Лента Мёбиуса

Ванда шагает навстречу агентам МЕЧа быстро, отрывисто и столь грозно, что по спине Паучка невольно бегут мурашки страха. Ее движения уверенные, прямые — Питер, наверное, никогда не видел ее настолько собранной, озлобленной и хмурой. Наверное, из-за контраста с ее ситкомной яркой улыбкой кажется, будто сейчас перед ними предстает совершенно другой человек. Только когда Ванда останавливается в десяти метрах от них, Паркеру удается заметить в ее руках серый мрачный и до боли знакомый дрон с надписью «Старк Индастриз», который девушка швыряет вперед, прямо к ногам к Тайлера. — Кажется, это ваше? — грубо осведомляется она. Ни тени улыбки. Ни тени дружелюбия. Только нескрываемая холодная агрессия, сконцентрированная на Хейворде. Питер моргает, надеясь, что видит перед собой не Ванду, не того монстра, которого так старательно обрисовывал ему Тайлер. — Ты не можешь винить нас в этих мерах! — Директор МЕЧа разводит руки в стороны. Питер приоткрывает рот, только сейчас осознав, что, собственно, произошло. — Вы сбросили на нее бомбу? — Из-за яростного тихого шипения он становится похожим на озлобленного котенка. — Вы в своем уме?! — Я ничего не знала об этом! — Дарси машет руками, действительно выглядя ошарашенной таким заявлением. — Моника должна была запустить дрон с камерой! Ни о каком оружии речи не шло! Питеру очень хочется в это верить — хотя бы потому, что еще одного предательства от людей он просто уже не выдержит. Ванда прищуривается, недобро разглядывая Хейворда, но при этом выглядит так, словно давно знает этого человека, знает, что ему нужно, однако не собирается ничего ему отдавать. — Это ваше первое и последнее предупреждение. — Ванде даже не нужно использовать свою магию, чтобы четко и предельно ясно донести свою мысль до каждого человека, стоящего у Хекса. — Прочь. От. Моего. Дома. Я не трогаю вас. Вы не трогаете меня. — Ты не в том положении, чтобы ставить нам условия, мисс Максимофф. — Тайлер говорит уверенно, но при этом осторожно шагает назад. — Ты держишь под контролем весь город. — Все жители Вествью в безопасности. И будут, если вы просто отстанете от меня. — Ее глаза блестят красным огнем. — Я всего лишь хочу быть счастливой и не потерплю того, что кто-то хочет это отнять. Паучок судорожно вздыхает, вспоминая, как с похожими словами Максимофф выставила его из города. Девушка кажется раненым животным, которое просто хочет залечить свои раны и поэтому кусает тех, кто подходит близко и предлагает свою помощь. Хочет справиться со всем сама. Ситуация удручает, но… почему-то именно сейчас появляется слепая уверенность, что Питер может постараться все разрешить. Потому что как никто другой понимает Ванду. — Ваше счастье — прямое нарушение прав всех остальных людей. — Тайлер качает головой. — Мы не можем позволить творить такие вещи. — О, а я вас спрашивать не буду. — На кончиках пальцев Ванды загорается алая искра, а взгляд становится совсем жестким. Зеленые огни от оружия скользят по ее телу, но она вовсе не боится этих пушек — знает, что никто ее не тронет. — Уверяю вас, в ваших советах я не… На секунду Ванда останавливается — что-то явно вмешалось в ход ее мыслей, потому что взгляд ее алых глаз ползет по толпе агентов и останавливается точно на Питере, затаившем дыхание. — Питер Паркер. — Магия в ладонях тут же исчезает, и все вокруг как по команде оборачиваются к Паучку. Дарси, стоящая рядом, тут же испуганно поднимает руки, как бы сдаваясь, когда Максимофф свободно шествует прямиком к ним и замирает в паре шагов. Толпа, будто следуя ее беззвучному приказу, расступается перед ней, и в итоге Питер стоит перед ней совсем один, беззащитный, уязвимый, одетый в дурацкий костюм агента МЕЧа, готовый к чему угодно. — Как тебе живется за пределами Вествью? — Арестовать. Их обоих, — слышится надменный голос Тайлера, но никто и не думает подчиниться его приказу, потому что Ванда поднимает один палец и медленно качает им из стороны в сторону. — Я задала тебе вопрос, Питер. — Потухшие глаза Ванды смотрят прямо в душу. Она рассматривает сжавшегося осунувшегося парня внимательно, осторожно, без угрозы, но все-таки холодно и настороженно. Паркер глядит на нее в ответ не без лишней доли опаски. Он просто не знает, что ожидать, но держится молодцом. Взгляд ползет к испуганной Дарси, замершей в паре метров от него, и та едва-едва кивает, как бы напоминая об их плане. «Я не смогу, я все снова испорчу, это очень плохая идея». «Господи, как же я хочу обратно, хочу увидеть