Изуна чеканил шаг в сторону подземелья, не обращая внимание на то, что отец и Мадара что-то там кричали ему вслед, все-таки соизволив оставить его в покое хотя бы ненадолго; пропустил мимо ушей то, как окликнула его Кагура, не рискнувшая побежать за ним следом. Изуну во власти ярости она видела не так часто, но знала, что сейчас к нему лучше не подходить. Поэтому юноша беспрепятственно проник в блок заключения, наглухо закрыл за собой дверь, и, не глядя метнув Катоном в сторону двух небольших лучин, что охватили помещение дрожащим тусклым светом, проник в камеру к Аямэ, одним резким движением руки поднимая ее за шкирку на ноги перед собой и отталкивая чуть назад.
— Сразимся!
— Я не хочу, — безлико ответила девушка, немного отшатнувшись в сторону от головокружения из-за резкого подъема.
— Значит я просто изобью тебя до полусмерти. Я не шучу.
Аямэ покосилась на него, подмечая, что он впервые предстал перед ней таким рассвирепевшим и несдержанным, и допускала мысль, что его угроза не была преувеличенной.
— Что это с тобой? — тихо, но в тоже самое время насмешливо спросила девушка, ощутив смутное удовольствие от осознания того, что у этого Учиха явно стряслось что-то. — Раньше ты приходил размять свои кулаки просто от нечего делать. Но сейчас мне, кажется, и впрямь не поздоровится. Что, маленького Изуну обидели?
— Лучше бы тебе сейчас заткнуться, — прошипел Учиха, нависая над дрожащей от холода и усталости фигуркой своей пленницы. — Причина есть, ты права. И, знаешь, я так сильно хотел бы и впрямь убить тебя сегодня.
— Ну, так убей, — равнодушно пожала плечами Аямэ, без страха ответив на его вызов, глядя прямо в глаза. — Скажи хотя бы за что.
Изуна не знал почему, но в который раз присутствие этой высокомерной Хьюга заметно сильно его успокоило. Это было странно, ведь она еще как его раздражала, особенно своей необоснованной спесивостью и мнимым чувством превосходства, но возможно то был результат каждодневных душевных излияний перед ней, когда она просто выслушивала его, в абсолютном безмолвии, но дарила тем самым Изуне облегчение и своего рода умиротворение, давая возможность высказаться. Теперь она шла с ним на контакт, и снова вынуждала облегчить свою душу, и юноша не в силах был отказаться.
— Мой отец желает устроить мне брак с женщиной, которую я не выношу, — отойдя слегка в сторону, уже более спокойно поведал он, затем, утратив желание избить Аямэ, по крайней мере сейчас, уселся на корточки у решетки, и протяжно вздохнул, вспоминая детали неприятного разговора.
Юная Хьюга тем временем слегка изменилась в лице, в итоге натянув на себя саркастическое выражение, и, сложив на груди руки, принялась насмехаться над своим покровителем.
— Ой, горе-огорчение! Изуна Учиха не хочет жениться на нелюбимой. Смешно слушать, — она говорила так, все еще не осознав, что этой ненавистной невестой являлась она сама. — Мы живем в эпохе, когда просто заикнуться о желании быть счастливым и любимым — равносильно признаться в своих слабостях, — Аямэ уселась у противоположной стены, и спустя минуту продолжила свои измышления. — Тебе стоит сказать спасибо, что вообще сумел дожить до брачного возраста. Кто станет спутником — уже совершенно не имеет значения. Для меня бы абсолютно не имело.
— Даже если бы я сказал тебе, что отец избрал
тебя мне в жены? — на этот раз пришла очередь глумиться над собеседницей Изуне, не без удовлетворения заметив, каким ошарашенным и непонимающим стало ее лицо, затем это выражение сменилось на разочарование и тоску. — Что, жизнеутверждающие лозунги закончились? — склонил голову набок молодой человек, не отрываясь от пленницы. — Интересно, каково это, когда тебя трахает тот, кто фактически убил твоего родственника на твоих глазах? Избивал тебя и унижал?
