«Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный, Оставь Россию навсегда.
Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну чёрный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид
Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернялся скорбный дух».
Анна Ахматова, 1917 г.
***
Вокзал Кингс–Кросс, Лондон, Англия, 1 сентября, 1943 год. Два месяца прошли довольно скоротечно, но плодотворно: Ярослава забирала документы из Колдовстворца (сопровождалось это крайне недовольными гримасами, которые, правда, приходилось делать, когда никто не видел этого), прощалась с учителями и друзьями, которые просили почаще им писать и связываться через сквозное зеркало, обживалась в английской усадьбе Горчаковых, что пустовала уже около полувека, бегала по Министерству Магии, вместе с матерью покупала нужные учебники и принадлежности для учебы в Хогвартсе (по правде говоря, Ярослава очень удивилась такой скудной программе обучения, поэтому особых надежд не возлагала, хотя ей сказали, что в этой школе есть ряд различных дополнительных занятий), и чуть не закатила истерику, когда ей сообщили, что ей почти в обязательном порядке нужно будет купить палочку, ведь, как оказалось, в Великобритании и нескольких странах Европы это что-то на подобии паспорта. Однако, раз отец сказал, что можно воспринимать это время как отдых, Яра все же согласилась купить первую попавшуюся палочку только ради того, чтобы от неё отстали, и для того, чтобы не попасть в просак, если вдруг попросят подтвердить свою личность. Она в любой момент может притвориться ничего непонимающей иностранкой-дурнушкой — всегда работает безотказно. Впрочем, палочки не были для неё какой-то дикостью, просто она привыкла, что у них более узко направленное предназначение, а не обширное: в России палочками пользуются лишь маги определенных профессий, для которых нужна тонкая и кропотливая работа с магической энергией, например, артефакторы, ювелиры или зачаровальщики. Более распространены были перстни и браслеты, а также посохи, но ими в основном пользовались боевые маги. Конечно, территория Магической Империи была несоизмерима с любым другим государством, и именно поэтому здесь можно было наткнуться на самые различные виды магии и инструменты для её проведения. Ярослава, являясь, прежде всего, ведьмой Нави, имела предрасположенность к исполнению направлений в народе зовущихся Ритуалистика и Некромантия, хотя, несомненно, это была бы самая однобокая характеристика ее умений, но, как показала практика, людям в принципе не интересно (и не всегда нужно) знать такие тонкости, поэтому юная княжна ограничивалась такими словами. Привыкшая колдовать жестами и словами, она надеялась, что не будет испытывать больших трудностей на занятиях в новом учебном заведении. Забавным был факт того, что Ольга была готова закрыть глаза на нежелание покупать волшебную палочку, а вот на отказ в покупке новых одежд — нет. О, сколько же недовольных и холодных взглядов её матери получили швеи в ателье! Впрочем, все они пришли к компромиссу, а maman, выплеснув накопившееся неудовлетворение на первых попавшихся людей, легко улыбалась себе под нос ещё на протяжении нескольких часов. Яра в тот момент предпочла закрыться у себя в спальне с целью выучить новое защитное заклинание от тварей Нави, чем сталкиваться с матерью в таком настроении, ибо она всегда была непредсказуемой, а княжне для полного счастья не хватало учавствовать в сомнительных подборках ей жениха. Сейчас же Ярослава стояла на платформе и взглядом пыталась найти хоть кого-то похожего на Антонина Долохова. Вообще, с молодым княжичем Горчакова не то, чтобы очень хорошо и много общалась, но была с ним знакома и с чистой совестью могла сказать, что он не был ужасным человеком, по крайней мере, он таковым не казался, а её интуиция никогда не ошибалась. В нём был огромный потенциал, который можно использовать как для прекрасных, так и для чудовищных творений, но Ярослава чувствовала, что он не пойдёт