Когда цветут ирисы

      — Сестра?! Это и вправду ты?       Сабуро сам вышел к Аямэ за ворота селения, куда не хотели впускать ее караульные. Разумеется, она могла бы прорваться и силой, но какой в этом был смысл, если Сабуро все равно не позволит ей остаться? Девушка не отбрасывала и такой вариант.       В прошлый раз Аямэ пришла в клан около двух лет назад, попросить у соклановцев помощи для Учиха, и брат так же не впустил ее внутрь. Можно было бы подумать, что девушка ужасно оскорбилась таким отношением, что тогда, что сейчас. Нет. Сейчас ей было решительно все равно. Плевать, что с ней будет теперь.       — Здравствуй, старший брат.       — Аямэ, что-то случилось? Почему ты пришла сама, а не прислала письмо? — Сабуро заваливал ее вопросами, параллельно разглядывая. Сестренка сильно изменилась, подумалось мужчине. Нет в ее глазах той твердости и решимости, что так сильно его пугала. Плечи выглядели осунувшимися, как у крестьян после тяжелой работы. Голос лишился враждебности.       — Меня выгнали.       — Что?..       Она сказала это так спокойно, будто бы слова ее не содержали в себе бремени неопределенности и скорби. Сабуро не сразу собрался, чтобы возобновить расспросы.       — За что тебя выгнали? Ты что-то натворила?       — Не хочу говорить об этом, брат.       — Не хочешь рассказать? Но ты ведь понимаешь, что с этой минуты ни о каком союзе между Учиха и Хьюга не может быть и речи? — он сам не знал, хорошо это или плохо. Сабуро был крайне плохим стратегом, поэтому не понимал, во что это может вылиться. Пока он не поговорит со своим советником — он не мог знать.       — Мне все равно, — прокомментировала его решение сестренка. Сабуро снова обеспокоенно на нее воззрел, не понимая, что такого с Аямэ случилось там, в клане Учиха, что она совершенно потеряла себя? Она не смотрела на брата, и взглянула в его лицо лишь раз, перед тем как поклониться, и кроме пустоты шиноби ничего в ее очах более не увидел. Девушка тем временем продолжала. — Старший брат, могу ли я вернуться в клан? Мне некуда идти.       Сабуро замешкался, ибо советник на такой случай предупредил его, что покинувшей клан сестре ни в коем случае нельзя возвращаться. Никто не знает, с какой целью ей может понадобится попасть внутрь, и что могли приказать ей Учиха. Дружба-дружбой, а служба-службой, рисковать было нельзя. Но глядя на девушку, даже у Сабуро сердце кровью обливалось. Как он может сказать ей, что теперь она им чужая?       — Аямэ, к сожалению, я не могу тебя впустить. По определенным причинам. Ты так умна, я думаю, что ты и сама можешь понять, — постарался придать себе независимый вид Сабуро. Аямэ лишь вздохнула.       — Понятно.       Она уже поклонилась и хотела уйти прочь, но Сабуро, глубоко тронутый ее тихим отчаянием и чувствуя за младшую сестру определенную ответственность, в самый последний миг ее окликнул.       — Аямэ! Постой, — он сам подбежал к ней, и, слегка приобняв за плечи, снова подвел к воротам. Девушка увидела, как произошла смена караула, и снова отстраненно перевела свои потухшие кристаллики в лицо брата. — Подожди здесь. Я придумаю что-нибудь. Только не уходи.       Он снова забежал за ворота и пропал на час, не меньше. Даже погода успела поменяться, и пронзительный ветер сменился первым снегом.       — Аямэ, вот, встань сюда, под козырек, — окликнул ее кто-то, и голос показался девушке знакомым.       Юная Хьюга послушно встала под навес и неуверенно принялась рассматривать мужчину, что обратился к ней.       — Ясу, — узнала она, и молодой человек заметно обрадовался.       — Не думал, что ты меня узнаешь.       