И вновь цветёт сирень... 2: Возвращение в прошлое

Если этим объяснением он хотел вогнать меня ещё в бо́льшую панику, то у него это успешно получилось. «Свободная как пёрышко…» Какое, к лешему, пёрышко?! Он же просто оставил моё тело без души! Или душу без тела… Легче мне в любом случае не становилось, как ни формулируй. — Да успокойся же! — посмеиваясь протянул Самуил Яковлевич, когда я метнулась к своему телу в слепой надежде вернуться обратно, но не рассчитала, что окажусь настолько лёгкой, что в два шага окажусь возле стены, где едва успела затормозить. — Сделай одолжение, возьми себя в руки, — продолжил он. — Я, может, и не вижу тебя сейчас, но я прекрасно чувствую, где ты находишься, и в каком пребываешь состоянии. А волнение, знаешь ли, чревато. В первую очередь для тебя. — Полагаю мне нечего объяснять, почему я не могу оставаться спокойной в такой ситуации! — не скрывая своего возмущения выкрикнула я, после чего замерла с открытым ртом, постепенно осознавая произошедшее. Я же… Я ведь только что не могла говорить! Но не только меня поразило это изменение — лицо Самуила Яковлевича прямо на глазах вытянулось. Он даже присел на краешек кровати, едва не соскользнув с него на пол. И куда только в один миг подевалась вся его аристократичность?.. — Ты… — он коротко прокашлялся. — Как ты смогла? Ты же… Без тела… Живые ду́ши не могут разговаривать ни с кем! Так не должно быть… Вот как можно описать чувства человека, чью душу только что насильно вырвали из тела? Даже не знаю, как это точно передать на словах… Может, подавленность? Страх? Растерянность? Прострация? Бессилие букашки, которую каблуком размазали по асфальту? Наверное всё сразу, и даже больше… Но в тот момент, не знаю почему, эта его растерянность, наложенная на явное желание до последнего отрицать очевидное, вопреки всему начала забавлять меня. Страх, паника и прочее — всё это плавно, но довольно быстро ушло на задний план. Мне будто бы стало плевать на всё под анастезией необъяснимой эйфории. — Вот только не надо делать вид, будто я в чём-то виновата в данный момент, — нарочито неспешно проговорила я, осторожно шагнув в его сторону, дабы опять не улететь, только уже к другуй стене. — Я вас не просила лишать мою душу тела, вы сотворили сие безобразие без моего на то согласия… — Замолчи! — вдруг прокричал он, дыша так, словно только что марафон пробежал. — А отчего же? — меня так и подначивало продолжать дразнить его. Тем более, что он столь забавно злился из-за этого. — И не надо тут орать на меня. Неужто вы так боитесь голоса, лишённого физической оболочки? Ой, кажется я права… Да вас трясет как в лихорадке! Ай, боже мой, вам в таком случае стоит бросить эту варварскую практику и идти торговать бубликами в какой-нибудь лавке. Больше пользы будет, в том числе и для здоровья. В первую очередь окружающих. — Ничего не понимаю… — пробормотал он, нервно проведя рукой по лбу. — Ведь такого не должно быть! Ещё ни разу… за всё время… Нет, тут явно что-то не так. С этими словами он уселся на корточки возле моего тела и с видом исследователя, упустившего что-то весьма значительное, принялся осматривать меня. Чем вызвал немалый шквал негодования! — Эй, а ну убери руки! — выкрикнула я, когда он оттянул ворот рубашки, и от возмущения даже покрывшись мелкой рябью. — Что ты себе позволяешь, мерзавец? «Надо же, а ведь я чувствую, что он трогает меня…» — мелькнуло в мыслях где-то на заднем плане. — Вы не понимаете, — бросил он, отчего-то начав суетиться при изучении моих рук. — Не понимаете, насколько это может быть серьёзно! Ведь в любом колдовстве все исходы заранее известны… И не может быть такого, что живая душа не должна говорить, а тут вдруг взяла — и начала! — И… Как же это понимать? — только теперь та странная