Нет дыма без огня

North of Seoul. Aurora. Network: Undetected. Ateez Network: present. Перед входом в Аврору было пусто — ни очереди из людей, ни машин. Только голубая вывеска в виде зигзага молнии отсвечивала холодным неоном на влажном от летнего дождя асфальте. Отсутствие очереди могло означать только одно — сегодня в клубе закрытая вечеринка. Только для Ateez. Сонхва успевает переодеться после душа, который ему понадобился из-за сессии с Чонхо. Когда они подходят к клубу, оба надевают маски, и Пак практически полностью становится черным. Даже светлая кожа шеи закрыта высоким воротом водолазки. Чонхо успевает встретиться с ним взглядом перед тем, как они оба заходят в открывшуюся деревянную дверь. Внутри яблоку негде упасть. Сбор действительно общий. Значит — что-то важное. Стоит небольшой гул, люди переговариваются между собой. Большинство одеты в тёмные цвета, но Сонхва замечает, что полностью черных не так уж и много. Привычка носить одежду определённого цвета пошла с времён тридцатипятилетней третьей мировой войны, по итогам которой границы государств в мире стерлись, жизнь распределилась между городами-оплотами цивилизации. Конечно, под скоростными надземными виадуками разных уровней, что соединяли города между собой, всё ещё копошились те, кто выбрал работу на земле или по каким-то причинам решил не примыкать к тому или иному городу. Вокруг виадуков был свой бизнес и своя «тусовка»: монтажники, механики, дорожники, электрики, заправщики, курьеры, банкиры, воры, рэкетиры, проститутки. Существовала и своя инфраструктура, состоящая из придорожных кафе и гостиниц, перевалочных пунктов с заправками и минимальным набором удобств. Все «околовиадучные» носили яркую неоновую одежду со светоотражающими элементами, которая отдалённо напоминала рабочие робы и брюки. В городах такую одежду часто можно было встретить на молодёжи — как некий вызов, способ привлечь к себе внимание. В городах люди в основном носили закрытую одежду из переработанных, но почти настоящих (во всяком случае, по заверениям рекламы) хлопка и льна. Как правило, оттенок одежды зависел от того, чем человек занимается сейчас или занимался во время войны. Некоторые цвета считались привилегий, некоторые — обязанностью. Так, белый цвет носили только представители власти и те, кто во время войны находился при штабе армии Совета. Черный цвет был обязан носить любой военный, получивший офицерское звание по системе Совета во время войны. Совет — коллегиальный орган, состоящий из 42 представителей городов-государств, который сменил ООН как организация, занимающаяся регулированием всего, что происходит на планете в целом на международном уровне. Совет возглавляет Председатель, который избирается каждый год тайным голосованием из числа кандидатов, представленных городами. Сонхва помнил, как шесть лет назад его кандидатуру впервые выдвинули в Председатели Совета от Кейптауна. Кейптаун делил власть с Каиром на севере Африки, оставаясь властелином на всей остальной сохранившейся территории материка. Сонхва там практически боготворили за отвоеванную городу свободу от немецкого флота. В городе было несколько его статуй. Пак помнит, как последний раз добирался из Кейптауна три года назад в Сеул — по парящему над бежево-красным африканским океаном до Каира, а дальше — от Екатеринбурга его уже этапировали на военный трибунал. Родная земля черного генерала далеко не боготворила. Его считали перебежчиком, предателем народа, променявшим родину на борьбу за свободу чужих людей и чужих идей. Людской гул, царящий в клубе, начал затихать по мере того, как из-под потолка начала медленно опускаться площадка с четырьмя людьми. Трое были одеты в бордовые костюмы с военной символикой, меховыми и перьевыми перевязями, лентами и цепями на шипованных эполетах. Четвёртый был одет в белый мундир с черными лацканами и черные брюки с белыми лампасами. На черной перевязи среди множества наград блестел под светом софитов черный крест с рубинами на каждом из четырех концов. У Сонхва был такой же — все-таки в битве за Токио они с Уёном бились бок о бок. Чон был практически единственным из штаба, кто вышел «в поле» на