на злодеяние просто так — только при угрозе жизни и здоровью его родных и близких. В этом она его понимала и уважала. Она часто видела Долоховых на многочисленных балах и приёмах, иногда танцевала с Антонином или его отцом, мельком общалась с княгиней Долоховой и даже один раз играла на пару с Антонином на рояле, когда им было по двенадцать лет. Ярослава тогда сильно засмущалась и весь вечер провела в саду, прячась от Долохова и надеясь, что он её сразу же позабыл. Забавные времена были, ощущение, правда, что совсем давнишние. Как жаль, что война разделила их жизни на «до» и «после». Наконец, недалёко от площадки для аппараций и каминов для перемещения, через которые она сама прибыла, княжна заметила женщину и молодого юношу. Татьяна Долохова была очень красива (хотя с матушкой она бы никогда не сравнилась): бледная, высокая, с легкой полуироничной улыбкой и едва заметным прищуром ярко-зелёных очей, красота которых затмевала пробирающиеся около них и меж бровей маленькие морщинки, темно-каштановые волосы с едва заметной сединой, заплетенные в высокую прическу и блестевшие на солнце. Одета была княгиня в зеленое платье до пола, длинные рукава которого были расшиты золотыми нитями, а на плечи была накинута меховая накидка. Она шла неторопливо, будто не замечая всей суеты, и осматривала платформу. Рядом с ней стоял её сын, Антонин, которого княжна в последний раз видела мельком около года назад в одном из магических театров Москвы. Княжич слегка изменился за это время: ещё более вытянулся в росте, возмужал, темные, цвета жжёного каштана волосы вихрами клубились у лба, карие глаза цепко высматривали пути возможного выхода, а губы были немного сжаты в тонкую полоску. Он слегка прикрывал мать, словно был готов в любой момент броситься её защищать, хотя со стороны этого не заметить, если особо не присматриваться. Татьяна встретилась взглядом с юной княжной и в её глазах промелькнуло узнавание. Переглянувшись с сыном, она направилась в сторону, где их уже дожидалась Горчакова. Приблизившись, Антонин слегка прикоснулся губами к тонким пальцам княжны, лукаво поблескивая глазами, а княгиня Долохова лишь кивнула в честь приветствия и сказала: — День добрый, сударыня Горчакова! Рада Вас приветствовать в это замечательное утро, хотя честно говоря, хотелось бы делать это на Родине. — Княгиня мягко улыбалась, но в глазах можно было заметить легкое то ли недовольство, то ли раздражение. Что сказать, многие русские маги не любили нынешнюю Великобританию и с радостью бы вернулись домой, но, увы, в ближайшее время это было крайне затруднительно выполнить. Ярослава слегка поклонилась ей, как старшей, и с грустной улыбкой ответила: — Добрый, Ваша Светлость. Да, совершенно согласна. Как Ваше здравие? Душа болит и просится обратно, пока ум твердит, что рано. — Княгиня на это лишь печально покачала головой и обратила свой взор на Антонина, который и словом не обмолвился за последние несколько минут, лишь рассматривал княжну с ног до головы. — Антон, дорогой, постарайся писать почаще! Если что серьёзное случится, тебя обязательно оповестят. — Она на мгновение обняла его и погладила по плечу, прежде чем выпрямиться и сказать уже Ярославе: — Надеюсь, сударыня, что Антонин не натворит глупостей под вашим присмотром. Да прибудет с Вами Лада. — Не волнуйтесь, maman, Вы же знаете меня! Все будет хорошо. — сказал юноша, озорно улыбаясь и весело блестя глазами, пока Татьяна немного нахмурилась, будто говоря «вот именно, что знаю». Антонин на это лишь улыбнулся ещё шире. — Я присмотрю за ним, Ваша Светлость. Можете спать спокойно. — немного дразняще произнесла Ярослава, давя смешок, что так и просился выскочить. Ей доставляло удовольствие смотреть за мальчишескими гримасами княжича, что старался убедить свою матушку в полной сознательности, и Горчакова позволила себе раствориться в этой мимолетной расслабленной атмосфере. Стоило губам Татьяны на секунду растянуться в лукавой ухмылке, она тут же испарилась, а сама княгиня