волна беспечности отхлынула, и страх из-за случившегося начал стремительно возвращаться на прежнее место. Но он не успел ответить… — Да полно тебе, Сэмми, девочку пугать! — вдруг раздался со стороны гостиной звонкий женский голос, от которого мы одновременно вздрогнули. — Погляди, она и так лишь на четверть живая у тебя. Самуил Яковлевич выглядел так, словно над ним прогремел гром. В этот момент сбоку мелькнула тень — лёгкая, быстрая, словно пущенная стрела. В следующую секунду граф вдруг бросился вперёд, взмахнув руками, и прежде чем я успела что-либо понять, он уже стоял вцепившись в запястье правой руки какой-то молодой девицы. Взгляд её — дерзкий, насмешливый, и наигранно-удивленный, был направлен прямо на Самуила Яковлевича. Она и не думала вырываться, и, хотя он держал её, могло показаться что, наоборот, это она поймала его. — Ну, что, так и будем стоять и любоваться друг на друга? — первая нарушила тишину девушка. — Признаться, мне это доставит гораздо меньше удовольствия, чем тебе. — Мария… — прохрипел граф так, словно это имя костью застряло у него в горле. — Что ты здесь забыла? — Я бы спросила тебя о том же, но полагаю, что ты ответишь мне так же, как я бы ответила тебе. «Кто она? — подумала я, моргая так часто, словно хотела стереть веками её присутствие. — Она появилась словно бы из дуновения ветра… От взмаха тёмного крыла ночи, принеся с собой едва уловимый дух осеннего леса. И почему её столь внезапное появление ощущается так, по крайней мере мною, что на деле она уже давно здесь? То есть практически не удивляет…» — То есть никак, — граф наконец разжал пальцы и отступил на шаг назад. — Но всё же, что тебе нужно в этом убогом домишке? Я думал, подобные места уже давно не твоих масштабов. «Его счастье, что Гаврила этого не слышал…» — Зависит от начинки, — только теперь острый взгляд Марии скользнул в сторону моего распростертого тела. — Ну ты и сам это знаешь. А она ведь ничего… Хорошенькая. И как же вы тут забавлялись, что бедняжка в итоге без души осталась? — Эту самую душу сейчас намного больше занимает вопрос, как ей вернуться обратно в тело, — решила я наконец вмешаться в разговор. Теперь Мария взглянула на меня. Причем так, словно она действительно видела, а не просто повернулась на голос… — Согласна, это-то и есть самое интересное, — губы её при этом растянулись в двусмысленной улыбке, и она, продолжая прожигать меня взглядом, обратилась к графу: — Так как же ты намерен справиться на сей раз? «Надо же… И у неё зелёные глаза! — воскликнула я про себя, только сейчас обратив внимание на их цвет. — Это нарочно подстроенно так, что я на каждом шагу сталкиваюсь с зеленоглазыми? Хорошо хоть, что у неё волосы чёрные, а не золотые, как у Лизы…» — Мария, ты торопишь события, — негромко, но сердито прокашлялся Самуил Яковлевич. — Ещё рано возвращать её. — Ах, простите великодушно! Но смею ли я хотя бы полюбопытствовать, для чего ты так раздвоил её? — Тебе-то на что это знать? — Да так, — она пожала плечами, — любопытно. А может даже смогла бы помочь чем, дабы вы поскорее перестали мешать мне делать свою работу. — Да за твою работу тебя уже давно следовало в темницу упечь, девица Марья! — Говорит тот, кто сам регулярно обращается к моим услугам, — невозмутимо парировала она. У меня же в голове словно что-то щёлкнуло в тот момент. Вдруг вспомнилось кладбище и подслушанный разговор двух незнакомцев… Но неужели это действительно она? — Девица Марья… — я едва узнала свой голос. — Так что, неужели ты и есть та самая воровка, которая украла… — …Я много чего украла, — быстро перебила она меня. — Лестно, что ты так быстро догадалась, кто я такая — лучше сразу знать, с кем имеешь дело, не так ли? — она при этом выразительно стрельнула глазами с сторону Самуила