помощь. Пак перевел взгляд с тонсена на трёх мужчин в бордовом. Боевая группа «Орхидея»: Кан Ёсан, Сон Минги и Чхве Сан. Пак не пересекался с ними во время войны — все-таки разница в возрасте в пять лет давала знать. Орхидея как раз-таки защищала Сеул, а позже видимо прибрала часть его к рукам, переродившись в Ateez. Все трое были в чине генералов по классификации Совета. Обладали привилегией по ношению бордовой формы, которую им даровал Сеул. Насколько помнил Пак, все они были генералами второй звезды. Мужчина скользнул взглядом по запястьям — так и есть, рукава Чхве были застегнуты на запястьях двухсантиметровыми в толщину металлическими браслетами. Однако, на рукавах Кана и Сона браслеты отсутствовали. Сонхва это заинтересовало. Браслеты были одновременно знаком отличия и элементом контроля над генералами со стороны Совета. Совет мог вызвать генералов к себе через браслеты, где бы они не находились. Ещё через браслеты было достаточно удобно пытать — они посылались электрические разряды, при желании, удобно магнитились между собой, а за кольца на браслетах практично было подвешивать их владельцев на крюках. Сонхва помотал головой, отгоняя тени прошлого. Он со своими браслетами успешно разобрался три года назад, и сейчас носил их только для отвода глаз. А вот куда делись браслеты двух генералов перед ним, было интересно. Равно как и то, почему браслеты остались у Чхве. Уён поднял руку вверх, и все замолкли. Ёсан вышел вперёд к черным перилам площадки, которая остановилась над головами собравшихся. Все взгляды были устремлены вверх. Сон и Чхве стояли со скрещенными за спиной руками на шаг позади Кана. Руки Сонхва непроизвольно сложились по уставной форме за спиной, ноги заняли вышколенную позицию на ширине плеч. — Семья моя, — Ёсан сжимает черные перила длинными пальцами в бордовых перчатках. Сонхва замечает, что под мундиром у него — черная водолазка. — Север Сеула принадлежит нам! Толпа срывается на крики и вой. Минги и Сан криво усмехаются. Минги делает небольшой шутливый реверанс. Раздаются хлопки, крики становятся громче. — Наша благодарность генералу Сон бесконечна. Брат, — Ёсан поворачивает голову налево и кивает другу. — Его отряды помогли увеличить нашу территорию в два раза. Сегодня в полночь в сети будет выложена информация о доступных домах и квартирах, серверах и хранилищах, транспорте и других доступных гаджетах. Вы все вольны оставлять заявки. В сети разместят айдишки захваченных в плен членов банды Бродяг. Если у кого-то есть информация, которая поможет свершиться правосудию, оставляйте её в файле релевантной айдишки. Тёмный зал наполняется гомоном. Сонхва смотрит на Чонхо, который одобрительно кивает. — Мог бы выбрать квартиру, — наклоняется к уху младшего Пак. Тот вздрагивает и пристально смотрит на черного генерала. — Очень смешно, хён, — кривится. Чонхо прекрасно знает систему распределения добычи, и он в ней на самой низшей ступени: молодой мужчина, боец и без семьи. Он должен добывать всё в боях, а не в Сети. Минги это тоже знает. Но из-за его «удачливости» не берёт на такие вот серьезные операции, хотя в остальное время всегда держит рядом, называет стальным медвежонком, приглашает на обеды. Чхве это тихо убивает. Он словно их младший брат, когда всё спокойно, но, когда начинается что-то серьёзное — сразу же превращается для них в малого ребёнка, от которого не только пользы никакой, так еще и потом проблемы разгребать. — Правосудие свершится уже сегодня, — продолжает Кан, отталкиваясь от перил и вставая ровно. Оглядывает толпу под ним свои ярким взглядом. Его малиновые волосы выделяются между тёмными волосами Сона и Чхве на платформе. Уён давно отошел к заднему краю и стоит в темноте — за границей света софитов, — просто наблюдая за всем. Он прекрасно знает программу сегодняшнего вечера, и мутить его начало ещё при прочтении файла, присланного Ёсаном по Сети. Иногда, Уён с ностальгией вспоминает обычаи писать всё на бумаге или в виде сообщений на внешние гаджеты, которыми все ещё пользовались лет десять назад — можно было смять лист бумаги, или отложить смартфон. Когда же тебе приходит сообщение по Сети, то оно висит перед