И вновь цветёт сирень... 2: Возвращение в прошлое

Прежде, чем переступить порог гостиной, Григорий Ильич мягко сжал плечо сына и шепнул: — Так ты твёрдо уверен в своих намерениях? Никита тяжело нахмурился: — Отец, я же уже сказал… — В таком случае я не стану тебе мешать, — не дал ему договорить князь, и прибавил, как бы объясняясь: — Лучше ты будешь действовать с осознанием моей поддержки, чем без неё. — Я… Спасибо! — совершенно искренне улыбнулся Никита, не сразу поверив, что отец действительно решил согласиться вот так скоро. — Знаю я тебя, — Григорий Ильич слегка взлохматил волосы сына, и если бы его взгляд не был устремлён на вход в гостиную, то он бы заметил, как тот поморщился от резанувшей затылок боли. — Упрямством ты весь в меня. Порой это очень плохо, но иногда оказывается весьма полезным качеством. Так вот, призови всё, что есть в твоих запасах, дабы достичь здесь успеха. Ведь, кем бы ни была эта девушка, ей вскоре предстоит столкнуться с моим милым сводным братом. Вот что станет нашей главной проблемой. — Отец, — по доброму усмехнулся Никита, — за то короткое время, что я знаю нашу гостью, это скорее она станет проблемой для дорогого дядюшки. — В каком смысле? — Я про характер. «Она дерзила и издевалась над вторым по силе колдуном в мире! — прибавил про себя Никита. — Станет ли такая дрожать перед каким-то обычным мужиком?» — Что ж, поглядим, — коротко ответил Григорий Ильич, так и не дождавшись подробностей. В гостиной за время их отсутствия ничего не поменялось, кроме появившегося на низком столике подноса со скромным завтраком; хлеб, нарезанный ломтиками, кусочки сыра, два варёных яйца, масло и чайник с двумя чашками на блюдцах. Рядом стоял пустой стакан, в котором недавно была вода. Девушка же сидела там же на кушетке, устремив невидящий взгляд на стену напротив, и меланхолично размешивала ложкой давно растворившийся сахар. К остальному завтраку она даже не притрагивалась, и на возвращение хозяина дома и его сына никак не отреагировала. Казалось, она провалилась в глубокий транс, за которым с напрягом наблюдал готовый в любой момент прийти на помощь Гаврила. Григорий Ильич решил сперва мягко кашлянул в кулак, но, когда и на это не последовало реакции, спросил: — Как вы себя чувствуете, мадам? Последнее он прибавил, углядев на её безымянном пальце серебряное кольцо. Её собственное, или принадлежавшее овдовевшей Лидии, он не знал… Но девушка и в этот раз даже глазом не моргнула. — Бесполезно, батюшка, — подал голос Гаврила. — Я уже пытался говорить с ней, но как вы ушли с Никитой Григорьевичем, так она и сидит такая… задумчивая. Только стакан воды залпом осушила, потом чаю налила, бросила в него кусок сахара, да так с тех пор и сидит, мешает… Даже не пригубила. Григорий Ильич в замешательстве переглянулся с Никитой. — Ну… — протянул молодой Оленев, уже оценивающе присмотревшись к девушке. — Может оно и к лучшему, что она так сидит. Выходит очень гармонично… — Что? — переспросил напряжённо Григорий Ильич. — Ты же не хочешь?.. — Именно, отец. — Опять? Мы же говорили об этом!.. — Отец, так нужно. Поверь. После чего, ухватив единственный в комнате стул, Никита установил его напротив девушки, оценивающе присматриваясь к ней, затем пару раз переставил его, каждый раз чуть правее. После чего уселся, закинув ногу на ногу, и на коленке расположил маленькую книжку в тёмно-красном переплете. Раскрыв её и пролистав немного исписанные всевозможными рисунками страницы, Никита остановился на чистой, и, повертев между пальцами небольшой карандаш, принялся плавно водить им по бумаге, то и дело бросая цепкие взгляды на девушку. «А ведь он с детства очень любил рисовать, — подумал Гаврила, с едва скрываемым умилением наблюдая за ним, как и настороженно за недовольно сморщившимся Григорием Ильичем. — А батюшка наш никогда особо не одобрял этого увлечения… Да чего греха таить, я и сам недавно сетовал на то, как много картону да угля уходит на эти художества!» Григорий Ильич же думал иначе: «Сколько раз запрещал ему заниматься этим! Ладно бы он рисовал просто так, для души, как говорится… Так нет, он же чуть ли не художником мнить себя начинает всякий раз! А где это видано, что бы дворянин, сын князя, и вдруг стал художником?! Это же истинное посмешище! Хорошо хоть в актёры не думал никогда податься. Но зачем он начал рисовать эту даму? Неужто тем самым намерен наладить с ней отношения художника и натурщицы? Так, если до подобного