***
Неделя празднования Нового года прошла как никогда роскошно. Достопочтенный весь в золотых одеждах приветствовал подданных, провозглашая девиз новых трех лет своего правления «Гуа». Весь Пик Сышэн был украшен алыми фонарями и гирляндами, всюду звучала музыка, раздавались щедрые подарки и угощения. В этот раз Достопочтенный проявлял милость, расточая щедрость всем просящим. Он воскурил ароматические палочки с Императрицей в храме и произнес короткую речь, которую немедленно записали и разослали во все концы света. Каждый вечер над пиком гремел грандиозный салют. Взлетая одним за другим, в конце залпы составляли в небе горящую алым надпись «Гуа», прославляя замысел Императора Бессмертных. На Пик Сышэн были приглашены канатоходцы, жонглеры, повелители огня, музыканты и актеры. Императрица с восторгом хлопала в ладоши, словно маленькая девочка. Сун Цютун, получив от Достопочтенного позволение, украсила залы дворца нарциссами и орхидеями, намекающими на супружеское согласие и сейчас как могла угождала супругу, надеясь заманить того в свою спальню на ночь. Мо Жань заметил, что она даже причесалась на новый лад, несколько мужской. С самого первого момента появления на пике Сышэн, Императрица слышала не мало рассказов, что любовь Императора к умершему другу детства безгранична. То, как редко он выбирал женщин из своих гаремов, подсказывало ей, что предпочтение А-Жань отдает мужскому полу, поэтому сейчас она старалась как могла подчеркнуть иллюзорное сходство с Ши Мэем, надеясь понравится супругу. Мо Вэйюй пребывал в отличном расположении духа. Он нашел в себе силы выслушать всех прибывших гостей, а видя, как люди рассыпаются в благодарности, испытывал огромное удовлетворение собой. Полы его одежды осыпали поцелуями, превознося доброту Императора, а в его честь поднимали торжественные тосты. В конце праздничной недели он решил заглянуть в Павильон Алого лотоса. Аллеи пика Сышэн все еще украшены красными фонарями, они яркими пятнами выделялись среди присыпанных белым снегом тропинок. Ночью они снова осветят все вокруг алым светом, отпугивая злых духов, а завтра их снимут еще на год. Подходя к Павильону, Тасянь-Цзюнь отметил, что на мостике повесили два маленьких алых фонаря. Больше ничего, никаких новогодних украшений! Почему Лю и Тао не проследили за этим? Он не видел учителя с тех пор, как оставил его без сознания на кровати под присмотром слуг. Чу Ваньнин уже третий год не отмечает ни один из праздников, даже День Рождения Достопочтенного не почтил своим присутствием. Учитель неизменно отвечал, что всегда готов поздравить его, но наедине. Мо Жань открыл дверь в Павильон. Ваньнин сидел за низким столиком за книгой и горячим чаем. Белые домашние одежды с так подходящими времени года зимними узорами, как снежный сияющий ореол, лежали вокруг его ног. Когда Тасянь-Цзюнь вошел, губы учителя неуверенно растянулись в улыбке. Ваньнин помнил упрек Мо Жаня, что он не радуется его приходу. Поэтому сейчас старался как-то проявить эту самую радость. Ведь он и в самом деле хотел видеть ученика, несмотря на то, что последние воспоминания о нем были тяжелыми. После афродизиака, которым накормил учителя Мо Жань, тот два дня не мог прийти в себя. В таком количестве любовное средство стало действовать несколько иначе. Все тело болело от перенапряжения, которое лишь отчасти было связано с сексуальным возбуждением. Два дня температуры, сердце часто билось, грозясь выпрыгнуть из груди. Медитации не помогали, он просто не мог сосредоточиться. И еще боль в ноге, температура. Учитель чувствовал себя совершенно ужасно, разбито. Но раны, которые Мо Жань нанес ему в сердце были еще глубже. Чу Ваньнин постоянно воскрешал в голове момент, когда Тасянь-Цзюнь заставил его произнести: «Я люблю тебя». Юйхэн никогда не говорил этих слов, никому. Много лет скрывал и носил в себе это чувство. А сейчас был вынужден сказать правду, в которую его любимый человек не мог поверить и пропустил мимо ушей. Это были самые страшные и одновременно важные слова. И как бессмысленно они прозвучали в тот момент? Он так долго ждал, чтобы произнести их, глядя в лицо Мо Жаня. Наблюдая за молодым учеником, пока тот ухаживал за Ши Мэем и так смело брал его за руку, Ваньнин тогда мог лишь мечтать, чтобы их с Мо Жанем пальцы точно также соприкоснулись. О большем он не смел думать. Потом этот мальчик вырос, сорвал с него белые одеяния и овладел силой. Юйхэн много раз возвращался в воспоминаниях о тех первых месяцах, наполненных кошмаром. Мо Жань приходил к нему вечерами, впрочем, как и сейчас. Но они не говорили, не общались. Император просто опрокидывал его на кровать и грубо трахал. А сам Юйхэн настолько был в ужасе от происходящего, что порой не имел сил даже дышать. Возможно, если бы их близость началась иначе, она дарила бы удовольствие… Но все равно он ждал. Нес в себе это чувство, ревнуя, обижаясь, злясь. Он молчал о нем, не смея сказать. А сейчас из него вырвали эти слова, как вырвал Мо Жань его духовное ядро, как вырвал из учителя его чистоту и гордость, и выбросил. Как Мо Жань вообще мог додуматься заставить его произнести это? Это слишком жестоко. Мечтать так трудно