотрела на меня умоляющими глазами, а мне уже было стыдно как-то отказывать. Эй, запрещённый приём, дамочка! Я устало выдохнул, опустил взгляд. А что я теряю, собственно? Только свою репутацию. Мне кажется, о моей грациозной неуклюжести знает уже вся школа, но суть не в этом. Я никогда не налетал на учителей намеренно. Да ещё и на тех, в которых был влюблён. Если по чесноку, я никогда не был влюблён в учителей. — Ладно. Уговорили.       Как только прозвенел звонок, мы с Гончаренко вошли в наш класс. Русичка сидела за учительским столом и читала учебник, ничего не замечая вокруг себя. Я терпеливо ждал, в уме подсчитывая секунды до своей смерти. Это же потом слухом по всей школе пройдёт… Женщина наконец отвлеклась от книги и молчаливым суровым взглядом велела всем встать и замолкнуть. Одноклассники повиновались. Она обвела весь класс придирчивым взглядом и наткнулась на лежащий на краю стола журнал. Я про себя хмыкнул, отсыпая благодарности всем богам, что одиннадцатиклассники не станут бороться за возможность отнести к кому-то что-то, лишь бы урок прогулять чуть-чуть. Женщина гордо распрямила спину. — Тут журнал историк ваш оставил. Кто сходит отдать? — надменно спросила она. Если честно, учительницей она была хорошей, просто чересчур самодовольной. Я тут же поднял руку, привлекая к себе внимание. Женщина посмотрела на меня, как на букашку какую-то, и медленно кивнула, — Иди. Остальные садимся и записываем тему: «Особенности сложного предложения».       Я быстро подлетел к учительнице, забрал из её рук журнал и отправился на второй этаж, где у Евгения Александровича должен быть сейчас урок. В коридоре было тихо, а меня пробирало жуткое волнение. Вроде, задача очень проста, но страшно пипец. Это ж надо упасть, но не совсем перед всем классом. Я старался не думать, но у меня не получалось. Хотелось просто выключить мозг, но такой функции к сожалению не было. Оказавшись у двери, я рвано выдохнул несколько раз, выпрямил спину и важно постучал. Я распахнул дверь, махнул журналом, смотря исключительно себе под ноги, краем глаза заметив, что учитель зашагал в моём направлении. Что-то мне подсказывало, что столкнуться с ним было бы глупо, поэтому я поднял голову на Мильковского, искренне улыбнулся и тут же намеренно зацепился одной ногой за другую, летя вниз. Я уже готов был и морально, и физически опробовать на прочность пол в нашей школе, но преподаватель быстро выставил руки вперёд и схватил меня за плечи, заставляя выронить журнал со всеми листочками, которые в нём были. Мужчина, поняв, что только что произошло, быстро поставил меня на ноги и отшатнулся в сторону. Я не наигранно удивленно и немного смущенно пролепетал «простите» и склонился, чтобы собрать вылетевшие бумаги. Задница у меня конечно зачётная, но светить ею я не привык, поэтому силой волей я заставил себя выгнуться покрасивее. — Кирилл, Вы не ушиблись? Всё нормально? — взволнованно спросил Евгений Александрович, развернувшись на класс и принципиально не желая смотреть на меня. Я был готов обидеться, но вспомнил про наших невольных зрителей. — Всё хорошо, извините. Я тут это… Журнал принёс, Вы оставили у нас. — слегка скомканно сказал я, протягивая мужчине всё, что собрал. Он обеспокоенно ещё раз смерил меня взглядом и кивнул. — Спасибо, можете идти. Не падайте больше. — неуверенно ухмыльнулся Мильковский на пробу. В замеревшем классе раздались негромкие смешки, а я поспешил свалить оттуда. План провалился.

