Нет дыма без огня

Some bar in the North of Seoul. Network: Present. Ateez Network: Present Восемнадцать месяцев назад. В туалете недопаба-недобара воняло. Сонхва еле сдерживал рвотные позывы, хотя они, скорее, были обусловлены четырьмя часами реки из алкоголя, которую он в себя заливал, нежели ароматами уборной. Мужчина справил нужду и, застегнув брюки, пошатываясь встал около раковины. Он помыл руки, запустил влажные пальцы в темные вьющиеся волосы, чтобы убрать их от глаз и со лба. Чуть приподняв подбородок, посмотрел в глаза своему отражению. Оно вроде осуждало, а вроде, как и было уже на стадии смирения. В общем, молчало, сука. То-то же. Пак натянул на плечи спавший черный кожаный бомбер и вышел из вонючего туалета в темноту не менее пропахшего алкоголем бара. Рядом со входом на кухню, стояли ряды пластиковых канистр из-под пива, за которыми какая-то пара усиленно пыталась задушить друг друга языками. Сонхва, посмеиваясь, прошел вперед, вернулся в более освещенное помещение и по пути до барной стойки успел задеть плечом пару человек. — Может хватит уже, Хва? — подошел к мужчине бармен, заметив, как тот показал пальцем на пустую пивную кружку и зеленую бутылку соджу. — Давай вызову тебе такси. — Еще, — мотнул головой Пак. Это было стратегически неверным решением, потому что вместе с головой чуть-чуть поехало все вокруг. Сонхва наклонился вперед и уперся лбом в липкую, но добротную деревянную стойку. Прохлада дерева почти перевешивала ощущение грязи. Сонхва сцепил пальцы рук в замок и посмотрел себе под ноги. Пол почти не шатался. Он медленно поднял голову и посмотрел на часы над головой бармена. Половина третьего. Вот уже второй месяц он ходит в этот бар, как на работу. Познакомился с барменом, его почти приняли в компанию постояльцев… Пак решает, что видимо и сегодня уйдет ни с чем, как дверь распахивается и в заведение заваливается шумная толпа человек из пятнадцати. Атмосфера в заведении резко меняется. Многие начинают собираться и продвигаться к выходу, через пару песен меняется и плейлист. Пак продолжает гипнотизировать пиво напротив него. Соджу бармен так и не принес. Видимо, догоняться придется этим. — Сонхва, тебе пора домой, — качает головой бармен, оглядывая помещение. — Сонхва?.. Сонхва-хён? — раздается справа от Пака высокий удивленный возглас. Бармен пожимает плечами и отходит на другой конец барной стойки, где высокий парень с коричнево-бирюзовыми волосами машет руками и кричит про тридцать шотов текилы. Сонхва медленнее обычного поворачивается (просто голова будет кружиться, если он сделает хотя бы одно резкое движение) и смотрит… пытается всмотреться в лицо напротив… все вокруг немного плывет, размазываясь по краям. У парня напротив фиолетовые волосы, чуть пухлые щеки, красивые темные глаза и до боли знакомая улыбка. Сонхва ее последний раз видел года четыре назад. — Мм. Чон Уён… Уён-и? — вылепётывает Пак. — Это правда ты?.. — Хён-ним! — возглас парня становится еще радостнее, и он напрыгивает на плечи черноволосого мужчины. Сонхва от этого становится душно и тяжело, но он стойко терпит крепкие объятия младшего. Уён пару раз хлопает его по спине, проводит руками по плечам к шее и подбородку, долго рассматривает его лицо и волосы, в конце концов трогая черные волны пальцами. — Я помню тебя со светлыми волосами, — бормочет парень себе под нос, но Пак все равно его слышит. Он не уворачивается от пальцев в волосах и не спешит убирать чужую руку. Он так соскучился по самым простым вещам: семейным обедам, дружеским попойкам в баре, вечерам перед телевизором, чужим рукам в своих волосах и на своем теле. Все это как будто было не с ним. Иногда казалось, что этого вообще никогда с ним и не было. — Ты почти не изменился, только вырос, — улыбается Пак, оглядывая тонсена. Четыре года назад Уён был ниже его на голову, сейчас же они были почти вровень. — Как ты?.. Как ты тут?.. — Все хорошо, — Уён расцепляет объятия и делает жест в сторону бармена. — Мне тоже пиво… Я в Сеуле второй год, хён… — Тебе стоило связаться со мной, — смотрит на парня Сонхва. — Я… — Чон делает паузу. Видно, что он