запретить. Особенно, когда ты каждый день чувствуешь на себе губы любимого человека и его объятия. Сейчас при виде Мо Жаня Ваньнину захотелось сжаться от неуверенности в себе. В душе закрался страх, что Тасянь-Цзюнь осознал, какой смысл имело для него это признание, и сейчас начнет с кровью вырывать из его груди куски тайного спрятанного чувства. А еще до этого… Платформа и мать с сыном, сцепившиеся в единый кровавый клубок, ужасный безумный смех и окровавленные губы ученика, слизывающего алую жидкость со своих пальцев. Он всю неделю праздников болел, лишь изредка поднимаясь посмотреть фейерверк. Император сел рядом и погладил учителя по коленке. Ваньнин был в домашней одежде, как всегда излучая тепло и уют, и распустил волосы по плечам, что только добавляло ему притягательности. Почему в юности ему казалось, что от учителя идет холод? Возможно, потому, что в те годы он еще не сжимал его в объятиях по ночам, чувствуя, как приятная на ощупь шелковистая кожа. — Почему ты сидишь так, боком? Как ты себя чувствуешь? — он коснулся пальцами лба учителя, и тот прикрыл глаза, вздрогнув. Немного горячий, еще болеет. — Лекарства как всегда не пил? Ваньнин упрямо поджал губы и отвернулся. — Понятно. Он пододвинул чашку, и Чу Ваньнин налил ему чай. — Мо Жань, я приготовил тебе небольшой подарок. Достопочтенный выгнул бровь. В прошлом году он сам выбрал себе подарок, и учитель вышил ему платок с цветками яблони. Надо признать, это понравилось Достопочтенному и он почти всегда носил его с собой. Ему казалось, что шелковая ткань хранит в себе запах похоти, запах учителя. — Подарок? Этот Достопочтенный удивлен. Ваньнин оглянулся на полки в соседней комнате и вздохнул. Он понимал, что если встанет, это будет смешное и нелепое зрелище. Нога не прошла, напротив, он все это время был вынужден ограничивать себя в перемещении, не имея возможности наступать на нее. Мази не помогали, перелом ужасно болел, даже ночью Ваньнин ворочался, не в силах заснуть. Ему было стыдно вставать и неловко ковылять в другую комнату. Он понимал, как комично будет смотреться со стороны. — И где подарок? Достопочтенный ждет. Чу Ваньнин вздохнул и начал подтягивать ноги, чтобы подняться… Увидев, как натянуто двигается ранее изящный и грациозный учитель, Тасянь-Цзюнь потянул его за руку вниз, заставляя сесть. — Нога? — Последующее молчание говорило само за себя. — Где? — Черная шелковая коробка. Третья полка слева. Достопочтенный покачал головой. Он, Император наступающий на Бессмертных, Первый правитель мира совершенствующихся, сам вынужден ходить за своим подарком, потому что, видите ли, у учителя болит нога. Может, стоит поругаться на Ваньнина? Мо Жань посмотрел на него. Бледный, осунувшийся, а еще взгляд такой затравленный и уставший… Что с него взять? Подошел к полке. Небольшая коробочка с чем-то не очень тяжелым внутри. Император вернулся за столик к учителю и открыл свой подарок. Белый нефритовый амулет на шнурке из золотых нитей. Он хотел взять, но тотчас отдернул руку. Глаза Достопочтенного расширились. Заклинание? Его брови как мечи сошлись на переносице. — Объяснись! — Я заговорил его как оберег. Он будет… оберегать тебя от дурного. Я бы хотел, чтобы ты носил его с собой почаще. Ваньнин немного слукавил. На нефритовом амулете было заклинание равновесия ци. Он не раз истыкал пальцы иголкой до крови, используя ее вместо духовной силы, прежде чем ему удалось закрепить на нефрите заклинание. Без ядра даже такие элементарные вещи, которые способен выполнить рядовой ученик, были очень трудными для бывшего старейшины Бэйдоу. Заклинание равновесия должно было уменьшить приступы гнева Мо Жаня, уравновесить в нем энергию и хоть немного замедлить действие разрушающего цветка. Если бы учитель обладал способностями Старейшины Бэйдоу в полной мере, он бы смог наложить куда более сильную магию. Но сейчас это было просто невозможно. Это единственное, что он придумал для Мо Жаня за целый год! Целый год впустую! Чу Ваньнин хотел раньше преподнести ему такой подарок, но амулет, да еще с магией и без повода, точно вызвал бы у ученика подозрения. — И от чего нужно защищать Достопочтенного по мнению учителя? — Мо Жань вытащил амулет, неуверенно вертя в руках. Как Ваньнин вообще сумел что-то прицепить к этой штуковине? У него же нет сейчас совершенствования. — Всегда есть люди с дурными намерениями. — Достопочтенный удивлен, что учителя заботит судьба ученика. Он примерил амулет к своей ладони, взвесил. Ваньнин рассчитал все точно. Идеально белый дорогой нефрит, золотой шнур, — такой дорогой амулет Императору не стыдно взять с собой. — Хорошо, чтобы порадовать учителя, Достопочтенный будет носить это. Чу Ваньнин вздохнул с облегчением. — Теперь покажи ногу. Ваньнин нахмурился и напрягся, явно не желая так откровенно демонстрировать раны. — Заставлять бегать Достопочтенного к полке ты можешь, а ногу показать нет? Прекрати… И я что ли ног твоих голых не видел? Окончательно смущенный и недовольный Ваньнин перевалился на правый бок, протягивая левую ногу Мо Жаню. Кончики ушей покраснели, когда мужчина коснулся пальцами его обнаженной кожи. Мо Жань так бесцеремонно относился к некоторым