Восемь лет прошлого

      Достопочтенный ранен и при смерти.       Его доставили в покои. Вскоре он умрет.       Эти новости доставил евнух сегодня вечером, нарочито громко причитая.       Чу Ваньнин стоял у входа в павильон и всматривался в ночную темноту, не замечая пронзительного холодного ветра, который развевал его распущенные волосы. Печь давно погасла, в помещении было холодно, как на улице. Он боялся лечь. Все надеялся и ждал, что император позовет к себе.       Мо Жань. Его ученик. Его возлюбленный. Мо Жань умирает совсем близко, а он не может быть рядом. Чу Ваньнин, очнись, ты ему никто. Умирая, он вряд ли захочет увидеть твое лицо и попрощаться. Разве на смертном одре хотят видеть тех, кто им противен? Хватит тешить себя надеждами, ты можешь мечтать о чем угодно, но его похоть не имеет отношения к чувствам. Он разве говорил, что ты ему дорог? Хоть раз… в жизни. А теперь жизнь Мо Жаня может закончиться. Хоть еще на секунду увидеть это холодное, надменное лицо, взять в свои руки его теплую ладонь, увидеть фиолетовые глубокие глаза. Он будет помнить эту секунду всю жизнь, будет жить ею.       Он не уберег их… Никого из троих. Славный старейшина Бэйдоу, да ты беспомощный дурак.       В этом году зима наступала постепенно. Ветер был пронзительный, как лед, но снег все еще не выпал. Ночь казалась бесконечной, а рассвет наступал хмурый, серый, как и предстоящий день.       Чу Ваньнину казалось, что его тело сделано изо льда. Лед в теле и душе, а сердце покрывал иней.       — Он не звал меня?       — Наставник Чу, я слышал, что император без сознания… Возможно, он уже умер этой ночью.              Чу Ваньнин прикрыл глаза. Мир, какой странный стал мир, оглушающе тихий и пустой. Лишенный смысла. Неужели, в этом мире больше нет Мо Вэйюя? Сейчас он бы все отдал, чтобы вновь услышать «учитель».       Глухой стук сердца.       Наступивший день был пасмурным, мрачным. Чу Ваньнин лишь на пару минут заходил в теплое помещение, которое слуги тщательно согревали для него. Он не мог покинуть свой пост, словно сейчас это имело какое-то значение. Но для кого? Неужели, Мо Жань действительно мертв? Нет, он чувствовал сердцем…       — Прошу, живи… ты сильный, ты должен жить.       Опустошающая темнота. Чу Ваньнин начинал думать, что в этих мрачных днях умер он сам. Два дня, три? Он бессознательно опускал голову на ледяную от мороза подушку, а когда вставал, выходил из Павильона и ждал. Почему так больно? Почему каждая мысль о Мо Жане приносит ему столько боли?       Император уничтожил десятки тысяч людей, поднял армию мертвых шахматных фигур и натравил ее на сопротивление, он уничтожил его духовное ядро, измывался, бил, принудил к разврату… Но он, его учитель, все равно видел в нем своего ученика, любимого человека, которого был обязан защищать и которого не защитил. Чу Ваньнин вспоминал каждый миг их прошедшей жизни: первую встречу, первый поцелуй… первую близость.       Старый евнух Лю быстрым шагом спешил к Павильону. Чу Ваньнин застыл, готовясь разлететься на тысячи осколков. Он боялся дышать. Страх услышать непоправимое почти парализовал его.       — Наставник Чу, вас срочно зовут в покои Его Величества. Я вас провожу.       Они шли сквозь пронзающий холодный ветер, но Чу Ваньнин не замечал холода. Голова болела, и стучало в висках. Побелевшими ледяными руками он постоянно запахивал края одежды. Скорее, скорее, но Лю такой медлительный.       — Пожалуйста, постарайтесь быстрее. — он сам прибавил шаг, заставляя евнуха почти бежать следом.       Двери покоев оглушительно распахнулись перед ним. Ярко освещенная комната горела алыми занавесками. В комнате было много народу, и ни одного знакомого лица из прошлого. Чу Ваньнин сперва растерялся. Он давно не видел столько людей. Два раза император позволял ему наблюдать праздник, но то было издалека, из-за ширмы. Сейчас они стояли близко, не разделенные ничем. После года изоляции это было непривычно. Он думал, что его проводят напрямую к императору. и не ожидал застать тут половину дворца.       