Яковлевича. Что она имеет ввиду?.. — …Но вот интересно, где ты могла услышать обо мне? Хотя я и терпеть не могу, когда меня величают Марьей… Мария как-то в разы лучше звучит. Ну, так где ты слышала обо мне? — На кладбище. — О, так далеко слава обо мне ещё никогда не заходила! — Но меня вот что интересует — раз ты воровка, то что забыла в доме Гаврилы? — Вот только не нужно глядеть на меня так, словно я пришла украсть у тебя последнюю рубашку! Да и ничего у твоего Гаврилы я не собиралась брать. И вообще именно здесь, в этом доме, я оказалась по чистой случайности. У меня другая цель. — Ага, так мы тебе и поверили, Мария, — фыркнул Самуил Яковлевич. — А это уже ваша проблема, во что вам верить. Ну, что же делаем дальше? — прибавила она после короткой паузы. — Так и будем продолжать мешать друг другу, или вы поделитесь со мной своими планами и мы на этом мирно разойдемся? — Не понимаю зачем тебе знать, что мы собирались делать… — Сэмми, я и так это узнаю, — в глазах Марии сверкнул недобрый огонёк, вопреки милой, даже ангельской улыбке. — Потом. От Лилит. Она давненько желает побеседовать со мной за чашечкой чая… Может она подскажет, что же такое выделывал её сынишка с такой-то девицей в такой-то день? Бедный граф, только вернувший себе хладнокровие и бесстрастное выражение лица, в один миг побагровел, после чего буквально сразу же неестественно побледнел до зелены. — Что ж, по тебе вижу, что ей самой будет крайне интересно узнать об этом незначительном эпизоде твоей богатой биографии, — промурлыкала Мария, явно довольная этой реакцией. — Граф лишь хотел помочь мне, — решила я всё-таки прояснить ситуацию — очень уж надоело это топтание на месте! — Интересная же нынче помощь пошла, ничего не скажешь… А в чём конкретно? — Мне нужно увидеть одного человека, показываться перед которым мне никак нельзя, но вот увидеть просто необходимо. Ну, удовлетворено ли твоё любопытство? — Хм… И это всё? — на лице Марии отразилось разочарование. — Ради такой ерунды лишиться тела?.. Ну, знаете ли… — Не суди о том, чего не знаешь, — грозно перебила я её, не увидев, но как-то почувствовав, что мои глаза сверкнули странным огнём. После этого Мария взглянула на меня как-то по новому, чуть склонив голову в бок. — Ладно, я и не спорю, — протянула она, снова переведя взгляд на моё тело. — В конце концов, всё для чего-то случается… Так почему же ты всё ещё здесь, а не мчишься на всех парах к тому человеку? Разве наш милый Сэмми не говорил, что у тебя есть время только до рассвета? — В смысле? — напряглась я от этих слов. — Как, разве он не предупредил тебя, что с первым лучом солнца ты потеряешь последний шанс на возвращение в тело?! — казалось, её действительно поразило это. — Нет… Не… предупредил… Мой голос был глухим, безжизненным. Осознание всей серьёзности ситуации всё ещё отвергалось перегруженным разумом, но всё же оно неумолимо просачивалось в него. И вот теперь я внезапно поняла, что это действительно может быть мой конец… — До восхода ещё несколько часов, — продолжила меж тем Мария, глянув на часы, что она вынула из своего нагрудного кармана. — В принципе у тебя еще большой запас, успеешь и на свидание сбегать, и вернуться в тиски бренной плоти. Эй, девочка, не кисни раньше времени! Так уж и быть, я помогу тебе, коль этот увалень так напортачил с тобой. Скажи, куда тебе нужно было попасть, чтобы увидеть того человека? Какой адрес? — Адреса не знаю… Это дом, где живёт купец Овсов… — А, тот самый? Знаю их хорошо. — Угу, ты как раз на днях весьма удачно забегала к ним… — пробормотал Самуил Яковлевич, как-то втихую опять усевшись возле моего тела и с каким-то отстраненным выражением рассматривая мою левую ладонь. — Забегала к Овсовым? — уже воскликнула я. — Так это ты, выходит, обокрала их