вещам, действительно, что такого учителю признаться, что он неделю не может ходить, двигается, как калека, и нуждается в помощи порой в элементарных вещах. Какой пустяк! Тасянь-Цзюнь приспустил носок учителя. Вся лодыжка перебинтована. Он покачал головой и стал распутывать этот бесконечно длинный бинт, про себя матерясь, как неумело учитель накладывает на себя повязку. — Старейшина, вы прочли столько книг, а перебинтовать себя не можете. Сиди смирно. Что проку от этих стопок в твоей библиотеке? Когда нога осталась свободной, снова ощупал. Похоже, Ваньнину хромать до весны точно. Если не часть весны в том числе. И все-таки… в какой момент он ее сломал? Достопочтенный совершенно не помнил. — Пусть нога отдохнет, потом намажу и нормально забинтую. Не вздумай наступать на нее. Закончив с осмотром, Тасянь-Цзюнь аккуратно перетащил учителя к себе, сажая на пол между своих разведенных ног. Он приобнял тонкую талию учителя одной рукой, второй гладил по ногам, которые тот перекинул через его колено. Плохое самочувствие всегда делало Ваньнина таким мягким и спокойным. Он напоминал кота, который втягивал когти и искал теплый угол. — На этих праздника Достопочтенный провозгласил девиз следующих лет правления. — «Гуа»? — Моему учителю все еще не нравится? — он взял в свою ладонь кисть Ваньнина и начал перебирать его белые пальцы. — Если ты хотел призвать к стойкости, стоило это сделать более однозначно, я тебе уже говорил. — Мне плевать на их мнение. Но в этот раз Достопочтенный сам принял просителей, выслушал их. Жаль, ты отказался приходить. Моей Чу Фэй праздник понравился бы. Что толку сидеть здесь в тишине? Я знаю, что тебе нравится музыка, но ты не играешь даже на гуцине… — Ты сам запретил. — отрезал холодно Ваньнин. — Но потом Достопочтенный хотел, чтобы ты сыграл для него, а ты отказываешься. Ваньнин вздохнул. Он играл для Мо Жаня дважды, но оба раза заканчивались тем, что ученик выдергивал его из-за инструмента и тащил в постель. Как учитель понял, смысл музыки здесь сводился, скорее, к прелюдии. Тасянь-Цзюнь налил себе еще чая. Ему хотелось рассказать Чу Ваньнину о торжествах, но вид у учителя был слишком печальный. — Почему Павильон не украсили к Новому году? Тебе стоило сказать… — Я велел не вешать украшения. Что за дурной характер у учителя?! Что за странная идея? Вот из-за своей настырности сидит и скучает в одиночестве. Император покрепче прижал учителя за талию и снова пригубил горячий чай. Ваньнин расслабился, убаюканный относительно хорошим настроением ученика, греясь в его объятиях. Ему не хватало Мо Жаня. Юйхэн не мог обижаться на ученика за всю его жестокость. Что до постели… Тут было сложнее. С одной стороны, Тасянь-Цзюнь изначально выбрал секс, как метод унижения учителя. А дальше… Все те безумия, что творит ученик, — как это объяснить? А то, что Мо Жань повинуется сиюминутным импульсам? И вот сейчас он снова обнимает учителя его… Что толкает Мо Жаня на это? Могло ли быть так, что Мо Жань испытывал что-то к нему до того, как в него вселили Темный цветок? Нет, нельзя. Юйхэн резко одернул себя, едва удержавшись, чтобы не залепить самому себе пощечину. Чу Ваньнин, ты совсем с ума сошел от одиночества, если выдумываешь такие глупости? Мо Жань с самой юности был влюблен в Ши Мэя! И только о нем грезил всю жизнь, ты сам отлично видел их взгляды, улыбки. Достопочтенный почувствовал как Ваньнин напрягся, но все также упрямо притянул его к себе. Он неделю не видел учителя и теперь не желал выпускать из рук. К тому же, сейчас минимум на неделю пик Сышэн погрузится в тишину. Все будут отдыхать после праздновани, а это время он хотел провести с Юйхэном. Достопочтенный слишком давно не ночевал тут. — Сегодня поужинаем вместе. Хочешь свои любимые львиные головы? Песочное лотосовое печенье? Или карпа в кисло-сладком соусе? — он поцеловал учителя в краешек губ. Когда в очередной раз Достопочтенный наклонился к нему, украшения на головной уборе ударились о лицо учителя. Первые месяцы, когда они были вместе, такое казалось Ваньнину ужасно неудобным и нелепым. Хорошо, что в помещении ученик редко оставался в головном уборе, только если куда-то спешил. Но за три года Чу Ваньнин уже привык ко всему… Сейчас в глаза бросилось, что украшения были новыми, из дорогого нефрита и золота. Они мелькали перед глазами учителя. Непроизвольно Ваньнин потянулся рукой и толкнул бусины, заставляя их снова качнуться. Дзинь. Ваньнину было ужасно скучно в последнее время. Погруженный в свои мысли, он еще раз толкнул бусины пальцами и вдруг заметил устремленные на себя удивленные фиолетовые глаза Императора. — Ваньнин, что это ты делаешь? — Мо Жань рассмеялся. Юйхэн вспыхнул от смущения и хотел одернуть руку, но Император опередил его. Он поймал запястье учителя, притянул ближе и обхватил губами его тонкие пальцы. Внутри учителя все сжалось. Мо Жань еще никогда… Ваньнин замер, не смея дышать.