«Я встретил вас — и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло…
Как поздней осени порою
Бывают дни, бывает час,
Когда повеет вдруг весною
И что-то встрепенется в нас, —
Так, весь обвеян дуновеньем
Тех лет душевной полноты,
С давно забытым упоеньем
Смотрю на милые черты…
Как после вековой разлуки,
Гляжу на вас, как бы во сне, —
И вот — слышнее стали звуки,
Не умолкавшие во мне…
Тут не одно воспоминанье,
Тут жизнь заговорила вновь, —
И то же в вас очарованье,
И та ж в душе моей любовь!..»
Фёдор Тютчев
***
Разговаривая с Антонином, Ярослава поймала себя на мысли о том, что тоска по родине и Колдовстворцу притупляется. Меланхоличные мысли сменились оживленными рассказами из школьной жизни Долохова и его попытками шутливо украсть творожные сочники, что в последний момент ей положила Аглая. Молодой княжич оказался забавным и интересным собеседником, который, сам того не подозревая, делал дальнейшую перспективу обучения в Хогвартсе не такой тоскливой, как думала Яра. Она надеялась, что так и будет продолжаться, так как ей, ну уж очень, не хотелось бы, чтобы всё её общение с ним сводилось к ссорам или же тотальному игнорированию. Впрочем, не только один Антонин развлекал её различными сказами. Ярослава, к примеру, поделилась презабавнейшей историей о том, как она однажды вызвала дух Сергея Михайловича Соловьева, чтобы тот помог ей с материалом для написания сочинения для урока маггловской истории, ибо княжна совершенно не успевала выполнить это задание. Удивительно, но ведь получилось! Горчакова получила за сочинение высший балл из класса, знающие взгляды друзей и головную боль до конца дня, так как вызов духов, особенно давно умерших и даже для того, чтобы сделать школьное задание, — не заклинание, которое можно сотворить на раз-два. — Ну ты даёшь! Зато я теперь знаю к кому мне обращаться за помощью с сочинениями по истории. Скажу на милость, она у меня всегда хромала. — лукаво сказал Антонин, незлобно посмеиваясь над слегка смущенной улыбкой Яры. Смеялся княжич хрипло и немного надрывно, однако так заливисто, что нельзя было не улыбнуться или рассмеяться вслед за ним. Таких, смеющихся и расслабленно болтающих на незнакомом им языке, и увидели двое юношей и девушка примерно одного с ними возраста, открывшие дверь в обитель новеньких. Все трое носили галстуки и одежду в изумрудно–серебряных цветах. У девушки были волнистые каштановые волосы, отливающие то ли рыжеватым, то ли русым оттенком, некоторые пряди аккуратно заколоты красивыми серебряными заколками, аристократичное лицо с острыми скулами и алыми губами. Она держала спину ровно и находилась слегка позади двух парней. Оба были примерно одного роста, но один был платиновым блондином, а другой — угольным брюнетом. У блондина в руке находилась трость с набалдашником в виде змеи с изумрудами вместо глаз (Ярославе показалось это немного претенциозным, но, кто она, чтобы осуждать вкусы других людей? Хоть и очень хотелось…), а серые глаза смотрели на все отстранённо, но в них проскользнуло секундное недоумение, когда его взгляд наткнулся на Ярославу и Антонина. А вот у брюнета в глазах горел огонь, да и сам он был в разы оживленней своего товарища. Руки его подрагивали в нетерпении, а правая нога глухо выстукивала какой-то незнакомый мотив, создавая ощущение, что юноша вот-вот выхватит палочку и, играючи, станет палить множеством заклинаний. В нем не чувствовалось злости или враждебности, поэтому Ярослава мысленно заключила, что он просто-напросто был адреналиновым маньяком, чем напомнил ей Николая, одного из её немногих близких друзей. Все они, безусловно, были аристократами, и это сразу бросалось в глаза: дорогая одежда, взгляд в глазах, полный тихого превосходства, легкость, с которой они зашли в купе, даже не удосужившись постучать. Первым голос подал блондин, немного растягивая слова, впрочем, это не было раздражающим: — Вы, я так понимаю, новые студенты. Дурмстранг или Шармбатон? — А на кого похожи? — ответил Антонин, не скрывая подрагивающие в легкой ухмылке губы, оценивающе проходясь взглядом по новоприбывшим. Акцент у него был чуть резким, но довольно приятным, со своей изюминкой. Долохов слегка выделял рычащие звуки, что делало его речь больше похожей на шотландский говор, чем на мягкий стереотипный английский. Было слышно, что княжичу привычнее говорить на более «грубых» иностранных языках, например, таких как русский или румынский. Как ей рассказал Антонин, обучение в Дурмстранге ведётся на трёх языках (немецкий, русский и румынский), ибо большинство учеников являются гражданами стран, в которых, в основном, говорят на этих языках. На первый год обучения ученики пользуются артефактами-переводчиками, но в дальнейшем возникают трудности с переводом некоторых лекций, а также особо ценных и старинных книг, поэтому все предпочитают сразу выучить язык с помощью Зелья Памяти и практиковаться с одноклассниками. — Дурмстранг. — мгновенно отвечает блондин, стреляя глазами на кожаные сапоги Антонина, а затем перевёл взгляд на Ярославу, заинтересованно разглядывая, так сказать, особенности её внешности, но в рамках приличия. — А вот вы, славная дама, вызываете у меня особое затруднение. Горчакова слегка улыбается, наклоняя голову вбок и рассматривая спутников платинового юноши, который, похоже, был выше по статусу в их компании, раз бразды правления в этом разговоре были отданы ему, и отвечает с неким лукавством: — Негоже приличным магам, не представившись, врываться в купе. — Собственный голос на другом языке звучал чужеродно. Несмотря на то, что Горчакова знала огромное количество иностранных языков, в речи все равно присутствовал легкий славянский акцент, который указывал, что английский не является родным для неё. — О, благороднейшая леди, прошу прощения! Ваша красота ослепила меня настолько, что я потерял голову и разум. — Юноша в притворно-смешливом поражении склоняет голову, блестя глазами. Где-то сзади него насмешливо фыркает девушка, закатывая глаза в потолок. — Мое имя Абраксас Малфой, а моих спутников зовут Реджинальд Лестрейндж и Друэлла Розье. Последняя фамилия вызвала какой-то отклик в голове, но Горчакова не успела ухватить эту мысль за хвост. Краем глаза видя, как нахмурился, но ничего не сказал Антонин, она поняла, что ей не показалось, будто эта фамилия уже мелькала в их кругах. Решив отложить размышления на более спокойное и уединённое время, княжна кивнула в качестве приветствия. — Ярослава Горчакова, а мой друг здесь — Антонин Долохов. — ответила она, замечая, что в глазах княжича уже собирается скука, но, предпочитая не прослыть невеждой в первые же дни, продолжила, рукой показывая на свободные сидения: — Прошу, присаживайтесь. Засим, последовали тысяча и один вопрос о том, откуда они, какая обстановка на их родине и так далее, и так далее. Ближе к середине разговора даже Антонин слегка растаял от вежливого внимания, настоящего интереса и живой харизмы Редджинальда, который с горящими глазами успел договориться с ним о тренировочной дуэли и с завидной страстью принялся расспрашивать княжича о каких-то боевых заклинаниях, после чего Ярослава потеряла нить их обсуждения, так как особо в Боевой Магии не смыслила. Она обсуждала тонкости дипломатии, стараясь обходить тему политики в первый же день знакомства, успев похвастаться своим прадедом, Александром Горчаковым, знаменитым дипломатом, и получить порцию умеренного восхищения от Абраксаса, который, как оказалось, очень увлекался этой темой. Друэлла редко вставляла какие-то комментарии, предпочитая отмалчиваться и не привлекать к себе внимания, хотя от неё не исходило впечатление загнанной девушки или изгоя, поэтому Яра предположила, что та не в духе, и не лезла с расспросами. Ей нет дела до уныния первого встречного человека, да и не занимались этим в высшем обществе. Все трое активно зазывали их на учебу в Слизерин, перечисляя множество преимуществ и, конечно же, опуская все недостатки. Княжна, несомненно, читала о факультетах в Хогвартсе прежде чем ступить на платформу, однако решила отдаться на откуп шляпе, что сама распределяла учеников (подумать только!), хотя и не была против серебряно-изумрудных одежд — эти цвета ей дико шли, чего скрывать. Ей вообще, по сути, было безразлично, где провести последующие два года, главное, чтобы Антонин был неподалёку, а не то она свихнётся от скуки. Поезд остановился. Антонин подал ей руку, помогая спуститься на перрон, пока Абраксас говорил. — Первокурсники обычно плывут на лодках к замку, но со второго курса все ездят на каретах. По правде говоря, эти кареты запряжены фестралами, но видят их лишь те, кто в полной мере осознали смерть, поэтому многие здесь этого не знают и сочиняют байки про невидимых лошадей или карет, что передвигаются без посторонней помощи. —Антонин и Ярослава единогласно решили не напрягаться, так что, переглянувшись и пожав плечами, последовали за Реджинальдом, который решил подхватить за локоток Друэллу и занять свободную карету. Тогда Горчакова и увидела их. Ярослава вдруг поняла, что у неё дух захватывает от красоты и мощи этих созданий. Лошади, больше похожие на скелет, обтянутый гладкой чёрной кожей, с мордой, напоминающей драконью, с белыми светящимися глазами без зрачков. Мощные и кожистые крылья, словно принадлежащие летучей мыши, и длинная чёрная грива. На еле гнущихся ногах она подошла к одному из них и, глядя в безжизненные глаза, слегка поклонилась, выражая своё уважение и восхищение, и приподняла правую руку, безголосо спрашивая разрешение. Вороной конь склонил свою голову, пронзительно смотря княжне в глаза, точно пытаясь заглянуть в глубины души и найти что-то, понятное только ему. Ярослава прикоснулась и провела тонкими пальцами по острому клюву. Руки её подрагивали, а сама она будто потерялась во времени. От них исходила такая знакомая энергетика, что Яра пообещала разузнать, где именно они пасутся, и наведаться в гости. — Видишь, значит? — говорит ей Реджинальд на удивление серьезно, на мгновение теряя образ слегка сумасшедшего искателя адреналина. Горчаковая кивает, не поворачивая головы, и продолжает гладить коня. Юноша хмыкнул. — Собралась компания, ничего не скажешь. Мы тут все их видим. Ярослава посмотрела на него, печально улыбаясь уголком губ, но ничего не говорит в ответ. Ей кажется, соболезнования или расспросы здесь лишние, именно поэтому она переводит тему на обустройство замка, который виден невооружённым взглядом, залезая в карету. Она чувствует немую признательность Лестрейнджа и понимает, что сделала правильно. Рядом садится заметно притихший Антонин, слегка поджав губы. Яра, раздумывая лишь мгновение, на секунду сжимает горячую руку Долохова, простым жестом говоря: я здесь, я понимаю. Он не улыбается и даже не смотрит в её сторону, но Горчакова знает, что сделала это не зря. Чужая рука сжимает её в ответ.