***

— И что ты предлагаешь делать теперь?       Мы сидели с девчонками и Гончаренко в кафе после школы в среду, попивая кофе. Дима внимательно смотрел на меня, не перебивая никого и не вклиниваясь в разговор, только слушал, кто что скажет, сжимая руку Ани в своей. Я грустно улыбнулся, заметив это. Я бы тоже хотел, чтобы Мильковский сжимал мою ладонь, но только вот он так не думает. Лана с Кариной сидели рядом и подозрительно жались друг к другу плечами. Еся расположилась возле меня, кивая на каждое моё слово. Я допивал уже третью порцию латте за сегодня, пока Лана работала моим психотерапевтом. — Я думаю, что пора прекратить действовать. Мы сделали многое, добились даже того, чего я хотел. Но я ему не нужен. Тут ничего уже не поделаешь. — серьёзно сказал я. Я эту мысль уже гонял по кругу целые сутки, поэтому эмоций настолько живых она у меня не вызывала, — Спасибо, девчонки, но, кажется, на этом всё. — Нет, ну как же? — вклинилась Карина, — Мне кажется, что этот твой Женя просто не может понять, что субординация нужна лишь на людях. Ему нужно время просто, вот и всё. — девушка скрестила руки на груди, а я задумался. Может, конечно, она и права, но делать больше ничего я не намерен. Как-то уже перехотелось, отдачи нет. — Единственное, чем я его цеплял, были провокации. Мы решили повторить это, он не повёлся больше. — я покачал головой так, что волосы сбились мне на лицо. — Я его не цепляю. Он один раз воспользовался и ему хватило. Что ж, перебешусь. — Не согласна! — заявила Аня, — Если бы ты ему не нравился, он бы даже ничего с тобой делать бы не стал. Он с самого начала всё сам заварил, а теперь просто боится, что ты начал активно действовать. Так что, он просто боится влюбиться по уши, поэтому так и делает, сам себя привязывая тем самым. — высказалась рыжеволосая. — Аня права. Здесь исключительно у него проблемы. По этому нельзя судить о его чувствах к тебе. Раз провокации его больше не заводят, то бездействие с твоей стороны должно наоборот его отрезвить. У вас сложная ситуация, пойми, поэтому нормально то, что он пытается сбежать. — подтвердила Лана, даже не собираясь выпутаться из объятий Карины. Еся рядом со мной кивнула, заставляя снова задуматься. — Мне кажется, сейчас лучше остановиться и плыть по течению. — прокомментировала Еся, положив мне руку на спину, — Продолжай жить так, как жил раньше, и хорошо выгляди. Терять голову и достоинство — последнее дело. — Ага, учитывая, что достоинство я уже потерял, — невесело усмехнулся я, за что получил подзатыльник от Димы. Да, всё ещё обидно, но я понимал, что девчонки правы. Пора бы приостановиться и посмотреть, что будет. Я уже, если честно, ничего не ожидал. Моя горячая ненависть и любовь постепенно затмевалась его равнодушием. И что ж, если не сложится, так тому и быть, — Тогда берём тайм-аут.

***

      Вот с того момента я правда решил учиться. Мысль о том, что я в порыве злости сказал учителю, что буду сдавать чёртову историю, не давала мне покоя. И вроде бы ещё не поздно отказаться от этой затеи, но как-то уже не по-пацански. Язык мой — враг мой, как говорится. Евгений Александрович был совершенно прав в том, что историю я не знаю, поэтому я решил выложиться по максимуму, чтобы не ударить в грязь лицом. И как ни странно, история мне начала нравиться. Я не пропускал уроки Мильковского, старался учить всё, что он велел. На уроках он меня не спрашивал, так как оценок и так было больше, чем у остальных, а я каждый вечер засыпал с книгой в руках. Мне уже даже снились все эти деятели, князья, но мне было плевать. Мама сама перестала меня узнавать, но зато к дополнительному занятию в пятницу я был готов на все сто процентов. Ладно, хорошо, не совсем на сто, потому что остаться с педагогом наедине перспектива меня более не прельщала, как раньше. Но на девяносто восемь точно!       Я снова стоял у двери в его квартиру, не решаясь позвонить в звонок. Я был одет более праздно. Наконец более удобное худи вместо рубашек, обычные штаны, а не в обтяжку, ничего на шее не было и никаких подводных камней тоже не предполагалось. Я выглядел не менее красиво, но шик заметно поубавился. Мне это нравилось. Так куда спокойнее было. Пятничный вечер заставлял меня чуть ли не взвыть, вспоминая, почему же я так ненавижу пятницы. Я совершенно спокойно нажал на звонок, не стараясь даже слепить из себя то, чего на деле не представлял. Если ему нужно свыкнуться с мыслями, хорошо, я дам ему время. Обиды я на него не держал, просто как-то коробило то, что я так старался, а он ничего даже толком не предпринимает сам. Это к слову. Сейчас не об этом. Мне хотелось спать, если честно, но ЕГЭ по истории само себя не напишет, поэтому я тут.       