несколько дней назад? — Смотрю ты и об этом уже слышала… — устало вздохнула Мария. — В принципе не мудрено; патрульные по всему городу ловят всех попавшихся под руку женщин. Естественно, что уже каждая крыса здесь знает, что купец Овсов был ограблен кем-то. А всё та Авдотья, я уверенна… Эта горничная единственная из всех каким-то образом сумела углядеть меня!.. Ну да ладно, до меня им в этой жизни не добраться. Никому. Только зубы сломают, благо они у них молочные. Послушай, граф, брось ты изучать руку девчонки, словно цыганка в шатре! Что ты там нашёл на ней? Карту, где зарыты сокровища? Так будь добр, поделись с народом. — М? Да нет, ничего… — пробурчал граф, и прибавил с нотками раздражения: — Так вы идёте, аль нет? Только что сама же говорила, что времени у неё только до рассвета! И сама же тянешь его, хотя и вызвалась помогать… — Тут ты прав, вынуждена признать. — Ну так и проваливайте! Сил больше нет слушать твою трескотню, Мария. — И я тебя люблю, Сэмми, — при этом Мария послала ему издевательский воздушный поцелуй, после чего уже обратилась ко мне, в миг посерьёзнев: — Ну что, милая, пошли? Тут совсем недалеко, меньше чем за час должны уложиться.

***

В прозрачном небе мерцали холодные звёзды. Бледный месяц величественно взирал на ночной город, и дорожка его призрачного света колебалась на рябистой поверхности реки. Тёмные фасады домов выступали в лучах ночного светила как гигантские призраки ночи, что с первыми призраками зари уйдут, растают в воздухе, как молочный туман, как мираж обманутого воображения… А может, это лишь я была воображением, которому суждено растаять к утру?.. Там видно будет… А пока что ночной город разнежился в блаженной неге, утопая в сладостном забытье. — Красиво, правда? — вдруг нарушила тишину Мария. — Я бы назвала ночные города самым прекрасным зрелищем на свете. — Но? — выжидающе уточнила я, видя, что продолжать она не собирается. — Но ты и сама ведаешь, что он скрывает под своим покровом. И от этого вся его пленящая прелесть сразу исчезает. Зло никогда не дремлет, а уж в ночную пору оно как никогда властвует в этом мире… — Не ты ли часть этого зла, коль воруешь? — Милая, всё мы в какой-то степени неотъемлемые части зла, ровно как и добра. И красть можно по-разному. Иной раз это и во благо может послужить, хотя за этим-то я гоняюсь в последнюю очередь. — А за чем же ты гоняешься в таком случае? — зачем-то спросила я, хотя мне совсем не хотелось беседовать со своей навязанной спутницей. — Наверное было бы лучше, если бы я не знала этого… Но, увы, моя цель ясна как день. Оттого я, похоже, совсем скоро настигну её. — Говоришь об этом совсем без радости… — заметила я. — Потому что вслед за этим потеряется смысл того, что я делаю последние пятнадцать лет своей жизни. Неизвестность же давала бы мне возможность надеяться, что до конца пути ещё очень, очень далеко. — Предпочитаешь неизвестность известности? — А ты, видимо, нет? — Неизвестность лишает покоя… — Но только она даёт свободу. До чего же ужасна была бы эта жизнь, если бы все заранее знали о том, что нас ждёт! Хорошо, что я хотя бы ничего не ведаю о том, как именно будет протекать мой путь к этой цели… В противном случае я не знаю, что делала бы. Тут Мария замерла, устремив взгляд на реку. Ветер трепал её распущенные волосы, колебал полы платья, и я невольно попыталась представить себе, что и меня он касается, кусает за лицо и за ноги, путается в прядях, и в попытках вырваться на волю окончательно растрёпывает их… Хотелось чувствовать себя живой, а не бесчувственным призраком, который может только думать. Я ведь и вдохнуть не могла! Не передать словами, насколько это кошмарно — хотеть вдохнуть, понимать, что это вроде как необходимо, но не иметь такой возможности! — Но вот