И вновь цветёт сирень... 2: Возвращение в прошлое

— …Я даже не знаю, что меня напугало больше — вид того несчастного, или же вопли, что устроила эта безумная! Раскрасневшийся Григорий Ильич, широко расхаживая по гостиной, вдруг резко замер, развернувшись в сторону кушетки так, что взметнулись полы халата, и на последнем слове указал рукой на сидевшую там Лидию. Укутанная в плед, как куколка бабочки, она с отрешенным видом покачивалась вперёд и назад, ни на кого не реагируя. — Григорий Ильич, батюшка, да что ж вы горячитесь так! — покачал головой Гаврила, сидевший как раз возле девушки. — Вам вредно… — Мне вредно само ваше присутствие возле себя! — перебил его князь. — Всех троих! Я же предупреждал вас!.. — тут гнев Григория Ильича перешёл в яростное шипение. — Я что говорил? Какого чёрта вы потащились туда, да и меня ещё за собой уволокли?! — Говорите так, будто мы знали, что там такие страсти творятся! — всплеснул руками Гаврила. — И не так уж вы и возражали, чтобы барыня и Никита Григорьевич шли со мной. — Конечно, я же не мог предположить, что она завопит так, что мы там едва не оглохли! Такая истерика ни с того ни с сего… Конечно, все были напуганы, но что б так!.. — Лучше узнать причину попытались бы, чем глядели на неё так, словно она последнюю рубашку стащила у вас! — воскликнул Гаврила, с содроганием припомнив события августа тысяча семьсот сорок второго года. — Я жутко боюсь убитых… — внезапно раздался тихий голос Лидии, прозвучавший так, словно он долетел до их слуха из другого мира. Никита, стоявший всё это время возле окна, тут же, дёрнулся, как от удара, и на носочках развернулся в её сторону: — Простите, что вы сказали? — Я очень боюсь убитых, — твёрже повторила девушка, стараясь избегать смотреть им всем в глаза. — Я так и не помню ничего из своего прошлого, но… как бы это точнее выразить… Я помню чувствами. Они словно невидимые нити, что тянутся ко мне из непроглядного чёрного тумана. Чувства, ощущения… Ими я и поняла, что это не первый раз, когда я так близко оказалась возле смерти. И что это — самый страшный для меня кошмар… Григорий Ильич на мгновение растерялся, озадаченно переглянувшись с Гаврилой. Так это давних страх, как-то тесно связанный с её прошлым? Таких объяснений Оленев-старший совсем не ждал, в отличии от бывшего камердинера, и потому они немало его смутили, хотя он и старался не показывать этого. И если бы они оба посмотрели в тот момент на Никиту, то заметили бы, какое сильное волнение проявилось на его лице после слов девушки. Ведь там, на улице, он тоже почувствовал… Что-то такое, что будто бы напрямую было связано с ним, но что он никак не мог вспомнить. Причём это «что-то» было совсем не светлое… И ещё, что весьма странно, у него в то же время в области живота появилось какое-то зудящее ощущение… Словно из-за плохой погоды заныл никому невидимый старый шрам. «Глупости какие! — встрепенувшись, отмахнулся от этих мыслей молодой Оленев. — Конечно, увидел человека с отсеченной головой, вот теперь и стою, трясусь, как лист на ветру! Хорошо, что этого отец ещё не заметил… И теперь придумываю себе чёрт знает что. Не предполагал, что я настолько впечатлительный!» Однако полностью отмахнуться от своих мыслей он не мог, как и от расплывчатого образа какой-то лесной поляны, простор которой заполнял оглушительный пистолетный выстрел… Тот же образ, что стоял теперь и перед глазами Лидии, и тот же звук, что заглушал собой почти всё, что происходило вокруг них. И Гаврилы… Только у него с бо́льшими подробностями. Бедный камердинер едва сдерживался, чтобы не дать вырваться из глаз нескольким подступившим к ним слезинкам, да всё украдкой поглядывал на Никиту. «Мой мальчик… — причитал он про себя. — Никитушка… Лежал там, кровью истекая, на коленях Марьи Петровны… То есть Агнии Александровны. И помочь бы не мог никто, рана та смертельной оказалась… Чудо, что зелье то поганое сотворило невозможное! В века чужие, далёкие утянуло, но заживило рану, исцелило мальчика моего. Господи, не допусти, чтобы с ним вновь случилось подобное несчастье!» Глянув на Лидию, он прибавил: «Оттуда-то и тянется ваш страх перед мёртвыми, Агния Александровна. Вы же тогда душегубца