Друг моей сестры.

* Добрый вечер, мои дорогие читатели. Если вы все еще не забыли меня и мой фанф - большое, человеческое Вам спасибо. Прошу прощения за свое долгое отсутствие. Каюсь. На все есть свои причины. Зато теперь клянусь завершить фанф и работать над ним усердно. А от Вас буду ждать отзывы - они подталкивают писать дальше. Спасибо большое за понимание и поддержку~ P.s.: Да, часть небольшая, но в ней абсолютно все, что и должно быть. Дальше будет больше. * Чанёль названивает Бекхёну с самого утра и не может поверить в то, что его вызовы нагло сбрасываются. Он злится. Злится настолько, что уже почти не замечает, как болит все тело. Не обращает внимания на то, что набирать номер Бека, заранее стыренный с телефона сестры, негнущимися пальцами как-то совсем неудобно. В голове заседают отвратительные мысли: а что, если Бён все же поиздевался над ним, а теперь сидит и хохочет тихонько, смотря на загорающийся дисплей раз за разом. Он настолько задумывается, что не сразу замечает, как чертовы гудки заменяются охрипшим голосом Бекхёна: - Что? - Ты… - Чанёль запинается, подбирает старательно слова несколько мгновений, но после резко выкрикивает в трубку, сам того не ожидая: - какого черта ты не отвечаешь, ублюдок!? Я уже извелся весь! Мало ли, что приключилось с твоей тощей задницей за это время! Соображаешь хоть?? Бекхён молчит с минуту и Чанёль теряется, замолкая. Из трубки доносится совсем неожиданный всхлип: - Бекхён? - Зачем ты врешь? – Бекхён шепчет тихо и Пак почти видит, как вздрагивают его хрупкие плечи. Ему безумно хочется обнять Бёна: - Зачем устроил весь этот чертов цирк? Послал бы сразу к чертям собачьим и дело с концами! В конце Бекхён срывается на крик и Чанёль вздрагивает, уже сам шепча так, как Бек в начале: - Ты о чем?... - Юра мне все рассказала, - Бекхён выдыхает шумно в трубку: - не звони мне больше. Ненавижу тебя. - Бекхён! – Чанёль визжит слишком громко – почти на весь этаж – но в ответ слышит лишь протяжные гудки. Он отнимает телефон от уха и смотрит на гаснущий экран еще долго. Взгляд его давно остекленел и не выражает совсем ничего. Пак чувствует, как внутри что-то дает крупную трещину, лопается, а после разлетается на маленькие осколки. Как в детстве. Уронил мамину любимую чашку, а она разбилась – и не склеишь ее больше. И остается только плакать, потому, что мама простит, но ей все равно будет обидно… Только через пару долгих минут он вспоминает отзвуками где-то в голове «Юра мне все рассказала» и тут же чувствует, как внутри все закипает вулканической лавой. Юра. Это Юра во всем виновата! Чертова девка наплела что-то Бекхёну и теперь он сидит и рыдает, скорее всего, считая Чанёля последней скотиной! Он сказал, что ненавидит его и во всем виновата только она! Чанёля бьет крупная дрожь, когда он подскакивает с места и поспешно отправляется в комнату сестры. Она сидит с расширенными глазами на кровати и прижимается спиной к стене, обнимая собственные колени. Она слышала крики Чанёля и теперь точно знает, что сделала самую большую ошибку не тогда, когда позволила Беку пройти в комнату брата, а когда отправился ему эту поганую смс-ку. Ее слегка трясет от страха, когда брат в дверях подрагивает от злости. Он сжимает золотистую ручку на фанерной двери и она удивляется, как та вообще выдерживает такую невероятную силу. - Какого хера? – Чанёль шипит через зубы и смотрит на нее так зло затуманенными глазами, что бы после вновь сорваться на крик: - Какого хера!? - Чанёл-я, я же не знала, - она начинает оправдываться, забиваясь в угол и сворачиваясь в совсем маленький комок: - почему ты мне не рассказал!? - Потому, что это не твое дело, - он отпустил ручку и двинулся вперед, тяжело шагая и смотря на нее покрасневшими глазами сумасшедшего. - Но я… - она уже готовится завизжать, что есть сил, взывая о помощи дремлющего на первом этаже отца, но все же молчит – она, действительно, виновата перед братом. - Заткнись, - Чанёль делает еще шаг и сжимает кулаки настолько сильно, что слегка отросшие ногти впиваются в ладонь, оставляя отметины-полумесяцы, а на подкаченных руках проступают вены. Он шипит тихо, но это в купе с его грубым и хрипловатым в последнее время голосом, делает атмосферу еще более пугающей. Юра едва ли не плачет, когда обезумевший брат делает еще один шаг ей навстречу, а после, пошатнувшись, с грохотом валится на пол. Перед этим глаза у него закатываются и закрываются. Юра слушает в шоке пронзающую тишину помещения пару затянувшихся в вечность мгновений, а после визжит, рискуя сорвать голос: - Чанёль! Пак Чанёль! Папа! Папа!! Она спрыгивает с кровати и в один рывок оказывается на коленях рядом с братом. Хватает его неумело и слабо за плечи, трясет, хлопает ладошками аккуратно по щекам и старается не обращать внимания на то, как у нее трясутся руки. Боже, это же она во всем виновата. Что она сделала с Чанёлем? - Папа!!! – Визжит она вновь, захлебываясь слезами и почти ничего не видя из-за туманной пелены перед глазами. - Что такое? – Взволнованный и уже ничуть не сонный отец врывается в комнату, чтобы замереть на секунду с расширенными глазами, а после кинуться к бессознательному сыну: - Звони в скорую, быстро! Юра не сразу соображает, но все же хватается за телефон и набирает трясущимися руками номер, чтобы после приложить трубку к уху и в ожидании ответа всхлипывать, наблюдая за отцом. Он, ничуть не лучше неё, трясет сына за плечи, придерживает за шею и едва ли не плачет, смотря на то, как его мальчик откидывает голову назад и совсем не реагирует ни на что. Он не хочет терять своего шестнадцатилетнего балбеса. Боже, его жизнь же только-только началась! Он, будучи человеком с военной подготовкой, путается и совершенно не знает, что делать лишь потому, что перед ним не чужой человек, а его родной сын, в котором близка каждая черта лица. Старший Пак подцепляет сына под колени и чуть выше лопаток, не без труда поднимаясь с ним на ноги и поспешно отправляясь к выходу из дома. Скорая медлит, но все же приезжает довольно быстро. Дежурные, видя побледневшего, худого подростка с огромными кругами под глазами, поспешно запихивают его в машину и увозят, не удосужившись забрать с собой отца или сестру. Юра звонит матери лишь через час – когда более-менее успокаивается – рассказывает все совсем неохотно, а после вновь начинает рыдать белугой.