Долохова направилась к площадке для аппарации, напоследок сказав Антонину что-то, что Ярослава никак не могла услышать, да и не имела такой привычки — подслушивать чужие разговоры. Стоило же матери уйти, с Антонина словно слетела маска беспечного шалопая — глаза стали серьезнее, хоть и не потеряли свою смешливую искру, лицо стало расслабленней, особенно, стоив ему увидеть, как мать испарилась в воздухе, а шаловливая ухмылка на губах уступила место обычной, еле заметной полуулыбке. Ярослава подумала, что этот образ ему идёт больше, но вслух ничего не сказала. Антонин же, взглянув на девушку, без слов взял её чемодан и предложил свой локоть, за который Яра аккуратно схватилась. — Ну, что, дражайшая, готовы ли Вы показать им всем настоящих славянских магов? — обратился к ней Антонин, предвкушающе улыбаясь, и Ярослава не могла не улыбнуться в ответ, столь заразительной была его улыбка. Наклонив голову в бок, словно птичка, она, проигнорировав нарастающую головную боль, ответила: — Всегда мечтала утереть британцам их длинные носы. С таким предложением я готова Вам позволить называть меня на «ты» и по имени. Антонин на это лишь мимолётно засмеялся и ответил любезностью на любезность. Впрочем, она не предала этому значения, ибо внезапно подкатившая к горлу тошнота заставила её схватить локоть Долохова буквально до судорог, заставив того непонимающе и немного обеспокоено взглянуть в её сторону. Ноги дрожали, виски пульсировали, словно по ним били раскалённой кувалдой, а в глазах то и дело вспыхивали чёрные пятна. — Все в порядке? Ярослава… — спросил Антонин. Голос его доносился словно сквозь толщу воды, и при всем своём желании Ярослава не смогла сразу же ответить. И все из-за какого-то паршивого мальчишки с изумрудно-серебряным галстуком, что стоял неподалёку с кучкой юношей, на которых княжна не обратила ни малейшего внимания. Оно было сосредоточено на нём. От юноши чувствовался могильный холод, но он был неправильным. Пугающим. Болезненным. Враждебным. Такой холод не должен был исходить от человека. Никогда ещё за свою недолгую жизнь она не чувствовала такого отвращения и страха как на данный момент. Этому не место в мире живых. Горчакова всегда остро чувствовала приближение Морены, ибо была с ней тесно связана, так что даже на таком расстоянии она смогла почувствовать неполноценность и разорванность души, хотя и не до конца понимала, с чем это могло быть связано. Мысленно, она пообещала себя спросить об этом у своей Наставницы, что, однако, не пожелала отправиться с ней в другую страну, говоря, что этот этап она должна пройти сама. Что ж, похоже Ярослава поняла, что имела ввиду Веда Баженовна. Натянув слабую улыбку и скрывая своё отвращение, Горчакова произнесла: — Право слово, внезапно закружилась голова, кажется, я слишком уж взволнована и раздосадована, ведь покидать Колдовстворец мне совершенно не хотелось. Ярослава всегда говорила мягко и спокойно, лишь изредка давая особо ярким эмоциям просочиться в речь, но легкую дрожь скрывать не стала. Антонин выглядел так, словно ей не поверил, но решил не лезть в душу с расспросами и, едва кивнув, сказал: — Понимаю. Тогда, думаю, стоит заняться вопросом о поиске подходящего для нас купе и постараться как можно скорее свыкнуться с мыслью о неизбежной учебе в этом Хогвартсе. — последние его слова прозвучали насмешливо и с налётом скептицизма. Ярослава согласно кивнула, продолжая диалог о насущных мелочах. По мере разговора, молодые люди уже успели разыскать и занять свободное купе, где расположившись на сидениях друг против друга, не прекращая переговаривались. Только в этот момент Яра смогла спокойно выдохнуть, лишь незаметно подрагивающие кончики пальцев напоминали об этом крайне неприятном происшествии. Княжна дала себе обещание — по мере своих возможностей держаться подальше от того юноши и рассказать Наставнице об этом инциденте. И, возможно, она расскажет об этом Антонину, когда сама разузнаёт больше. Если в этом будет необходимость, конечно.