Когда цветут ирисы

      — Изуна! Почему остановился? — Кагура заметила, что ее возлюбленный в какой-то момент перестал следовать за ней, пока сама она быстро направлялась к водопаду, у которого их обоих ожидала встреча с Хьюга. Девушка знала, что если бы парень захотел остановить ее и вернуть домой — он бы уже давно это сделал.       Так или иначе, ей пришлось вернуться туда, где он приземлился, и спрыгнуть с еловой ветви аккурат возле него, дабы тотчас начать осыпать его вопросами.       — Ты что-то почувствовал, Изуна? — снова интересовалась она, заглядывая ему в лицо, пока он рассматривал нечто впереди себя. Но молодой человек лишь коротко мотнул головой, и выражение его лица было таким же спокойным и сосредоточенным, однако взгляд стал слегка озадаченным.       — Ирис, — пояснил он.       — Что?       — Ирис цветет, — снова повторил он, не глядя отставив Кагуру за плечи чуть в сторону, и прошествовал к маленькому посеревшему холмику, на верхушке которого в самом деле расположился куст большого цветущего ириса глубокого темно-фиолетового оттенка.       — В самом деле, ирис. И что? — выглянув из-за его спины, пожала плечами девушка, пока Изуна молчаливо продолжал сверлить глазами растение.       — Сейчас осень, а ирисы цветут в мае месяце. Тебе не кажется это странным?       — М… может быть. Но это всего лишь несчастный цветок. Мне жалко своего времени, чтобы просто стоять и глазеть на него, и жалко своих мыслей думать о том, почему этот ирис здесь оказался, — вызывающе подбоченившись, дерзко молвила юная Учиха.       — Вот как, — с легкой улыбкой откликнулся Изуна, протянув ладонь, чтобы коснуться нежных сиреневых лепестков, борясь с желанием сорвать цветок. — Жаль, что нельзя забрать домой. Ирисы не способны дарить свою красоту в икебане и очень быстро вянут. Как считаешь, быть может в этом и есть их прелесть?       — Не знала, что ты питаешь такую странную страсть к цветам, — Кагуру раздражало все, чего она не понимала или то, что отвлекало внимание Изуны от ее персоны. — Так или иначе, скоро станет еще холоднее, и этот цветок в любом случае погибнет.       — Значит, мы, шиноби, очень на него похожи, — выпрямившись, изрек Изуна, на этот раз решив обратить все свое внимание на Кагуру. — Этот цветок и впрямь вскоре погибнет. И все равно мне не хочется срывать его, будто бы я надеюсь на то, что ему суждено спастись от гибели.       — Тогда создатель не позволил бы родиться ему в это скверное холодное время года.       — Выходит, создатель настолько жесток, что позволил ирису распуститься в ноябре? Тогда на что надеяться нам, людям? В отличие от ириса — мы не заслуживаем спасения нисколько.       — Я надеюсь на счастливую жизнь с любимым. И спасусь в его объятиях, — прижалась к его торсу девушка, дотянувшись губами до подбородка. — А ты, Изуна?       Она вынуждала его уступить своим доводам, пусть этого спасения было недостаточно для самого Изуны Учиха, человека, который убил столько людей, лишился матери, братьев и почти всех друзей. Но были еще отец, старший брат и Кагура. Да, стоило продолжать искать это спасение ради них. И он принял решение поддаться уговорам своей дорогой возлюбленной.       — Поцелуй меня, Изуна… — поймав его тяжелый изучающий взгляд на себе, шепотом молвила Кагура, вожделенно оглаживая его спину и бедра через шершавый балахон.       Юноша поддался на этот обжигающий призыв, и поцеловал намного охотнее, чем во время пребывания в отряде. Сейчас кроме несчастного обреченного на гибель ириса никто не смог бы стать свидетелем проявления их чувств друг к другу. И когда Изуна почувствовал терпкое возбуждение, просто без преамбул накрыл своим телом девушку, повалившись с ней на холодную землю, продолжая целовать, не то страстно, не то просто действуя инстинктивно, так, как они привыкли делать это друг с другом, ибо были парой уже лет пять, не меньше. Кагура все так же сильно его желала, каждый раз, едва ее тонкая ручка касалась тела возлюбленного, каждый раз, когда угольки ее хитрых глаз встречались с его серьезными уверенными ониксами. Ее стоны удовольствия негромким эхом разносились по лесной чаще, пальцы с силой въедались в ткань на лопатках своего капитана. А Изуна просто хотел верить, что, владея ей, проявляет такие же искренние чувства. Но ощущалось это так, будто бы он просто желает получить это пресловутое физическое удовлетворение, и не более. Внезапно перед глазами снова всплыли образы обгоревших изуродованных тел противников и вспоротые животы с зияющими внутренностями несчастных соклановцев, и зов тела безвозвратно улетучился.       — Извини, Кагура.       Изуна привстал, усевшись рядом, стараясь поправить на себе одежду, и виновато взглянул в лицо девушки, с которой подобная оказия случилась впервые в жизни. Изуна не смог получить удовольствие с ней? Как это возможно?       — Я просто устал. И мысль о том, что Хьюга могут успеть сбежать… — он поднялся, помогая встать и девушке, что обескураженно уставилась в его лицо, пока он нехотя оправдывался, и не понимала, что нашло на него. В отряде Изуна не хотел, чтобы она целовала его, а теперь — просто прервал их соитие, сославшись на усталость.       — Ты любишь меня? — схватила она его за рукав, дернув на себя снова, заставляя юношу развернуться и хмуро воззреть в разочарованное девичье лицо.       — Конечно люблю.       — Я тебя тоже, — соизволила отпустить его руку Кагура, и даже заставила себя улыбнуться. Но чутье запоздало подсказывало ей, что все эти странные разговоры, откровения, которыми досаждал Изуна в последнее время — неспроста. Теперь он даже не хочет ее, а Кагура делала очень большую ставку именно на их физическое влечение друг к другу.       Хотя следующая фраза ее возлюбленного слегка успокоила.       — Я знаю. Ты станешь моей женой, Кагура. Как только мой отец найдет супругу Мадаре — я смогу жениться сразу же после этого.       — Поскорее бы это случилось! — просияла девушка, и этого было достаточно, чтобы настроение ее снова стало одухотворенным. И она была уверена, что Изуна не станет врать ей.       — Теперь идем, — снова подался вперед юноша, ощутив огромное желание покончить со всем и вернуться домой.       Кагура кивнула, уже было направившись за капитаном, но, окатив враждебным взглядом дрожащий на ветру ирис, недовольно фыркнула, наступив ножкой на нежное соцветие, сломав стебель напополам, будто бы несчастный цветок был виноват в ее затруднениях.