Тони, снова его почувствовать…» — Забери меня. — Слова срываются с губ против воли, он даже не успел их как следует обдумать. — Пожалуйста. Возьми меня обратно. Тихий вздох Льюис на заднем плане выражает облегчение. Питеру не хочется думать о том, что теперь ждет и ее, и Ву, за то, что они помогли Паучку, потому что все внимание концентрируется на удовлетворенном лице девушки. «Да, я усвоил урок, я понял, что здесь невыносимо». — Надеюсь, ты осознал, что я лишь хочу помочь нам обоим. — Ванда меняется в лице, теперь вновь выглядя совсем по-доброму, нежно улыбаясь, протягивая Паркеру свою руку. — Тони тебя заждался. Он беспокоился о тебе. Здесь тебя не обижали? Дребезжащие любезные нотки слишком непривычные, неподходящие ситуации. Ванда обращается к нему так, будто они случайно столкнулись в кафе после долгих лет разлуки и теперь могут обсудить все на свете, как старые добрые друзья. Паучок покорно вкладывает свою ладонь в ее теплые пальцы, принимая ее условия. Ванда хочет ему добра. Ванда просто хочет быть любимой. — Остановите их! — кричит уже не на шутку рассерженный Тайлер им вслед, когда оба героя беспрепятственно подходят к куполу. Питер оборачивается, чтобы с легкой паникой взглянуть на ободряюще улыбающегося Ву и довольную Дарси, в то время как Ванда холодно выгибает бровь в сторону Хейворда. Короткий взмах руки — и все агенты как по команде переводят ружья на прямо на Тайлера. — Отставить! — мгновенно бледнеет тот. — Отставить все! — Его нужно было немного проучить, тебе так не кажется? — Ванда смеется, мелодично, так, будто она не поставила под угрозу жизнь еще одного человека. По спине Паркера бегут мурашки. «Неужели он все-таки был прав? И она действительно может убить без колебаний?». — Все будет хорошо, Пит, — будто читает его мысли, — я всего лишь его припугнула, чтобы он не вздумал нам мешать. Купол откликается электрическими разрядами, когда Ванда, сжав свободными пальцами ладонь паникующего парня, касается Хекса и улыбается. Поле стремительно покрывается красным оттенком — злое, грозное предупреждение, что эту границу пересекать не стоит. Питер сглатывает вязкую слюну. — К тебе то предупреждение тоже относится. — Максимофф в последний раз поворачивается к нему, и, пусть с ее лица не сходит доброжелательная улыбка, взгляд становится стальным. — Не мешай моему счастью, Питер. Тебе не за чем это делать. А я не буду мешать твоему. Вы с Тони — чудесная пара, и мне бы не хотелось рушить ваше счастье. — Ванда, — Паркер качает головой, — пожалуйста… скажи мне, что жители Вествью в безопасности. — Все в пределах Вествью находятся под моей защитой. — Максимофф поджимает губы, чуть помедлив. — Тебе не стоит об этом беспокоиться. Я… Питер, ты хороший человек, но я даю тебе последний шанс. Больше этого не будет. Ты меня понял? Ответом служит едва заметный кивок. Больше Питер ничего не может сказать. Купол принимает его в свои объятья слишком неожиданно — просто накрывает с головой и заставляет задохнуться от неконтролируемой боли. Каждая клеточка тела буквально чувствует, как переписывается его ДНК, подгоняемое под структуру вселенной в границах Вествью, каждая клеточка ощущает постороннее вмешательство в мысли, в чувства, в тело, и это невыносимое ощущение наталкивает на мысль, что никакая это не иллюзия — Ванда по-настоящему переписывает материю, при этом обрушивая на Паучка всю свою скорбь и страдания. Питер чувствовал это, когда Максимофф выкинула его из города, но сейчас это ощущение обострилось в три тысячи раз, и он складывается пополам, пытаясь немного сбить это болезненное покалывание во всем теле. Печаль, горесть, сокрушенная жалость и необъятная скорбь — все это пропитывает его насквозь, наполняет полностью и ломает окончательно. Это чувствовала Ванда. Это чувствовал он сам, но прятал в глубине души, однако сейчас все барьеры стираются к чертям. Когда все заканчивается, Питер просто падает на колени, едва ли не лишившись чувств. Опустошение. Он больше ничего не чувствует. Ванда заставила его пройти через Ад. Ладони упираются в прохладную росистую почву, и ему приходится поморгать, чтобы сфокусировать зрение на своей изменившейся одежде. Костюм агента пропал — теперь его место занимает нечто между стилем Дэвида Боуи и Майкла Джексона, благодаря чему его фигура выглядит слегка феминно. Ванда стоит рядом, наблюдая за его попытками встать. Она тоже изменилась — теперь и ее образ подходит эпохе восьмидесятых. Ситкомная жизнь продолжается. В сериале начинается новая