Стоило мне выкрикнуть последние слова, как гримаса оскорбленного гнева исказила лицо Брюса. Отшатнувшись назад, словно я была крысой, неожиданно выскочившей ему под ноги, он в это же время шевельнул руками, как если бы подзывал к себе кого-то. И не успела я пикнуть, как меня с обеих сторон скрутили несколько человек, больно, до слёз, вывернув руки, и повалив на колени. Ещё мгновение — и раздалось два щелчка, после чего мои запястья сдавили обжигающим холодом какие-то широкие металлические браслеты с вкраплениями фиолетовых камешков. И после этого меня сразу же отпустили, правда перед этим с силой толкнув вниз, из-за чего я не слабо приложилась лбом об пол… Чудесно, опять будет шишка.
— Ну и ну, — несмотря на это, я нарочно рассмеялась, неспешно поднимаямь на ноги, — не думала, что вам требуется аж четыре мужика, дабы на одну единственную женщину нацепить браслеты! Истинная сила, просто само её воплощение.
— Заткнуться бы тебе, пока не нарвалась ещё на что похуже! — прошипел слева от меня один из тех, кто только что выламывал мне руки.
«Сама знаю, что глупость сделала, начав бросаться оскорблениями! — огрызнулась я про себя. — Конечно это не могло остаться без последствий. Только каких? Что это за браслеты?»
Вслед за своими мыслями я повторила вслух последний вопрос, уже сжимаясь внутри от нехорошего предчувствия. Или же от того, что мне начинало становиться жарко… Хотя только что было так холодно, что я едва не клацала зубами!
— Особые помощники, после которых со всеми становится намного проще общаться, — ответил уже Брюс, теперь не скрывая довольной ухмылки, от которой становилось не по себе.
Заложив руки за спину, он нарочито размеренным шагом направился ко мне, принявшись обходить по кругу. Прикусив язык, дабы не выпалить ещё какой-нибудь вопрос, казавшийся сейчас совсем неуместным, как и любые другие слова, я заставила себя выпрямиться и смотреть вперёд, не оборачиваясь, хотя обжигающий взгляд Брюса так и подбивал дать слабину.
— Как интересно, — произнёс он наконец, так и продолжая движение, — до чего же порой интересно складывается судьба. И насколько бывают глупы люди, когда её игры принимают за особую к ним милость. И до чего же слепы в своём отчаянном стремлении удержать в руках этот минутный мираж! Нет ничего неблагодарнее надежды и веры, именно из них вытекают самые горестные разочарования. Приманивают, как привидевшийся в пустыне мираж, а потом исчезают, бросив в раскаленных песках на погибель, без возможности вернуться обратно. Так не лучше ли было не заходить столь далеко? Не было бы истинным благом лицезреть мнимое счастье издалека? Пока оно ещё не могло разрушить всю жизнь, и осталось бы только мимолётным воспоминанием?
«Он говорит обо мне и Никите! — невзирая на нарастающий жар, от этой мысли по позвоночнику пронёсся холод. — О том, что мы, два человека из разных веков, полюбили друг друга, и дали этой любви развиться дальше… И что… что все нынешние беды — это последствия нашей связи. Без неё у каждого из нас всё было бы хорошо… Так, стоп! О чём я вообще думаю? Он просто давит на слабое место. Не поддавайся речам этого змея!»
Тряхнув головой, я с улыбкой ответила:
— Конечно, когда речь идёт о пустыне, то лучше сразу не ступать на её пески. Неизвестно, куда именно заведёт этот путь без дороги, но что точно знаешь, как это то, что скорее всего погибнешь там. Но у вас ведь речь идёт вовсе не о пустыне, так ведь? В таком случае, исходя из ваших слов, можно сделать вывод, что лучше уж сразу не начинать жить! Ведь всё вокруг, по сути, манит нас подобно миражам. И, увы, следующие за ними беды и испытания — неотъемлемая часть всей этой жизни.