— …Не многим отвратительнее, когда тебя трахает тот, кто убил твоего отца и мать, вероятно, — спокойно парировала девушка, и даже Изуна от ее слов осекся и замолк.
Таким образом каждый из них погрузился в свои унылые мысли, не зная, что делать со всем этим. Тишину снова нарушил металлический голос Учиха.
— Мой отец хочет просить разрешения твоего брата. Быть может он откажется? — нотки надежды были весьма уловимы в его вопросе.
Аямэ ответила почти сходу, что ее брат наверняка согласится. Это был прекрасный вариант для Сабуро избавиться от конкуренции в лице Аямэ на пост главы. Старший брат пусть и был на год старше, но был ощутимо слабее своей сестры. И лишь тот факт, что он был мужчиной, позволял ему удерживать первенство. Но положение его было довольно шатким. Теперь, если он избавится от Аямэ, вверив ее в руки Учиха, он не только лишится конкуренции, но и обретет достаточно сильного союзника, что возвысит его в глазах соклановцев. Все сходилось идеально. Но не для несчастных Аямэ и Изуны.
— Самым лучшим будет умереть, — высказался юноша, поднимаясь с места. — Просто убить тебя я не могу, иначе отец будет считать меня трусом. Поэтому тебе стоит совершить самоубийство. Вот кунай, — он откинул в ее сторону на пол оружие и направился к выходу. Почти сразу его остановил неестественно веселый голос пленницы.
— Что же ты сам не покончишь с собой? Решил переложить всю грязную работу на женские плечи? Достойное решение, ничего не скажешь! Как и ожидалось от ничтожного Учиха.
Теперь Изуна уже не мог покинуть ее клетку, не воздав девчонке за все хорошее. В одну секунду очутился он возле нее, рыком притянул к себе за грудки для удара, и, впившись в прищуренные, обрамленные черной каймой ресниц очи, замер с зависшим в воздухе кулаком.
— Бей. Хоть кому-то из нас полегчает, — проговорила она, уже понимая, что Изуна не ударит ее.
Так и случилось, молодой человек отпустил Аямэ, уже спокойно отойдя к выходу, и, на мгновение задержавшись, решил спросить еще кое-что напоследок:
— Те глаза, что ты уничтожила во время первого нашего поединка, у Драконьего водопада. Кому они принадлежали? Что собиралась делать с ними?
Аямэ не была уверена, что стоит говорить врагу эту информацию, пусть смысла скрывать ее и так уже не было. Отчего-то ей хотелось увидеть реакцию Изуны, когда он узнает. Поэтому сказала:
— Бьякуган лунных шиноби Ооцуцуки. Эти глаза были священным артефактом в клане Кагуя, что тоже берет свое начало от лунной богини. И в тот самый момент, когда удалось завладеть ими — твой отряд поймал нас. Разумеется, к моменту встречи с Учиха никаких сил ответить вам у нас уже не было. Единственным вариантом было устроить отступление хотя бы для двух человек. Отказавшись оставить раненого дядю, будучи членом своего клана, я поступила предосудительно и глупо. Но зато смогла быть любящей племянницей хотя бы эти краткие мгновения. Все же это важнее.
Изуна задумался, стараясь понять, как бы он сам поступил, если бы на чаше весов лежала ответственность перед всем кланом и забота о конкретно одном, горячо любимом члене семьи. И не знал, что выбрал бы. Как и всегда дилемма о важности всеобщего блага ценой собственного счастья заявила о себе. Они с этой Аямэ и впрямь похожи, как ни крути.
— И зачем вы выкрали эти глаза? — решил продолжить свои расспросы Изуна.
— Если бы кто-нибудь из Хьюга пересадил себе их — с большой вероятностью смог бы пробудить Тенсейган. Так говорится в древнем писании. Это дало бы нашему клану по-истине неограниченные способности. Благодаря тебе теперь мы навсегда лишены этой возможности. И знаешь… я даже рада, — убежденно молвила девушка, подставляя свое лицо неясному свету угасающей лучины, позволяя разглядеть правильный профиль. — Мне было невыносимо заставить себя отдать их своему самоуверенному чванливому брату. Все равно ничего путного из этого бы не вышло.