Он завороженно смотрел на губы ученика, прислушиваясь к своим ощущениям. Теплый рот ученика, влажный язык, который скользил по его пальцам, обжигающее дыхание. Все тело просто взвыло от желания… Чу Ваньнин видел, как тогда, в беседке, Тасянь-Цзюнь почти также ловил руки наложницы, ласкал их. И тогда Ваньнин завидовал ей… От этой мысли он опомнился и выдернул бы руку, если бы Император не удержал его. — У учителя теплые руки… — он поцеловал кончики его пальцев. Как забавно учитель на него смотрит, как испуганный зверек. Ему ведь нравится, зачем он краснеет и зажимается?! Император начал целовать мягкую внутреннюю часть ладони учителя, провел по ней языком, оставляя влажный след. Ваньнин закрыл глаза. Губы были чуть приоткрыты. Эта ласка… Как же ему нравилось, как Достопочтенный целует его руку, ласкает ее. Он тяжело выдохнул, все еще боясь смотреть. Дыхание стало частым и тяжелым. Ему хотелось еще, еще такой ласки. Так внезапно приятно! — Ваньнин, тебе нравится? Юйхэн покраснел. Он боялся сказать «да». Что он может услышать в ответ? Что он ничтожен, убожество, что еще? Но и сказать «нет» он тоже не мог. Слишком уж все было очевидно. — И кто из нас глупый? — усмехнулся Император и оставил еще один теплый приятный поцелуй на внутренней стороне запястья. Руки учителя такие тонкие… Ему захотелось ощутить своими ладонями обнаженную кожу учителя, его тепло… Притянув за талию, он стал целовать Ваньнина, жадно и властно проникая в его рот. Губы учителя мягкие, заманчивые… На них такой сладкий вкус. Через одежду он погладил бедро Чу Ваньнина, затем сжимая тонкую талию. Мо Жань почувствовал, как несколько нетерпеливо учитель стал развязывать завязки его головного убора и скинул его с Достопочтенного. Он крепче прижал к себе гибкое тело, не разрывая поцелуй. Какой у учителя дурманящий запах и тело красивое, изящное, а сейчас такое соблазнительно податливое. Чу Ваньнин не отворачивался, не возмущался, а отвечал на поцелуй и решился обнимать его. Достопочтенный оторвался от манящих губ и посмотрел на раскрасневшееся лицо любовника, на эти заманчиво приоткрытые влажные губы. Весь облик учителя пропитан сексом и желанием. А как его тело поддается под его ладонями. Ваньнину однозначно нравится. — Этот Достопочтенный хочет тебя. Ресницы учителя дрогнули, он прикрыл глаза и вздохнул. — Ваньнин… — Мо Жань взял ладонь учителя и положил себе на пах. — Я хочу тебя, почему ты стесняешься касаться меня? Ты уже три года делишь со мной постель. Достопочтенный видит, что тебе тоже приятно. И сам Достопочтенный касался тебя всего и изнутри, и снаружи… Что же мешает учителю самому проявить ласку и желание? — голос мягкий, бархатный, магнетически сексуальный. Ваньнин сжался. Он понимал, что его боязнь в какой-то мере абсурдна. Но… Это был хлыст, который так часто бил в сердце учителю, в его гордость. Он чувствовал ладонью возбужденный член ученика и не мог решиться. — Ваньнин, я хочу тебя… Сделай это. Сам. Без принуждения. Голос такой нежный… Ваньнин замешкался. Он ведь любил этого мужчину и действительно хотел его… Всегда. Но в постели оказались они не по любви, а по ненависти. Мо Жань поцеловал его в щеку, так ласкающе нежно. Юйхэн закрыл глаза. Он был готов сдаться на уговоры. Ночь за ночью распаляя тело учителя, Мо Жань даже, наверное, и не догадывался, какие желания возникают в его голове. Но желания были, есть… Ваньнину давно уже хотелось единения с ним, полного. Чтобы то, что обычно доставляет удовольствие одному, а другому — унижение и стыд, — доставляло радость обоим! Ведь в тех книгах, что бесконечно подсовывает ему Тасянь-Цзюнь, довольны оба партнера, верно? Губы Достопочтенного целовали его шею, Ваньнин чувствовал жар его дыхания, его горячий язык, ласкающий кожу. Когда Мо Жань сжал его мочку и затем лизнул родинку за ухом, учитель поддался… — Ааах… — Ваньнин тяжело выдохнул от удовольствия. — Мой Ваньнин, ты такой притягательный… Ваньнину захотелось зажмуриться, а внутри все вздрогнуло от страха. Его ладонь неуверенно сжалась на плоти Императора, даже через одежду размеры были огромны… Но Юйхэну нравилось это, как и ладони, которые ласкали его тело, почти задавая темп. Хотя он не хотел признавать это, но… Закрыв глаза, он поддался вперед, к губам ученика, пытаясь поймать правильные движения рукой, чтобы доставить тому удовольствие. Он сгорал от смущения, делая это… Но ему вдруг захотелось сделать приятное Мо Жаню… Быть с ним полностью, как это делают пары, которые занимаются двойным совершенствованием. Ведь должны получать наслаждение оба партнера? Он же так давно любил ученика. Доставить удовольствие не только обладанием своего тела. Мо Жань такой красивый. Позволить себе коснуться его, поцеловать его. Позволить себе иметь право сделать это! В груди разгорался необычайный опьяняющий пожар. Этот момент, когда они просто касались друг друга по собственному желанию, приносил столько упоительной радости! — Интересно, учитель, если бы Сюэ Мэн был на моем месте, ты бы тоже так дрочил ему? — хрипло выдавил из себя Тасянь-Цзюнь. Учитель не был мастером техники любви, но тот факт, что он надрачивает ему… Вдруг оглушающе звонкая пощечина обожгла щеку Достопочтенного. Император открыл глаза. Ваньнин отстранился в его руках, глаза его блестели гневом. Щеки, еще красные от возбуждения, пылали огнем. — Пусть ты не понимаешь, что говоришь, но хотя бы молчи, а не неси бесконечную чушь! — Голос хриплый. Юйхэн нервно