того, Тихонова, собственноручно загнали на край обрыва, откуда он сам уж свалился на бревно с торчащими ветками. Не ваша вина, что он напоролся на них, точно на колья… И не виноваты в том, что Никитушка был ранен… Но отчего-то засел в сердце вашем ужас этот. Расскажу — не поверят… Ещё в безумцы запишут. Да я и сам бы не поверил в такое, коль своими глазами не увидел бы… Ох ты ж, батюшки, как бледен Никитушка! Неужто и ему припоминается что-то? Видать да… А Григорий Ильич, походу, ничего не чувствует… Оно и понятно, его с нами на той поляне не было». — Так… И что же, вы действительно полагаете, что когда-то оказались близко от смерти? — неожиданный вопрос Григория Ильича заставил вздрогнуть всех троих. — Возможно, — неуверенно пожала плечами Лидия. — Наверное… Не знаю. Я только чувствую, что когда-то уже видела смерть. Причём очень близко. — И почему же подобное вызывает у вас такой ужас? — спросил Григорий Ильич, игнорируя предупреждающее кряхтение Гаврилы. — Вам бы, напротив, теперь не бояться подобного следовало… Итак уже всё видели. — Коль ужас сидит в сердце, значит что-то там произошло такое, что шибко потрясло её, — вмешался Гаврила, заметив, что дрожь Лидии начала усиливаться. — Разумно ли толковать об этом, коль ещё не утихла первая буря? «Ну а я-то откуда получил этот же ужас? — подумал Никита. — С памятью у меня вроде всё в порядке…» — Разумно, пока всё ещё свежо, — ответил князь. — Гавриил Иванович, разве вы, как доктор, не находите, что через эти воспоминания, что так потрясли её когда-то, мы скорее доберёмся до того места, где сможем разогнать эту черную пелену в её памяти? — Спросили бы сперва меня, нужно ли мне это! — недовольно проговорила Лидия, только теперь подняв прищуренный взгляд на князя. — Хочу ли я ворошить эти воспоминания? — Не зная изначальную причину ужаса вы никогда не сможете его перебороть. — А на что мне его перебарывать? Я что, каждый день буду сталкиваться с убитыми? — Не каждый, но хотите ли вы, если ситуация, не дай Бог, повторится, опять впасть в неконтролируемую истерику? Да и опять же, неужто вам больше не хочется разбирать завалы, что сокрыли от вас ваши же воспоминания? — Хочу, но не касаясь того, что так больно ранит изнутри, — Лидия при этом взглянула на свои подрагивающие ладони так, словно увидела их впервые. Или же будто ожидала разглядеть на них чью-то кровь… Никита же, сам не заметив того, в свою очередь приложил руку к животу. Зато Гаврила углядел этот жест, отметив про себя, что сделал он это ровно в том месте, где находилась исчезнувшая рана… «Видать, прав Григорий Ильич, — пронеслось в мыслях бывшего камердинера. — Это было столь тяжкое потрясение, что оно пробивается у них даже теперь, когда оба ничего о тех события не помнят. Значит ли это, что через него они могут вспомнить ещё что-то о прошлом? Не исключено. Должно же наконец послужить во благо то, что незаметно отправляло их жизнь последние два года! Ну, ладно, у Никиты только год…» Однако на этот раз и Григорий Ильич заметил, что с сыном что-то не так. Бледность, странный блеск в глазах… Ладонь, плотно прижатая к животу… — Никита, тебе плохо? — спросил с беспокойством князь. — А… нет, отец, всё в порядке, — молодому Ооеневу пришлось приложить немалые усилия, чтобы взять себя в руки и заставить изобразить что-то наподобие улыбки. — Не беспокойся обо мне. Просто мысли не дают покоя… — Что за мысли, от которых ты побледнел до зелены? «Отцу не нужно знать обо всём. Но я и не совру, назвав лишь часть правды». — О том, как могло произойти такое, что посреди улицы, в разгар дня, в окружении несколько десятков свидетелей, кто-то смог обезглавить человека? — Я краем уха слышал, — быстренько вмешался Гаврила, — как народ судачил о том, что он будто из ниоткуда появился. Раз — и упал на дороге! Костюм, конечно, неприметный, таких много ходит по городу. На него и внимания никто бы не обратил, если б не завалился он, а голова в другую сторону откатилась… Да ещё вроде как под ноги какой-то даме. Бедняжка так и лишилась чувств на месте! — Я бы на её месте умерла прямо там, — шепнула Лидия. — Что он, с неба что ли свалился? — раздражённо проворчал Григорий Ильич, обращаясь ни то к сыну, ни то