твоими глазами, пока не прочтёшь, а особенно впечатляющие сообщения так и продолжают гореть холодным зеленым неоном под веками. Во всяком случае у Чона горят. Он не знает, у всех так или нет. Уён обводит взглядом толпу. Замечает несколько знакомых лиц. Кивает. В последних рядах видит ярко-красную макушку Чонхо. Рядом с ним стоит черный генерал четвёртой звезды Пак Сонхва. Его образ Чон тоже хотел бы стереть со своей радужки, но всю сознательную жизнь у Уёна это никак не получается. Детство, школа, Академия, война, трибунал, долгие поиски в Сети и в реальности. Даже на свадьбе Пака Уён закидывался алкоголем и наивно убеждал себя, что рад за хёна. На своей свадьбе Уён сидел с идеально ровной спиной, затянутой белым сукном мундира. Лицо было бледным под стать форме. Есть не хотелось и пить тоже. Ничего не хотелось. Хотя нет — хотелось видеть рядом не бордовый, а черный мундир, но в целом, если прикинуться, что не различаешь цвета, всё это — не так уж и важно. Тем временем в зал заводят две группы человек. Одна группа одета в тёмно-зелёные одежды банды Бродяг. Вторая группа состоит, по виду, из обычных горожан, если не брать в расчет страх, загнанность и отчаяние, которое сквозит в глазах каждого. Люди постоянно переглядываются между собой, словно ища друг друга в толпе, но молчат. Толпа, напротив, разражается гомоном, стуком, топотом и где-то даже злорадным смехом. — Вы всегда так много смеялись над моим цветом волос, — ледяным взглядом водя по стоящим перед ним людьми, замечает Ёсан. Толпа тут же затихает. — Не так ли, Лиам? Среди тёмно-зелёных никто не говорит ни слова. — Я тут навел справки, — Кан делает небольшой кивок в сторону второй группы людей. — Ты, видимо, забыл, какой цвет волос был у твоего соулмейта. Так мы тебе напомним сегодня. — Ты… не смей! — раздается из первой группы и ближе к площадке, на которой стоит Кан, выходит первый заместитель и правая рука уже почившего главы банды Бродяг. — Отпусти их. Это не по-людски, Кан. — Генерал Кан, — поправляет его Ёсан. — Вы же нас за людей не считали, когда взрывали наши дома и машины, жгли и резали нас. Почему ты вдруг вспомнил про гуманность, а, Лиам? По толпе проходится недовольный ропот. — Я тебе скажу, почему, — не дожидаясь ответа, продолжает глава Ateez. — Потому что сейчас ты знаешь, что важно на самом деле, не так ли? В этот конкретный момент ты наконец понимаешь, ради кого живёшь и ради кого будешь умирать. Верно, Лиам? Лиам молчит. Хмурит своё круглое филиппинское лицо и молчит. Все отчасти наслышаны о судном дне Кана, который следует за поглощением каждой банды. Лиам не назвал бы это дружественным поглощением, но, как боец, он понимает — либо ты, либо тебя. Те, кто согласен на новую присягу, на передел собственности, остаются живы. Те, кто не согласен, умирают. Те, кто не успел умереть, попадают в ад. Вместе со своими соулмейтами. От этого ещё больше хочется умереть. Лиам находит взглядом среди людей её — темноволосую, луноликую с глазами, в которых вместо зрачка сверхновая. Лицо её спокойно. Глаза светят, но губы поджаты. Лиам знает, что она не обвиняет его. Просто они проиграли. Такова их судьба. Он лично пролил слишком много крови Ateez, чтобы уйти безнаказанным… чтобы уйти быстро. В какой-то момент, когда чужие руки касаются его соулмейта, Лиам пытается рвануть на помощь, его сильно бьют по ногам железным прутом. Он падает на колени. Толпа заходится в торжествующем крике: вот она справедливость. Ты ставишь на колени нашего мучителя, ради нас, генерал! Кан продолжает стоять и наблюдать за толпой, потом даёт отмашку правой рукой. Сонхва замечает, как всё одномоментно приходит в движение — толпа океанской волной разбивает остатки банды и их соулмейтов по разным сторонам зала. Пак ещё успевает заметить, что оба: и Сон, и Чхве, спрыгивают с площадки и оказываются в самой гуще событий, не забывая принимать участие в этой вакханалии. Сонхва же заморожено стоит на одном месте. Он прикрывает глаза, но, как назло, там под веками сидит один единственный образ, который отпечатался навсегда. Пак выдыхает, ориентируется на местности и, пока это незаметно в суете, быстро оказывается в переулке