дышал. От былого возбуждения не осталось и следа. От лица отлила кров, ь и оно бледнело на глазах, губы поджаты. — Повторяю, я не желаю больше слышать эту глупость! Мо Вэйюй, ты меня услышал?! — голос Юйхэна окончательно сорвался и дрожал. Учитель ему… приказывает? В душе Императора затянулись грозовые тучи. Но… Чу Ваньнин стряхнул с себя руки ученика и начал не очень изящно пытаться встать. Опереться на ногу он не мог, но вот желание избавиться от отравляющих объятий… было огромно! Почему у Мо Жаня в голове вечное соперничество?! Да, они с Сюэ Мэном всегда ругались. Но сколько можно? Это оставило такой след в его памяти, что он борется с иллюзией за место в постели учителя?! Как унизительно, что Мо Жань в своих мыслях допускает, что учитель может… — Пусти! Это выглядело так… неуклюже смешно. Ваньнину было больно наступить на ногу, он пытался ее извернуть, чтобы опереться и избавиться от державших его рук Императора. Тасянь-Цзюнь схватил его и опрокинул обратно к себе на колени. Когда Ваньнин стал отбиваться, одним удовольствием было скрутить его и заткнуть рот грубым поцелуем. Сейчас он держал руки учителя, потому что тот был решительно намерен залепить ему еще пару пощечин. — Успокоился? — Отпусти немедленно! — Достопочтенный сказал, чтобы ты не наступал на ногу. — Император смотрел на пыхтящего Ваньнина и усмехался. Ему было забавно, как учитель затихает не от того, что в целом стал спокоен, а от понимания, что сопротивляться снова бесполезно. Вот только на глазах Ваньнина стали все явнее выступать слезы. В конце концов, Ваньнин отвернулся. Тасянь-Цзюнь все еще держал его запястья, и учитель не мог смахнуть… По щеке покатилась слеза. Он закрыл глаза и прикусил губу. Больно. На секунды он поддался на уговоры, уступил своему желанию, своим мечтам. И что он обрел кроме очередного унижения? — Достопочтенный в хорошем настроении, но это не означает, что учителю следует распускать руки. Под его пристальным взглядом Чу Ваньнин прекратил попытки высвободиться. Он сурово смотрел на ученика и хмурился, но Император крепко, до синяков, держал запястья Юйхэна и наблюдал, как тот беспомощно то ли плачет, то ли трясется от гнева в его руках. Это было так приятно. Раздавленный старейшина Бэйдоу… И все же внутри что-то говорило, что все это неправильно. — Мо Жань… Отпусти наконец. Отпусти. — тихий сломленный голос. Только теперь Достопочтенный выпустил его руки. Чу Ваньнин уже не решался попытаться вновь встать, но и прижиматься к ученику тоже было бы слишком. За каждый короткий миг радости он неизменно был вынужден платить болью, унижением. Ранее нежный Мо Жань в любую секунду мог превратиться в ядовитого скорпиона, точно бьющего в цель. — Учитель, почему ты плачешь? — фиолетовые глаза смотрели пристально, строго. Ваньнин нерешительно рассматривал его лицо, боясь снова увидеть издевку. — Оставь меня … Что ответить? Что я никогда бы не допустил до себя других? Что я никогда не сделал бы ничего подобного с другим человеком? Как это сказать? Как объяснить Императору, что его ревность и насмешки более чем абсурдны? Тасянь-Цзюнь напряженно смотрел на лицо учителя, на его мокрые ресницы. Юйхэн выглядел… Он пару раз моргнул, начиная ощущать, как чаще бьется сердце. Это тонкое тело в его руках, само дыхание учителя. Оно должно быть его… Этот человек не смеет… Овладеть им, сейчас. Он должен принадлежать именно сейчас. Мо Жань резко встал, сразу подхватывая учителя на руки. В Павильоне, казалось, стояла оглушительная тишина. Император отнес Ваньнина на постель, кидая на покрывало и нетерпеливо скидывая с себя верхний халат, начиная распутывать завязки своего широкого пояса. Ему нужно было тело учителя, грубо, властно. Просто необходимо. Сейчас. Казалось, если он не получит его прямо в эту секунду, он задохнется. Ваньнин лежал недвижно, глядя, как Мо Жань срывает с себя одежду, оставаясь в черной нижней рубашке. Снимать штаны Император в нетерпении не стал. Его крепкое мускулистое тело прижалось к учителю. Движения как у голодного зверя: жадные, нетерпеливые. — Я хочу тебя, Ваньнин, поцелуй меня. Немедленно, поцелуй… ЮйхЭн отвернулся. Тело ученика пылало от желания. — Ваньнин, ну же… Обними меня! Совсем неуверенно Чу Ваньнин исполнил приказ. Достопочтенный даже не удосужился развязать завязки на его халате… Он просто задрал его, обхватывая голые ноги учителя, и сейчас боролся с собственными завязками на штанах. Юйхэн закрыл глаза. Он ждал, все также вынужденно обнимая Императора за шею. Когда Тасянь-Цзюнь отодвинулся, Ваньнин с облегчением вцепился руками в покрывало. Сейчас он не смел даже пошевелиться и оглянуться на Мо Жаня, который расставил его ноги и удобней устраивался между ними. Он знал, что за этим последует. Плоть Мо Жаня рывком вошла в его тело, их бедра прижались, соединяя тела воедино. Тасянь-Цзюнь почти зарычал от удовольствия. Его ладони больно сжали ноги Ваньнина. — Ты… Ты… принадлежишь мне. Весь. Достопочтенному казалось, что внутри него рвется безумная страсть, оглушающий огонь, сжигающий все на своем пути. Осталось лишь сумасшедшее желание тела учителя. Овладеть им. Немедленно, сейчас. Он вбивался в него, даже не желая