что-то обдумывает, прежде чем произнести слова дальше, — После исчезновения твоих родителей, я больше не знал, через кого можно с тобой связаться. Сонхва громко выдыхает. — Да, ты прав, я погорячился со «связаться» … — Нет, ты не подумай, хён… я имел в виду, что я буквально не знал. То есть все остальные, у кого я спрашивал твой ID в Сети просто делали вид, что не понимают, о ком я, — парень виновато улыбнулся. — Я правда пытался… Я бы… Я на твоей стороне, в общем. Сонхва пару секунд смотрит словно сквозь тонсена, потом снова фокусирует взгляд на его лице — прямой нос, щеки, за которые так и хочется ущипнуть, полные алые губы. Еще секунд десять он пытается осознать, что ему сказал Уён. Потом улыбается. — Спасибо, Уён-и, — тянет Пак. Чон улыбается в ответ и снова тянет руку к его лицу. — А ты не охуел ли при живом муже блядствовать?! — руку Чона резко перехватывает худой жилистый мужчина с темными волосами. Волосы на концах белые, как и косая прядь над левым глазом. Сонхва удивленно вскидывает брови и переводит взгляд с Уёна на подошедшего. — Это мой хён, — спокойно отвечает тосен. — Отпусти. — Хуён, — морщится мужчина, потом смотрит на Пака. Оглядывает его волосы, полностью черный костюм, медленно скользит взглядом по лицу, отмечая драконий разрез глаз, безупречную кожу, высокие скулы и точеный подбородок. Все это время его пальцы сжимают запястье Чона до белых костяшек. Сонхва замечает металлический браслет шириной два сантиметра, сжимающий рукав черного свитшота мужчины. — Сан, ты делаешь мне больно, — встряхивает руку Чон. Сонхва хочет этому Сану разбить нос. Он уже сжимает пальцы в кулак, как мужчина отпускает руку тонсена. — Ты делаешь больно мне, — смотря глаза в глаза отчеканивает каждое слово Сан и уходит в дальний угол бара-паба, где стоят широкие кожаные скамьи, на которых и расположилась вся честная компания. — Хён, мне надо идти, — Чон смотрит на Пака с нескрываемой грустью. Он поднимает правую руку и мотает из стороны в сторону указательным пальцем с электронным кольцом. — Дай свою айдишку. — А, да, — Сонхва скидывает Уёну прямой запрос на контакт в Сети. Его взгляд все еще прикован к компании в углу зала: много цвета, смеха, жизни. — Не пропадай, — тонсен скомкано обнимает его перед тем, как поспешить к компании, прихватив с барной стойки пузатую пивную кружку. Стоит ему только подойти к скамьям, как он моментально оказывается притянут и посажен на колени мужчины со светлой прядью, еле успевая поставить пиво на стол. Сонхва наконец соглашается на предложение бармена вызвать такси и отправляется домой. Сегодня он наконец получил хоть какой-то результат. *** Coffee shop at level 3 above ground. Network: Undetected. Ateez Network: Present Все, что вам говорят про судьбу, соулмейтов, любовь, семью — вот все это, все эти сказочки Сонхва вертел на хую. Да-да, именно так. Нет, он не циник, не романтик, не философ и не демагог. Он не считает, что соулмейты не существуют. Он даже может доказать обратное: как раз-таки существуют, но просто тебе забывают сказать, что встреча с соулмейтом может быть не только подарком судьбы, но и ее проклятием. Именно поэтому потерявший своего соулмейта и свою семью (читайте: прошедший через ад) Пак вертел все эти разговоры на хую. Судьба редко дает осечки, да и сверхновую в чужих глазах так просто не увидишь. Сонхва вспоминает яркие карие, в которых светилось его единственное солнце, — те, к которым хотелось возвращаться, восставая из мертвых; те, которые не давали забыться на поле боя; те, которые звали к себе, заставляя смывать кровь с рук, выгрызать свою жизнь, получать все новые и новые шипы и цепи. Он думает о них, когда едет в кофейню к Уёну через две недели после встречи в баре-пабе. Он давно не выбирался в город днем, да еще и на электрокаре, а потому совсем отвык от обилия рекламных видео, плакатов, вывесок и в целом всей рекламной индустрии. Время было перед днем влюбленных, а потому все вокруг заполнено идеями подарков, свиданий, роликами с идеальными парами, семьями… Кофейня оказывается украшенной к празднику. Уён сидит за столиком перед окном и