через запасной выход на левой стене здания. Его легкие радостно приветствуют свежесть летнего вечера. Пак тоже слышал про судные дни Кана. Он не хотел в них участвовать. У них был даже договор на эту тему. Видимо, Кан забыл. Или же ему потому и удалось выйти сюда, потому что Кан не забыл. Сонхва устало приваливается к кирпичной стене, затем и вовсе сползает вниз. Мундир рвано шипит, цепляясь за неровную поверхность стены. Пак в итоге садится прямо на землю, достаёт из ножен на правом бедре кортик и прочерчивает небольшую линию на левой ладони. Выступающие капли крови тёмные, но заметно отливают бордовым в свете рекламного неона. Значит, в нём ещё осталось хоть что-то человеческое. Заставлять пройти кого-то через то, что довелось пройти ему, черный генерал Пак не стал бы никогда. Вероятно, Кан со своими яркими малиновыми волосами совершенно не в состоянии его понять, как и понять других — тех, кого он обрекает на нечто худшее, чем смерть. Ведь это тупое безболезненное никому не нужное существование без сверхновой намного хуже. Пак хотел бы умереть, да браслеты, иногда, всё-таки останавливают. Или не браслеты. Пак не знает. Он убирает кортик в ножны и растирает капли крови по ладони, слизывает их кончиком языка. Солоновато. Дверь приоткрывается, и на улицу выходит Уён. Он молча также по стеночке скатывается под бок Пака. Из зала доносятся крики, которые начинает перекрывать музыка. — На черном входе ещё человек сорок. Так что это все надолго, — безучастно сообщает Уён. — Мне похуй, если честно, — отвратительно врет Пак. — Если бы тебе было похуй, ты бы сейчас трахал чужого соулмейта где-то рядом с моим уважаемым мужем, — кривит губы Чон. Или Чхве. Сонхва не может воспринимать его женатым. Слишком сложно. — Так вот почему всё сложно, — отзывается генерал эхом своих мыслей. — У него работа такая. — Работа у него другая. Это ему просто нравится. Кайф ловит, — передергивает плечами Уён. Его ведёт от ощущений, которые передаются от его соулмейта. Возбуждение и агрессия. Оба состояния для него абсолютно чуждые. Тем не менее, он вынужден проходить через них. — Устал? — смотрит на него Пак. Потом вытягивает ноги, хлопает по своим бедрам. — Иди сюда. Уён помнит, как в детстве точно также забирался на руки к Сонхва, когда они долго гуляли в поле рядом с лесом — недалеко от небольшой деревеньки в пригороде Сеула, где оба родились. Сонхва обычно садился у дерева или прислонялся к камню, заключал плечи младшего в кольцо своих рук, баюкал… — Обернусь я человеком, — Уён слышит с хрипотцой голос Сонхва, чувствует длинные пальцы в своих волосах, — Да вернусь к себе домой…* Ещё он чувствует себя натянутой тетивой, которая вот-вот лопнет из-за скопившегося напряжения внутри. Уён чувствует чужое ликование и чужие страдания, которые дико контрастируют с окружающей его реальностью, в которой он сидит на руках у человека, родного, любимого, но всё его естество наполнено только чужой тьмой. От этой тьмы никуда не деться. Эта тьма — его судьба. Он должен быть рад ей. Должен подчиниться. Должен быть поглощен. Уён ощутимо вздрагивает, Сонхва притягивает его к себе, продолжая тихо напевать про белую кошку, пытаясь унести тонсена в такое далёкое, невозможно другое и несбыточно странное прошлое. Самому Паку обычно воспоминания из того времени помогают. Помогают отвлечься от реальности или вернуться в неё. — Дальше мы пойдём на юг, — бормочет Уён, положив подбородок на левое плечо Сонхва. — Тебе стоит начать формировать собственный отряд. — Не хочу, — хмыкает Пак. — Хотя бы боевую тройку, — предлагает Чон. Сонхва громко вздыхает и мотает головой из стороны в сторону. — Хён, на юге все гораздо серьезнее, чем на севере. Там остались военные арсеналы. Там есть Представительство Совета. Есть информация, что как только южные банды прознают про переход севера под наш контроль, начнут заключать альянсы. Идти туда в одиночку — практически самоубийство. — Уён-и, позволь мне самому решать, куда и с кем идти, — криво улыбается Сонхва, поглаживая затылок тонсена. — Я просто хотел тебя предупредить, — парень опускает голову и упирается лбом в чужое плечо. — Я ценю это. Правда. Но то, что ты