к Гавриле. — Вообще это не наше дело, пусть полиция разбирается, как и что там произошло. Я же скажу следующее — наверняка его выбросили из кареты или экипажа. И более чем уверен, что несчастный был обезглавлен уже после смерти. — Как же этого никто не заметил? Ну, как его выбросили из экипажа. — Никита, ты часто внимательно смотришь на несущиеся мимо тебя экипажи? К тому же откуда нам знать, что подобного никто и не видел? — А как же они это сделали?.. — Долго что ли распахнуть дверцу да вытолкнуть тело наружу? А голову следом скинуть. — Нет, батюшка, я не о том. Если обезглавили после смерти, то что же, прямо там, в карете? Ты можешь себе представить, сколько крови там должно было натечь? И опять же, если его действительно убили, то кто это сделал? Зачем? И почему выбросил посреди улицы… в подобном виде? — Не знаю и знать не хочу. Охота мне голову ломать над таким! — А я бы поломал, — сказал Гаврила. — Ведь этот ж чёрт знает что — люди без головы на дорогах валяться стали! — Решить сие мы в силах? Нет. Значит, нечего больше толковать об этом. Но, — князь вновь обратил внимание на Лидию, — по крайней мере, мы получили зацепку относительно вас, сударыня. Даю вам совет, и от сердца даю — углубитесь в эти воспоминания, как бы они не отпугивали вас и не ранили. У вас и так коллекция новых воспоминаний начала весьма… экстравагантно пополняться. Так не побоитесь же узнать себя! Ведь это и так часть вас. — Я услышала ваш совет, Григорий Ильич, — ровным, и на удивление спокойным голосом ответила Лидия. Затем, улыбнувшись, она добавила: — Разумом я понимаю, что вы правы, но душой пока не совсем к этому готова. Но что-то подсказывает мне, что я не смогу не думать об этом. Так что, по своей воле, или же против неё, но я углубляюсь в это крохотное окошко моего прошлого. И я бы хотела вновь извиниться перед вами. Перед всеми вами. Ведь я такое устроила там, на улице… Прошу простить мне эту несдержанность и неспособность держать себя в руках. Уверяю, я сделаю всё возможное, что бы подобное не повторилось никогда. — Извинения приняты, — ответил, тоже с улыбкой, Григорий Ильич. Затем, чуть подумав, добавил: — Не хочу, что бы вы подумали, будто я прогоняю вас, но всё же я должен сказать, что вам следовало бы вернуться к этим… Как их? Ах да, Овсовым. Заберите у них своего коня, да и возвращайтесь домой. В нашем обществе репутация имеет едва ли не важнейшее значение, и ваше нахождение здесь, с нами, без сопровождения, может быть расценено… Совсем не верно. К тому же вас итак видели многие, когда вы… Закричали. Уверен, уже весь Петербург судачит о том, что княгиня Лидия Ивановна Оленева впала в истерику, находясь в компании старого князя Оленева и его сына. — Разве это плохо? — недоуменно спросила девушка. — Неужто присутствие старшего князя не гарантирует того, что моей добродетели ничто не угрожает? Вы только не подумайте, что я действительно так мыслю о вас, Никита Григорьевич. — Благодарю за это уточнение, — с лёгким кивком ответил Никита. — Вы про меня забыли, — произнёс Гаврила. — Я же всё-таки доктор, хоть и мужчина. Что предосудительного в том, что госпоже, которой стало плохо, помогли те, кто оказался поблизости? И не важно, кем они являются. Ну а я, как доктор, готов утверждать на каждом шагу, что бо́льшее колличество времени вы, Лидия Ивановна, провели здесь в бессознательном состоянии. Вуаля, репутации ничто больше не грозит! К тому же я лично провожу вас до дома Овсовых. И было бы ещё лучше, — тут он бросил лукавый взгляд на Оленева-младшего, — если бы этот юноша поехал вместе с нами. Будет немного странно, если хозяева дома совсем не выразят беспокойство о её здоровье. Никита посмотрел на Гаврилу так, словно он предложил ему пройтись по канату над пропастью. А Григорий Ильич же довольно хмыкнул: — А что, дело говоришь. А главное — убедительно. Бог с вами, езжайте втроём. — Батюшка… — Что, Никита, спрятаться теперь решил? — Нет, только… — Вот и славно. Значит тебе не составит труда немного проехаться. При этом князь выразительно зыркнул на сына. Мол, не смей упускать такую возможность, коль плану своему следовать намерен! Затем, с удивительной для него резвостью, утянул Гаврилу за собой