выглядит до ужаса гармонично в этом пестрящем всеми возможными сердечками и цветами интерьере в пушистом желтом кардигане, кожаных бордовых брюках и бледно-фиолетовой водолазке, которая выгодно оттеняет его волосы. Сонхва в своем тотал-блэке смотрится до нельзя не к месту. Он садится напротив Чона, вытягивая длинные ноги под столом, чуть задевая ножку стула за пустым столиком рядом. Перед Уёном стоит большая кружка, от которой идет пар. Парень сжимает и разжимает пальцы вокруг кружки. Когда к ним подходит официантка, Сонхва заказывает мятный мокка, отчего Чон криво ухмыляется и прячет улыбку в кружке, делая большой глоток. — Что смешного? — изгибает бровь Пак, смотря на тонсена. — Ты можешь хоть в паранджу завернуться хен, похудеть еще в два раза, но твои привычки неизменны, — пожимает плечами Уён. — Хорошо, что хоть что-то не меняется. — Да… — улыбается ему Пак. Его взгляд путешествует по фигуре тонсена от макушки до кончиков пальцев, пытаясь найти все изменения, которые произошли за последние три года. — Как ты? — спрашивает Уён, когда молчание затягивается настолько, что официантка успевает принести готовый напиток. — Нормально, — пожимает плечами Сонхва и делает глоток. — Ты пьешь зубную пасту, так что не надо говорить мне «нормально», — ухмыляется Уён, но его глаза полны тревоги. — Чем занимаешься? — Конкретно сейчас ничем. — Что планируешь? — Ничего. — Хен… — Уён-а, — качает головой Сонхва. — Моя жизнь скучна и однообразна. Какой, собственно, я её и заслужил. — Нет, хён… — Давай лучше поговорим про тебя, — мужчина делает еще один глоток, перекатывает напиток по нёбу. Он всегда любил сочетание мяты и шоколада, мяты и кофе. — Ты женат, но твои волосы по-прежнему фиолетовые. — Да, — кивает головой Чон. — И? Уён становится серьезным, он устало прикрывает глаза. — Все сложно, — выдыхает младший. — Очень сложно. — Я могу тебе чем-то помочь? — Вряд ли. — Могу убить его, — ухмыляется Пак. — Точно вряд ли, — еще больше мрачнеет Чон. — Он — лучший боец Кана. — А я… — А ты сказал, что ничем не занимаешься сейчас, — вскидывает взгляд Уён. Он присматривается к вальяжно сидящему на стуле Паку. На нем черный костюм тройка, лацканы пиджака которого отделаны декоративной красной строчкой из люрекса. Рукава пиджака защелкнуты железными браслетами из черного металла шириной в четыре сантиметра, по центру которых были расположены металлические кольца. В ушах плеяда сережек из того же черного металла, а на ногах — усыпанные шипами высокие ботинки на мощной подошве. Уён знает, что никто в этом мире не носит черный просто так, не надевает просто так металлические украшения и не отделывает металлом ни одежду, ни обувь: каждое звено, каждая бусина, каждый шип — чья-то отнятая жизнь. У него дома половина шкафа забита такой одеждой — та половина, на которой одевается муж. — Ты не случайно был в том баре, — наконец произносит Чон. Разочарования нет. Он привык, что его используют. Просто до последнего надеялся, что его хён не такой. Хотя, кого он обманывает. Его хён — черный генерал. — Я искал тебя, — кивает Сонхва. — Зачем? — Соскучился… по работе, — добавляет Пак, замечая, как Уён вскидывает взгляд, но тут же закрывается за маской безразличия. — За работой не ко мне, — надувает губы парень. Он уже собирается встать и уйти, потому что действительно немного обижен таким прагматичным подходом хёна к их первой за долгое время реальной встрече. — К кому же еще, личный секретарь господина Кана, если не к вам? Лицо Чона превращается в восковую маску, а буквально через несколько мгновений он садится на стуле совершенно по-другому: словно пропал тот маленький мальчик, который смотрел Сонхва в рот, который бегал за ним до реки по полям в той другой жизни, где не было многоэтажных высоток, неоновой рекламы, многоярусных автострад, дыма, данных, пороха и свинца. Чон выпрямляет спину, откидывается на стуле и чуть приподнимает подбородок вверх. Его глаза опасно сужаются, а пальцы медленно перетекают с кружки на стол. — В этом городе достаточно заказчиков… — Я знаю, что вы хотите начать передел Сеула. Я знаю, что вам нужны бойцы. Я