говоришь, только распаляет мое желание поскорее отправиться туда в одиночку. — Хён? — Чон заглядывает мужчине в лицо и понимает, что тот не шутит. Он сгребает Пака за шею ближе к себе, растерянно шепча ему в ухо «Не смей. Ты обещал». Чувствует, как чужие пальцы впиваются в лопатки. — Те, кто выживут сегодня, будут искать смерть также, как и я. Могу забрать их, — предлагает Сонхва. — Осуждаешь то, что он делает? — интересуется Уён, и несмотря на то, что это его тонсен, Пак знает, что это проверка. — Нет. Просто не могу поддержать это начинание, — генерал пожимает плечами. — Я думаю, что он не до конца осознаёт всю серьёзность судных дней, так как вряд ли понимает, что делает. — О, поверь мне, Ёсан как раз-таки прекрасно понимает, что делает, — фыркает Уён, чуть ерзая на коленях старшего. Ноги затекают в одной позе. — Когда мы впервые познакомились, это было месяца через два после битвы за Токио, когда Совет перебросил меня обратно в Сеул, а Орхидею тогда передали под мое кураторство, у Ёсана были красивые темно-русые волосы. — Мм? — недоверчиво выгибает правую бровь Сонхва. Этой информации у него не было. — Ты же знаешь, что иногда система дает сбой — появляются одиночки. Те, кто рождается с обычным цветом волос и самыми обычными глазами, — говорит тонсен, а Пак кивает, хотя насчет глаз Кана он бы мог поспорить. — У Совета есть определённые наработки по поводу исправления таких случаев… В общем, Ёсан обменял свои браслеты на добровольное участие в одном из экспериментов Совета года три назад. Цвет волос тогда и поменялся. Как ты можешь догадаться, для психики такое тоже бесследно не проходит. Особенно, если учесть, что соулмейта, назначенного Советом, он так и не нашёл с тех пор. — Назначенного Советом? — Совет создал искусственную связь для него и его назначенного соулмейта — всё те же звёздные карты, хён, но добавили алгоритмы Сети… Но Ёсан никогда никого не чувствовал. У него была теория, что его соулмейт — либо отъявленный убийца, либо за эти несколько лет умер. Ведь убийства, измены, насилие — все это разрушает связь между соулмейтами, — поясняет Уён, опираясь о плечи Пака, чтобы встать. — Я, например, могу чувствовать эмоции и состояние Сана только, если они очень сильные или происходит что-то действительно серьёзное. Хотя я знаю, что в нормальных ситуациях, ты можешь почувствовать даже если твой соулмейт, условно, ударится большим пальцем о тумбочку. В моём случае ему необходимо будет, не знаю, прострелить себе ногу?.. А ну да, еще есть вариант с изнасилованием чужих соулмейтов, потому что эту прекрасную составляющую связи ты теряешь самой последней… Чон протягивает руку Сонхва, чтобы тот тоже поднялся. Пак на мгновение оказывается рядом с Уёном, у которого все внутри замирает от этой близости. — Мне жаль, Уён-а, — произносит черный генерал, по-прежнему ничего не чувствуя. За последние пару лет он достаточно хорошо научился проговаривать чувства и эмоции, даже несмотря на их полное отсутствие. — Правда. Отношения с соулмейтом должны быть лучшей частью жизни любого человека. Я бы хотел, чтобы всё было по-другому. — Я надеюсь, что Сан когда-нибудь услышит меня и тоже обменяет браслеты на… Есть проект, связанный с разрывом связи. Её, конечно, можно разорвать и через эм… — он кивает в сторону происходящего за закрытой дверью. — Но боюсь, что не выдержу я, а не он. Разорвать связь между соулмейтами можно, только убив одного из них. Можно добавить ещё предварительные пытки, если хочется доставить страдания обоим. В процессе пыток связь может порваться: может «повезти» — и связь разорвется до того, как кто-то из пары умрет, как это получилось у Сонхва. Но для этого должно сойтись несколько факторов. Соулмейт черного генерала умер от потери крови уже после разрыва связи. Правда, Пак до сих пор считает, что лучше бы из них двоих — он умер. Впрочем, выбора у него не было. Для него эта процедура была наказанием, а не экспериментом. — Идем, посмотришь, кого из первого захода можно забрать, — бормочет Уён, потирая глаза. Ему приходит неоновое сообщение от Ёсана — «Где ты, блять? Следующих заводи». Сонхва кивает, и заходит вслед за тонсеном обратно в клуб.