Этот Хьюга подошел с новыми караульными, и сразу же узнал в девушке, с которой беседовал глава, свою бывшую невесту.       — Ты почти не изменился, — сказала Аямэ, пусть она едва успела рассмотреть мужчину, и снова отвернулась. — Как давно мы не виделись? Пять лет?       — Шесть, — поправил ее бывший соклановец.       — Как твоя жизнь? — отчего-то решила спросить девушка, будто бы от нечего делать, но в глубине души ей было самую малость интересно, сделал ли мужчину ее уход из его жизни хоть чуточку счастливее.       — Как и у всех, — пространно ответил ей Ясу, пожав плечами. — После того, как Учиха забрали тебя, я женился на Мацуко, помнишь, такая милая девушка с короткими волосами? — заметив ее кивок, он продолжил. — Два года назад ее не стало. Погибла на миссии. — Поведал он тихо. Спустя минуту мучительных воспоминаний, он снова заговорил. — Была у нас девочка, но прошлой зимой тоже скончалась. От болезни.       Аямэ проглотила болезненный ком в горле. «Как и у всех», — точнее и не скажешь… Девушка никогда не питала к этому мужчине особенных чувств, но, разумеется, ей было очень жаль. Она не преминула возможностью сказать старому знакомому об этом.       — Спасибо, Аямэ. Знаешь, некоторым людям просто не суждено стать счастливыми.       Девушка обняла себя руками, воззрев в снежный вихрь, падающий с неба. Что хуже: быть счастливым и утратить это счастье, или вовсе никогда его не знать? Как же это глупо, спрашивать о подобном. Как будто бы ответ хоть что-то изменил.       — Ты когда-нибудь думал о том, чтобы прекратить все это? — вдруг спросила Аямэ, имея в виду грех самоубийства.       — Да. Каждый день.       Аямэ опечаленно на него воззрела, желая сказать, что понимает его.       — Я пытался с собой покончить однажды. Это было на миссии, — начал Ясу свой рассказ. — Мы возвращались домой, и я задержался у реки, под каким-то предлогом. Я все стоял, сверлил глазами бурлящий поток, но не мог шагнуть в пучину. Что же это такое, подумалось мне, разве я не желаю смерти?! Разве не хочу встретится со своими девочками вновь… Но тело меня не слушалось, — обреченно покачал он головой. — Внезапно, прямо под собой я увидел ребенка! Он пытался выбраться из реки, но не мог, сильный поток его не отпускал. Малыш так устал бороться за жизнь — было видно, что силы его уже оставили. Он даже не мог звать на помощь. И тогда мое тело проснулось. Я стремглав кинулся в эту реку, вслед за мальчонкой, которого и впрямь смог спасти. Мы выбрались на берег, и я подумал, уж не знак ли это?       — Знак? — переспросила Аямэ, под впечатлением от истории.       — Да. Будто бы ками хотел показать мне, что я должен бороться с потоком, несмотря ни на что. Даже если сил нет — как у того ребенка — все равно должен стараться выплыть. А просто взять и прекратить это, ками мне не позволит.       Аямэ нахмурилась, стараясь понять собственные мысли от рассказала Ясу. Внезапно лицо ее посетила грустная улыбка, а в глазах забрезжил едва заметный огонь, словно она пробудилась ото сна.       — А может быть, ками хотел сказать, что твоя жизнь все еще может пригодиться? Ты ведь спас того ребенка. Значит, ты не сделал всего, что должен был, — молвила она уверенно.       — Звучит правдоподобно, — усмехнулся Ясу, разворачиваясь к Аямэ и вынуждая ее смотреть себе в лицо. — В таком случае, я надеюсь, мы оба постараемся не разочаровать создателя, дабы выполнить его волю и, наконец, соединиться с теми, кого любим.       Аямэ приоткрыла рот, дабы сказать что-то в ответ, но не успела. Наконец, ее брат появился.       — Сестра, — окликнул он ее, и девушка была вынуждена прекратить беседу с бывшим нареченным. Теперь она подошла к брату, что держал в руках какие-то вещи. Одной из них была теплая материнская шаль, которую Сабуро тотчас накинул девушке на хрупкие плечи. — Возьми это, — сказал он, затем всучил ей в руки небольшой мешок, будто бы с едой. — И это.       — Спасибо, брат, — поклонилась Аямэ с благодарностью. Правда, она не поняла, почему для того, чтобы принести эти вещи, брату понадобилось столько времени. Оказалось, у Сабуро было к ней кое-что еще.       — Да, я не могу принять тебя обратно. Но… Ты знаешь, совсем недавно настоятель нашего храма Ооцуцуки Хамуры, что на северной горе, почил от старости. И эта обитель сейчас пустует без присмотра. Если тебе все равно некуда идти — ты могла бы попробовать пожить там, и заботиться о святилище, а мои люди будут время от времени приходить, дабы приносить пропитание и… Аямэ, ты в порядке?       Аямэ была потрясена тем, что ее брат не отмахнулся от проблемы сестры, и постарался найти для нее хоть какой-нибудь приемлемый вариант для существования. Конечно, он все такой же глупый и самонадеянный, но все же не лишен человеческого участия. Возможно, в этом отношении он был даже лучше их отца, которого Аямэ боготворила раньше.       — Я в порядке, — едва слышно шмыгнув носом, ответила девушка, укутавшись в теплую накидку получше. — Большое спасибо тебе за все.       Сабуро удовлетворенно кивнул, надеясь, что сестра не будет держать на него зла. Он сделал все, чтобы найти ей место, пришлось поднять всех своих поверенных, дабы придумать, что предложить несчастной изгнаннице. И вот теперь этот мужчина предстал в глазах своей маленькой сестры совершенно другим человеком.       Аямэ, думая обо всем этом, решилась спросить:       — Старший брат. Ты знаешь, что наш отец убил главу Ибури? — опустив голову, спросила девушка, решив не рассказывать ему, если он не знает. Но в отличие от Аямэ, молодой человек был уведомлен о делах клана куда лучше нее.       — Да. Поэтому нынешний глава Ибури убил его в ответ.       Аямэ ошарашенно уставилась в спокойное выражение лица брата, ощущая чувство стыда, что позволила себе быть столь наивной ранее и жить в иллюзиях. Раз уж Сабуро не торопился выгонять ее, она решила задать еще один вопрос:       — И как ты относишься к этому? Осуждаешь отца? Или поддерживаешь?       — И то, и другое, сестра, — снисходительно ответил Сабуро. — Точнее, мой советник говорит мне так полагать. Сам я, насколько тебе известно, не слишком разборчив во всей этой политике.       Аямэ по-доброму усмехнулась, думая о том, что ее брат хотя бы честен.       — Однако, мы не знаем мыслей нашего отца, поэтому нам трудно судить его. Но хорошо известны его мотивы.       — Защитить нас, — продолжила за Сабуро девушка, и брат утвердительно кивнул ей.       — Родителей, братьев и сестер дает нам создатель, поэтому мы не в силах изменить их, или отвергнуть. Все, что нам остается — принимать их и любить. И то же самое можно сказать о нашей жизни в целом, — поймав в ладонь несколько снежинок, многозначительно молвил старший брат, видимо, опасаясь, что Аямэ на грани самоубийства, настолько плохо она выглядела. — Надо любить ту, что досталась, какая бы она не была.       