— Понятно, — тихо протянул Изуна, понимая, что Хьюга и впрямь не откажутся от возможности усилить Бьякуган любым способом. Даже смешав его с силой ненавистного Шарингана. — Значит, тоже ради силы. Все в этом мире делается ради получения силы. И теперь мы станем материалом для создания идеальных глаз, какая ирония! Два человека, которые утратили любое желание жить, и все равно вынуждены продолжать бороться за превосходство. Что ж. Так тому и быть.
Теперь он вышел, и оставил девушку одну. Но Аямэ не долго наслаждалась своим уединением и печальными мыслями. Буквально через час в ее камеру влетела Кагура, без предупреждения кинувшаяся на Хьюга с нагинатой. Сперва пленница инстинктивно отразила ее первый выпад, ведомая безусловным рефлексом своего тела не дать навредить себе, но когда разглядела, кто именно посмел нарушить ее покой — поняла, что не может допустить, чтобы ее лишила жизни чертова Кагура Учиха. Куноичи, убившая единственного дорогого ей человека.
— Что ты здесь забыла? — угрюмо спросила ее Аямэ, без труда отбрасывая противницу в сторону, неспешно приподняла кунай, брошенный ей Изуной, и встала в боевую стойку, давая понять, что даже коснуться себя не позволит.
— Я слышала, что сказал Изуна! Глава решил поженить вас, я не допущу этого! Я люблю Изуну, и он любит меня, ты — лишняя, как ни крути! Тебе следует умереть! — ее высокий взволнованный голос эхом расходился по углам мрачной камеры, и был бы он сильнее — уже начал бы сотрясать стены, настолько велико было бешенство юной Учиха. Но Аямэ ее чувства не трогали совершенно.
— Не тебе решать, жить мне или умереть, — с этими словами она одним сильным толчком «Мягкого кулака» впечатала соперницу в стенку, и приставила кунай к горлу, заставляя Кагуру замереть в страхе. — Сперва я и сама расстроилась, что так вышло. Лучше гнить в подземелье, чем быть женой Учиха, думалось мне. Но потом я представила, какая же прекрасная возникла возможность испортить жизнь тем, кто убил моего любимого родственника на моих глазах! Особенно прельстила меня мысль возмездия: ты, дрянь, отобрала у меня дядю, а я — отберу твоего возлюбленного. Лучшей мести и не придумаешь.
— Заткнись! Тварь! Ты не посмеешь!
— О, я постараюсь протянуть как можно дольше, чтобы своим вмешательством сделать вас обоих несчастными просто до крайности. Я доведу тебя до отчаяния, можешь не сомневаться. Теперь пошла прочь.
Аямэ отпустила ладонь с кунаем от ее горла, и Кагура, понимая, что ей не по силам тягаться с этой Хьюга, вынуждена была ретироваться.
Как же это несправедливо, думалось ей! Изуна обещал ей, что вот-вот они поженятся, он клялся, что любит ее, и что же теперь?! Неужели он не мог сказать своему отцу, что кроме нее, Кагуры, ему никто не нужен?
— Я стала твоей, когда мне было двенадцать, Изуна! И с тех пор я любила тебя, и сейчас люблю так сильно, что иногда вздохнуть не могу от того, как сердце жмет! — ворвавшись в его комнату, бросилась ему на грудь Кагура, пока тот уже полностью придя в себя, просматривал найденные в архиве свитки о Шарингане.
— Вижу, ты уже знаешь, — виновато молвил он, но эмоции более не били через край. Он уже сумел принять свою судьбу.
— Да! Какой ужас, Изуна! Я не знаю, как я выдержу это, — всхлипывая, молвила она ему куда-то в ключицу. Ее возлюбленный соизволил отложить свиток в сторону и прижал отчаявшуюся девушку к себе.
— Мне тоже тяжело принять это. Было ошибкой привести ее сюда. Но ради клана — мы должны пойти на то, что предложил отец. Я все равно буду любить тебя, и буду делать все, чтобы ты смогла почувствовать себя счастливой хотя бы отчасти, Кагура. Едва ребенок, которого желает получить глава клана, будет рожден — я непременно избавлюсь от этой Хьюга.