Из внутренних покоев, гордо подняв голову, вышла императрица. Золотые заколки мелодично звенели при каждом ее шаге. Она остановилась прямо напротив Чу Ваньнина, холодно вглядываясь в его лицо.       Чу Ваньнин был в замешательстве. Пристальный взгляд женщины сквозил неприкрытой ненавистью. В своей жизни он был готов частично подчиниться императору, соблюсти с ним некоторые правила протокола, но робеть перед этой наглой девчонкой он не собирался.       Его выдернула из раздумий презрительная усмешка Сун Цютун. Только сейчас Чу Ваньнин понял, что все в комнате, кроме него одного, склонились в почтительном поклоне, в то время как он стоял прямо, бросая вызов ее власти. Взяв себя в руки, Чу Ваньнин представил, как бы в прошлой жизни приветствовал супругу своего ученика и уже думал склонить голову в строгом вежливом поклоне…       Не дав ему исправить свою ошибку, Сун Цютун одернула подол платья и вышла, надменно вскидывая голову. Вся ее фигура была пропитана нервозностью и раздражением. Следом вышли все остальные придворные, оставляя Чу Ваньнина наедине с лекарями и евнухом Лю. Все эти дворцовые особы с интересом оглядывали закутанную в черное фигуру, рассматривали без всякого стеснения и до омерзительности противно ухмылялись, проходя мимо.       Стоило дверям закрыться, Юйхэн вошел в комнату императора, не дожидаясь приглашения. Мо Жань лежал на постели с перебинтованной грудной клеткой. Бледный, мрачный, черные волосы намокли от пота, взгляд воспаленный. Увидев учителя, он слегка дернул кончиками губ, но не двинулся с места. Впервые Юйхэн видел его таким больным.       — Мо Жань! — Чу Ваньнин сел рядом на кровать, хватая его за руку.       Достопочтенный кисло улыбнулся ему, даже не отвесив привычной грубости или едких шуток. Перебирая пальцами теплую, чуть потную руку Достопочтенного, Ваньнин испытал невероятное облегчение, словно из наболевшего сердца его выдернули нож.       — У тебя… руки холодные. Ты снова замерз… — тихо, низким голосом произнес Достопочтенный.       Чу Ваньнин заметил, что каждый вздох отдается болью в груди Тасянь-Цзюна.       — Сюэ Мэн…       Император сжал зубы, глаза его потемнели от гнева, брови сошлись на переносице.       — Только не говори мне, что за этим стоял не он…       Чу Ваньнин вряд ли бы сейчас мог с серьезностью отнестись к этим словам. Он оглядывал повязку, оценивая серьезность ранения и сколько потребуется времени на выздоровление.        — Не смей защищать его в следующий раз! — пронзительный взгляд Достопочтенного вернул к реальности.       Чу Ваньнин, твои ученики убивают друг друга… ты самый плохой учитель! Лучше бы ты вообще не брал себе учеников! Ты учил их драться не для этого. В чем ты ошибся? В какой момент? Произошло ли это искажение с гибелью Ши Мэя или началось раньше? Он никогда не придавал значения словесным перепалкам Сюэ Мэна и Мо Жаня. Видимо, зря…       Чу Ваньнин бережно коснулся его шеи и измерил пульс, попутно замечая, как вспотело от жара тело мужчины.       — Они меня уже похоронили, собаки. — Достопочтенный попробовал улечься выше, но приподняться не получилось, и он оскалился от острой боли. — Столпились тут, как голодные твари, ждали свою кость. Сперва они виляют хвостом, а потом кусают, если ты слаб. Я не верю никому из них. Никому.       Видимо, даже жене, если и ее выставил прочь…       — Я очень голоден. Приготовь мне еду… Где-то тут есть кухня, где слуги разогревают пищу.       