3054

Тяжёлую поступь главных санитаров, — увы, Вова не знал как именно называются их должности и называл их про себя либо врачами, либо «психушечниками», — парень научился различать уже на вторую неделю своего пребывания в этом жутком месте. У самого-самого главного, того, которого Вова видел всего раз или два, когда очередного сопротивляющегося бедолагу тащили на выход, походка была медленная и размеренная, словно тот делал всего один шаг в пару секунд, а оставшееся время просто выбирал куда бы поставить ботинок. У его помощника, видимо, заведующего третьим этажом, была странная привычка перескакивать через несколько плиток, несясь сломя голову на противоположную часть коридора. Это заметно раздражало главного, потому что почти через каждые пару минут их пребывания на этаже, раздавались басистые: «Я оторву тебе ноги, если ты сейчас же не прекратишь бежать, сукин сын!» — и шаги затихали. Помимо главного, который, кажется, всё своё время проводил то ли на первом этаже, то ли в подвале, и заведующего третьим этажом, что периодически проскальзывал мимо двери, не замечая никого и ничего вокруг, были ещё пару санитаров. Первый — мужчина, лет сорока, что приходил забирать Вову на процедуры в понедельник и пятницу, был довольно спокойным и неконфликтным. Его тёмные волосы с частой проседью неизменно были стянуты в прочный хвост на затылке, а на переносице были нацеплены узкие очки. Увидев его впервые, Вова очень долго не мог понять, кого же ему напоминает этот парень, а через несколько дней, случайно увидев как санитар кого-то отчитывает, подростка как будто окатило холодной водой: мужчина напоминал ему Позова с прической Матвиенко. Это было жутко странно, ведь в санитаре смешались какие-то общие черты характера обоих импровизаторов, но в определённые моменты проскакивало нечто такое, отчего Вове хотелось растерянно поднимать брови и с удивлением думать: «Нет ли у них взрослого сына?». Второй санитар — который приходил к парню по средам — мрачный парнишка с пугающими всплесками энергии и очень звонкой речью, немного настораживал Вову. Иногда тот останавливался за дверью и просто смотрел на Вову пустым взглядом через окошечко пару минут. Подростку хотелось забиться в угол и заползти под одеяло, лишь бы не видеть этих пугающих серых глаз странного парня. Частенько он шептал что-то одними губами, затем скалился сам себе и довольно уходил, считая свою «миссию по запугиванию» успешно выполненной. И у него ведь и правда неплохо получалось. По вторникам и четвергам Вове делали уколы медсёстры, чьих лиц он никогда не мог запомнить: то ли все были одинаковые, то ли слишком разные, отчего подросток терялся. В понедельник и пятницу проходили стандартные процедуры: парень час разговаривал с психологом, затем, уже после завтрака, разговаривал с психиатром. Затем следовала небольшая физиотерапия. Наконец, любимая Вовина часть — отдых в малюсеньком дворике посередине лечебницы. В среду к Вове приходил всего лишь один санитар — второй, тот самый жуткий и немного дёрганный. Он приносил отчёты о самочувствии парня, расспрашивая чего бы Вова хотел в сложившийся ситуации. Единственным спасением был Густав. После происшествия с одеялом, санитар успел извиниться и даже стащил для Вовы кусочек молочного шоколада с кухни, за что парень был ему крайне благодарен. Не знаю правда, откуда он его достал, но Вова заметно приободрился. К слову, у Густава была лёгкая быстрая поступь, заслышав которую подросток начинал улыбаться. Санитар мог появиться когда угодно и совсем непредсказуемо, отчего ожидание становилось не томительно-тягучим, а лёгким, словно ты ждёшь чего-то, что настанет скоро-скоро. Густав постоянно приносил что-нибудь интересное, когда появлялся рядом. Как выяснилось, санитару не хватало такого общения, поэтому-то он начал появляться почти каждый день, за что Вова, честно говоря, был ему безумно благодарен. В собственной «камере» можно было скончаться от скуки. С момента последнего разговора с Лёшей прошло около недели, и, хоть восемьдесят девятая группа говорила что-то о передачи нового аккумулятора или заряженного повербанка, ничего нового не происходило. Надо заметить, с каждым днём