— Ах, Изуна! Всегда ты жертвуешь собой ради клана! Никогда не сделал по-своему, как же так?! Я знаю, я вижу, как тяжело тебе, я чувствую это! И все равно ты делаешь все, что можешь! Как долго человек способен терпеть такую невыносимую безрадостную жизнь? — риторически спрашивала Кагура, обхватив его поникшее лицо в свои ладони, устремив свои слезливые глаза в его опустошенный взгляд. Странно, что ей хватило ума не осыпать его упреками и не читать нотаций о том, что она отдала ему всю себя и ожидала от возлюбленного не меньшей по силе отдачи. Быть может знала, что это не понравится Изуне.
— Если будешь рядом — я все выдержу, — он искренне в это верил. Разумеется, Кагура была ему родной. И в один единственный миг отказаться от всех планов на ее счет было тяжело по многим причинам.
— Я буду, буду! Только… обещай, что не полюбишь ее! — как и всегда чувства ее были с оттенком эгоизма.
Но Изуна и сам не мог представить, что способен будет когда-нибудь взглянуть на Аямэ Хьюга хотя бы с толикой нежности, коснуться ее чуть более ласково, чем он обычно это делал, при спаррингах. Тем более сейчас, когда девушка стала причиной его затруднений. И как отец мог подумать, что они могли быть интересны друг другу? Да, он ходил к ней в камеру почти что любую праздную минуту, но не мог же Таджима сделать вывод о том, что Изуна жаждет общества Хьюга! Этот старик уже совсем сошел с ума, думалось юноше. Думает, что видит его насквозь, но он совершенно ничего не понимает! Как и всегда отец руками младшего сына вершил свои дела, давая старшему возможность не обременять себя посторонними заботами.
Однако когда Изуна успокоился и окончательно пришел в себя, ему стало стыдно за то, как он вел себя в переговорной зале со своим отцом и в особенности — со старшим братом. То, что он сказал Мадаре, обвинив его буквально в постыдной связи с Хаширамой Сенджу, что был ему когда-то другом, о чем и сам старший брат старался не вспоминать иной раз, заставляло юношу испытывать сильные угрызения совести. Если подумать, и отцу, и Мадаре Изуна очень дорог. Даже порывы отца были понятны для него, хоть и отвратительны. А Мадара так и вовсе ничего плохого ему не сделал, старался утихомирить, не пытаясь давить или манипулировать — а Изуна прекрасно знал, как хорошо он умеет это делать. Все-таки стоило извиниться хотя бы перед братом. Но когда Изуна пришел с повинной в его комнату и стыдливо попросил прощения, Мадара лишь улыбнулся.
— Когда у нас случаются беды — наши близкие всегда попадают под удар первыми, — многозначительно молвил старший брат, усадив рядом с собой Изуну. — Помнишь, сколько раз мы прикрывали друг друга на поле боя? Член семьи всегда должен быть готов получить порцию боли, чтобы разделить страдания близкого ему человека. Этим родные и отличаются от посторонних.
— Старший брат, теперь мне еще хуже от того, что я сказал тебе, — покраснел в подтверждение своих слов Изуна. — Ты всегда так добр ко мне. А я посмел сказать про тебя такое…
— Я понимаю твои мотивы. И надеюсь, что и ты понимаешь мои. Если брак с Аямэ Хьюга подарит тебе больше возможностей и наделит силой и влиянием — я и в самом деле готов поддержать в этом отца. Только бы это помогло уберечь тебя и спасти.
— Неудивительно, что отец тебя так любит, — недовольно скривился Изуна, давая понять, что в отличие от них двух — сам он разделяет иные воззрения. Но выражение лица его было спокойным. Он не злился на брата более.