Чу Ваньнин не поверил своим ушам. Приготовить еду? В услужении Тасянь-Цзюня лучшие повара со всех концов света, на стол подают самые дорогие деликатесы… Он вспомнил, как лепил ученику пельмешки и заливал их острым бульоном. Хоть это блюдо вряд ли можно было назвать выдающимся, пельмешки часто были переварены, а бульон не очень насыщенным, Мо Жань всегда хвалил. Возможно, потому что был уверен, что их приготовил Ши Мэй. Хвалил бы он также еду, узнав, что она сделана руками учителя? Когда Ши Мэй умер, Ваньнин хотел принести любимое угощение, успокоить. Им нужно было поговорить. Ученик многое не знал, и Ваньнин хотел признаться ему, как в своем ранении, которое помешало спасти Ши Мэя, так и в том, что он сам готовил эту еду для него уже несколько лет. Но Мо Жань с гневом выбил поднос у него из рук и осыпал проклятьями. Не еда была нужна ему, не учитель с признаниями, а Ши Мэй.       — Возможно, я могу попробовать сделать кашу…       Достопочтенный поморщился.       — Хорошо. — но вынужденно согласился.       Чу Ваньнин кивнул. Хотя и не совсем понимал опасений ученика.       Слуги показали ему небольшую кухню, где разогревали блюда, прежде чем подать на личный стол Императора. Они принесли все требуемые продукты. Когда-то много лет назад, еще до того, как он пришел на Пик Сышэн, Чу Ваньнин пару раз был вынужден готовить для себя. Получалось почти съедобно. Он заправил кашу горячим бульоном, размешал, попробовал. Странный вкус. Он не мог определить, что именно плохо, но было явно не то. Так как Достопочтенный любил острое, сверху Чу Ваньнин щедро сдобрил все это острым перцем.       Глаза Мо Жаня, когда он увидел тарелку, широко распахнулись. Выглядело блюдо совсем не изыскано и даже не очень аппетитно. А, попробовав еду, он еще больше скривился,       — Это с каких гор ты собрал божественный нектар? Или это отрава, которая призвана отправить Достопочтенного в ад?       — Добавить больше перца?       — Достопочтенный уверен, что дело не в перце.       Кое как, но голод взял свое. Мо Жань съел всю тарелку и попросил добавки. Пролежав несколько дней без сознания, он был невероятно голоден, даже эта каша сгодилась. Первому императору, поправшему своей пятой бессмертных, пришлось вспоминать, как он голодал в десять лет, чтобы запихать в себя нектар богов от учителя. Лекари постоянно крутились рядом, измеряя пульс, спрашивая о состоянии, пытаясь влить в Мо Жаня новое лекарство. Тот рычал на них, как хищный зверь, и не прикасался ни к чему, несмотря на жар и постоянную боль. Чу Ваньнин понял, что за пределами Пика Сышэн произошло что-то серьезнее внезапной атаки.       Он сидел рядом с задремавшим Мо Жанем, держа его за руку. Ваньнина часто охватывали спазмы кашля, но он давил их в себе, стараясь не разбудить ученика. Пол ночи он боролся со сном, пока не ощутил, что у него самого начинается жар. Но он не имел права заболеть. Не сейчас…       В соседней комнате дежурил лекарь. Старик задремал, положив голову на сложенные на столе руки. Чу Ваньнин коснулся его плеча.       — Мне … нужно лекарство. Для меня.       Опять омерзительный вкус во рту. С трудом проглотив двойную дозу, он вернулся на свой пост, все больше ощущая, как кружится голова. Мо Жань безмятежно спал. Сердце Чу Ваньнина дрогнуло от нежности. Пусть это Достопочтенный, но это был Мо Вэйюй, упрямый, дерзкий, но одинокий и полный боли. Тот, кто тронул сердце старейшины Юйхэн.       Чу Ваньнин решился и заполз на кровать, ложась рядом с мужчиной, стараясь не побеспокоить его, ведь даже сильно прогнувшийся матрас мог причинить ему боль. По крайней мере, так ему казалось. Его бил озноб, и он свернулся калачиком, стараясь быть поближе к горячему телу рядом.       На следующий день, когда утром лекарь принялся менять бинты, Чу Ваньнин сумел оценить рану. Довольно глубокая, немного рваная рана. По спине пробежал холодок Пока Юйхэн пытался предотвратить, убийство Сюэ Мэна Мо Жанем, упрямый Любимец Небес сам сделал первый ход. Для этих двоих земля всегда была слишком тесна. Они не успокоятся, как кукушата, пока один не выкинет второго из гнезда.       