Вова всё реже вспоминал о своём телефоне. И, наверное, не потому, что тот был разряжен, а скорее из-за того, что в какие-то моменты он забывал, что тот существует в принципе. Это немного пугало, потому что в очередное утро подростку понадобилось почти полминуты, чтобы вспомнить, откуда он: родственники, знакомые, друзья —всё ускользало из его головы. Лица знакомых представляли собой одно размытое пятно, лишь с разными голосами, а родственники и вовсе почти стёрлись, став одной бесформенной кляксой. Но через минуту всё прекратилось. В сознании снова появились чёткие образы, имена, фамилии, смех, воспоминания, хотя парень ещё минут пятнадцать сидел на своей кровати, тупо перебирая в голове всё население планеты, с которым он знаком. Лучшим решением в данной ситуации было бы посмотреть на фотографии родных, да только под рукой их, увы, не было. Одним из «развлечений» парня лечебнице стало исследование этажей. Правда, ниже второго он всё-таки не спускался, так как Густав неоднократно предупреждал его об этом, говоря что с первого этажа он парня вытащить не сможет уж точно. Поэтому Вова довольствовался вторым и третьим этажами, разглядывая своих соседей. Третий этаж, как раз тот самый, куда Вову поместили с самого начала был довольно шумным и мрачным. Кое-где в коридорах не горел свет, а стены были куда более обшарпанными, нежели на втором и первом. Вообще, если представить лечебницу как одно большое существо, можно увидеть что внутри, на первом этаже и особенно во внутреннем дворике, поддерживается строжайший порядок и чистота. Главные ворота были выкрашены в странную сероватую краску, но небольшой сад возле пестрил цветами, показывая насколько красочным бывает такое серое место. На первом этаже, в «сердце» существа по имени лечебница Крагстаф, собрались все самые главные врачи, директор данного заведения и несколько его помощников. Конечно, это было даже логично с какой-то стороны, ведь первый этаж им полностью соответствовал: нижний этаж был оформлен виде достаточно современной поликлиники, на каждом углу стоял горшок с цветами, а в небольшом главном зале царила спокойная идиллия. Человек, не осведомленный, где находится, сказал бы, что попал в весьма не дурное заведение. Второй этаж был не очень ярко освещён, в отличие от первого, горшков с цветами не было, и Вова, честно говоря, не мог понять, к какому же времени относится этот этаж. На стенах висели выцветшие плакаты улыбчивых девушек, и судя по одежде, можно было предположить, что в году тридцатом — сороковом это было достаточно модно. На втором этаже обитали преимущественно заведующие какими-то лекарствами и помощники главного. Третий этаж — мрак в чистом виде. На стенах неубранные брызги крови. В ковёр при выходе на лестницу навсегда въелись чёрные пятна, а двери в камеры — обычные железные двери, с небольшой решёточкой на уровне глаз, которые содрогались от каждого шага по серой плитке. На каждом этаже существовало несколько кабинетов, где проводились обследования. Отделение психолога, допустим, находилось на втором этаже, поэтому Вову и ещё нескольких парней отводили туда. Один раз, когда их небольшой отрядик совершал своё утомительное путешествие с одного этажа на другой, какой-то парень, — Вова как сейчас помнит: волосы человека были короткими, как щетина, а тёмные глаза хаотично бегали и никогда не стояли на месте, — рванул с места и сломя голову прыгнул в окно. Это было довольно жуткое зрелище, ведь ошмётки чужого мяса продолжали висеть на осколках ещё достаточно долго. Стекло просто разбилось не до конца и при падении многие части этого парня возможно было собрать по кусочкам. Кроме, пожалуй, головы, ведь именно ею парень окно и разбил. Что же сделали санитары? Ничего. Они молча переглянулись и спокойно повели группу вниз, на встречу с психологом. А после такого случая врач парню точно нужен был… Кстати, местный психолог совершенно не внушал Вове доверия. Ему казалось, что этот мрачный серый тип похож на робота-пылесоса, которого миллиардный раз гоняют по кругу, насыпая на пути разный мусор в виде больных, вынужденных скитаться в поисках себя и своего диагноза. От этого почему-то хотелось глупо улыбнуться.