Аямэ поняла ход его мыслей, про себя подумав, что никогда в жизни ее брат не переживал о ней так сильно, как сейчас. Девушка не задавалась вопросами, а будет ли Сабуро скучать по ней, если она вдруг умрет, шагнет в пучину, как было в рассказе Ясу, или перестанет есть, но неустанно размышляла о том, что сейчас делает Изуна, и смогут ли они еще хоть когда-нибудь увидеться. Одна эта крошечная надежда поддерживала в ней слабый жизненный огонь, и даже сейчас, слушая старшего брата, беседуя с Ясу, она то и дело возвращалась своими мыслями в тот самый майский вечер, когда они с супругом лежали в высокой изумрудной траве, дарили друг другу тепло объятий и трепет поцелуев, и не думали ни о чем. Как же ей хотелось вернуться туда, в то время, в тот лес. Если после смерти существовал лучший мир, она была уверена в том, что он был, как тот тенистый майский сад.       — Мне пора, — нарушила тишину Аямэ, выжидающе взглянув на брата.       Тот кивнул и, немного помешкав, вдруг протяну к ней руки, намереваясь обнять. Девушка охотно ответила на этот жест, чувствуя, что разлука все же благотворно повлияла на их взаимоотношения с братом. Пусть у нее и было предчувствие, что видятся они в последний раз.       Простившись с Сабуро и кивнув в сторону Ясу, девушку ничего не останавливало покинуть свое селение и направиться к месту своего прозябания — в северный храм Ооцуцуки Хамуры, расположенный высоко в горах. Дикое, уединенное место, которое уже сейчас будет занесено снегом почти что полностью. Аямэ добиралась до этой забытой богом обители не менее суток. Пришлось ночевать в холодном зимнем лесу. И если бы не ее теплая накидка, что предусмотрительно всучил ей брат — она бы уже давно умерла от холода. Наконец, небольшое деревянное строение замаячило впереди черным расплывчатым пятном. От окоченения и усталости Аямэ не сразу смогла сфокусировать свое зрение, а с тропы не сбилась лишь чудом. Когда до входа оставалось не более ста метров, она вдруг поняла, что больше не может ступить ни шагу.       — К черту все, — рухнула девушка прямо в кучу снега, лицом вниз.       Аямэ не помнила, сколько времени она так лежала, но когда через силу перевернулась на спину, оказалось, что свежевыпавший снег почти полностью спрятал ее под своим покровом. Теперь она жмурилась от налипших к векам назойливых снежинок, неприятно щекочущих лицо, что не позволяли разглядеть нависший над ней свинцовый небосвод, едва ли пропускающий в некоторых местах скудные солнечные лучи.       — Что ж, проверим теорию Ясу. Правда ли ками не позволит мне погибнуть? Или же я сделала то, что должна? — спрашивала она будто бы саму себя. На деле — обращалась к кому-то незримому, что, по ее личному мнению, мог бы ее слышать. — Сделала или нет?! Отвечай! Иначе зачем ты оставил меня в тот день, когда умер наш мальчик?! Если ты и руководствуешься какой-то логикой — то она просто никчемная!.. Бессмысленная, как и этот мир!..       Внезапно она услышала странный звук, донесшийся со стороны храма. Будто бы упало что-то громоздкое и звонкое. Не то, чтобы этот гулкий треск испугал ее, но будто по-инерции заставил усесться, и в непонимании уставится на деревянное святилище, засыпанное снегом.       — …Что это было?       Слегка передохнув, девушка нашла в себе силы подняться, пусть и с большим трудом, и неспеша снова поковыляла в сторону входа. Дверь с протяжным скрипом отворилась и Аямэ зашла в большую черную залу. Когда глаза привыкли к мраку, Хьюга смогла увидеть, что прямо в центре лежит громоздкая, отлитая из металла статуя главного божества этого храма. Ооцуцуки Хамуры.       — Прародителю не понравились мои измышления, — с горькой усмешкой прокомментировала она, согнувшись, дабы поместить статую на место. Получилось далеко не с первого раза. Было не понятно, как она могла опрокинуться. Серебряный идол не мог бы накрениться даже от самого сильного порыва ветра. Но, как ни странно, столь неприветливая погода за стенами храма совершенно не ощущалась. Будто бы в обители был свой особенный микроклимат. — Ооцуцуки Хамура-сама, я прошу прощения за свою грубость, — склонилась она перед ликом величественного носителя Бьякугана. Он был изображен молодым мужчиной с правильными чертами, а в детстве Аямэ казалось, что он глубокий старик. Впрочем, она нечасто посещала это место. — Я подумала о том, что в последнее время снисхожу лишь до того, чтобы жаловаться на свою судьбу и на создателя, но, если подумать, сама я почти ничего не сделала для этого мира. Если забота об этом храме сделает мою жизнь хоть немного полезнее — я с удовольствием буду присматривать здесь за всем.       И она и впрямь осталась. Следила за храмом, чистила статуи и гравюры, зажигала церемониальный ладан. Жизнь ее без преувеличения стала монашьей и аскетичной, но Хьюга не жаловалась, ее бы все равно никто не услышал.       Дни пребывания Аямэ не считала. В этом просто не было смысла. Но в один из дней она увидела, что переданные съестные запасы, всученные ей Сабуро перед уходом, почти иссякли, и девушка снова задалась вопросами — отвратит что-либо ее от смерти и сейчас, когда пропитание было почти на нуле, люди брата пока так и не пришли, а сама она приняла решение не предпринимать ничего.       — Я знаю, что испытывать богов — грешно, — сказала она во время очередной беседы не то с самой собой, не то со статуей Ооцуцуки Хамуры, пока тщательно начищала ее до блеска. — Но меня уже и без того наказали по всей строгости. Не знаю, что можно еще отнять у такой, как я. Только мое имя у меня и осталось, ради которого наказывал жить дядюшка, — Аямэ развернулась на большой серебряный поднос, что был прибит по левую руку от Основателя, и впилась глазами в свое размазанное изображение. — Аямэ Хьюга. «Пухлые Щечки» звучит куда лучше.       — Тогда почему ты не осталась там, где тебя так называли, Пухлые Щечки?..       Девушка резко развернулась на голос, внезапно ворвавшийся в пространство главной залы храма, и увидела его! Учиха Изуну, своего супруга.       — Изуна!.. — прикрыла ладонью рот девушка, испугавшись, что просто сошла с ума, и ей лишь кажется то, что она видит прямо перед собой.       Муж едва ли стоял, обессиленно ухватившись за колонну, и с усталостью, венчанною триумфом, смотрел на нее, не скрывая своей довольной ухмылки.       — Далеко же ты спряталась от меня, — молвил он, недовольно покачав головой. И в эту же секунду чуть было не упал, но Аямэ резко дернулась к нему навстречу и подхватила, прижавшись к его талии, не позволяя рухнуть. Правая ладонь Учиха накрыла ее плечо, что тотчас обдала холодом.       — Ты так продрог! Не нужно было так рисковать! — прижала она к своим губам другую его ладонь, стараясь согреть хоть немного. А внутренне девушка все еще отказывалась верить в то, что и впрямь касается его. — Как же я скучала… — вжалась ему в грудь Аямэ, ощущая его губы где-то в области своего виска.       — Как ты могла уйти? — прохрипел прямо ей в волосы Изуна, сжав ее плечи неконтролируемо сильно. — Разве ты не знаешь, что мне не жить без тебя?       — Прости, — воззрела на него девушка, уже не в состоянии прятать свои слезы, — я…       Аямэ не успела сказать ничего в свое оправдание, ибо супруг неистово припал к ее губам. Все, что ей оставалось сделать теперь — лишь обвить его шею, и постараться ответить с той же страстью. Она отстранилась лишь на секунду, дабы попросить его переместиться к огню, чтобы муж хоть немного отогрелся, и Изуна, так и не выпустив девушку из своих объятий, прошествовал с ней в небольшую комнату, где жила сама Аямэ. Хьюга хотела было отстранится, чтобы присесть к очагу и развести огонь, но ее супруг не позволил ей даже развернуться, и неловко упал на футон, расстеленный тут же.       — Изуна… — рвано прошептала Аямэ, наслаждаясь его ласками, что обжигали холодом все еще не согревшегося тела. Даже его губы, жадно терзающие шею, были просто ледяными. Девушка надеялась, что сможет подарить ему все свое тепло. — Лучше снять обледеневший сокутай, — предложила она, принявшись стаскивать одежду с его плеч. Изуна, неторопясь, подчинился, в свою очередь скинув с девушки верхнее церемониальное одеяние.       Аямэ впервые видела своего мужа настолько нетерпеливым, и, несмотря на явное обморожение, настолько разгорячившимся. Обычно он был куда спокойнее. Прочитав немое удивление в ее глазах, Изуна нехотя объяснился:       — Ни о чем не мечтал я так сильно, как о том, чтобы обнять тебя, прижать к себе… — прервавшись на очередной поцелуй, сказал он. — Почувствовать аромат твоих волос, услышать голос… Пухлые Щечки, как же ты могла бросить меня? — снова спрашивал он, не соображая, что бы он делал, если бы не нашел ее. Однако с его упорством это был лишь вопрос времени. — Теперь я никогда не позволю тебе сбежать от меня… — накрыв ее тело своим, вкрадчиво молвил он, чувствуя произведенный его словами эффект. Аямэ ликовала.       — О, Изуна! Ты так мне нужен!.. Если бы я сказала, что не надеялась увидеть тебя еще хоть когда-нибудь — это была бы неправда! Только эта мысль заставляла меня держаться… — в слезах воскликнула она, и Изуна тотчас постарался ее успокоить.       — Тише-тише, — погладил он ее щеку тыльной стороной ладони, целуя все, на что падали его глаза. — Теперь ничто не разлучит нас.       Новый поцелуй был столь долгим, пьянящим, что Аямэ сумела отбросить все свои выступившие слезы, и теперь ее мысли занимали лишь губы супруга. Она уже могла почувствовать итог его возбуждения, и сама не заметила, как теплая ладошка обхватила его рвущееся наружу естество, заставив Учиха отбросить любые прелюдии, пусть он и желал бы растянуть это удовольствие от столь долгого перерыва в их отношениях, но более не мог сдерживать себя. Быстро раздев жену догола, подарив мягкой нежной груди пару небрежных поцелуев, параллельно он сбросил с себя оставшуюся одежду, и накрыл себя и супругу одеялом, переживая, что она может замерзнуть. Эти опасения были лишними, Аямэ пылала, как никогда в жизни.       — Я так хочу тебя, — прошептала она ему в ухо, и Изуна с трепетом воззрел на нее, упиваясь ее желанием.       Когда он жил с Кагурой, он никогда не придавал этому признанию особенного смысла, и воспринимал, как должное. Когда в его жизни появилась Аямэ — понятие любви и близости перевернулись для него с ног на голову. Их обоюдное влечение было не результатом простого физического зова тела, а стало выражением особого душевного единства, и эти интимные узы были куда сильнее, чем любая другая примитивная связь.       — Ах!.. — истомленно воскликнула Аямэ, прижавшись к Изуне еще сильнее, едва ощутила это нестерпимое чувство наполненности внутри себя. Только он мог дарить ей такие непревзойденные ощущения. С того самого дня, как он впервые пришел в ее комнату, он всегда был внимательным с ней и чутким, никогда не старался сделать больно, даже если ненавидел в самом начале. А сейчас, так хорошо изучив ее тело и желания, он умел одним лишь движением ей навстречу сделать так, чтобы она забыла все свои тревоги и страхи. И думала лишь о наслаждении с ним.       Изуна продолжал их головокружительное единение, спрятавшись от всего мира в этом маленьком заснеженном храме, где-то далеко в горах, под теплым уютным одеялом, в объятиях своей нежной податливой супруги, что с таким нескрываемым удовольствием продолжала произносить его имя, вперемешку со стонами. Это было, как в то время, когда они убежали в лес и любили друг друга, забыв обо всем на свете. Как же это было прекрасно.       