— Тем более, к чему тогда нарочно создавать себе ещё больше проблем? Прекрасно осознавая последствия многих принятых решений.
— Не все последствия можно сразу же осознать. Но порой эта цена никогда не сможет привысить то, что их вызвало.
— Стало быть, — он замер напротив меня, гладя прямо в глаза, — вы хотите сказать, что всё это стоило той минутной вспышки?
— Если бы минутной — то нет, не стоило бы, — немалые силы пришлось приложить, дабы остаться хладнокровной. — Но речь идёт о том, что, раз загоревшись, уже никогда не погаснет, как бы пламени не мешали и не прятали. Оно прорвётся через что угодно.
— Вопрос в том, хотя ли этого его обладатели? А главное, действительно ли им нужно это? Быть может, ради сохранения одной из частей этого огня другой нужно пожертвовать?
— Всё равно загорится, — твёрдо возразила я. — Хватит самой крохотной искры, дабы пламя возродилось. И желание тут ни на что не влияет.
«Хоть бы это действительно было так… — прибавила я про себя. — Как бы хотелось надеяться, что мне не показалось, будто Никита, поняв, что я — не Лидия, ощутил ко мне что-то помино ненависти и презрения!»
Жар между тем всё продолжал усиливаться. Я уже начала оттягивать ворот пиджака, готовая сбросить его в любую секунду. По лбу градом стекали капельки пота, дышать становилось всё труднее, а мысли начинали путаться и сбиваться…
«Что со мной происходит?» — непонимание порождало страх, граничащий с паникой.
Брюс же ухмыльнулся сильнее прежнего, и противно протянул:
— Да, как там говорят в народе? Сердцу не прикажешь? Было бы очень интересно поглядеть, действительно ли молва правдива. Но помимо этого кое-кому сей опыт мог бы ненадолго продлить срок пребывания в этом мире.
— Что вы хотите этим сказать? — спросила я, с трудом осознавая смысл слов. Во рту начал проступать привкус крови…
— Я хочу сказать, — Брюс шагнул ко мне, ухватив за подбородок и заставив посмотреть на него, — что есть в этом мире законы, соблюдение которых гарантирует всем нам возможность совместного существования. Одним из таких как раз является казнь тех, кто узнает слишком много. Людям — обычным, самым простым, — нельзя знать о существовании Несущих Смерть. Достаточно того, что им известно про самих колдунов! А знание о третьей стороне несомненно приведёт к тому, что кто-то встанет на их сторону, желая истребить «весь дьявольский род». И что из этого выйдет в дальнейшем? Бойня, вот что! Наш видимый мир и так трещит по швам, готовый лопнуть в любой момент!
— Так вы для этого позвали всех нас сюда? — с трудом произнесла я, дыша через рот. — Чтобы убить, так как мы узнали о Мортамбрах? Хотите сказать, что эта тайна только через нас может просочиться в мир людей?
Что-то тёплое скатились по верхней губе, попав в рот, а затем и на язык. Металлический привкус… Это кровь! Теперь она потекла из носа! Вот почему я не могла дышать через него…
— Тайна может раскрыться только через простых людей, вот что я хочу сказать, — промолвил в ответ Брюс. — Вот вы отныне — одна из нас, а значит, как и все остальные колдуны, не сможете поведать о ней. Ведь, говоря с людьми, не знающими тайны, не видавших никогда воочию Несущих Смерть, слова о них просто не смогут сорваться с вашего языка, и рука никогда не напишет о них на бумаге. Таков Запрет, наложенный на всех нас с давних времён, когда мы уже однажды едва не истребили друг друга.
— Так значит… — я распахнула глаза, и едва не затряслась от нахлынувшей ярости. — Эта Лизавета подставила нас! Ведь это с её губ сорвалось впервые услышанное нами «Мортамбры»! Без неё Никита и Гаврила ничего бы не узнали, а значит, и не находились бы здесь! Ох, змея…
— Тихо, тихо, — с преувеличенной лаской прошептал Брюс, наконец отпустив мой подбородок. — Не давайте волю эмоциям, вы и без того едва ли не кипите.