слушать, как жалобно застонал учитель, пытаясь подстроиться под его удары, чтобы сделать соитие менее болезненным. Бесполезно. Мо Жань подхватил его ноги, приподнимая бедра, напрочь лишая учителя возможности что-то решать. Ему нужно было это тело на кровати и полное подчинение. Юйхэн сцепил зубы и отвернулся, отдавая свое тело во власть Императора. Тасянь-Цзюнь чувствовал, как разрывает любовника изнутри с каждым толчком, и наслаждался этим моментом, каждой искрой боли в глазах Чу Ваньнина. Неважно, что ему больно. Важно, что Ваньнин принадлежит ему и покорен. Полностью. До самого конца. Император повернул к себе его лицо за подбородок и попытался поцеловать крепко сжатые губы. Только так он смог выбить стоны, разжимая упрямо стиснутые зубы и проникая в рот. Ему так хотелось впиться в тело учителя ногтями, до крови, ощутить ее вкус на его губах. Сделать ему… Еще больнее? Он начал вбиваться в него так, что кровать заходила ходуном. — Не надо… — тихо прошептал Юйхэн, но Достопочтенный даже не слушал его. Сжать это тело в своих руках, разорвать. Он ногтями беспорядочно царапал спину, ноги, бедра учителя, кусал его белую кожу, желая почувствовать медный вкус его крови. Ваньнин сжал ноги, но не от наслаждения, от боли, откинув голову назад, чтобы не закричать. Очень грубый темп. Он не мог спрятаться, убежать, защитить себя. Все тело горело и ссадило огнем. Больно. Такие резкие толчки… — Мо… Жань… Нет… Очнись! — нерешительно шептал учитель. Он не осмелился кричать или стонать, только тихо шептал, потом снова упрямо сжимая губы и кривясь от сильной боли, когда плоть Императора с размаха входила вновь и вновь в его тело, обжигая все внутри, а ногти рвали его кожу, оставляя красные полоски крови. Достопочтенный видел, как из уголков глаз Ваньнина все еще катятся редкие слезы, но не мог остановиться, пока не кончил в его тело с огромным облегчением, сжимая пальцы на нежных бедрах. Ваньнин жалобно застонал, выгнувшись. Поток спермы заполнил его. Мо Жань вытащил член, глядя на разведенные ноги учителя. Из его растраханного прохода сочилась белесая жидкость с каплями крови. Юйхэн немного вздрагивал и тяжело дышал, не имея сил сейчас двинуться. — Ваньнин? Достопочтенный словно очнулся ото сна. Что с ним было? Он понял, что до этого хотел поберечь учителя. Тот всегда был слаб, а сейчас болел и выглядел истощенным… Он сам жестко оттрахал его и, видимо, был так груб, что даже порвал внутри. Мо Жань мазнул по бедрам пальцами. Да, его кровь смешалась со спермой. И много крови. Он встряхнул головой, словно оправляясь от сна. Что за наваждение на него нашло? Почему захотел сделать это? Ведь ему так нравилось ласкать томное тело в своих руках и наслаждаться теплыми губами. Откуда взялось желание причинить боль? Ваньнин с тяжелым вздохом свел ноги и перекатился на бок, сжимаясь в комок. На бедре остались царапины с выступающими алыми каплями. Похоже, он сделал учителю очень больно. Тасянь-Цзюнь встряхнул головой. Почему ему захотелось быть таким грубым с учителем? Он довольно давно не раздирал его тело настолько сильно до крови. Да… Он вообще сейчас смутно помнил как имел его. В голове была только страсть обладания, внезапный порыв, которому он поддался. Чу Ваньнин прижал пальцы к губам, пытаясь унять свою дрожь. Внутри очень жгло, а в животе все остро кололо, что от каждого вздоха пронзал новый спазм. По всей видимости, будет болеть до вечера. И самое худшее — вечером Достопочтенный, скорее всего, захочет продолжить. Если не раньше. Нет, он должен терпеть. Должен. Тогда, по крайней мере, он будет рядом с Мо Жанем и… Вдруг он сможет найти средство его спасти. Поэтому он должен терпеть. Ведь… это его любимый человек, самый любимый и дорогой, его ученик которого он подвел во всем, буквально предал, позволяя другим отравить душу. Такие мелочи — эти боль, унижения, сломленная гордость… Разбитое сердце. Это не имеет ценности. Важно быть рядом, оградить даже от самого себя. Он зажмурился, крепче хватаясь за покрывало, чтобы сдержать подступающие к горлу рыдания. Мо Жань оглядел истерзанного Ваньнина. Он точно не мог вспомнить, как пару минут назад оставил столько следов на его теле. На белой коже то тут, то там выступали кровоподтеки. Когда он успел это сделать? Он не помнил. — Ваньнин…? Тот не ответил, только прикрыл глаза, чуть сильнее поджимая под себя ноги. — Ваньнин… — он потряс головой, сознание туманилось. Его учитель? Он избил учителя? Что происходит? Нет, он точно хотел этого? Он хотел именно этого? Мысли путались. В голове смешались чужие голоса, которые кричали ему что-то. Он схватился за виски. Внутри снова разгорался огонь, который призывал его уничтожать. Схватить это беспомощное тело, раздавить, вырвать внутренности. Нет… — Учитель… — Он потряс головой. — Проклятье! Чу Ваньнин оглянулся. Голос Императора такой непривычный. Это напомнило учителю… Юйхэн распахнул глаза. Примерно таким голосом, он слышал прежде, ученик говорил «Учитель, скажи что-то хорошее». Он немедленно приподнялся и заглянул в глаза Мо Жаня. Собственная боль резко отступила на задний план. Чу Ваньнину показалось, будто он слышит настоящий голос ученика. — Ваньнин… — Император