***

Совершенно неожиданно, а именно в субботу ночью, к Вове завалился Густав. Он выглядел расстроенным и немного выпившим, но Вова не обратил на это внимания: мало ли кто пьёт по выходным. Когда Густав вновь полез целоваться, Вова решил быть осторожнее и сразу отстранился, не отвечая. В голове поселился небольшой страх, который подросток старался игнорировать, пускай и не получалось. — Густав, что ты… — Вова на секунду замялся, подавившись воздухом, — мы же это уже проходили… — парень покраснел, почувствовав на талии плотно сцепившиеся кольцом руки. — Я… Я хочу вспомнить, Вов… Ты так похож на него… — парень грустно посмотрел на подростка, немного прикусывая губу. Глаза у санитара были синие, бездонные, словно внутри них целое море спрятано. Спустя пару секунд тишины он шмыгнул носом, виновато отведя взгляд от зачарованного взгляда Вовы. Подросток бы не колеблясь ответил, но внутри появилось странное чувство тревоги, от которого по всему телу выступил прохладный пот, а в горле образовался ком. Густав был грустным и Вове хотелось пожалеть его, утешить, поцеловать, сделать всё, чтобы он улыбнулся. Секунды стремительно убегали, заставляя санитара опускать голову всё ниже. И Вова сдался. Густав был красивый, Густав был рядом, Густав просто был. Густав это не какой-то там Лёша, которого нет. Густав это прекрасные синие глаза и приятная широкая улыбка, тихий смех и порой строгий взгляд. Густав это забота, поэтому… Вова покраснел, осторожно потянувшись и легко целуя его в губы. Санитар пьяно улыбнулся. Уже в следующую секунду Густав грубо притянул Вову к себе, впиваясь в губы властным поцелуем. Подросток тихо замычал, хватаясь за плечи, так как ноги подкашивались от таблеток, но охотно отвечая. Санитар быстро стянул с парня рубашку, проходясь немного шершавыми пальцами по бледной, почти молочной коже и останавливаясь на сосках. Из груди Вовы вырвался рваный стон, однако Густав снова заткнул его поцелуем, показывая, что любое недовольство ситуацией он выслушивать не будет. Вова и не собирался возмущаться. Подросток покорно подчинился, стараясь отвечать напористому языку Густава, хотя, признаться, выходило плохо: Вова давно не практиковался. Санитар, не теряя времени, повалил подростка на кровать, нависая сверху. Вдохнуть у парня не получалось, поэтому он сильно покраснел, крепче сжимая широкие плечи — только после этого Густав ненадолго отстранился, давая покрасневшему парню отдышаться. Стало немного неспокойно. — С-слишком н-напорист… ах… — причиной несдержанного полустона парня стали влажные поцелуи и засосы в области шеи. Густав умудрялся поцеловать, прикусить, облизнуть именно там, где нужно, именно там, где хотелось почувствовать чужое дыхание и губы. Густав как будто не первый раз видел обнажённое тело парня, не в первый раз пытался доставить удовольствие. Вова тихо заскулил, ёрзая на кровати. Руки Густава продолжали исследовать торс, а губы, — о, эти прекрасные умелые губы, — полностью отвлеклись на шею и ключицы, что заставляло Вову нервно кусать внутреннюю сторону щеки и сладко постанывать после особенно сильных укусов. Кто же знал, что Вова такое любит? Густав отстранился, хищно смотря парню в глаза и вновь притягивая его для поцелуя. Вова потянулся было в ответ, но был резко перевёрнут на живот, под мягкий смешок. Вова обиженно уткнулся в тонкую подушку. Ему нравились поцелуи. — Малыш должен заслужить поцелуй. — Густав низко шептал парню на ухо, чуть прикусывая мочку клыком и параллельно зарываясь пальцами туда, куда Вова бы ни за что