— Почему же мне так жарко? — я уже не могла больше сдерживаться и сбросила с себя пиджак, не став возиться с пуговицами и просто оторвав их. — Что вы со мной сделали?
— Я — ничего, вы это сами делаете с собой.
— Мне уже поперек горла все эти недомолвки и загадки! — рявкнула я. — Говорите прямо! Что вы нацепили на меня? Это из-за браслетов?
— М-м, какая умная девочка, — издевательски протянул Брюс, но тут же добавил сурово: — Это то, что послужит вам впредь уроком — держать себя в узде и не дерзить тем, с кем вам без дозволения не позволено даже говорить!
«Понятно, отвечать не собирается».
— Ишь ты, какие мы ранимые, — рассмеялась я, сплюнув скопившуюся кровавую слюну. — Я-то полагала, подобные тебе не должны никак реагировать на слова других в их адрес. Разве не знаешь, что не стоит обижаться на оскорбления? Это тоже самое, что и примерять лохмотья, которые нам швыряют. Причту о мудреце никогда не слыхал?
— Я знаю иную причту: дозволишь оскорблять одному — дозволишь и остальным. А где дерзость, там и неподчинение, несомненно ведущее к расколу. А это не послужит единению, столь необходимому нам нынче. Ведь нашим врагам только это и нужно.
— Нет, это страх и насилие никогда не послужат единству! — горячо воскликнула я, словно эти слова напрямую касались меня, и, совершенно не понимая зачем, начала цитировать: — Но ежели долгая череда злоупотреблений указывает на желание принудить их смириться с существующим игом абсолютного диспотизма, их право и их долг низринуть такое…
— В нынешнее время нам необходимо оберегать себя пуще прежнего! — взвизгнул Брюс, совершенно бесцеремонно перебив меня, и выпучив глазёнки так, что те едва не выскочили из орбит. — Пускай методы и не всегда кажутся гуманными. Иной раз иначе нельзя. Но я полагаю, что сейчас не самое подходящее время устраивать здесь дискуссию на эту тему. Вы ведь уже знаете, что за этот месяц было убито несколько наших девушек? И мы даже не знаем, кто это сотворил! Что за зло стоит за отнятием их молодых душ? Несущие Смерть? Простые люди? То нам пока неизвестно.
— Спросите Раду, она ведь видит прошлое… — я уже едва ворочила языком.
— Вздумали учить меня? — взгляд Брюса потемнел. — Прекрасно, это даже немного забавно. Полагаете, мне не пришло в голову спросить её об этом? Только никакого ответа не было! Как и самой Рады. Она пропала.
— Что?.. — сперва мне показалось, что у меня начались слуховые галлюцинации. — Рада… пропала?
Я пробежалась взглядом по смирно стоящей всторонке свите Брюса. Никто из них, если не ошибаюсь, не был изумлён. Выходит, им это уже было известно.
— Да, — печально произнёс колдун. — Пришло время и вам узнать, что Вторая Высшая, провидица Рада, бесследно исчезла. До последнего я надеялся, что тревога ложная, и она наконец объявится. Но нет, остаётся признать эту неутешительную истину. Если хочешь знать, её община, которую госпожа по неизвестным причинам изгнала незадолго до своего исчезновения, нынче объединились в подобие табора и движется в сторону Москвы.
«Так уж и по неизвестным? — едва не выпалила я вслух. — Вернее, кто подтолкнул её к этому? Ведь это твоих рук дело! А вот причина действительно неизвестна. Но зачем ты заговорил со мной об этом сейчас? — подумав немного, я добавила: — А, решил таким образом сказать, что отныне единственный верный путь — объединение возле тебя? Единственного Высшего, защитника в глазах этого стада? Простите, а без царька, что, никак нельзя? Видно, как он их защищает — убийства наглядно это показывают. Или он хочет сказать, что они сами были виноваты, так как плохо подчинялись ему, и потому не вышло их защитить? Или что лишь благодаря ему убийств пока немного, а без него их станет в разы больше? А по мне лучше уж опять столкнуться с Несущими Смерть, чем стоять тут, угождать этому Брюсу, а иначе его прихвостни нацепят на тебя чёртовы браслеты, от которых ты буквально начинаешь вариться!»