Дверь квартиры отворилась, на пороге был Евгений Александрович. На нём была футболка и какие-то штаны. Он выглядел по-домашнему уютно. Поприветствовав его лёгкой искренней улыбкой, я аккуратно разулся, педантично расставляя обувь. Рядом с ним таким было тепло, и во мне просыпалась жуткая нежность. Просто хотелось улыбаться. Мы прошли с ним в комнату, где на журнальном столике уже был готов чай с печеньем. Мне захотелось его обнять, но я сдержал порыв. Преподаватель предложил присесть и сам заговорил о чём-то ненавязчиво спрашивая какие-то будничные вопросы. — Всё хорошо, Кирюш? Мне кажется, ты обижен. Что-то случилось? — вот этот вопрос меня чуть ли из колеи не вывел. Я глубоко вдохнул. Ну да, мне ему сейчас какие-то претензии предъявлять не хочется. Да и кто я вообще такой? — Нет, всё хорошо. Просто настроение сонное какое-то весь день, устал, — слабо улыбнулся я, попивая чай и поедая жутко вкусную зефирку. Ох, сволочь, знает, чем меня соблазнить. Я за зефир душу продать готов. — Давай тогда не очень долго сегодня. Я немного расскажу тебе, потом поспрашиваю по прошлому материалу. Ты выучил? — нежно улыбнулся он, а у меня вновь в душе всё таяло и цветы распускались. Я уверенно кивнул, на что он тихо рассмеялся. — Ну и хорошо. Тогда слушай пока что, я тебе потом конспект отправлю в личку.       И он начал рассказывать. Говорил про хронологию событий, упоминал какие-то интересные детали, которые обычно нигде не прописаны в учебниках. Мужчина акцентировал внимание на важных вещах и лишь вскользь упоминал то, что мне скорее всего не пригодится. Его речь была спокойная, поставленная. Его и правда хотелось слышать и слушать. Я настолько увлёкся, что даже не заметил, как прошло время. Евгений Александрович говорил складно и эмоционально, делая акцент на том, что история перекликается со всемирной. Я заслушивался и даже удивился, когда рассказ подошёл так скоро к концу. Мильковский улыбался всё также спокойно и уютно, был похож на кота. И я хотел бы забрать этого кота домой. — Так, я тебя сейчас опрошу по датам немного, а потом дам небольшой тест. Там всего десять вопросов, он несложный. Хорошо? — он улыбнулся так, как умел только он. У меня от этой нежной улыбки мурашки по телу пробежали. Я кивнул согласно, и преподаватель слегка задумался перед тем, как задать вопрос, — Скажи, Кирилл, в каком году было разорение Москвы крымским ханом Девлет-Гираем? — я немного подумал, вспоминая выученное, а затем выдал без сомнения: — В 1571-м году, — Мильковский кивнул довольно. — Гибель князя Андрея Боголюбского? — В 1174-м. — Принятие указа о единонаследии? — В 1714-м. — II Всероссийский съезд Советов? — 1917-й.       Учитель смотрел на меня с обожанием. Я такого взгляда никогда ещё у него не видел. Будто я сделал что-то сверх-величайшее. Он словно гладил меня мысленно, а мне хотелось замурлыкать от этого. И правда, кот. Мужчина встал со своего места, подошёл ко мне, поддевая своим пальцем мой подбородок, улыбнулся и целомудренно поцеловал меня в нос. У меня от этого бабочки в животе встрепенулись и закружились с новой силой. Педагог нежно провёл ладонью, как бы прося встать, и я повиновался. Он крепко обнял меня, растягивая жгучее тепло внизу живота. Евгений Александрович начал аккуратно целовать, спускаясь к шее и ниже. Я плавился от этой нежности.       Мильковский без слов подхватил меня под бёдра, сажая к себе на руки, не переставая целовать. Его губы были везде, но только не на моих губах. Мне хватало, в принципе, и этого, чтобы чувствовать себя самым счастливым человеком на свете. Он донёс меня до своей спальни, аккуратно укладывая на постель, а сам лёг сверху, оглаживая всё тело и целуя каждый сантиметр тела. Все мои мысли сузились до этой комнаты. Просто до его нежных и трепетных прикосновений. Мильковский смотрел мягко, но всё равно хищно так, что у меня в паху тяжело. Когда он стал спускаться поцелуями вниз, освобождая меня попутно от толстовки, я стал слегка постанывать от нетерпения и комкать свежую простынь в руках. Мне нравились его касания, мне нравился он сам. Я тянулся к учителю навстречу, чтобы урвать как можно больше ласки, а он щедро дарил мне ее, оглаживая бока и постепенно раздевая меня. — А как же тест? — Нахер его. Ты всё знаешь, я уверен.       