серия. — Пойдем, Питер Паркер, — очаровательно улыбается она, тряхнув своими кудрями. — Тони тебя ждет, да и меня дети заждались. Тебе непременно нужно увидеть, как сильно они выросли. Ее любезное щебетание звучит так неестественно, так приторно-сладко, словно до этого ничего не произошло. — И все-таки я не понимаю, почему ты не могла вернуть сюда всех Мстителей. И своего брата. — Питер, слегка прихрамывая, следует за Максимофф, решив расспросить ее обо всем как можно подробнее, пока это вообще возможно. — Это же… возможно? Терпеливый вздох не сулит ничего хорошего, однако Ванда, обдумав его слова и, видимо, решив, что по-другому Паркер от нее не отделается, отвечает: — Не совсем. Для этого нужно гораздо больше сил, чем у меня есть, а я и так истратила почти все… выжала себя до последней капли и очень устала. Однако… да, теоретически, я могу воскрешать мертвых. — Значит, и смерть тебе подвластна? Всевозможные правила жизни для тебя — ничто? — Питер! — Ванда начинает злиться. — Ты не имеешь права меня в чем-то обвинять, когда я сделала все это в том числе и для тебя! Я понятия не имею, как это произошло! Лишь чувствую, что это все сделала я! Если ты продолжишь доставать меня… — Питер? Паркер вздрагивает всем телом, внезапно ощутив дежа вю. Родной голос разрезает пространство, вызывая томительную дрожь во всем теле, однако парень снова не может поднять свой взгляд на человека, стремительно подбирающегося ближе. Не может скользнуть глазами чуть выше травы, на коричневые безвкусные ботинки, на штаны, джинсовку, чуть загорелое лицо… Короткий всхлип подавляется и потому становится почти бесшумным. Питер смотрит на пораженного Старка, который, тем не менее, безумно рад его видеть, и не может выдавить ни слова. Снова. Уже в который раз. Лента Мебиуса начинает замыкаться? — Питер! — уже чуть более утвердительно проговаривает Тони, шагнув навстречу. Паркер почти не моргает, отрешенно уставившись в пустоту. Все вокруг качается, плывет, в голове вновь вспыхивают искры боли: Питер смотрит на родного, настоящего человека и не может поверить, что это все нереально. Это же невозможно. Тони продуманный до самых мелочей. От легкой седины до волосков на пальцах рук. От морщинок в уголках глаз до правильного размера ноги. Неужели это лишь его продуманная копия? Паркер думал, что справится с этой встречей, будет думать о том, насколько происходящее фальшиво, однако он оказался совершенно не готов к такой игре разума. Тони останавливается в двух шагах от него, слегка недоуменно, не понимая, почему Паркер смотрит на него с такими широко раскрытыми глазами, поэтому тот сдается, капитулирует, вновь проигрывает эту войну, даже особо и не собираясь бороться. Резкий неровный шаг, чуть ли не спотыкаясь, вперед — и Питер обнимает несопротивляющегося Тони, уткнувшись носом ему в плечо. Родной запах, навевающий все старые воспоминания и пропитавший воротник джинсовки Старка, теперь становится запахом и самого Питера. Тони, опешив, все-таки неловко отвечает на его объятья, стиснув мужа обоими руками, и Питеру остается лишь поджать губы, чтобы не показывать свои истинные чувства. Если закрыть глаза, можно представить, что все хорошо. Что их собственный маленький Рай все еще прежний, закрытый, не испорченный посторонним вмешательством ненужной правды… Как долго можно жить во лжи? Заниматься самообманом? Питер не продержался и трех дней. — Где ты был? — Горячий шепот мажет по волосам и задевает ухо. Разлепив зажмуренные глаза, Паркер в последний раз вдыхает любимый запах и отстраняется. Тони беспокоится, волнуется, ему на самом деле было страшно за своего мужа. «Он все еще человек. Может, и не мой Тони, но все еще человек». — Ты пропал так внезапно и ничего не сказал… — Он налаживал некоторые связи с соседним городом. — Ванда, к счастью или сожалению, встревает в их диалог, не дав Питеру и двух слов связать. — Я его попросила, потому что пара моих знакомых живут в… Иствью. Сейчас там все хорошо, и больше нас никто не потревожит, да, Питер? Отчаянный взгляд на медовую улыбку Максимофф, затем быстрый безысходный взгляд на Тони — вся троица выглядит слегка обескураженной, а в воздухе висит искрящая натянутая неловкость. Медленный кивок удовлетворяет запрос Ванды, поэтому она улыбается еще шире и машет рукой — мол, нам всем пора идти домой. Лицо Старка сведено странной полуболезненной судорогой. Питер не сомневается, что у того появилось еще больше вопросов, но после всех приключений у него просто нет сил на них отвечать.