— Да, настали тяжёлые времена, — продолжил в это время Брюс. — Раз за разом мы сталкиваемся со знаками, уже кричащими нам о том, что древнее пророчество начинает сбываться. Но как и прежде наша надежда — в единстве и следовании законам, оставленным нам древними Высшими, полученные от самого́ Великого. И один из них, как я уже сказал, гласит — смерть тем людям, что узнают о тайне тех, кто может убивать наших братьев и сестёр!
Свита как по команде принялась скандировать: «Смерть! Смерть им!..»
— Но, — взмахом руки прервал Брюс эту волну, — есть и иные пути, коими можно всё разрешить. Вы о них знаете, но следует посвятить и нашу Новообретённую, пока она ещё может хоть как-то думать. Милая, ну зачем вы так царапаете браслеты? Только ногти испортите, а снять всё равно не сможете.
— Назови. Иные. Пути. — Процедила я сквозь зубы.
— Ах, да, действительно, не будем прерываться. Так вот, иные пути таковы; вечное заточение в этих стенах, либо жертва мага, коей хватит на пожизненное создание вокруг людей защиты, схожей с нашей — слова о Несущих Смерть не смогут произнести их уста, и рука никогда не напишет о них на бумаге. Но жертва должна быть велика, иначе ничего не выйдет.
— А если им просто память стереть? — предположила я, покачнувшись — сознание балансировало на грани провала.
— Любая память рано или поздно возвращается, — замотал головой Брюс. — Истинные воспоминания живут не в голове, а в нашей душе, и никому неизвестно, когда именно они всплывут на поверхность. Нет, слишком большой риск. Неоправданный.
— Тогда… — думать получалось всё хуже, но осознание, что времени осталось совсем немного, толкало к мгновенному принятию решения. — Тогда… Я выбираю жертву. Я принесу жертву от себя. Забери… Забери что требуется, и освободи Никиту и Гаврилу.
— Вы действительно готовы пойти на это ради них? — с сомнением, наверняка наигранным, поинтересовался Брюс, хотя в его глазках и мелькнул алчный огонёк. — Согласитесь пожертвовать чем-то своим?
— Да, чёрт возьми, готова! Я отдам то, что требуется тебе для создания той самой… защиты вокруг них… Отдам… Чтобы спасти…
Как бы я не крепилась, а держаться дальше не получилось — сознание покинуло меня, не выдержав мучений в этой раскаленной печке, коей я стала за считанные минуты.
***
Далее события рассказываются от третьего лица.
***
Последнее, что Никита запомнил — это оступившаяся на краю бассейна девушка, с громким криком упавшая в воду, и вслед за этим окативший его прохладный фонтан брызг. Вообще Никита готов был бы поклясться, что ещё за мгновение до падения они находились не меньше чем в десяти шагах от воды. А тут — раз! — и уже оказались на краю! Так странно… Он ведь сам едва не свалился вслед за ней, чудом устояв, хотя уже через мгновение готов был пойти на безрассудство и уже добровольно прыгнуть в воду. Ведь девушка без всякого намека на сопротивление начала тонуть — её размытый силуэт плавно опускался ко дну, словно она лишилась сознания. Но не успел: за спиной вдруг раздались торопливые шаги, и, прежде чем Никита обернулся, его затылок пронзила раскалывающая боль, после чего темнота, тяжёлая и липкая, как старый пыльный мешок, заволокла сознание.