смотрел на него, словно хотел что-то сказать, но не мог. Его дыхание срывалось, а руки начинали трястись. — Я здесь, я слушаю тебя… Поговори со мной? — он заключил его лицо в ладони. — Я здесь, Мо Вэйюй, я здесь. Что с тобой? Достопочтенный вжался в учителя, обхватывая талию Юйхэна стальными объятиями. — Не могу… — прошептал он, а после только тяжелое дыхание. Чу Ваньнин сглотнул, мягко гладя его по черным волосам. Затем крепко обнял Мо Жаня, словно желая защитить и оградить от всего. — Учитель не оставит тебя. Он… Пытается заботиться о тебе. — Не уходи. И тишина. Иногда учителя посещали мысли положить конец этому кошмару. Закончить свою жизнь, оборвать бесконечную череду унижений. Но как он может бросить Мо Жаня? Особенно, когда он нужен ему, хотя тот сам не осознает это и не признает никогда. Как оставить Мо Жаня одного наедине с отравителем, терзающим его душу? Горячее дыхание Императора обжигало шею учителя и становилось все более размеренным. Он задремал. Ваньнин одернул края халата, чтобы побольше накрыть ноги, при этом стараясь не побеспокоить лежавшего в его объятиях ученика. Отчаяние в душе достигло пика. Он слышал, как Мо Жань зовет его, но ничего не мог сделать. Все тело болело после соития. Тогда казалось, что ученик просто сломает его в своих руках. Живот скрутило до того, что шевельнуться больно. Учитель должен перетерпеть это. Унижения, боль, смириться, покориться и пытаться хоть как-то помочь. И любить, скрывая это от того, кому принадлежишь душой и телом. Ваньнин лежал, опустошенно глядя в угол, прижимая спящего Императора к себе. Несмотря на боль и обиды, он услышал как Мо Жань зовет его. Он нуждается в нем. Учитель не может его оставить одного. Его ученик вырос таким красивым. Белая кожа, черные ресницы и брови. Точеные идеальные черты лица, крепкое мускулистое тело. Чу Ваньнин любовался им, согреваясь внутри от нежности и любви к нему. Украдкой потянулся и коснулся щеки. Только в такие моменты тишины и покоя, когда Тасянь-Цзюнь спал, он принадлежал ему. Юйхэн мог сидеть и любоваться им, наслаждаться его теплом. И иногда позволял себе о чем-то мечтать. Но, скорее, это были краткие образы. Моменты иллюзорного счастья, которые пытался представить учитель. Но стоило воссоздать ему такой образ, как он сам обрывал его, не осмеливаясь представить дальше. Самым частым было, что ученик улыбается ему, держит его за руку, а в глазах — нежность. А потом бережно обнимает его. Декорации могли меняться, но желание оставалось год за годом. Чу Ваньнин еще вспоминал сады, которые упоминал ученик, вернувшись из последней поездки. Некие красивейшие сады, которые были уничтожены Императором. Но учитель переносил их туда. Вместе. Достопочтенный открыл глаза. — Ваньнин? Чу Ваньнин слабо улыбнулся ему. — Достопочтенный так устал… Поужинаем вместе, и ты почитаешь книгу. Достопочтенный хочет слышать твой голос.28. Достопочтенный хочет уединиться
3 апреля 2021 г. в 00:12
Достопочтенный совсем не ожидал, что учитель потеряет сознание после первого раза. Но сколько бы он не тряс Ваньнина, не хлопал его по щекам, тот не показал никаких признаков жизни. С досадой Тасянь-Цзюнь накинул на него одеяло, надел халат и сел в кресло, наливая вино. Ваньнин иногда вздрагивал и тихо стонал. Его тело еще не оставила чудовищная доза афродизиака, и возбуждение требовало выхода.
Ваньнин его и вправду сегодня разозлил. Вчера он отказался принимать очередные украшения, а сегодня Император видит его в саду, беседующим с непонятным слугой! Да то, что сделал Достопочтенный, еще мягко по сравнению с тем, что хотел сделать…! Императору хотелось пролить просто реки крови! Этот человек посмел… Тасянь-Цзюнь нахмурился. Зная учителя, он сам не особо верил, что тот мог так легко допустить до своей постели других. Но он смотрел на этого кузнеца! Разговаривал с ним! О чем они беседовали?! Как Ваньнин посмел?! Император сжал чашку и она рассыпалась песком в его руке.
Чу Ваньнин снова жалобно застонал под одеялом и перекатился на другой бок. Достопочтенный подошел к кровати. Учитель весь в поту, с закрытыми глазами, метался по подушке без сознания. Волосы спутаны, губы дрожат, тело сводит судорога. Похоже, он простудился на ветру, стоя посреди Платформы. Еще Мо Жань вспомнил про ногу учителя. Откинув край одеяла, он пристально осмотрел повязку, которая оказалась ожидаемо криво намотана. Снял ее. Лодыжка красная и все еще опухшая. Как Ваньнин умудрился сломать ногу? Когда? Он взял с прикроватного столика мазь, обработал перелом и туго забинтовал. Только после этого лег рядом, быстро гася все свечи в комнате. Сгреб Юйхэна в охапку, прижимая к себе.
Между ними были одеяло и халат Достопочтенного, но угадать, как сильно томится от возбуждения тело учителя было не сложно. Даже в таком жалком состоянии Ваньнин умудрялся выглядеть так… соблазнительно? Он словно источал аромат похоти. Юйхэн сжался на кровати, поджав под себя ноги. Его спутанные длинные волосы, такие изящные руки, которые он прижимал к своей груди, утыкаясь в плечо Императора. Только во сне или лишенный сознания, этот гордец позволял себе такие вещи, как выглядеть очаровательным в своей слабости.