не позволил — под край больничных штанов. На секунду Вова действительно испугался: вдруг что то пойдёт не так? Вдруг Густав резко остановится, уйдёт, больше не вернётся? Вдруг ему не понравится? Что если парень разочаруется после этого…? Густав вздохнул, явно почувствовав волнение парня: — Просто расслабься, малыш, я обещаю быть осторожней. Лёгкие поцелуи в лопатку и правда немного успокоили, поэтому Вова выгнулся, полностью решаясь довериться судьбе — раз она хочет, чтобы его поимели, пускай будет так. Густав смазал пальцы прохладной смазкой, пахнущей чем-то шоколадным, — удивительно, что даже это он смог заполучить в таких условиях, — и медленно вставил пару фаланг пальца, ожидая хоть какой-то реакции от Вовы. Тот немного поморщился, но постарался расслабиться, толкаясь навстречу. Для санитара этот небольшой толчок словно развязал руки: его глаза загорелись огнём, а на лице заиграла зловещая улыбка. Вова почувствовал что что-то не так, только когда Густав, не подождав пока подросток привыкнет, ввёл второй палец, делая ножницы внутри. Вова замычал, утыкаясь в одеяло. Низ от чего-то начало сильно печь. «Не дай бог этот придурок взял смазку с дополнительным возбудителем…» Густав почти сразу закончил небольшую растяжку, хотя, очевидно, что этого было мало, и расстегнул штаны. Вова испуганно обернулся, слыша звук расстёгивающейся ширинки, но его прижали к подушке, надавив на шею сзади. «Неужели он уже хочет начать?! А как же все его слова про осторожность?!» Вова запаниковал, стараясь вырваться и ощущая рядом со входом вновь пальцы Густава с новой порцией смазки. Стало страшно, когда внутрь парня вместо пальцев вошла головка. Вова задрожал, тихо пища что-то и всё так же пытаясь двинуться так, чтобы та вышла. Густав хмыкнул, с силой вжимая парня в подушки, и, почти не давая вдохнуть, резко вошёл на половину, слыша снизу болезненный стон. Санитар странно улыбнулся, делая резкий толчок, отчего Вова вновь с болью застонал, тихонько всхлипнув. Кажется, Густав замечал, что причиняет парню боль, но именно это его и возбуждало, заставляя двигаться всё быстрее и быстрее. Вот, заветная точка — Густав сделал резкий толчок, попадая по простате. Вова громко застонал, выгибаясь и кончая, однако санитар упорно продолжал двигаться, заканчивая в парня лишь через десять минут, что, лично для Вовы, показалось мучительной бесконечностью. Вскоре после этого Густав собрался и ушёл, мямля что-то про Франческу. Вова сжался в комочек, укрываясь одеялом, тем самым, что подарил ему Густав, и тихонько заплакал, еле слышно бурча колыбельную из детства, которая действительно его успокаивала. «Бежать… Нужно срочно бежать, несмотря на то, сколько я тут не разведал…»

***

« — Золото, я обязательно заберу тебя отсюда… — чужие тёплые руки осторожно гладили плачущего парня по спине, волосам и загривку, стараясь успокоить поток слёз. — Л-лёш, я не знаю что мне делать, я хочу выбраться, я… я хочу к тебе, Лёш… я хочу домой… — подросток шмыгнул носом, утыкаясь в тёплое плечо парня и тихонько дрожа. Лёша сидел рядом, на больничной койке парня, кутая его в одеяло и обнимая. Вова отчаянно старался побороть слёзы. — Слушай меня внимательно, котёнок… Тебе нужно будет найти отмычку и незаметно пробраться наружу через окно на втором этаже в пятьдесят восьмом кабинете, — Лёша говорил быстро и взволнованно, смотря в глаза испуганному таким решительным настроем Вове. — Дальше ты тихо бежишь в лес и перелезаешь через ограду. Территория больницы, помнишь… — Полтора километра… — прошептал