***

      Драконий водопад был местом, обозначенным на карте, как граница, за которой обрывалась Страна Огня и начиналась Страна Рек. И это было единственной надеждой юной беглянки и ее раненого спутника на спасение. Настолько Аямэ знала, клану Учиха было запрещено заходить на территорию этой страны. Хотя такие жестокие шиноби вряд ли чтут законы или выполняют обещания, думалось ей. И все равно стоило попытаться. Шиноби, которого она, маленькая и худенькая, практически из последних сил тащила на себе, был иного мнения.       — Аямэ, брось меня здесь. Уходи.       Девушка не отвечала, продолжая упорно следовать вперед, решительно сдвинув изломанные брови, стараясь придумать хоть что-то.       — Я уже старик. Пожил свое. Аямэ…       — Нет, дядя. Мы выберемся вместе. Я никогда не оставлю тебя, — уверенно возразила девушка, откинув прилипшие от пота темно-русые локоны с лиловым оттенком со своего лица. Она сильно вымоталась. Но представить себе, что можно просто оставить здесь на верную смерть человека, что вырастил ее, научил всему, было просто немыслимо. К тому же она была уверена, что любой Хьюга на ее месте не бросил бы товарища в беде. — Дядя, выше нос. Скоро мы с тобой пересечем границу — Учиха туда ни за что не сунутся.       — Аямэ, моя несчастная добрая девочка! Твое сердце слишком жалостливое для куноичи. Так нельзя. Я учил тебя быть сильной.       — Я помню все, чему ты учил меня, дорогой дядя. И вовсе я не жалостливая. Разве что, к тебе одному, и только, — не в силах идти более, девушка усадила у высокого скалистого выступа своего раненого родственника, присев напротив, желая хоть немного передохнуть. Стараясь отдышаться, Аямэ продолжала говорить с ним. — Сильный человек — тот, что по-настоящему добр и милосерден. Но мое сердце полно ненависти, и только эта любовь заставляет меня оставаться достойным человеком. Нет, помнить о том, что я — человек. Как смогу я жить, зная, что не спасла тебя? — губы отказывались произнести то, что дядя может умереть, а воображение настойчиво рисовало подобные картины, заставляя губы юной Хьюга предательство дрожать от бессилия. — Единственного родного мне человека, что остался у меня!       Девушка была готова заплакать от беспомощности. Но держалась. В любую минуту она должна была помнить о достоинстве. Даже на пороге скорой смерти. Осознание этого уже давно засело в подкорке, пусть никто из Хьюга не рождался снобом, но в итоге каждый член клана, особенно выходец главной семьи, являлся образцом спесивости и заносчивости. Но это вовсе не делало клан Хьюга злодеями. Если подумать, кто из них, представителей мира шиноби, действительно являлся истинным злодеем? Взятые по-отдельности, каждый Учиха, Сенджу, Хьюга, Узумаки — были прекрасными достойными людьми, заслуживающими всякое уважение и одобрение. Но мы говорим не об утопии, а о грязном, жестоком и несправедливом мире — Сэнгоку Дзидай.       Думая о скорой смерти, высокомерный дядюшка Хьюга тоже едва ли мог взять себя в руки. Слегка погладив племянницу по щеке, приподняв ее лицо цвета слоновой кости на себя, обычно такое прелестное, сейчас же — изможденное и даже испуганное, пусть Аямэ изо всех сил старалась скрыть эти постыдные чувства, он понимал, как ей страшно. И любой шестнадцатилетней девочке было бы страшно на ее месте. Главное, чтобы жизнь ее не оборвалась на этом моменте, думалось старому Хьюга.       — Ты сможешь. У тебя останется старший брат, — напомнил ей мужчина, но девушка удрученно махнула рукой на это заявление. — Мы сделаем вот что, Аямэ, — с этими словами шиноби извлек из-за пазухи большой серебряный футляр с филигранной росписью двух четко очерченных астр на крышке и протянул его племяннице. — Возьми это и постарайся убежать. Беги как можно быстрее, не дай тому, ради чего погибло столько наших шиноби в этой треклятой битве с кланом Кагуя просто исчезнуть! Или еще хуже, попасть в руки Учиха. Я не знаю, почему они напали на наш отряд сегодня. Возможно, знали о том, чем мы завладели. Но если это так — ты должна будешь уничтожить футляр, если тебя схватят.       — Получается, в таком случае наши собратья умерли напрасно, — сокрушенно констатировала девушка, взяв в руки серебряную вещь, и с ненавистью на нее уставилась.       — Не напрасно. Ради обретения силы.       — Чтобы продолжать убивать, — перефразировала Аямэ, сбросив набежавшие слезы с лица. — Такова наша судьба, я понимаю. Не можешь стать сильнее — просто умри, и не мешай другим бороться за свое превосходство.       — Дело не в превосходстве. А в том, что мы родились в суровые времена, и по-другому нет возможности выжить. Твоим детям будет намного легче, вот увидишь, — дядюшка сжал ее дрожащий кулачок, стараясь показать, что и сам искренне верит в то, что говорит. Аямэ же едва ли сдержалась от горькой усмешки в его сторону. — Теперь послушай, — внезапно голос его стал твердым, он выпрямился, и вынудил вминать ему с особенной чуткостью. — Чтобы ни случилось, помни, кто ты такая, Аямэ. Ты — Хьюга, — выделил он грозно, и у девушки по спине заскользили ледяные мурашки. — В жизни может случится всякое, но ничто не должно опозорить эту фамилию, доблесть и могущество которой восходит к Ооцуцуки. Носить эту фамилию — означает нести большую ответственность. За это и умереть не жалко. Но жить — еще важнее.       Аямэ сжалась в комок, понимая, что это слова прощания. Как же хотелось расплакаться, броситься к своему милому старику на шею, сказать, что она не хочет оставаться одна, не хочет умирать за фамилию, да и жить не желает, зная, что кроме страданий ничего не ждет ее. Но разумела, что не может позволить себе такой слабости. Ни сейчас, ни в будущем.       — Я поняла, дядя, — склонив свою голову перед ним, смиренно молвила Аямэ, затем помогла ему подняться. Учиха были уже совсем близко. — Я не опозорю ни тебя, ни брата. Ни саму себя.       — Это то, что я хотел услышать.       Все, чего хотела Аямэ — просто оказаться где-нибудь далеко отсюда. Даже просто исчезнуть было бы более привлекательным будущим для нее. Предвидя все, что будет происходить здесь, на безжизненном плато у Драконьего водопада, она желала просто закрыть глаза и раствориться в холодном сонном тумане. Сколько надо еще убить, чтобы умереть самой? Не физически, так душой! Если бы можно было спрятать тепло своего сердца в цельнометаллическую непробиваемую оболочку, дабы быть спасенной — она бы давно сделала это. Быть сильной для того, чтобы выжить? Но что, если она не хочет жить? К сожалению, задаваться подобными вопросами было некогда. Двое враждебно настроенных Учиха уже появились на противоположной стороне равнины.       Какое-то время противники молчали, затем, с трудом стоящий на ногах старший Хьюга, решил спросить, зачем Учиха вырезали их отряд (в том, что это произошло — не приходилось сомневаться, иначе бы эти двое не появились), и для чего преследуют их.       — Староста портового города в Стране Чая нанял нас убить Хьюга, что мешают судоходству с другого берега, помогая Стране Рек, — милостиво пояснил Изуна, уличая минутку, дабы рассмотреть противников.       Старик и впрямь был ранен. Можно было начать с него. Если и его Бьякуган после смерти потемнеет под действием сдерживающей печати — то тогда можно будет заняться девчонкой. Но брать ее стоило живой, даже если она не пожелает поведать о способностях Бьякугана добровольно, и этот вариант был наиболее ожидаемым, ведь речь касалась члена клана Хьюга. Учиха не мог бы ответить сходу, чей клан был более самоуверенный и высокомерный. Кагуру же волновало лишь неуместное чувство зависти, едва она увидела перед собой девушку, чья внешность совершенно не уступала ее собственному очарованию. Возможно, противница была даже красивее, и ей захотелось убить эту Хьюга еще сильнее. Но, разумеется, сперва нужно было дождаться распоряжений Изуны.       — Аямэ, — шепнул тем временем раненый шиноби, предпринимая последнюю попытку спасти племянницу. — Я отвлеку их. А ты — беги.       — Нет.       «Истинная Хьюга», — пронеслось в голове у старика, и он с гордостью кивнул головой в ее сторону, активируя свой Бьякуган и с трудом принимая простейшую стойку мягкого кулака. Аямэ последовала его примеру, и тотчас оба заметили, как в их сторону стремглав побежала куноичи Учиха, самоотверженно размахивая своей нагинатой. Слишком громоздкое оружие для такой мелкой куноичи, подумалось юной Хьюга. По своему опыту она знала, что бояться стоит тех шиноби, чье оружие в первые мгновения поединка не вызывает должного страха, а способности — неизвестны. Именно поэтому клан Хьюга так остерегались — их сила была необъяснима.       — Кья! — сделала первый выпад Кагура, замахнувшись на старика, и когда Аяме развернулась на враждебную куноичи, чтобы сбить ее с ног своим первым разящим ударом «Проникающей ладони», прямо перед ней с молниеносной скоростью материализовался Изуна, с завидной легкостью блокировав сей удар.       — Твоим противником буду я, — с издевкой констатировал юноша, стараясь не показывать, что осколки ее техники чуть было не вывернули его предплечье из сустава.       Ее удар не выглядел разящим, но сила ошеломила Учиха. На что еще была способна носительница неизвестного ему доудзюцу, если самый первый ее удар уже немало удивил юношу? Разумеется, он и ранее сражался с Хьюга, и не один раз. Они казались не такими сильными противниками, как Сенджу, но сейчас Изуна подумал о том, что так было из-за того, что стычек между Хьюга и Учиха было на порядок меньше, будто бы оба этих клана целенаправленно избегали друг друга, не позволяли себе искать точек соприкосновения. И если эта мысль была правдива — ответом была похожая, и все же совершенно иная сила глаз противника. Гордость обоих кланов не могла позволить себе осознать, что чужое Доудзюцу может быть хоть чем-то сильнее и могущественнее. Поэтому вместо того, чтобы начать сравнивать, искать слабые стороны друг в друге — эта сила, имеющая общий корень и двойственность на поле брани, заставила враждебных шиноби игнорировать друг друга.       Но Изуна был не таким, как все. Он готов был принять тот факт, что Бьякуган сильнее Шарингана, если это в самом деле было правдой, чтобы использовать любую информацию, дабы понять для себя все его слабые и сильные стороны, и поведать об этом собратьям. Один удар девушки Хьюга сменялся другим, и не каждый выпад удавалось отразить. Изуна убеждался, что эта носительница Бьякугана идеальный подопытный кролик для его экспериментов.       Какое-то время они сражались так, как решил Изуна до этого: Кагура старалась прикончить старика, а молодой человек силился понять и объяснить техники, которыми пользовалась девчонка. Эта маленькая Хьюга сражалась голыми руками, и стиль ее чем-то напоминал Тайдзюцу, может он им и являлся, но те удары, что она воспроизводила уже дважды заставили его рухнуть на землю. И все-таки он не торопился применять гендзюцу или более смертоносные техники. Целью было не убить ее, а узнать как можно лучше, что из себя представляет Бьякуган. Поэтому он не торопился.       — Вакуумная ладонь восьми триграмм! — Аямэ снова заставила его впечататься в стену одним лишь невыразительным движением ладони, и Изуна, стерев капли крови у своего рта, старался не показывать своего восхищения этими отточенными выпадами с недюжей силой. А ведь она была уже сильно измождена до этого.       — Твой Кеккей Генкай, позволяет создавать обзор в триста шестьдесят градусов, я прав? — выложил одно из умозаключений Изуна, но девушка ему не ответила. Опираясь на знания о Шарингане, он мог предположить, что Хьюга так же способными видеть чакру, но даже не мог себе представить насколько сильно Доудзюцу Учиха уступает своими умениями владельцам Бьякугана в этом.       