какой неизвестности я бы никогда не пожелала, так именно такой. — О чём ты? — Разве ты не видишь? — Мария при этом кивнула в сторону реки. Приглядевшись получше я смогла различить в свете луны полупрозрачные силуэты, парящие над поверхностью воды. Хотя нет, не просто парящие… Это был танец. Дикий, полный отчаяния, скорби… и мольбы о чём-то. Танец, в котором они едва ли не выворачивались наизнанку, но сохраняли в движениях неуловимую грацию и изящество. — Кто это? — спросила я, спешно отворачиваясь от этого гнетущего, но завораживающего зрелища. Такое, увидев лишь раз, уже никогда не сможешь забыть… — Есть легенда, что в древние времена жила одна ведьма. Красотой своей она затмевала солнце, а сила её была так велика, что боги практически признавали её равной им. Эта ведьма была истинной королевой нашего мира. Мира колдунов, и в каком-то смысле простых людей. Многие пытались уничтожить её, но всякий раз безуспешно. И наверное долго бы ещё правила она, если бы однажды не полюбила того, кого совсем не следовало… Врага, сына того, кто более других желал истребить её. И этот человек, прознав о том, не пожалел даже кровное дитя — он знал, что колдуны любят лишь раз в жизни, и потеря любимого равносильна собственной смерти, и потому убил своего сына. — Какой ужас! — воскликнула я. — Да, это действительно ужасно. — И что же было дальше? — Сыноубийца достиг цели — королева не перенесла потерю возлюбленного. Но он не учел одного — её возможности… Говорят, перед тем, как убить себя, королева наложила заклятие на свою и любимого ду́ши — возродиться в те времена, когда придёт пора их любви вновь внести свет в мир живых. С той поры минуло много веков… И, по видимому, королева и её любимый так и не возродились, коль эти девушки всё ещё танцуют над водой. — Так кто же они такие, эти девушки? — Ах, да, совсем забыла про них… Это ученицы королевы, которые были ей совсем как родные дочери. После её смерти они поклялись в течении каждой ночи, даже когда покинут мир живых, исполнять танец-молитву, дабы боги как можно скорее вернули к жизни их госпожу и господина… То есть королеву и её любимого. — Это понятно. — Не знаю, что за существа эти боги, но я бы на их месте не выдержала на протяжении стольких веков смотреть на эти танцы… Говорят, при жизни эти девушки ещё и пели, и сейчас лишь единицы могут услышать отголоски тех голосов. — Раньше я бы не поверила в эту легенду, но теперь… А ничего не известно про то, любил ли тот юноша саму королеву? Или это только она?.. Мария помолчала с минуту. Наконец она ответила: — Об этом никто ничего не говорил, но жизненный опыт раз за разом доказывает, что колдуны, мужчины или женщины, никогда не влюбляются в тех, кто никогда не ответит им точно такой же взаимностью. Так что смею предположить, что тот юноша любил королеву больше своей жизни. — Не могу не спросить ещё об одном; а почему они танцуют именно на Неве? — Кто их знает… Вообще их несколько раз видели танцующими над водами Амазонки, Нила, Сены, Дуная… И так далее. Видимо все места танцев случайны, но здесь я могу только предполагать. Кстати, вот мы и пришли. Она махнула рукой в сторону тёмного здания, напротив которого мы остановились, в чьих очертаниях я смутно угадывала дом Овсовых. Наверное, я бы усомнилась, действительно ли мы на месте, если бы не ощутила вдруг как сердце болезненно сжалось… — Ох!.. — не удержала я даже стона. — Что такое? — спросила обеспокоенно Мария. — Сердце… Почему… так больно? Я же вне тела и не должна ничего чувствовать… — Значит должна вблизи того, к кому так рвешься, что даже тело покинула, — заметила Мария и поторопила меня: — Ну же, не тяни и дальше! Мы и так слишком много времени впустую теряем, а нам ещё назад возвращаться, и как-то впихивать тебя обратно.