Очнулся он уже не в термах, а в какой-то просторной комнате, лёжа на мягких бархатных подушках. В воздухе витал запах роз, муската, и каких-то незнакомых благовоний. Свет в изобилии проникал через два больших решетчатых окна, и он же больно резанул по глазам, отозвавшись в ноющем затылке острой, пульсирующей болью. Морщась, Никита осторожно коснулся места удара.
«Что ж, хотя бы не до крови, — подумал он, из-под полуприкрытых век осмотрев ладонь. — И на том merci beaucoup*, господа колдуны. Что же вы, такие всесильные, по голове-то бьёте, чтобы отвести куда-то?»
— Ох, очнулся! — услышал Никита сквозь звон в ушах встревоженный женский голос, показавшийся знакомым. — Как вы? Сильно болит?
Рассчитывать на союз памяти и слуха не стоило в тот момент, поэтому ему пришлось всё же открыть глаза.
— Лизавета Ермолаевна? — удивлённо прошептал Никита, увидев бледную, перепуганную, будто лань, девушку.
Чуть поодаль от неё стоял, замерев подобно статуе, невзрачный мужчина средних лет. Видимо, это был слуга, судя по сложенным впереди рукам и выражению лица, говорящем о готовности в любую секунду исполнить приказ. Хотя он и был одет как какой-нибудь князь из недавнего прошлого — расшитый приталенный чёрный камзол, пышное жабо, белоснежные кружевные рукава, облегающие ноги чулки и обувь с золотыми пряжками. На голове же, поверх напудренного парика, красовалась большая чёрная шляпа с алым пером.
Обрадованный встречей с Лизаветой Никита подался было вперёд, готовясь засыпать её вопросами, но тут же вновь поморщился, с шипением ухватившись за голову:
— М-м… Проклятие!..
— Всё-таки болит? Давайте… Давайте я посмотрю? — робко предложила девушка, сделав шаг вперед и будто в мольбе протянула к нему руку.
— Нет-нет, благодарю, это лишнее, — быстро проговорил Никита, чем вызвал едва заметную тень обиды на лице Лизаветы. — Лучше скажите, где мы?
— Всё ещё во владениях Высшего.
— Да? А я и не догадывался.
— Скажите, что с вами произошло? — участливо поинтересовалась Лизавета, видимо не заметив в его голосе иронии, и подошла ближе, присев на одну из подушек. — Я шла по коридору, искала вас, чтобы позвать на встречу с дядей Яковом, и у этих дверей застала то, как вас внесли сюда. Пояснить мне что-либо никто не удосужился, поэтому я решила остаться здесь. К счастью вы быстро пришли в себя.
— Да, действительно странно… — ехидно усмехнулся Никита. — И чего это они не стали обговаривать с вами тот факт, что на меня кто-то напал со спины, оглушил чем-то тяжёлым, а после притащил сюда?
— На вас напали? — теперь в тоне девушки промелькнуло неверие. — Здесь, во дворце? Но почему?
— Хотел бы я сам знать, — пожал плечами Никита.
— А что вы делали в тот момент?
— Да ничего такого преступного. Просто в термах разговаривал с той девушкой в амазонке, ну, вы её назвали Агнессой.
— О чём же вы говорили? — тут же зачем-то поинтересовалась Лизавета, что ему совсем не понравилось.
— Простите, Лизавета Ермолаевна, но это уже наше дело, о чём мы там толковали с глазу на глаз. Вот лучше скажите…
Договорить он не успел; с шумом распахнулись массивные двери, и в комнату торопливо вошла вереница из нескольких мужчин в красных, белых, оранжевых и зелёных одеждах, несших на руках возмущавшегося на все лады Гаврилу, с которого ручьем стекала вода, в миг образовав лужицу в том месте, где они остановились. Уложив свою ношу на ближайшие подушки, мужчины, не произнеся ни слова, торопливо покинули комнату, будто их кто-то подгонял.
— Так, не только у меня выдалось насыщенное пребывание в гостях, — присвистнул Никита.
— Это ещё мягко сказано, — отозвался Гаврила, услышав только последние его слова, усаживаясь, и со стоном пощупал челюсть.