Утром учитель снова приготовил для Мо Жаня кашу, на сей раз положив к ней пару кусков пресного мяса, и все снова засыпал острым перцем. На дне каша подгорела, но он надеялся, что это не повлияет на вкус в целом.       Когда он пришел, Мо Жань полусидел на кровати, пытаясь рукой вызвать духовную силу и оценить насколько она восстановилась.       — Ешь.       Чу Ваньнин ждал рядом, пока ученик не доел все до конца.       — Почему ты выгнал всех?       — Не хочу, чтобы они видели меня таким. Я Император, стоит мне показать слабость и эти псы вонзят мне зубы в горло. Это они для вида хвостами виляют. Я удивлен, что они не придушили меня подушкой, пока я был без сознания. Значит, боятся.       Чу Ваньнин не удержался и чихнул.       — А ты сам ел? — внезапно вспомнил Мо Жань.       Чу попытался вспомнить. Еще в павильоне Алого лотоса он что-то перехватил, ожидая вестей о ранах Мо Жаня. Но когда это было? Вдруг он ощутил, как желудок сжался от пустоты.       — Я не понимаю, как ты дожил до своих лет… Если не следить за тобой, ты или болеешь, или голодаешь. А если вспомнить, что творилось у тебя в Павильоне, ты бы умер в итоге, напоровшись на собственные ножницы.       — Все в порядке, я поем чуть позже.       Всю неделю Чу Ваньнин провел в покоях Достопочтенного, готовя ему еду, читая вслух книги. Мо Жань шел на поправку и на седьмой день, не выдержав. потребовал повара накрыть на стол. Его духовные силы почти восстановились, он уже мог ходить и срывал свою злость на всех окружающих: слуг, лекарей. Чу Ваньнин очень удивлялся, но пока гнев Достопочтенного ни разу не коснулся его. Сейчас их отношения больше напоминали то, чем должны были быть: ученик и учитель. Чу Ваньнин начинал читать лекции, как в школе, углубляясь в детали, Мо Жань слушал и иногда задавал вопросы. Они спали в одной кровати, но целомудренно.       Чу Ваньнин перебирал книги, которые принес ему юный слуга из библиотеки. Мо Жань вчера задавал ему вопросы о специфике морских духов, и он решил зачитать вслух несколько глав. Молодой слуга, конечно, не разбирался в такой литературе и притащил с полок что попало, кроме нужного.       — Здесь ее нет, ты уверен, что на полке ее не было?       Юноша растерялся и покраснел под взглядом старейшины.       — Простите, я смотрел, я могу сходить ещё раз.       Он второпях попробовал взять стопку из рук Чу Ваньнина, и вдруг их пальцы коснулись, но Юйхэн покачал головой. Юноша отступил и покраснел.       — Нет, оставь это все здесь, я попробую найти нужные материалы. Но лучше, если ты найдешь именно «Сто семь духов глубин».       — Конечно, Наставник Чу. А как ваше самочувствие? У вас прошел жар?       Дверь отлетела в сторону, словно ее пнули ногой. Тасянь-Цзюнь вышел из спальни. Он был в черных нижних штанах, на перебинтованную грудь он накинул лишь халат. Черные густые волосы покрывали плечи. Чу Ваньнин не удержался и слегка улыбнулся. Мо Жань был невероятно красив. Даже когда был совсем мальчиком. Но сейчас прибавились мужественность и ощущение силы. Внутри загорелся огонь желания. Он не мог не вспомнить, как это крепкое тело вжимало его в кровать, какие сильные эти руки. Он чуть смутился и опустил взгляд.       — Подойди. — голос императора звучал властно и хмуро.       Не понимая, что вызвало такую перемену настроения, Ваньнин подошел ближе. Вдруг Тасянь-Цзюнь схватил его за подбородок и поцеловал, властно, собственнически. Но когда поцелуй прервался, он смотрел не на него, а через его плечо на слугу.       — Если тебя интересует учитель Достопочтенного, что же ты лично меня не спросишь? — он подтолкнул Чу Ваньнина в спальню и шлепнул по заднице. Ваньнин опешил. Тасянь-Цзюнь прежде никогда так оскорбительно не вел себя на публику.       — Что ты смотришь на мою руку? — Мо Жань, как грозовая туча, надвигался на мелкого слугу. — Ты смотришь как я лапаю учителя по заднице? Тебе нравится его задница или рука Достопочтенного?       Юноша бросился на пол, дрожа от страха.       — Повелитель, пощадите, я совсем не хотел оскорбить вас или Наставника Чу!       — Стража! — взревел Мо Жань. — Выколите ему глаза и отрубите руки! Никто не смеет смотреть и касаться того, что принадлежит только мне!       — Нет, Ваше Величество! Умоляю, пощады! Умоляю! — юноша попытался подползти к императору, но тот отпихнул его ногой.       Мо Жань увидел, что Чу Ваньнин пытался выбежать в приемную и остановить стражу, поэтому перехватил его в дверном проеме и затолкал обратно, закрыв за собой дверь, преграждая путь.       — Мо Вэйюй! Ты снова сходишь с ума! В чем провинился мальчик?!       — А тебе понравилось? — Мо Жань оскалился.       — Не неси чушь! Он ребенок!       — В его возрасте я перетрахал всех шлюх в Доме Развлечений!       У Чу Ваньнина перехватило дыхание от гнева.       — Ты постоянно говоришь, что тебя ненавидят, но что ты сделал, чтобы тебя любили?!       — А мне не нужна их любовь. Но если хоть кто-то еще коснется пальцем… — Тасянь-Цзюнь схватил учителя за талию и припер спиной к стене. — Запомни, ты только мой! Каждое твое слово, каждый вздох — мои! И делиться я не собираюсь ни со слугой. ни с Верховным Божеством. Я Величайший и Первый император, и ты принадлежишь мне.       Он поцеловал нахмуренный лоб Ваньнина, тот поджал губы и отвернулся.       — Снова упрямишься? И снова у тебя горячий лоб.       Ваньнин уперся руками ему в плечи, стараясь аккуратно отстранить от себя и не задеть рану.       — Это не важно, я нормально себя чувствую. Отпусти ребенка! А сам лучше ложись.       — Достопочтенный ляжет, но только с тобой. — на лице Мо Жаня появилась звериная ухмылка. Их тела плотно соприкасались, и Чу Ваньнин ощутил его возбуждение.       — Даже не думай, ты три дня назад еще не мог ходить!       — Ну теперь то… Твою мать! Ваньнин! — Когда Мо Жань собрался его поцеловать, Чу Ваньнин весомо хлопнул ладонью по его груди, задевая рану, и когда ученик от боли ослабил хватку, отошел в сторону. Тасянь-Цзюнь нахмурился и коснулся бинта.       — Когда я вернулся, ты даже не соизволил сказать, что ждал, скучал, волновался.       — А это нужно?       Мо Жань шел на поправку, и характер снова портился. Тот факт, что учитель неделю сидел с ним, готовил еду и не отходил ни на шаг, видимо, для Достопочтенного незначительная заслуга, хотя Чу Ваньнин сам болел все это время, страдая от жара и боли в голове.       Тасянь-Цзюнь молчал, потом вскинул бровь, вернулся на кровать и опрокинулся на нее, глядя в потолок.       — Впрочем, не важно, я и так знал, что меня никто не ждет. Я могу завоевать весь мир… Эти мерзкие подхалимы, эти распутные девки, обвивающие шею и целующие меня… они ждут денег, славы, почета, которые я могу дать им. Что от них проку? Мне подарили десять красавиц наложниц, надеясь задобрить. Каждая из них была готова выцарапать глаза подружкам, чтобы первой лечь в мою постель. Каждая горела желанием услужить… Кажется, троих из них я уже успел отыметь. Интересно, их тоже привезли с моим гниющим телом?       — Я не желаю слушать твои пошлости. — Чу Ваньнин отошел подальше к окну. Последние два дня зима наверстывала упущенное, и все вокруг заметало снегом.       — Завтра нужно будет выбраться из этой конуры, я уже вполне смогу ходить ровно.       Чтобы пойти к этим девицам? Чу Ваньнина охватила злость, захотелось взять лампу и огреть ею ученика. Мо Жань в бешенстве от того, что ему показалось, будто на учителя не так посмотрели, а после этого он рассказывает о своих наложницах! Конечно, он вряд ли догадывается, что у других тоже есть гордость и самоуважение, чувства, эмоции! Что другим может быть тоже больно!       — Если ты поправился, я могу идти?       — Достопочтенный не желает быть один. Ты всю неделю мирно спал рядом, думаешь, Достопочтенный изо льда сделан, как старейшина Юйхэн?       — Даже если я лягу рядом, тебе нельзя ничего лишнего.       — Мне нельзя тебя поиметь? Учитель вздумал запрещать? — он усмехнулся.       — Сердцебиение станет частым. Это вредно. Если хочешь, завтра иди к своим наложницам и умирай на них! — выпалил Чу Ваньнин и, осознав, что сказал, покраснел до кончиков волос.       Тасянь-Цзюнь уставился на него и громко рассмеялся, периодически хватаясь за грудь, когда ее пронзала боль. Но сдержать смех было невозможно.       — Ваньнин! Да ты ревнуешь!       — Очень нужно! — Юйхн поджал губы и постарался сделать лицо более надменным и холодным. — Просто тебе не пять лет и ты должен понимать элементарные вещи, которые я тебе, как учитель… Император прикрыл рот рукой, закидывая голову назад и разразившись смехом. Чу Ваньнин так неумело пытался оправдаться, это было слишком забавно.       — Хорошо, Достопочтенный обещает на тебе не умирать. — еле выдавил он из себя.       Ваньнин уже был красный, от него едва не шел пар. Желая сменить тему, он взял одну из книг, которую принес слуга, пододвинул табурет к кровати Императора и сел читать, стараясь не замечать насмешливых взглядов ученика.       Вечером, ложась рядом с учеником, он опасался, что тот действительно окажется так глуп, что возобновит приставания. Иногда император совсем не думал головой и сиюминутные желания были важнее всего. Чу Ваньнин опасался, что рана снова может открыться от резких движений.       Мо Жань, и вправду, стоило учителю оказаться на кровати, притянул его к себе. Ненасытность этого человека в постели была невозможна, еще неделю назад он лежал без сознания, истекая кровью, а сейчас желал удовлетворить плотскую страсть. Однако, эти горячие касания разбудили страсть и Ваньнина. Вынужденный быть очень осторожным хотя бы ради себя самого, сейчас Мо Жань не мог грубо вжать его в кровать и выбить дух из тела. Он страстно, но в то же время медленно, ласкал тело учителя. Их губы сплелись в глубоком поцелуе.       — Как же я скучал по твоему телу… Я почти забыл, какое оно теплое.       Юйхэн закрыл глаза от удовольствия и улыбнулся в темноте. Эти слова врезались в его душу, разбивая лед, отогревая вечный холод внутри. «Мерзкий, ты мне противен, ты отвратителен»… Он привык, что его тело не вызывает ничего, кроме омерзения. Он не мог до конца осмыслить внезапную теплоту… Он тоже человек, он тоже может чувствовать, нуждаться в тепле и поддержке. За весь год Ваньнин не услышал ни одного доброго слова в свой адрес. Хотя и раньше они были редкими, но, по крайней мере, его уважали и не оскорбляли.       — Достопочтенный хочет тебя.       Мо Жань уложил учителя на бок, спиной к себе, приспустил его нижние одежды. Ваньнин ощущал, как возбужденная плоть трется между его ягодиц, упирается в сжатый проход. Он выгнулся, приготовившись к боли, но Мо Жань сегодня был аккуратен и в этом. Когда он вошел в его тело, Ваньнин выгнулся от наслаждения, хватаясь за край простыни.       — Ваньнин… Как же хорошо быть в тебе. Обладать тобой.       Ответом был лишь тихий вздох наслаждения. Кто бы мог подумать, что его тело тоже соскучилось по Мо Жаню, который так страстно желает его сейчас. Горячее дыхание обжигало затылок. Ваньнин вцепился в руку мужчины, которая обнимала его талию. Не было привычной боли, не было грубости, он с таким трудом сдерживал крики, но, когда император сжал его член, давая кончить, выгнулся и вскрикнул «Мо Жань», следом ощущая поток горячей влаги внутри.       Тасянь-Цзюнь чуть прикусил его мочку уха, вновь заставляя выгнуться к себе. Они лежали, восстанавливая дыхание.       — А теперь спи.       Император не ответил, лишь крепче сжал руки на его талии в задумчивости.