***

— Тебе уже достаточно пить, — вяло замечает Паркер, потирая виски лежа на диване. — Ты пьян, Тони. — Это грязная ложь! — На секунду Старк изображает настолько наигранное изумление со столь театральной мимикой, будто все еще не осознает, что находится в ситкоме, однако затем его лицо мрачнеет, становится жестким и угрюмым. — Я подам на тебя жалобу, как только протрезвею. — Жалобу кому? — До ушей доносится всплеск бурбона, который Тони снова наливает в стакан, рассеянно расплескивая жидкость по всему столу, за ним следует шуршание салфеток «Лагос». — Ванде. Она же тут все контролирует, — язвит Старк, отрывисто вытирая следы алкоголя и нервно всплескивая руками. — Может выгнать кого угодно. Может сотворить что угодно. — Ты думаешь о ней и обо мне плохо. — Питер со вздохом принимает сидячее положение. Дарси дала ему простое задание — следить за жителями Вествью, пока они с Ву не пришлют кого-то на подмогу, — но даже с этим он не справляется, так как Тони никуда его не отпускает в одиночку. — Поздно спохватился, дорогой. — Вновь этот ядовитый сарказм, вновь насмешливая ирония. Хочется закрыть уши, чтобы не слышать, как любимый человек окончательно закапывает его в могилу. — Питер, неужели ты даже на секунду не задумался, как я буду волноваться? — Задумывался! Я думал о тебе все это время! — Паркер поднимается на ноги, ходит по комнате, но не решается попросить у Старка бурбона, чтобы подкрепить нервишки. — Пока не… Осечка и молчание слишком явно выделяются на фоне слаженного диалога. Тони подносит бокал с алкоголем ко рту, но не отпивает — смотрит на Питера и ждет продолжения, поэтому между ними завязывается негласная борьба в гляделки. Паркер отводит взгляд первым. — Питер, я устал от этого. Я не буду игнорировать очевидное, нравится ли тебе это или нет. — Стакан резко опускается на стол, жалобно звякнув. — Что происходит? Почему в Вествью творится чертовщина? Почему я не помню, что было до этого? Питер вцепляется в свои выпрямленные волосы и качает головой. Невыносимо. Нет мочи терпеть это еще и со стороны Старка. Что он такое? По словам Ванды и Дарси, Тони воссоздан с помощью Камня Разума внутри Максимофф, но является ли он все тем же Старком? Его досадной копией? Его фальшивой пародией или все-таки близким к оригиналу персонажем этого ситкома? «Есть ли разница?» вдруг осознает Питер, моргнув. «Он имеет право знать. Хотя бы то, за что Ванда не сможет его выгнать…» — За пределами Вествью… там находятся люди, которые не желают Ванде добра. — Его голос подрагивает, сломанный нахлынувшими воспоминаниями. Хейворд, Дарси, Ву — что с ними сейчас? — Никому из нас не желают. Поэтому лучше держаться от границы Вествью подальше. — Что ты там делал? — Тони слегка обескуражен тем, что Паркер все-таки идет на контакт. Бурбон остается нетронутым, потому что Старк осторожно шагает к парню. — Зачем Ванда тебя отправила к ним? — Потому что она хотела, чтобы я понял, как многое теряю вне Вествью. — Изливать душу так тяжело, что тело охватывает дрожь, будто Питер испытывает белую горячку. — И я это понял. Я больше не хочу отсюда уезжать, — «но рано или поздно придется», — поэтому давай оставим эту тему. — Те люди знают, что Ванда контролирует некоторых жителей? — Тони всегда был проницательным, всегда видел Питера насквозь, и сейчас это качество окончательно вдавливает Питера в землю: мужчина ведет себя слишком по-старковски для неполноценной иллюзорной копии. — Они хотят ей помешать? — Откуда ты… — Это слишком просто заметить. — Да, — безысходно шепчет Паркер, сдаваясь, — да, они хотят ей помешать. И я тоже, потому что не хочу, чтобы