— Что стряслось у тебя, Гавриил Иванович?
— А, это… Да так, угодил в скверную историю, а Агния Александровна помочь вызвалась.
«Как он сказал? — внутренне встрепенулся Никита. — Агния Александровна? Отчего это сочетание кажется знакомым?.. Я же никогда прежде не слышал такого имени!»
— А у вас-то что за история приключилась? — поинтересовалась Лизавета.
— В смысле «у вас-то»? — Гаврила тут же с беспокойством вгляделся в Никиту, сразу отметив опытным глазом человека, растившего его с младенчества, что у того не всё было в порядке. — Ну, я просто шёл, гулял, как на меня из-за угла выскочило… что-то непонятное, будто тень, только плотнее, и рычащее. Я с испугу бросился бежать, каким-то образом завернул в те термы, ну а остановиться у края бассейна почему-то не получилось — так с ходу, словно меня сдули, я и полетел в воду. А плавать-то не умею, начал тонуть… Вот тут Агния Александровна и пришла на помощь. Не знаю, откуда она там взялась… Но, по-моему, она вынырнула из воды, почти как русалка. Ну, а помогла как-то по своему — подплыла, и как ударила в челюсть!.. Впрочем, оно и понятно — в панике я мог нечаянно потопить её вместе с собой. Ну, а в себя я пришёл уже когда меня несли эти оглоеды ряженые. Ваша очередь, Никита Григорьевич. Поведайте, что с вами стряслось?
— У меня не столь захватывающее повествование выйдет. Просто мне едва затылок не проломили, а так больше ничего не произошло.
— То есть… — Гаврила даже позеленел. — Как это… едва не проломили?!
Забыв о своей челюсти, камердинер мигом подскочил к Никите и принялся суетиться возле него, как наседка.
— Ты чего? — несколько удивился молодой Оленев этому почти отеческому порыву.
— Волосы как у батюшки, густые-густые! — прошептал Гаврила, игнорируя вопрос. — Не разглядишь в них особо ничего и не прощупаешь как следует… Но оно и хорошо. Так-так… Нет, слава Богу, ничего серьёзного.
— Слушай, лекарь, — усмехнулся Никита, сбросив с себя пиджак. — У тебя руки трясутся так, что тебе не других осматривать следует, а собой сперва заняться! На вот, возьми, теплее будет.
— Что вы, Никита Григорьевич!.. — хотел отмахнуться камердинер, но Оленев буквально сунул пиджак ему в руки.
— Бери, кому говорю? Пользуйся моментом, пока не передумал.
— Так передумывайте скорее и забирайте себе обратно! Нечего вам мёрзнуть из-за меня.
— Не я только что из бассейна вынырнул — в сухой одежде тепло.
«А вообще, зачем я это делаю? — пронеслось в мыслях Никиты. — Словно так и нужно… Хотя мне ведь, по сути, всё равно, холодно ему или нет. Но почему мне кажется, что иначе нельзя? С чего такое наваждение?»
— Если хотите, я могу помочь вам… С травмами… — негромко предложила Лизавета, словно боялась, что её теперь заметят.
— Никите Григорьевичу помогайте, а у меня и так залижется, — пробурчал Гаврила.
В это время в двери несколько раз громко ударили, после чего они распахнулись и на пороге появились двое светловолосых рослых юношей-близнецов, облаченных в длинные черные мантии. Лица их были словно вытесанны из камня — ни единой эмоции!
— Филипп, Кирилл? — Лизавета растерянно посмотрела сперва на одного, затем на другого. — Что случилось?
— Жертва принесена, — ответил Филипп.
— Высший ждёт для завершения ритуала, — подхватил Кирилл.
— О чём вы? — упавшим голосом произнесла на выдохе девушка. Никита и Гаврила напряжённо переглянулись.
— Вы всё сами увидите сейчас в зале, — снова ответил Филипп. — Идите за нами.