Достопочтенный сидел, оперевшись на локоть, и разглядывал его. Почему взгляд на учителя всегда порождает в его душе столько эмоций? Разве это не тот человек, которого он ненавидит, презирает? Этот человек избивал его до полусмерти, не чувствуя жалости, и теперь он в его власти! Он подчиняется его приказам, унижается перед ним… Только почему для Достопочтенного не это главное? Тогда что же?
— Ваньнин? — он погладил учителя по щеке.
Нет, глаза плотно сомкнуты. Ответа нет. Тасянь-Цзюнь приподнял край одеяла, прижимая обнаженное тело и закидывая ногу Ваньнина себе на бедро, начиная медленно гладить по шелковой коже. Не открывая глаз, Юйхэн пошевелился во сне и прижался ближе.
— Ваньнин. — мягко позвал его почти в сами губы.
— Ах…
Надо было сразу так будить? Хотя нет, голова Чу Ваньнина бессильно откинулась назад. Все тело дрожит от разжигающего пожара желания, а приходить в себя он не собирался. А что, неплохо один раз быть весенним сном учителя.
Мо Жань распахнул свой халат, повыше завел ногу учителя на себя и медленно стал входить внутрь, с удовольствием ощущая, как мышцы плотно обхватили его член. Тело скользкое от спермы внутри, но горячее и тугое.
— А… — Ваньнин дернулся в его объятиях и тихо застонал.
От этого движения по телу императора прокатились волны наслаждения. Он стал жадно вбиваться в Юйхэна, вырывая беспомощные всхлипы и редкие вздохи. Такой слабый и незащищенный он невероятно возбуждал. В какой-то момент Ваньнин приоткрыл затуманенные черные глаза. Он несознательно посмотрел на Мо Жаня, словно не совсем понимая происходящее. Забавно, его трахают так, что кровать скрипит, а он смотрит невинным взглядом, хлопая ресницами.
— Мой Ваньнин… — Тасянь-Цзюнь сделал несколько резких толчков и наклонился поцеловать его.
Губы учителя вздрогнули, и на глазах навернулись слезы. Что это с ним? Ваньнин робко потянулся к лицу Императора, коснулся его щеки белыми пальцами… Так робко, неуверенно и нежно. Мо Жаня одернуло. Ваньнин дрожал в его руках и плакал. Тянулся, с нежностью смотря ему в лицо.
Учитель в своем уме? У него снова жар? Этот взгляд… Почему он так смотрит на него? Его член еще в теле учителя, он уже почти кончил, а этот решил начать плакать?
Губы вздрогнули, произнося что-то, но Мо Жань не расслышал слов.
— Ваньнин, повтори. Я не расслышал.
— Я… Твой. Да? — в голосе дрогнула неуверенность, он сперва смотрел на Мо Жаня, а потом глаза стали закрываться. Потеряв все силы, Юйхэн снова обмяк в его руках, покорно отдаваясь страсти Императора.
— Да… ты моя, Чу Фэй. Ты… моя.
Достопочтенный начал целовать белое плечо, а потом впился в него зубами, сразу чувствуя медный вкус крови на языке. Император обхватил его талию, делая несколько резких ударов бедрами и снова изливаясь в него.
Тасянь-Цзюнь некоторое время сидел в тишине, рядом с Чу Ваньнином, который снова погрузился в бессознательное состояние. Он укутал его потеплее, так как у того явно начинался жар. К утру Император проснулся от того, что Ваньнин снова начал бредить. Первое время Достопочтенный упорно не желал вставать, но услышав постоянное «Нет… не надо, нет», ему пришлось подняться с кровати.
Вот самое лучшее время учитель нашел, заболеть на Новый год, лежа в его покоях!
Сегодня в тронном зале должен состояться праздник и прием гостей, а с раннего утра Император был вынужден снова пытаться влить в капризничающего Ваньнина лекарства.
— Ваньнин, пей, открой рот… — но тот бессознательно отвернулся, даже не приходя в себя. — Ваньнин, твою мать! — он похлопал его по щекам, сжал подбородок и приставил сосуд с сиропом, закидывая голову Юйхэна назад. Тот начал давиться, часть лекарства потекла по подбородку. Мо Жань вытер его платком. — Очнешься ты наконец?!
Ему пришлось лично отмыть учителя от следов спермы, потому как он не терпел, чтобы этим занимались даже евнухи. Последний раз ему пришлось делать такое, когда он трахнул учителя в пагоде на гуцине посреди зимы. Тогда Ваньнин тоже потерял сознание и не приходил в себя довольно долго. Пришлось тащить его в Павильон, отмывать, одевать и кормить лекарствами. А уже потом ругать. Поэтому сейчас, облачив учителя в нижние одежды, которые принес Тао, Мо Жань снова завернул Ваньнина в свой плащ и отнес в Павильон Алого Лотоса.
Он уложил его на кровать, накрывая сразу двумя одеялами, чтобы тот перестал дрожать. Волосы учителя спутались, пришлось взять гребень, пробуя их расчесать. Он уложил Чу Ваньнина себе на грудь. Юйхэн сперва мотал головой, не прекращая шептать «Не надо», а потом расслабился в руках Достопочтенного, убаюканный размеренным поглаживанием гребня.
— Что же ты за зверь, Ваньнин?
Когда Чу Ваньнин засыпал, выглядел он беспомощно, жалко, даже жалостливо. Учитель сжимался в комочек, словно спасаясь от внешнего мира, иногда прижимаясь к подушке, или… к Императору. Достопочтенному нравилось второе. И каким бы строптивым Ваньнин не был днем, Достопочтенный знал, что ночью он увидит учителя, который словно пытается уменьшиться в размерах, чтобы быть не замеченным этим миром.
Он уложил Юйхэна на подушки, поглаживая по щеке.
— Счастливого Нового года, Чу Фэй.