Друг моей сестры.

Бекхён засыпает лишь под утро: дети отпускают его с большим трудом, да и он совсем не хочет уходить, но Чанёль как-то смешно хмурится и сообщает, что малышам через три часа на процедуры, а сам Бён не железный – без сна тоже никак. Так и получается, что Бекхён засыпает на диване в ординаторской. Чанёль долгое время смотрит на него: поразительно маленького, свернувшегося в совсем беззащитный клубочек, со слегка отросшими светлыми волосами и изредка подрагивающими угольными ресничками; а после аккуратно накрывает теплым пледом, зевает широко, прикрыв ладонью рот, и хватается за папки с ручкой, вновь отправляясь, уже на утренний, обход. В отделении в семь утра тихо и спокойно. Многие, уже заранее проснувшись, с каким-то совсем необъяснимым трепетом, ждут пока единственного на всё отделение лечащего врача. Парочка пациентов вежливо спросили о том, где же пропадает Ифань, но, получив ответ улыбающегося Чанёля, едва ли расстроились. Зато каждый посчитал своим долгом передать через Пака Ифаню «выздоравливать поскорее». Чанёль возвращается обратно к Бекхёну через два с половиной часа. Тот все еще спит сладко, дыша через приоткрытый рот и подложив сложенные ладошками друг к другу руки. Пак смотрит на него минут пятнадцать – не меньше – едва ли не раскрыв рот. Ему почему-то кажется, что Бён сейчас точно такой же, как и тогда. Будто бы не произошло ровным счетом ничего и он вот-вот распахнет глаза, просипит что-то своим сонным голосом о том, что вообще-то совсем не собирается возиться с «мелким Юры», но все же аккуратно притянет его к себе и ткнётся носом в плечо. Чанёль не помнит, было ли такое уже - он придумал себе столько всего, что уже и не известно, что именно из этого правда. Возможно, он чуть приукрашивает былую действительность, но что-то подобное, конечно же, все же было. Он, шурша медицинским халатом, опускается напротив Бекхёна на корточки. Взглядывает в черты лица уже внимательнее и, неожиданно даже для самого себя, поднимает руку, чтобы провести аккуратно пальцами по чужой щеке с тонкой, почти прозрачной кожей. Губы Бекхёна подрагивают, а после уголки губ медленно поднимаются выше. Чанёль сам улыбается широко, смотря на них и на собственную руку, а поэтому не сразу замечает, когда Бён приоткрывает глаза и шевелит губами, хрипя сонно: - Чанёль-а? - О, разбудил, - Чанёль одергивает руку испуганно: - прошу прощения. Спи. Я не буду больше мешать. Я, правда, не знаю, что на меня нашло. Прости. - Ничего, - Бекхён улыбается шире и сам протягивает тонкую ладошку с длинными пальцами, скользя подушечками по чужой щеке. Чанёль смотрит сначала на его руку, а после переводит взгляд на ясные янтарные глаза, и не выдерживает. Поддается медленно вперед и целует. Целует аккуратно, едва касаясь чужих губ своими. Он вспоминает, что на самом деле его самый первый поцелуй был далеко не с Ифанем. Еще тогда, зажатый на вечеринке, он целовался пару удивительных мгновений с Бекхёном. Второй он отдал ему же, но на этот раз в его же комнате в старом родительском доме. Бён медленно прикрывает глаза и поддается вперед, опуская ладонь уже на шею Пака и притягивая ближе к себе. Чанёлю кажется, что он вот-вот сорвется. Легко и просто. Просто Бекхён – самое очаровательное чудо на всем белом свете. Пак чувствует, как сердце бьется быстрее. - Знаешь, я тут решил все же прийти на работу. Жалко мне тебя, опять небось вкалываешь, как проклятый, - Ифань застывает на пороге ординаторской, расширив глаза. Чанёль поспешно отрывается от чужих губ с характерным чмоком и смотрит на Ву долгим, невидящим взглядом. Ему жутко неудобно. Бекхён, лежащий на диване, поджимает губы и отводит взгляд куда-то в сторону. - Знаешь, - Чанёль встает на ноги и смотрит на Ифаня совершенно серьёзно: - нам надо поговорить. - Определенно, - Ифань кивает и выходит из комнаты, отправляясь дальше вдоль коридора – к огромному окну, украшенному теми же детьми из соседнего отделения. Чанёль спешит за ним и, остановившись рядом, не успевает и слова сказать. - Ты до сих пор любишь его, да? – Ифань смотрит куда-то вперед, а не на него. Брови сдвинуты к переносице и на ней виднеется морщинка-полоска. Пак кивает коротко, также переводя взгляд в окно, а после все же решается сказать все, что так долго держал в себе: - Я же отлично вижу, что тебе нравится Тао. И ты ему нравишься. Ифань переводит на него строгий взгляд и сжимает руки на подоконниках в кулаки. Чанёль опускает свою ладонь на чужую и хмурится в ответ: - Я отлично знаю, что он сможет дать тебе гораздо больше, чем я. Ты просто привык ко мне, понимаешь? Я тоже к тебе очень сильно привык и, если честно, совсем не хочу тебя терять, но Бекхён… - Я все понимаю, - Ифань выдыхает шумно и кивает, прикрывая глаза: - ты уже прошелся по всем палатам? - Конечно. - Тогда иди отдохни после ночной. Я побуду тут и сделаю все, что нужно. С документацией заодно разберусь. Слышал, Госпожу Чон выписывают уже. Жаль, без ее шуточек про Северную Корею будет как-то совсем скучно. - Это да, - Чанёль посмеивается тихо, и все же засовывает руки в карманы: - тогда мы с Беком в кафе. Со вчерашнего вечера голодные. - Конечно, - Ифань пожимает плечами и старается не замечать, как внутри что-то лопается. Да, ему безумно нравится Тао, и это, кажется, любовь, но отпускать светящееся солнышко от себя слишком сложно. Сложно, но надо. Чанёль поспешно шагает к ординаторской и смотрит на хмурого Бекхёна пару долгих мгновений, чтобы после произнести тихо и как-то совсем неуверенно: - Мы расстались. Я бросил его. Ради тебя, Бекхён.