из-за меня кто-то пострадал, но… — Но? Зубы впиваются в губы до крови. Питер не в состоянии произнести эту до смеха очевидную истину, имеющую столько уровней, что запутаться можно. — Это… сложно, Тони, потому что я не знаю, чем это все закончится. — «Нет-нет-нет, не смей плакать, хватит плакать, сколько уже можно?». Он жмет плечами, мокро хмыкнув. — Я ничего не знаю и не могу действовать, не будучи уверенным, куда это приведет. Что станет с Вествью? С Вандой? Что станет с тобой? — Что со мной может стать? Тони и не догадывается. Тони даже не думал о том, что привязан к этому городу сильнее, чем кто-либо другой, что с ним может случиться что-то непоправимое, если магия Ванды иссякнет… — Я должен сначала понять, что со мной было, верно? — И снова не в бровь, а в глаз, и снова меткое попадание в крохотную трещину брони Питера, смаргивающего слезы. — Кто я такой, Питер? — Нежность переплетается с грустью, создавая сладко-печальное убаюкивающее сочетание. Паркер тонет в море меланхолии, но ему как никогда в нем комфортно. — Почему я здесь? Легкие грезы превращаются в шквал воспоминаний, и Питер переживает свою мучительную историю уже в который раз. Тони, Мстители, Танос, смерть, возрождение, Щелчок, Ванда, Вествью… — Ты… ты был гением и потрясающим человеком. — Он говорит это с нескрываемым восхищением и любовью, которые застилаются соленой пеленой слез. Тони смотрит ему в глаза, ищет ответы, видит искренность и и честность — Питер давно не был с ним таким откровенным. — Тебя знала вся страна, а я так гордился, — короткий смешок-всхлип, — я так гордился, что ты достался именно мне, что полюбил именно меня. — То, как они держат зрительный контакт и открываются друг другу, ломает и одновременно с этим исцеляет. Питеру было просто необходимо откровенно говорить прямо в лицо Тони все, что он думает. Как они делали это раньше. — А потом… потом была ужасная война, я погиб, ты потратил пять лет, чтобы вернуть меня к жизни, но затем ты сам… сам… Слова застревают в горле, давят, душат, убивают — Питер не в силах закончить предложение и принять эту правду окончательно. — Мы приехали в Вествью, чтобы начать все сначала. Забыть все, что произошло, быть обычными людьми с обычными проблемами, и Ванда мне в этом помогла, однако я не знал, что при этом она сотрет все границы дозволенного. — У него не получается незаметно вытереть слезы, поэтому край пиджака лишь больше размазывает их по лицу. — Сейчас ты — тот, кого я люблю больше всего на свете. Неужели этого недостаточно, чтобы жить мирно и любить меня в ответ? — Было бы достаточно, если бы никто другой от этого не пострадал. — Большие пальцы Старка отдают все тем же мертвым холодом, когда скользят по щекам Паркера и все же смахивают прозрачные слезинки. Питер безвольной куклой позволяет Тони держать его лицо в руках, потому что иллюзия их настоящей близости все еще держит, помогает найти баланс. — Но, раз это происходит и ты действительно пытаешься это исправить, я готов помочь тебе. Мы же супергерои, да? — солнечно улыбается, показывая, что не держит зла на плачущего мужа. — Спасибо, что доверяешь мне, Питер. Это единственное важное для меня. — Значит, больше никаких недомолвок и тайн? — с надеждой сипит Паркер, отчаянно шмыгая носом. Тони почему-то медлит некоторое время. — Да. Больше никаких секретов. Мы вместе поможем людям… а потом уже и будем жить долго и счастливо, хорошо? Поцелуй выходит чертовски мокрым, но… таким обнадеживающим. Тони верит в свои слова. Питер верит вместе с ним, пусть край сознания стучится в истерике, гневно вопя «это не Тони, это неправильно, нереально…»