***
— Значит, Тенсейган более не пробудить, так? — недовольно вопрошал Сабуро Хьюга, шествуя из одного угла гостевой комнаты в другой. Аямэ сидела неподалеку, вполуха его слушая. Ее старший брат в самом деле такой бесстрашный, или действительно до невозможного глупый, раз осмелился заявиться сюда, в день ее свадьбы с Изуной, по одному лишь зову главы клана Учиха? Ничего, что здесь его могла бы ждать засада? И почему двое других ее братьев, будучи такими блестящими войнами, умудрились погибнуть, а этот глупец — жив-живехонек! Судьба в очередной раз доказала, как несправедлива. Теперь помимо всего прочего девушке приходилось слушать, как этот самовлюбленный болван ее отчитывает. Если ее и одолевали мысли о том, правильно ли она сделала или нет, когда уничтожила Бьякуган Ооцуцуки, отказавшись бросить дядю, который все-равно в итоге почил, и тем самым лишила своего брата возможности овладеть Тенсейганом, — то теперь такого вопроса не стояло. Все равно пропала бы эта сила даром. Так хоть не наделает проблем.
Будь жив ее старший брат Ичиро — он бы сам проник в стан клана Кагуя, овладел Бьякуганом Ооцуцуки, и приказал бы Аямэ сидеть в светлых комнатах поместья главного дома, да не высовываться, пока он правит и защищает ее. Будь жив ее старший брат Дзиро — он, быть может, и послал бы младшую сестру добывать себе Тенсейган ее руками, но, узнав, что ее захватили в плен — проник бы в клан Учиха той же ночью, и спас сестру, и не думая рассматривать предложения о договорных браках и бредовых союзах. Ну, а вот Сабуро был выдающимся шиноби, но только если мы говорим о глупости и трусости — не частно встречающиеся качества в семействе Хьюга, еще и в главной семье; благо, наконец он высказался о готовности взять себе советника. Но сейчас несчастной Аямэ нужно было слушать наставления старшего братца о том, что отныне клан возлагает на нее большие надежды, и именно от Аямэ будет зависеть, суждено ли будет укрепиться молодому союзу кланов Учиха и Хьюга, а так же в ее интересах поскорее было обзавестись ребенком с идеальными глазами. Девушка не понимала, почему на этого еще не рожденного младенца эти взрослые самодостаточные мужчины возлагают такие большие надежды?! Получается, сами они ничего не были в состоянии изменить, и желали прихода некоего Мессии, что придет и спасет всех, а почему все произойдет именно так — одному ками и известно.
— Я обещала дяде, что не опозорю тебя и наш клан, брат, — несмотря на то, что все ее естество желало высказать дурному брату свои мысли о том, что чаяния его — просто блажь, подпитанная страхом, будто бы она вернется домой и займет его место главы клана, но обязана была подчиниться. Все равно ничего ему не докажет. Не убивать же Сабуро за это?! О, нет. Аямэ уже слишком устала стараться доказать что-то другим, или себе. Пусть жизнь сама все расставит на свои места, ткнет носом в их ошибки. А она отныне просто будет плыть по течению, не более.
***
— Наконец эта унылая свадьба закончилась, — вздохнул Изуна, устало потерев свое лицо. Аямэ послушно шла за ним следом, исподлобья рассматривая его фигуру в официальном черном кимоно с символикой клана Учиха. Так же, как и у Хьюга — гербовым знаком был веер, символ первенства и власти. — Надеюсь, Кагура в порядке сейчас.
— Ты всегда озвучиваешь то, о чем думаешь? — с издевкой бросила девушка, ощутив неприятное чувство. Не то, что бы это была ревность, просто слышать об этой Кагуре ей не хотелось совершенно. — Не знала, что ты такой болтун. Но, согласна, свадьба и впрямь была ужасна. Даже гостям было тоскливо. Хотя, если бы их хотя бы немного накормили…
Было бы глупо не признать того факта, что угощения оказались слишком бедны для торжества, вроде свадьбы сына главы клана, поэтому Изуна не стал отрицать очевидное. Нет, он даже принялся оправдываться.
— Это был еще хороший стол с угощениями, уж поверь, — отворив седзи в их брачную комнату, молвил юноша, и пламя свечи, что он нес в своей руке, освещая им обоим путь, боязливо шелохнулось. Хотя, имея в своем арсенале свои глаза, они могли бы без страха перемещаться и в глухой тьме. — Я не хочу тебя стращать, но готовься к тому, что досыта ты питаться не будешь.