подросток, доверчиво смотря парню в глаза. — Верно, малыш… За оградой тебя будут ждать группа ОСР и я… — Лёша поцеловал Вову в лоб, грустнея. — У тебя температура малыш, постарайся немного поправиться, а после этого бежать, хорошо, солнце? Вова опустил голову, всхлипывая. — Я… не хотел… чтобы так всё вышло, ты же знаешь? Я хотел помочь. Меня никогда не посылают на серьёзные объекты, говорят не дорос ещё… А я же всем сердцем им помочь хочу, понимаешь?! — Вова снова задрожал, крепко обнимая Лёшу, — я ничтожество… Лёша сильно погрустнел, гладя подростка по щеке. — Пока хотя бы для одного человека ты являешься целой вселенной, ты не можешь быть ничтожеством. — Лёша коротко поцеловал Вову в губы, выдыхая. — А для меня ты целая вселенная… Вова густо покраснел, смотря парню в глаза. — Я… я люблю тебя, Лёш… — подросток зажмурился, сжимаясь, словно стараясь закрыться от чего-то, хоть и понимал, что этот Лёша — Лёша из сна, — не причинит ему боль. Наверное, именно из-за этого Вове и нравился Лёша в реальности… «Ну не могут они различаться настолько сильно, верно? Лёша из сна и Лёша в реальности — это всё ещё один и тот же человек…» — Я тоже тебя люблю, малыш… — чужие руки осторожно обняли парня снова, старший коротко поцеловал горячий лоб, грустно улыбаясь. — Тебе необходимо поспать, а я пока заменю батарейки в твоём телефоне, хорошо? Вова поджал губу. Он уже давно понял что этот Лёша — Лёша, воплощающий все его мечты, — всего лишь иллюзия, сон, фантазия, но эти прекрасные руки были такими тёплыми и успокаивающими, что Вова невольно расслабился, кивая. Он бы всё сейчас отдал, чтобы почувствовать эти руки по-настоящему. — Спасибо тебе, Лёш… Я знаю, что ты приходишь только во сне и я не смогу увидеть тебя постоянно, но… ты мне очень помогаешь своей поддержкой… Я очень благодарен тебе. Лёша грустно улыбнулся: — Мне казалось ты сказал что любишь меня, разве нет? Вова замялся, краснея. — Да, люблю. Я люблю тебя и во сне и наяву, хоть и понимаю что мои мечты не могут стать реальностью. К сожалению, я не смогу проспать всю жизнь, а быть рядом с человеком, который меня не любит в ответ, это… медленное и очень болезненное самоубийство… — Вова погрустнел, заползая под одеяло. Лёша быстро поменял батарейки, вздыхая. — Мне кажется я бы в реальности просто испугался этих чувств… Попробуешь дать мне ещё один шанс? — парень грустно улыбнулся, садясь на коленки перед кроватью и укрывая парня одеялом по самый носик, попутно чмокая парня в губы. — К-конечно… — Вова доверчиво улыбнулся, разглядывая улыбчивое лицо Лёши. — Как проснёшься, тебе следует позвонить мне, хорошо? Вова погрустнел, понимая что это невозможно, но кивнул. — Я… я очень скучаю по тебе… По реальному тебе… Пускай ты ворчишь, не принимаешь моих чувств, но у тебя нежный взгляд и я… я замечаю как ты смотришь на меня с самого первого дня… С грустью и любовью, — Вова всхлипнул, притягивая Лёшу к себе и обнимая. — Я не хочу быть обузой, ты можешь меня не любить, но просто смотри на меня так же как и раньше… П-пожалуйста… Лёша обнял парня, поглаживая по спине и утыкаясь в шею. Вова тихонько подрагивал, шмыгая носом. — Тебе следует поспать, котёнок. Утром тебе станет гораздо лучше. Я посижу с тобой пока ты не уснёшь, но тебе правда нужно поспать… — Лёша осторожно наклонился к чужому уху, шепча, — усни с мыслью, что я люблю тебя больше жизни, и ты — моя маленькая вселенная. Вова густо покраснел, кивая. Лёшин тихий голос продолжил шептать что-то Вове на ухо, пока подросток не засопел, крепко обнимая чужую руку».