Впервые спустя столько времени Изуна вновь ощутил себя счастливым. И он знал, что Аямэ чувствует тоже самое. Их обоюдное упоение завершилось одновременным всплеском ощущений и эмоций, которыми обыкновенно заканчивается подобная близость. Теперь они лежали в объятиях друг друга, разомлевшие, с умиротворенными улыбками на лицах, почти не двигаясь. Лишь Изуна позволил себе нарушить тишину, слегка разбавляемую сбившимся дыханием:       — Я согрелся, — это прозвучало с доброй усмешкой и Аямэ удовлетворенно хмыкнула, заглянув в дорогие ее сердцу ониксы, обычно такие холодные, но сейчас излучающие столько живого тепла.       — Ты, должно быть голоден, — погладила она супруга по щеке. — К сожалению, мне почти нечего тебе предложить. Лишь немного чая.       Изуна привстал, оперевшись на локоть, выражение его лица стало обеспокоенным.       — Хочешь сказать, что жила здесь впроголодь?       — Нет, просто еда, что дал мне брат, закончилась.       — И как ты собиралась жить здесь дальше? — нахмурившись спрашивал он, с неудовольствием замечая, что Аямэ старается спрятать от него свой взгляд. — Хотела умереть? Не смей, слышишь?! — властно развернул ее лицо на себя за подбородок Изуна, заставив внимать себе. — Теперь ты не имеешь права уйти, так крепко привязав меня к себе, Аямэ. Пухлые Щечки, — его грубая хватка сменилась мягким поглаживанием, но тон голоса остался предельно твердым. — Мы отныне неделимы с тобой. И вернемся домой вместе.       — А как же решение Мадары? Он — глава клана…       — А еще он мой брат. И я найду способ убедить его по-родственному.       Можно сказать, Аямэ очень надеялась на именно такой исход событий. Особенно после того, как ее муж появился в храме Хьюга невесть откуда, схватил в свои объятия и заставил вспомнить, что она все еще принадлежит ему. Теперь ничего не останавливало ее оставить здесь все, дабы вернуться с мужем домой. О, да, клан Учиха уже давно стал ей домом, и так приятно было от мысли, что она вернется.       — Это божество вашего клана? — спросил Изуна, наблюдая, как его жена в последний раз совершает молебен у большой серебряной статуи и уважительно склонилась перед ликом, сложив свои белоснежные тонкие ладони.       — Ооцуцуки Хамура, Основатель нашего клана, — ответила девушка, неспешно выпрямившись.       — Ооцуцуки Хамура? Брат нашего Основателя, Хагоромо? — задумчиво молвил Изуна, только сейчас осознав, что они с Аямэ имеют один и тот же корень. — Интересно, что бы подумали эти основатели, узнай они, что их потомки воссоединились? По крайней мере, двое из них? — с улыбкой озвучил свой вопрос Изуна, притянув девушку к себе спиной, продолжая сверлить глазами идол Хьюга.       — Думаю, что им глубоко плевать на нас, — принялась иронизировать над их незавидным положением девушка, положив свои ладошки на его предплечья. Изуну тоже позабавила ее реплика.       — И все же ты служишь ему и взываешь в молитве. Не говорит ли это о том, что ты все равно надеешься на его помощь и покровительство?       — Может и так, — пространно ответила девушка. — Человек настолько слаб, что готов искать гарантий на счастье даже таким образом, стоя на коленях у алтаря.       — Я буду твоей гарантией на счастье, Пухлые Щечки, — самоуверенно молвил ей Изуна. — Теперь я уверен, что нас с тобой ждет лишь светлое будущее, которое мы создадим сами, своими собственными руками. И проживем долгую, наполненную радостными моментами жизнь!       — Пусть так и будет.