Изуна встал на ноги, и какое-то время просто разглядывал свою противницу, что замерла перед ним в боевой стойке. Ему казалось, что он старается рассмотреть ее глаза, заглянуть в мутные очертания ее свинцового зрачка, и не знал, что именно видит в этом взгляде. В основном, это была ненависть. И тоска. О чем она тоскует сейчас, невовремя одумалось ему. Наверняка о том, что она вскоре умрет. Но усталое выражение лица наталкивало на мысли о том, что возможно она, как и он, не боится смерти, а мечтает о ней? Видела ли эта девушка подобные эмоции в нем самом, столь же пристально впившись в него взглядом?        — Я пощажу тебя, если поделишься секретами своих глаз, Хьюга. И старик тоже останется в живых.       Девушка нахмурилась еще больше, не успев выразить свое презрение, слыша подобные ультиматумы, ибо дядя опередил его реплику.       — Не верь ему, Аямэ. Всего лишь грязный блеф, — сам мужчина уже с трудом стоял на своих ногах, неизбежно получив пару увесистых ударов от агрессивной и порывистой девчонки Учиха, что не давала ему шанса на спасение, и даже сейчас воспользовалась заминкой, дабы нанести очередной удар исподтишка. Оттого старик не услышал удивленного вопроса ее капитана, обращенного в сторону племянницы.       — Аямэ?.. — задумчиво повторил Изуна, поразившись такому занятному совпадению. Столкновение с цветком ириса дважды в один и тот же непогожий ноябрьский день натолкнуло его на мысли, что таких случайностей просто не бывает, как ни крути. — Твоё имя — означает цветок ириса, ты знаешь об этом?       Юная Хьюга прекрасно была осведомлена о вышесказанном, но не поняла, почему этот заносчивый Учиха решил акцентировать на подобном внимание. Он снова показался ей просто до безумия странным, пусть она и до этого слышала, что Учиха подвержены какой-то разъедающей их изнутри болезни, причиной которой является кроваво-красный Шаринган. И сегодня она убедилась, что они и впрямь безумцы, ибо разговаривала с кем-то из них впервые. Девушка слегка выпрямилась, нахмурившись сильнее, продолжая испытующе смотреть в его пугающие багровые радужки с вкраплениями томоэ, боялась этого взгляда и отчаянно не желала умирать от руки этого самодовольного молодого Учиха, который теперь еще и задавал подобные вопросы.       Девушка знала, что некоторые Хьюга способны заглянуть в разум противника, чтобы определить их мысли и чувства, но она никогда не думала, что сама будет способна на это, даже в такой критический момент, что настал сейчас. Однако Аямэ была готова поклясться, что, заглянув в его Шаринган, ее душу окатила такая же волна скорби и безнадежности, которую и сама она испытывала с того самого момента, как убила первого своего противника. Тогда ей было всего восемь лет. Как же это странно, подумалось девушке, что это были именно такие чувства. Не ненависть к ней, не призрение, а просто приглушенная тоска. И все равно она отринула мысль о том, что они могут чувствовать одно и то же. Учиха не такие, как Хьюга.       — Скорее, настоящий ирис зацветет в ноябре, прежде чем я выдам хоть один секрет Бьякугана. Тем более тебе, Учиха, — с этими словами уже из последних сил Аямэ метнулась к нему, желая реализовать технику «Нижней ладони», и тем самым постараться вызвать паралич у оппонента, но, как и Изуна, эта девушка крайне мало понимала возможности Шарингана, а ее противник почти сразу раскусил намерения юной Хьюга, и теперь, схватив ее вытянутое вперед запястье, болезненно дернул руку девушки за спину, почти до хруста костей, и приставил к горлу острие катаны.       — В таком случае у меня для тебя плохие новости, — едко высказался Изуна, наклонившись прямо к уху девушки. — Хочешь — верь, хочешь — не верь, но по дороге сюда я видел один такой. Мне кажется, он был похож на тебя.       Аямэ застыла, буквально окаменела от его стального, холодного тона голоса, и не понимала, о чем он говорит ей. В самом деле, тяжело думать, когда посторонний мужчина, и не только — заклятый враг, человек, что вскоре убьет и тебя, и твоего товарища — шепчет тебе на ухо что-то необъяснимое про цветок ириса.       Ее растерянность разделила и Кагура, которая, видя со стороны захват юной Хьюга, не могла не смутиться поведением своего возлюбленного. Уж не заигрывает ли он с этой девчонкой?!