***

Проникнуть в дом не оказалось проблемой. Вот только проходить сквозь стену оказалось не самым приятным занятием… Словно тебя со всех сторон сдавливают тисками и прессом проталкивают сквозь решето. Опять же, почему я что-либо ощущала физически, не имея тела?.. «Интересно, а что там этот Самуил Яковлевич делает со мной? — как-то не вовремя подумала я, бесшумно поднимаясь по пустующей, погруженной в темноту лестнице. — Вообще я хороша, конечно… Так просто оставила себя возле него! А ведь кто знает, что ему взбредёт в голову делать там? Да, он обещал лишь «посторожить», но где гарантия, что именно так всё и будет? Не хочется предполагать в людях худшее, но они просто не оставляют выбора… Так, ладно; гляну одним глазком на Никиту, и сразу же бегом обратно!.. Только где же эта комната? Может быть, сюда?..» Около десяти минут я бродила по второму этажу, заглядывая сквозь двери то в одну комнату, то в другую. Наткнулась даже на спальню Николая Ермолаевича, где купец уже вовсю храпел, как заправский богатырь. Наконец я остановивалась в нерешительности возле самой дальней, и единственной не проверенной двери. Это здесь… Другого не остаётся. Но действительно ли я хочу сделать этот шаг? В самом деле мне это так необходимо, или же это всего на всего во мне говорит эгоизм и желание хоть на миг сбежать от проблем настоящего? «Что бы это ни было, — сказала я себе вскоре, — а ты будешь до конца жизни жалеть, что в самый последний момент испугалась, поддалась сомнениям, и поджав хвост ускакала назад! Нет, так не пойдет. Я — Белова или кто? Так сделай же этот шаг!» Повинуясь этому порыву, боясь уже через пару секунд растерять всю решимость, я закрыла глаза и шагнула на дверь. И опять эти противные ощущения… Неужто нельзя делать стены и двери толщиной с бумагу? Совсем не думают о тех, кому приходится проходить сквозь них!.. — …Милая моя… Я тут же замерла как вкопанная, едва только слуха коснулся этот чуть уловимый нежный шёпот. Да открой же глаза, трусиха!.. — Агния… — продолжил шептать Никита, наверняка склонившись надо мной, лежащей сейчас в постели без сознания. — Ангел мой… Свет, дарующий путь тьме. Моя душа… Моё сердце… Открой же поскорее свои ясные очи, что подобны звёздам, впитавшии в себя лазурь небесную! Открой их и промолви что-нибудь, ангел мой… Никита говорил это не мне. Вернее мне, но другой мне. И всё же я не смогла устоять — в итоге именно я открыла глаза, тут же издав вздох, полный горечь и едва сдерживаемых слёз. Будет ли когда-нибудь вот так снова? Что бы он вот так говорил со мной, глядел такими нежными, тёплыми глазами?.. — Княжна моей жизни… Не жди солнца, что приходит лишь под утро. Позволь мне стать на этот раз светом для тебя… Выйди из темноты забытья, следуя за голосом того, кто хоть сейчас готов отдать себя на растерзание, лишь бы только с твоих алых уст сорвался нежный, как весенний ветер, вздох, и дрогнули ресницы… «Вот зачем я пришла сюда? За что терзаю себя, продолжая стоять здесь и слушать эти слова?.. А вдруг… вдруг он сможет услышать меня, как услышали Самуил Яковлевич и Мария? Что если я все же могу предупредить Никиту о грядущем и предотвратить нашу беду?» В какой-то момент я была на волоске от того, чтобы поддаться соблазну попытаться это сделать… Но неясное, смутное, щемящее чувство в последний момент наложили печать на мои губы. «Нет, я не стану играть с таким огнём. Возможно однажды я пожалею о своей нерешительности и боязни пойти на риск… Но я совсем не хочу жалеть потом о том, что из-за собственной глупости только усугубила всё… Ну а сейчас… сейчас я здесь лишняя. Мне не место в прошлом, каким бы оно не было. Я стремилась увидеть прежнего Никиту, хотела навеки запечатлеть в сердце