Преподаватель скинул с себя футболку и штаны, когда я уже полностью готовый и раскрытый лежал под ним и извивался. Я желал только одного: чтобы это никогда не заканчивалось. Раньше мне казалось, что я хотел исключительно жёстко трахаться, но сейчас я понимал, что хочу просто его. Всего. Со всеми его заскоками и заморочками. И нежно, и грубо, по-всякому. Мне он нужен рядом, чтобы дышать. Я ни капли не наигрывал, елозя из-за возбуждения под нависающим надо мной мужчиной. Мне хотелось бы иметь возможность называть его своим мужчиной. Евгений Александрович не отрывал от меня глаз, привычным жестом распечатывай упаковку презерватива. Я кусал губу, поскуливая от близости. Я смотрел на него и видел в карих глаза любовь. Не смотрят так на человека, который просто обычный рядовой ученик, не смотрят. И не творят с ним такие вещи, тем более.       Он неторопливо растягивал меня, подготавливая, но уделяя куда больше внимания этому процессу, нежели в прошлый раз. Тогда мы были оба на взводе. По телу расплылась приятная лёгкость. Я поддавался бедрами назад, насаживаясь на длинные, даже музыкальные, пальцы самостоятельно. Когда педагог убедился, что растяжки хватит, он перевернул меня лицом к себе и аккуратно вошёл, стараясь не причинить боли. Я заскулил, но глаз не отвёл. Мне хотелось видеть его лицо. На Евгения Александровича вообще хотелось смотреть. Он провел рукой по моим волосам, чмокнул в краешек губ, так и не даря полноценного поцелуя, а я уже только от этого был готов кончить. Нельзя настолько теряться в человеке. Нельзя настолько полюбить кого-то за столь короткий срок. Мужчина, бережно придерживая меня, начал медленно двигаться, а я пытался примириться с дискомфортом внутри. — Ты так чертовски красив, Кирюш…       Легче уже стало буквально через минутку, когда историк чуть сменил угол проникновения. Движения стали смелее и глубже. Я вцепился за его плечи пальцами, оставляя на них следы-полумесяцы и простонал. Он провёл своим носом по моей шее, уткнулся в ямку между ключицами. Мне было так хорошо от его прикосновений, что казалось, будто бы я нахожусь на облаке. Мужчина начал постепенно ускоряться, доводя меня до исступления своими поцелуями и движениями. Я изгибался, стонал, метался на простынях, выскуливая его имя. А он смотрел на меня любовно.       Мне было достаточно этого, чтобы почувствовать себя совершенно счастливым. Я-то думал, что найду своё счастье только на сцене в толпах поклонников, но оказалось всё до банального просто. Я нашёл его в своём учителе. Мильковский низко порыкивал, вколачиваясь всё сильнее и сильнее, а я забывал дышать. Хотелось, чтобы это не заканчивалось. Его поцелуями была покрыта вся шея, наши голоса в унисон сливались в стонах. Евгений Александрович сорвался на быстрый темп, параллельно надрачивая мне и доводя нас обоих до разрядки. С моих губ сорвалось протяжное «Женя», на что он что-то невнятно прошептал, улыбаясь. Судорога оргазма ударила яркой вспышкой, заставляя дрожать, и мы вместе рухнули на кровать в попытках восстановить дыхание.       Мильковский смотрел на меня мутным взглядом, а я слабо улыбался. Мне было лучше, чем просто хорошо. Мне было охуенно. Я бы хотел никогда с ним не вылезать из постели. Тем не менее, историк поднялся на ноги, чуть придя в себя, и принялся одеваться. Я смотрел на него разморённо, сквозь пелену сладкой полудрёмы. Уходить никуда не хотелось, но так было определено нужно. Мужчина улыбнулся мне, заставляя моё сердце биться чаще. Я слабо соображал, но даже этого хватало, чтобы сформулировать про себя тихое и робкое «я Вас люблю», которые вслух произнести я решусь, наверное, ой, как нескоро. — Ты, наверное, очень устал, Кирюш, — мягко заметил учитель, пока я всё ещё лежал на его кровати и пытался вернуться в реальность хоть немножко. Я кивнул, не отрывая глаз от его всё ещё полуобнажённого силуэта, — Я вызову тебе такси, хорошо? — я всё также кивнул, не сводя с него глаз. — А как же история? — наигранно разочарованно поинтересовался я. Учитель хмыкнул. — Ты, чертёнок, и правда, видимо, за ум взялся, — хмыкнул педагог, набирая уже номер такси в телефоне, — Запланированое на сегодня мы прошли, материал занятия я пришлю позже, ну а прошлые темы ты выучил. Так бы сразу, Кирюш, — сказал мужчина, направляясь к выходу из комнаты, я лишь загадочно улыбнулся. — У меня просто очень хороший учитель, — буквально промурлыкал я. Да. Хороший, несомненно. Учитывая особенно то, как хорошо он трахается. — Подлиза, — хмыкнул Евгений Александрович, направляясь прочь из спальни, но приостановился, — И да, ты потрясающий. — добавил многозначительно он, заставляя меня покраснеть тут же, и скрылся за косяком заказывать машину. Я в ответ только проводил его мечтающим взглядом. Так на тех, кого не любят не смотрят. И вот тогда я понял, что влип походу надолго и видимо окончательно…