Этого было недостаточно, чтобы испугать Аямэ.
— Голод — не так страшно. Что действительно заставляет меня поежится — мысль о соитии с тобой, Учиха Изуна. Еще и родить ребенка, ох, — пусть она и говорила это, нацепив маску огорчения, желая показать свое непринятие, в душе она ощущала немного иные чувства.
Оказавшись в центре маленькой милой спаленки, стены которой были обиты дорогой, но уже пожелтевшей рисовой бумагой, ей стало так уютно. Теплые тени свечи усилили этот эффект. Аямэ подумала о том, что времяпрепровождение в этом тихом и светлом уголке с лихвой может компенсировать все ее тяготы и разочарования. Помимо всего прочего — теперь девушка оторвана от своего клана, и вопреки опасениям, что она не сможет переступить через себя, не сможет признать себя членом семьи Учиха — сейчас Аямэ подумала, что отречение от Хьюга может отстранить ее просто от тонны проблем. Теперь вся ее головная боль заключалась лишь в общении с Изуной, который ей не нравился, но на этом заканчивалась ее борьба на передовой за свой клан со всеми отсюда вытекающими. Самое трудное, что ждало ее теперь — лишь непродолжительная периодическая близость с младшим сыном главы Учиха, который при этом даже не был уродлив или до безумия жесток. Аямэ могла твердить себе сколько угодно, что он — ее враг, он — раздражающий высокомерный выскочка, не более. Но отрицать того, что юноша был привлекательным — выглядело бы просто самообманом.
Читатель мог бы задаться вопросом, если человек ненавистен — какая разница, красив он или нет? Аямэ не думала, что есть большая разница, и все же Изуна очень выделялся среди всех ее врагов, и тем более он не был похож на убийцу ее родителей — мерзкого, обрюзгшего, вонючего клаву клана Ибури, который сперва убил ее отца, затем изнасиловал и убил мать, а потом надругался и над Аямэ, а ведь ей было всего девять. Девочка даже не была в состоянии понять, что такое с ней случилось, ибо была слишком мала. Но возможно именно поэтому удалось пережить эту трагедию с завидной легкостью. Ей было больнее лишиться отца и матери, о себе она и не думала тогда. Но любое физическое унижение Аямэ с тех пор умела сносить без страха сломаться. Разумеется, юная Хьюга не думала о том, что, будь этот монстр очаровательный и утонченный — его грех можно было бы простить. Просто Аямэ считала, что возможно такой, как Изуна, никогда бы и не поступил таким образом. Будто бы аристократически сложенные, амбициозные и очаровательные люди просто априори не могли вести себя, как дикие животные. Изуна тоже был жесток. Но даже жестокость эта была с ноткой достоинства и чести. Хотя осознание этого все еще не отвратило ее от мысли о том, что любой другой клан, не имеющий к Хьюга отношения, лишь сборище отребья.
То обстоятельство, что ее супруг виноват в смерти ее дяди лишь косвенно, тоже не давало настроить девушку против него неотвратимо враждебно. Да, Изуна был повинен в смерти ее родственника. Но все же не его руками был убит последний дорогой член ее семьи. Быть может, зарождающая симпатия твердила ей об этом, трудно было сказать. Однако мысль о том, что с Изуной и его родными стоит постараться вести себя хотя бы немного по-семейному — была очень даже здравой. Даже ее брат не воспротивился этому браку. Зачем же теперь отягощать и без того лишенную радостями жизнь, настроив Учиха против себя, особенно этого молодого человека, ныне — ее мужа?