***

Проснулся Вова, обнимая сам себя. По комнате гулял холодный ветер и Вова задрожал, накрываясь одеялом. В такие, особенно холодные утра, Вова отчётливо понимал, что половина жителей третьего этажа умирала от пневмонии, за исключением нескольких счастливцев, коих успешно перевели на нижние этажи. Густав говорил, что попасть на второй этаж сложно, но можно. «Густав…» Вова завернулся в одеяло сильнее, начиная дрожать. Нет, безусловно он сильный взрослый мальчик. Он и с изнасилованием справится, и с болью, и с температурой. И со всем сразу. Вова выдержит всё что угодно. Вова обязательно выдержит, ведь дома или во сне его будет ждать тот самый ласковый взгляд серых глаз. Вова перевернулся на бок, морщась от неприятных ощущений в области таза. Кое-как выудив телефон, он вздохнул, зажимая кнопку включения. Иногда, когда телефон полностью разряжен, его всё-таки получается включить и на нём даже появляются несколько процентов, чего, в прочем, не хватает даже на минуту телефонного разговора. Какого же было удивление Вовы, когда он увидел стопроцентный заряд на телефоне. Пальцы тут же потянулись к иконке контактов, а дыхание замерло, как только послышались гудки. — Вова! слава богу… Тебя так долго не было слышно, всё хорошо? Ты как? — от родного голоса по телу разлилась приятная толпа мурашек. Вова тут же забыл и про боль в пояснице, и про холод, и про голову, что нещадно болела уже пару минут, и даже про пересохшее горло. — Я… Всё хорошо, я жив… — Вова грустно улыбнулся, заползая под одеяло с головой и говоря чуть тише, — Как вы там без меня? — Мы все жутко переживаем за тебя… Гвин себе места не находит, говорит что это его вина, Гаечка ходит грустная, Дрейк весь день молчит, хотя обычно его не заткнуть… Я… Мы… Мы скучаем, Вов… — Лёша судорожно вдохнул. — Как у тебя дела? Вова мягко улыбнулся, слушая голос парня. — У меня всё хорошо, но я понял что нужно срочно бежать отсюда. Лёша судорожно вдохнул. — Да-да, срочно. Нужно срочно бежать оттуда. Мы уже отправили группу, они дежурят по периметру, так что нужно срочно забирать тебя… К сожалению, забрать тебя мы сможем только на границе, потому что входить в зону даже целой группе сразу запрещено… Надеюсь, ты понимаешь… Я пытался их убедить взять лечебницу штурмом, но все участники группы психически здоровы, так что для них это просто полуразрушенное здание… — послышался протяжный вдох. — Я… я понимаю… — Тебе нужно будет сбежать самому… Извини… — Лёша мгновенно затих, и Вова представил, как тот опустил голову, грустнея. — Да… Я знаю, я уже понял это. — почему-то собственный голос начал дрожать. — Я найду отмычку, п-проберусь в пятьдесят восьмой кабинет и спущусь через окно. Кажется т-там была труба, по которой я смогу спуститься. Потом побегу в лес и затем к ограде… — Молодец, Вов, хороший план, — послышался голос Дрейка, — надеюсь ты справишься… — Когда ты планировал это сделать? — на этот раз явно волнующийся Гвин. — Я ещё не знаю… В ближайшее время, наверно… В коридоре послышались шаги, поэтому Вова замолк, прислушиваясь. Когда стало ясно что шаги направляются именно к нему, Вова тихо прошептал что перезвонит и скинул, выключая телефон и быстро пряча его в матрас. Через несколько секунд в камеру парня заглянул незнакомый санитар. Вова никогда не видел его раньше, но черты его лица были смутно знакомы. Тёмные короткие кудрявые волосы немного прикрывали такие же тёмные глаза. На лице была небольшая щетина, нос был прямой, но с небольшой горбинкой. Вова высунул голову из-под одеяла, отчаянно цепляясь за его край руками: боялся что отнимут. Парень слабо улыбнулся, садясь на стул напротив и откашливаясь. Кажется, он тоже волновался. — Когда ты попал сюда, Вов… Я долго не мог поверить, что это ты. Вова удивлённо распахнул глаза, пытаясь поверить в происходящее. В этом взрослом мужчине, сидящим напротив, подросток с небольшим ужасом начал узнавать того, с кем он только начинал свой путь в Комплексе. Парень, который погиб год назад от его собственных рук, сидит напротив, смущённо улыбаясь, так ещё и на вид ему лет тридцать шесть. — С-серёжа?!