дойдет, я в тот же день сперва прибью себя, а после этого оболтуса! Ведь таким образом я точно не исполню этот план… Ладно, старый, усмири свою неуместную гордость! Просто признай, что твой сын избрал превосходную тактику». Никита же ни о чём не думал в это время, полностью погруженный в процесс. Только сосредоточенно, но свободно водил уже чуть тупым остриём карандаша по листку, время от времени поднимая на девушку затуманенный, и при этом лихорадочно блестящий взгляд. Так прошло около десяти минут. За это время Григорий Ильич и Гаврила, влекомые любопытством, пристроилась за спиной Никиты и через его плечо (каждый со своей стороны) заглядывали в книжку. Созерцание рождения на их глазах нового рисунка настолько увлекло их, что никто из них не заметил, что девушка к тому моменту уже пришла в себя, и теперь в свою очередь с недоумением смотрела на этих трёх мужчин, склонившихся над маленькой книжкой. «Что они делают? Ну, те двое явно подглядывают, только что именно делает этот зеленоглазый юноша? Рука движется так, словно он рисует… А что?» В этот момент Никита как раз поднял на неё очередной взгляд. И оба вновь невольно вздрогнули, так как он нечаянно пересёкся со взглядом девушки. «Какая странная реакция! — одновременно подумали они. — Почему же так происходит?» — Кхм… — кашлянул Никита, скрывая за этим возникшую неловкость. — Простите, сударыня, вы не могли бы вернуться в прежнее положение? — Какое это? И с чего вдруг? — спросила она, зачем-то посмотрев при этом на Гаврилу. — Никита Григорьевич рисовать вас изволили, — с улыбкой прошептал тот, причем совсем не тихо. — Вот как? — правая бровь девушки скользнула вверх. — А разве я сама этого изволила? Никита нарочно сделал преувеличенно умоляющее лицо: — Ну прошу вас, проявите милосердие к несчастному творцу, прекрасная незнакомка! — Кажется совсем недавно вы назвали меня Лидией Ивановной, племянницей сводного брата вашего отца. А теперь я вдруг стала незнакомкой? — Когда творишь — не замечаешь имён, титулов, и прочего. Видишь лишь душу человека, а она всегда остаётся самой загадочной незнакомкой. Более того, есть в вас что-то такое, Лидия… — Ну, что же? — нетерпеливо произнесла она, так как Никита длишком на долго задумался. — Что-то… Живое. Не поймите неправильно, просто последний раз, когда мы с вами виделись, Лидия, меня не покидало чувство, что я стою напротив пустого сосуда, в коем душа если и была когда-то, то покинула его очень давно. — Жутковато звучит! — воскликнула девушка. — И тем поразительнее случившаяся в вас перемена. Я словно вижу перед собой иного человека, лишь внешностью схожего с тем прежним. — И потому вы решили начать меня рисовать? Вы что, художник? — До сего благородного звания мне ещё далеко. Я просто увлеченный страстью к этому искусству почитатель. Григорий Ильич при этом ухватился за трубку, так и лежавшую на столике, и принялся суетливо набивать её табаком, ворча про себя: «Благородное звание… Дал бы я тебе по шее за это занятие, если бы не понимал, что сейчас оно может принести нам огромную пользу!» — И это увлечение толкает вас на создание рисунка с моим изображением? — с какой-то лукавой улыбкой поинтересовалась девушка. — Сейчас — рисунка, да. Но это всего лишь черновик… Коль дадите согласие, я перенесу его на целый холст, и не кусочком карандаша, а уже цветными красками увековечу ваш облик! — Это только если я захочу. Холодный тон девушки наверняка должен был остудить пыл Никиты, непонятно только, поддельный или же истинный, но тем не менее после её слов он продолжил с ещё бо́льшим жаром: — Но я этого желаю всем сердцем! И потому молю вас, молю как прекрасную Афродиту, ступите на эту грешную землю хотя бы на миг, одарите своим светом того, кто забыл отныне иных богов! — Говорите вы красиво. Если вы хотя бы в половину так же рисуете, то я готова дать вам возможность перенести мена на холст. Только не с рисунка, а с натуры. — Вы желаете сами позировать? — внешне удивился Никита, а внутри едва не ликовал. — Но не будет ли это слишком утомительно для вас? Во время работы я, как правило, молчу… — И это именно то, что мне нужно. Поймите, хоть вы и сказали мне, кто я такая, как меня зовут, я всё равно остаюсь в тумане неведения. Быть может в полной тишине я смогу-таки нащупать столь ловко ускользающую от меня нить воспоминаний? «Более того… я… Я буквально чувствую, что меня словно тянет к тебе! — добавила она про себя. — И это очень пугает… Так