его образ, его голос и интонацию… Что ж, я добилась желаемого. Теперь пора нанести себе ещё одну глубокую рану и заставить себя уйти отсюда… Может, в окно выпрыгнуть? Хотя вдруг я пройду сквозь землю? Как тогда потом выбираться на поверхность?» Я простояла ещё несколько минут, обдумывая пути отступления, на самом же деле за счёт этого находя повод для задержки. Никита в это время мягко водил гребнем по моим волосам — до чего же странно думать о себе, как о другом человеке! — и тихо напевал какой-то незамысловатый мотив. Когда же я наконец нашла в себе силы двинуться в сторону двери, он вдруг наклонился ко мне и, помедлив секунду, прильнул к моим губам. Само собой, я и думать забыла о том, чтобы двинуться с места хоть на сантиметр, во все глаза уставившись на это зрелище. Спрашивается, с чего во мне взялась эта волна возмущения, словно он поцеловал какую-то другую женщину, а не меня? Что это, ревность к самой себе? — Как же жаль, что поцелуем нельзя пробудить ото сна, как в старых сказках, — с грустной улыбкой произнес Никита, вновь принявшись расчёсывать мои волосы. Тут меня внезапно осенила догадка. Да так, что я не уследила за собой и произнесла вслух: — Но ведь я здесь не под заклятием… А что если поцелуй в самом деле способен развеять чары? Сказала, и тут же в испуге попыталась зажать себе рот. Руки, конечно же, прошли насквозь, не встретив на пути никакой преграды… Никита же вздрогнул, с настороженностью оглядевшись. Похоже и он услышал меня… На всякий случай я шагнула в самый тёмный угол комнаты, как раз пристроившись возле одной из ваз с дурно пахнущими розами. Хотя я бы в тот момент намного охотнее предпочла бы броситься к Никите… — Кажется я уже начинаю засыпать, — сказал он наконец, потерев руками лицо. — Вот уже слышать начал бог знает что… Не попросить ли Авдотью приготовить кофе? Лизавета ведь говорила, что я, если что, могу обратиться к ней в любое время… Хотя нет, не следует беспокоить людей в такой час. Потерплю уж как-нибудь. Или… Да, точно! Не успела я подумать, о чём он говорил, как Никита уже подбежал к письменному столу, зажёг на нём толстую свечу, и, выудив из заранее приготовленной стопки бумаги чистый листок, принялся водить по нему непонятно откуда взявшимся кусочком карандаша. Любопытство съедало меня, и хотя уже следовало бы уходить, я не удержалась от того, что бы подойти и подглядеть через его плечо, что же он там делал. И каково же было моё изумление, когда я поняла, что он рисовал портрет своей матери! Тот самый, что остался на чердаке их родового поместья, в далёком тысяча семьсот сорок втором году… «Вот тебе раз… И что ему взбрело в голову воспроизвести его посреди ночи? И я что-то не припоминаю, чтобы рисунок оставался в этой комнате… Куда же он потом делся?» Тут далёкий бой часов из недр дома, как набат пробил четыре часа утра… «Чёрт-чёрт-чёрт! Скоро же рассвет!..» Я уже не могла думать ни о чём другом, кроме как о своём возвращении. Не медля больше ни секунды, я выскочила из комнаты, и стремглав помчалась к лестнице. Где, как на зло, наткнулась на Авдотью… И сдуру затормозила по привычке, дабы не столкнуться с ней! — Ой, это вы… — лошадиное лицо этой женщины выражало крайнее недоумение. — А вы… что же вы здесь… того?.. — Прощаться приходила, — бросила я резко и, обойдя её так, чтобы ненароком не коснуться, продолжила свой прерванный бег. На улице, в предрассветных сумерках, меня ожидала молчаливая и нахмуренная Мария. Я должна была бы извиниться перед ней за столь долгое отсутствие, из-за чего ей пришлось сколько времени простоять здесь… Да и она имела полное право упрекнуть меня за такое легкомыслие и безалаберность. Но мы обе промолчали… Ибо совсем не оставалось времени.