Друг моей сестры.

Чанёль чувствует всю безысходность своего положения лишь тогда, когда перед глазами мутнеет, голова звенит – он не слышит практически ничего – а на виски давит адская боль. Ноги предательски подкашиваются, и Пак остро чувствует необходимость в чем-то совершенно неизвестном ему. Просто его организм требует что-то самым капризным способом на свете; доводит Пака до исступления, заставляет визжать, что есть сил, опустившись на колени и цепляясь тонкими длинными пальцами за едва ли отросший ежик темных волос. Терпеть приходится пару мучительных часов. Дома нет никого, и он с радостью принимает этот факт, позволяя себе сорваться и полететь вниз с отвесной скалы. Чанёль и не думает звонить кому-то. Он догадывается, что произошло вчера, но все еще очень хочет верить, что это реакция организма на алкоголь. Последней каплей становится то, что на похоронах собственного деда вечером того же дня, он валится без сознания на холодную и сырую после дождя землю, пачкая дорогущий костюм и не на шутку пугая всех присутствующих. Это списывается на то, что он слишком тяжело переносит потерю старика-Пака и оказывается совершенно благополучно забыто, как только два карих глаза распахиваются под действием салфетки, пропитанной жидкостью с каким-то резким запахом. Перед глазами Чанёля все плывет, и он чувствует боль уже в каждой клеточке своего тела. Сидя за столом, он отрешенно поглядывает на плывущую перед глазами картину и едва ли чувствует онемевшим плечом, как Юра утыкается куда-то чуть выше груди и всхлипывает, чтобы после сжать крепче брата в объятиях. Сразу после похорон Чанёль поспешно оправдывается перед матерью – ему надо срочно бежать к Лухану. Он болеет, а Пак еще ни разу не был у него. Это как-то стыдно. Лучший друг же. И Чанёль бежит. Что есть сил. Только вот не к Лухану, а в тот самый клуб. Найти вчерашнего ублюдка сложно, но поиски увенчаются успехом, и Чанёль хватает его за руку где-то у барной стойки, чтобы крепче сжать чужой локоть и зашипеть своим глубоким басом: - Что ты впихнул мне вчера, ублюдок? Вообще, это удивительно, что Чанёль умудрился запомнить его, хотя он думает о том, что мозг сам подкинул картинки с недавним прошлым просто потому, что требовал чего-то и ему важного тоже. Чанёль чувствовал, как горят глаза и едва ли стоял на ногах, но все же хватался за чужие руки и шипел почти по-зверски. - О, я тебя помню, - самодовольно отозвался парень, стараясь выдернуть руку из чужой хватки: - еще хочешь, да? Чанёль колебался меж желанием организма получить ещё и желанием души набить морду этому уроду. - Да. - Деньги при себе есть? - Есть. Бекхён приехал на два дня раньше, чем должен был. Так уж получилось. Идти на уроки совершено не хотелось, но не увидеть Юру и, да, Чанёля, было бы большой ошибкой. Он ходит по коридорам в поисках скорее второго, нежели подруги. И находит его довольно быстро. Вот только на осознание того, что действительно тот самый яркий мальчик Пак Чанёль, который выделялся из толпы, стоило бросить лишь взгляд… Бекхён замер, смотря на высокую фигуру в пустынном коридоре. Звонок прозвенел, но Чанёля, видимо, это волновало в последнюю очередь. Он одиноко сидел на полу, прижавшись спиной к стене и прижимая длинные ноги к груди. Бекхён не видел покрасневших стеклянных глаз или огромных синяков под ними. Освещение не давало разглядеть бледную кожу и то, как тряслись чужие прекрасные руки, но в сердце что-то болезненно кольнуло, и он сделал пару поспешных шагов назад, когда Лухан выскочил из класса и рухнул на колени перед Паком, хватая его за руки и стараясь поднять с пола. - Юра… - Бекхён не мог не заметить боль в глазах подруги: - Чанёль, он… - Как давно ты сходишь с ума по моему брату? – Юра бросила на него взгляд покрасневших глаз, подтягивая к себе ноги точно так же, как и Пак с утра в коридоре. Только они с Бекхёном сидели на кожаном диване в гостиной Бёна, а не на холодном школьном полу. - Что? – Бехкён бросил на нее удивленный взгляд, для правдоподобности вскидывая брови. - Я же не слепая, Бек, - она говорила тихо, с едва заметной усмешкой: - с чего бы тебе так беспокоиться о нем, если ты его ненавидишь. - М, - Бекхён кивнул коротко, не видя смысла отрицать: - так что с ним? - День Рождения хреновый был, - Юра поджала губы, и плечи ее дрогнули, а после раздался первый сдавленный всхлип: - Чанёль влип, Бек. Ему кто-то наркоту впихнул в клубе. В этот день дедушка умер и он, наверное, просто хотел расслабиться, выпить, а тут сбоку появился какой-то урод. Чанёль же ребенок, сам знаешь. Вот и получилось… Тяжелые капли скользнули по ее щекам, оставляя за собой мокрые дорожки, а сама девушка чуть склонилась в бок и мягко ткнулась носом в плечо Бекхёна, чтобы зарыдать еще сильнее. Он приобнял ее за плечи, поглаживая по волосам и поджимая губы. Чанёль докатился до этого? Бедный мальчик. Что с ним будет дальше? Почему Бекхён не может ему помочь? - Как насчет лечения? - Мы стараемся следить за ним, не позволяем, но он так визжит от боли, Бекхён, - Юра сжала чужую толстовку тонкими пальцами и зарыдала с новой силой, задыхаясь и запинаясь через слово: - он орет на весь дом, выгибается и плачет. Отец злится ужасно. Избил его один раз, но потом успокоился. Он винит маму, говорит, что не уследила. Но он понимает, что Чанёль сам себе жизнь сломал. Он хотел быть врачом, Бек. Спасать чужие жизни, а теперь едва ли сможет свою спасти… - Чертов мальчишка, - Бекхён прикрыл глаза, одной рукой крепче прижимая к себе девушку, а другой скользя по щеке, чтобы смахнуть влагу. Он чувствовал, как внутри него все ломается на осколки. Чувствовал, как боль заполняет и его душу от края до края, как болезненно колет в груди и как ему хочется кричать. Наверное, даже громче, чем Чанёлю. Он винил себя за неправильность, за то, что не оказался рядом с глупым мальчишкой Паком и за то, что теперь уже едва ли сможет помочь. И все же – пусть помочь и не получится – он должен поговорить с Чанёлем. Упрашивать Юру не пришлось. Она и сама схватила Бёна за руку, крепко сжимая ладонь и ведя в дом. Почему-то она была уверена в том, что между Чанёлем и Бекхёном когда-то давно произошло то, что сейчас могло бы хотя бы ненадолго вернуть ее брата. Любимого солнечного братишку, светящегося изнутри, а не визжащего подростка, сминающего под собой простыню.