Аямэ думала обо всем этом, присев в центре разложенного брачного футона, принявшись перебирать пальчиками бахрому вышитого сакурой покрывала, а Изуна наблюдал за ней, вглядывался в ее задумчивое выражение лица, которое показалось ему довольно милым. Ирьенины хорошо поработали над ней перед свадьбой, залечив все ее ссадины и синяки, и лицо девушки снова приобрело приятный молочный оттенок. Сперва казавшиеся безликими глаза с едва различимым зрачком теперь уже выглядели достаточно привычно, и юноше нравилось, что в этих очах всегда держалась какая-то мысль. Теперь он думал о том, что даже приняв ее за свихнувшуюся, потерявшую рассудок в заточении, она все равно неустанно о чем-то размышляла, несмотря на ее отрешенный вид. И, конечно, его с первых минут знакомства с ней не могли не растрогать эти нежные округлые щечки, до которых так и хотелось коснуться тыльной стороной ладони, дабы убедиться, какие они мягкие, будто Аямэ все еще ребенок. Учитывая ее тонкий стан — было не понятно, как ее лицо не утратило этой очаровательной черты. А зная о таком смурном характере, какой был у нее — думалось о том, что подобное лицо больше бы подошло какой-нибудь легкомысленной наивной кокетке, но только не Аямэ. Остриженные каскадом волосы, как было принято у важных особ того времени, касались этих окрашенных легким персиковым румянцем с перламутром ланит, и гладкими прядями падали дальше, за спину, касались пола, когда она сидела, поджав лодыжки. Изуна заметил, что наружность ее все же претерпела и более глобальные изменения, пусть и не акцентировал особое внимание на ее внешности ранее, но теперь на лбу девушки виднелись таинственные символы, коих не было до прихода брата девушки. Это напоминало печать, которую он иной раз видел на трупах Хьюга. Когда он спросил Аямэ об этом, понимая, что за этим стоит что-то, — получил пространный ответ, что отныне она низложена, как член главной семьи, и ее проклятая метка на лбу тому доказательство. Изуна удивился, что супруга говорит об этом довольно спокойно, пусть и был уверен, что это обстоятельство должно было сильно ее расстроить. Он уже успел разглядеть в ней такого же высокомерного сноба, каким являлся сам, поэтому хорошо понимал любое ее слово в том смысле, в котором оно бы что-то значило.
Не известно, сколько времени Изуна еще давал бы оценку ее наружности у себя в мыслях, только Аямэ вдруг на него уставилась, очевидно, не понимая, что он застыл, и юноша снова заговорил:
— Не волнуйся. Я не буду посещать тебя слишком часто. Едва удастся зачать — я вообще забуду дорогу к тебе в комнату. Пухлые Щечки.
Он ждал, что она сделает ему замечание обращаться с ней более вежливо, может даже звать на «вы», не забывая добавлять приставку -сан, ибо не понимал, почему такая высокомерная девушка ни разу не пресекла подобное прозвище в свою сторону. Но она опять будто бы пропустила это мимо ушей, только высунула какой-то листок бумаги прямо из-за пазухи, и протянула своему мужу.
— В таком случае, я думаю, что тебе понадобится
это.
— Что это? — Изуна развернул листок и увидел будто бы календарь, некоторые даты которого были отмечены.
— Здесь указаны дни, подходящие для зачатия. Не советую беспокоить меня в другое время, — с этими словами она деловито откинулась на подушки, развернувшись к нему спиной, и перестала обращать на мужа любое внимание.
Юношу позабавило то, как она ведет себя. Это было даже странно. Разве этим молодым людям не должно было быть невыносимо трудно друг с другом? Обычно супруги, имеющие одинаковые несовершенства характера, слабые места и пороки по факту не в состоянии жить в мире и согласии. Изуна ждал, что, едва седзи брачной спальни закроются, между ними вспыхнет ссора, а затем и драка. Но эта Хьюга доказала, что она достаточно умна для своего возраста, чтобы в первый же день не начать пилить сук, на котором только что уселась. Оставалось лишь мысленно похвалить ее за это.
— Хм. Я тебя услышал.
— Тогда всего хорошего.
Изуна уже хотел было и вправду уйти в комнату к Кагуре, в которой планировал проводить девяносто девять процентов времени, когда будет дома, но вдруг вспомнил, что не может просто выйти отсюда спустя три минуты, как зашел.
— Мне нужно подождать здесь по-крайней мере минут двадцать. Иначе это вызовет подозрения у отца.
Он уселся у стены, и, кажется, услышал какой-то насмешливый комментарий, касаемый этого заявленного времени.