знаю, что Кан искал меня. Ты всё ещё хочешь, чтобы я считал, что ты тоже по мне так сильно соскучился, что забрасывал сообщениями эти две недели, лишь бы встретиться лично? — Пак качает головой, отчего кончики его волнистых волос чуть щекочут скулы. — Уён-а, насколько я помню, ты всегда был чрезвычайно смышлёным малышом… Думаю, что в твоих интересах организовать мою и господина Кана встречу как можно скорее. — Ты, как всегда, прав, хён, — кукольно улыбается Чон, смотря за спину Сонхва. — Думаю, что самое время оставить вас наедине. Уён встаёт из-за стола, забирает с него свою кружку и отходит к витрине с десертами. На место Чона буквально вплывает Кан Ёсан. Он одет в огромную плюшевую черно-белую кофту, рукав которой задел плечо Пака, когда Кан проходил мимо, и тот уловил терпкий запах дыма, уда и табака. «Блядство» — это всё, что думает Сонхва, когда смотрит на сидящего напротив лидера Ateez, одной из пяти мафиозных группировок, держащих север Сеула. У Кана Ёсана мощная шея, словно выточенная из мрамора линия подбородка, широкие брови и ярко-малиновые волосы. Оттенок губ, благодаря помаде, совпадает с цветом волос, а на брови нанесена малиновая вуаль теней. Сонхва успевает заметить, что макияж глаз напротив также оформлен в малиново-фиолетовых тонах. Потом он встречается взглядом с глазами Ёсана и летит в глубину их космоса. Когда же путешествие по петляющей звёздной дороге на дне зрачка Кана заканчивается для Пака одной единственной сверхновой, Сонхва хочет грязно и громко выругаться. Потому что, какого хуя… он точно не заслужил второго шанса. В любом случае, он и этот второй — тоже проебёт. Даже если Кан что-то увидел в глазах Сонхва, он это никак не показывает. Его тон отстраненно-деловой, голос немного хрипит. В целом, его голос, манера держаться и подобранный парфюм не совпадают с внешним образом дерзкого Питера Пена. У Сонхва — когнитивный диссонанс, но он старается не вестись на поводу у судьбы. Они долго общаются по поводу сотрудничества, договариваются об условиях, гарантиях и обязательствах. Кана прогнуть невозможно. Сонхва и не пытается. Он уже привык к этой части своей работы. Действительно, он давно не был «в поле», заказчик имеет право сомневаться. У Пака нет острой потребности в деньгах или каких-то иных благах, поэтому по поводу компенсации он не спорит. Ему вообще мало, чего хочется. Он просто надеется, что эта возможность вернуться к подобию старой жизни, в принципе, вернёт его хоть к какой-то жизни. Им пару раз обновляют напитки. К концу разговора, который длится больше часа, Пак уверен, что сверхновая ему померещилась. Сонхва отворачивается, когда между ними повисает тишина, и смотрит в окно — на проходящих мимо людей, которые парочками передвигаются из кафе в кафе. Он кожей чувствует, как взгляд Кана пробегается по его профилю, по шее, выглядывающей из-за черного воротника рубашки, по плечам и рукам — до самых кончиков правильной формы ногтей, — и возвращается к браслетам на запястьях. Пак не пытается угадать, что может быть на уме у Кана, поэтому просто продолжает наблюдать за улицей. Ёсан поднимается из-за стола с всё той же медленной кошачьей грацией: его движения, словно вода, но Сонхва видит серьги в ушах Кана, кольца на его пальцах, металлическую молнию с заостренными зубчиками и мощной металлической застежкой. Он прекрасно понимает, скольких эта вода забрала себе. У него нет браслетов и нет шипов, это значит только то, что он руководит и не убивает сам в том количестве, чтобы носить их. Дымный аромат становится ярче, Пак понимает, что Ёсан остановился рядом с ним перед тем, как уйти, и поворачивает голову, поднимает взгляд. — Ещё одно, — Кан касается указательным и средним пальцем подбородка Сонхва. Его пальцы ледяные, а прикосновение прошибает Пака иголками. — Ничего личного. Только бизнес. Ты понимаешь, о чем я. Сонхва медленно кивает. Он всё понимает. Только от этого не легче. Он как-то был уверен, что в левой части его груди — там под кожей, покрытой шрамами и чернильными разводами, уже давно ничего нет, но лёгкий укол боли все равно напоминает ему о сгоревшем сердце.