мудрым ли будет решение бежать от этого, не разобравшись, в чём здесь дело? Может я и ошибаюсь, но не считаю так». — В таком случае не вижу в этом никакой проблемы. — Ты про моего милого сводного брата не забывай, — пробурчал Григорий Ильич, размеренно попыхивая трубкой. — А что, дядя может не позволить мне этого? — спросила девушка у князя. — Не то что может, а именно это и сделает. — Вы с ним в ссоре? — Ну, можно и так сказать… — Но я-то тут при чём? И вообще, разве слово дяди — это слово отца? Да и те регулярно нарушают… — Вот уж бесспорно! — Так что плохого в том, что я буду позировать для своего портрета? И потом, разве ему обязательно знать, что я буду этим заниматься? — Собираетесь лгать ему? — Не лгать, а делать то, что хочется мне, а не ему, — возразила девушка. — Я даже не знаю этого дядю! Точнее не помню… Откуда мне знать, что он за человек? Быть может он из тех, кого и вовсе не стоит слушать? — Ну, с этим вы уж сами как-нибудь разберётесь. Слава Богу, не дитя малое. — И именно по этой причине я поступлю так, как считаю нужным для меня. — Слушайте, вы словно пытаетесь убедить меня, хотя я и слова против не сказал! Приберегите силы на общение со своим дядей. — Поверьте, Григорий Ильич, на это у меня всегда найдутся силы. — Так значит, вы готовы? — ещё раз уточнил Никита. — Определенно. Только росписи кровью не требуйте, всё равно не дам. — Разве я в праве что-либо требовать от вас, кроме как просить позировать определенным образом? — Требуйте то, что считаете необходимым для работы, но не более, — с этими словами девушка наконец отпила свой давно остывший чай, и тут же закашлялась, воскликнув: — Господи, я что, бросила туда сахар? — Точно так-с, — подтвердил Гаврила. — Я сам видел. — Видно я сошла с ума. Я же не пью чай с сахаром! Боже, какая гадость! Нет, не сам чай, да и не сахар, просто… Они хороши отдельно друг от друга. Тут она ойкнула, виновато взглянув на Григория Ильича: — Простите, пожалуйста, я не должна была так вести себя! Вы угостили меня, а я проявила такое неуважение… — Бросьте, это такой пустяк! Не стоит даже нашего внимания. Разве что интересно ваше утверждение, что вы не пьёте чай с сахаром. Вы это вспомнили? — Нет, просто почувствовала. — А прежде вы, Лидия, пили его только с сахаром, и никак иначе. — Вот как? Что ж… Даже и не знаю, что сказать на это. Видно прав Никита Григорьевич, утверждая, что увидел во мне иного человека в обличии прежнего. Ошибусь ли я, предполагая, что меня ещё не мало ждёт открытий? — Ошибётесь, если не скажете, что их будет более чем много! — воскликнул Гаврила. В это самое время с улицы раздался громкий женский крик. Потом второй, третий… Затем к ним присоединился какой-то мужчина, и даже не один. Послышалась брань, кто-то даже прокричал: «Городового зовите!» — Что такое? — произнёс Григорий Ильич, смотря в сторону приоткрытого окна, откуда до них и долетели все эти звуки. Непренужденная и лёгкая атмосфера, царящая до этого в комнате, улетучилась как пар на морозе. На смену ей пришли напряжение и ожидание чего-то… плохого. — Может я схожу узнаю, что стряслось? — предложил Гаврила. — Да, пожалуйста, — согласился князь. — Я с вами, Гавриил Иванович, — неожиданно даже для самой себя вызвалась Лидия, решившая уже смириться с тем, что это имя, отвергаемое сердцем, всё же является её. — Вы уверены, что вам это нужно? — Да, Григорий Ильич. Ожидание в неизвестности намного хуже. — В таком случае и я пойду с вами, — тоном, не терпящим возражений, сказал Никита. — Да вы просто сговорились! Ну хорошо, тогда и я с вами пойду. Только не жалуетесь потом, коль увидите там что-то такое, что потом будет преследовать вас в ночных кошмарах. Через минуту они стояли на улице, где уже скопилась толпа. На лицах тех, кто успел понять, что именно произошло, застыло выражение ужаса, а у кого-то и шока. «Стоит ли идти дальше? — глядя на это подумала Лидия, всё больше сомневаясь в верности данного своего решения. — Но поворачивать назад и показать себя слабой трусихой? Нет, ни за что! Что бы там ни было, я пойду до конца». Благодаря рослому Никите они быстро протискивались сквозь толпу, и с каждым шагом всё сильнее чувствовался какой-то странный, пробирающий до дрожи запах… «Запах крови!» — с ужасом осознала Лидия, точно таким же, какой отражался на лицах окружавших их людей. И вот наконец они добрались до того, что стало причиной этому — на дороге, в широкой луже крови, лежал обезглавленный мужчина…