на улицу под предлогом поиска экипажа. Лидия и Никита остались в гостиной вдвоем. — Что ж, — проводив князя и Гаврилу взглядом, Лидия не сдержала улыбки, весело посмотрев в сторону Оленева-младшего, — вот мы и остались наедине, без присмотра. Это ли не урон моей репутации? — Вам в самом деле важно, что о вас станут говорить в обществе? — с запозданием поинтересовался Никита, незаметно для девушки ущипнув себя за запястье. «Отец прав, я должен пользоваться каждым моментом. Очнись же, Никита, и живи в реальности! Хватит витать в облаках». — Смотря какое общество. Я же его знать не знаю. Вернее, не помню… Так значит, мы в Петербурге? — Всё так, миледи. — Петербург… А какой нынче год? — Тысяча восемьсот восемьдесят второй, май месяц. — Вот как? — удивлённо вскинула правую бровь Лидия. — Странно… — и в задумчивости опустила глаза в пол. — Что именно, сударыня? — Да всё. Моё имя, город, год… Всё кажется таким… ненастоящим, неправильным… Словно декорации для представления, грим актёра. — А что же, по вашему, должно быть вместо этого? — полюбопытствовал Никита, наконец шагнув в её сторону. — Самой бы знать… Скажите, — она вновь посмотрела на него, только теперь широко распахнув голубые, как лазурное небо, глаза, — вы ведь тоже испугались? Только, прошу, говорите честно. — Наверное только слепой не испугался бы увиденного, — уклончиво ответил Никита, и добавил с сочувствием: — Мне жаль, что так получилось… Если бы мы только знали, что там будет, и что для вас это окажется столь серьёзным потрясением… — Тут ваш батюшка прав — не коснувшись этого страха, я не смогла бы нащупать ниточку из прошлого. Быть может, она в самом деле выведет меня, как свет маяка? — Смотрите, чтобы этот свет не оказался миражом оазиса. Не все воспоминания следует тревожить. — Но раз они сами себя тревожат, значит они более чем свежие, или такие, полностью забыть которые невозможно. В любом случае, ящик Пандоры уже открыт… — Лидия тяжело вздохнула, поведя плечами, и шерстяная ткань пледа соскользнула с её плеч. — Игнорировать, а тем более забыть, я уже не смогу. — В таком случае знайте, — заняв то место, где недавно сидел Гаврила, Никита осторожно ухватил край пледа и аккуратно натянул его обратно. Он не коснулся при этом Лидии, но оба почему-то ощутили, как у них на мгновение перехватило дыхание. Замерев, не спеша убирать руки, Никита продолжил, понизив голос до шёпота: — Знайте, если вам вдруг понадобится помощь на этом пути, то вам стоит лишь попросить. Я… не знаю вас настоящую, как и вы меня, но я слушаю голос своего сердца… — Что же оно вам нашёптывает? — тоже шепотом спросила Лидия, замерев на месте подобно статуе. «Он сидит так близко… — пронеслось в её мыслях. — Даже слишком… Я чувствую, как его дыхание щекочет шею. Такое горячее… Следует ли сказать?.. Нет, иначе получится, что я придаю этому большое значение. Но не позволяю ли я тем самым слишком много?..» — Оно шепчет: «Если бы ты, безумец, веровал в судьбу, то мог бы подумать, что это сама она велит тебе помочь той, которая меньше всего могла бы ожидать помощи именно от тебя». — А если попроще? — Помня прошлое, я не стал бы помогать настоящей Лидии. Но вы, я в этом убежден — не она. Значит, у нас может быть общий недруг. А враг моего врага, как известно… — …Мой друг, — закончила за него Лидия, повернув голову в его сторону. — Постойте, так вы хотите сказать, что мы, вроде как, можем стать союзниками? — Или партнёрами, как вам больше нравится. — Значит, вы хотите, чтобы мы объединились против кого-то, кто досадил вам в прошлом? Никак речь о дядюшке Лидии, верно? — Мстить ему не входит в мои планы, но не хотелось бы, чтобы у вас из-за этого человека возникли неприятности. У вас и так их слишком много, как оказалось. — И всё? Вами движет лишь обычная сердобольность? — А разве должно ещё что-то? — Вряд ли вы богаты… извините, что говорю так… Было бы разумно ожидать от меня чего-либо взамен своей помощи. Тех же денег. — А если для меня низость даже сама мысль о подобном? — Значит вы либо безумец, либо лгун. Все чего-то хотят друг от друга. Даже вроде бы бескорыстная помощь вовсе не бескопыстна — само осознание, какой я замечательный, раз помогаю другим по одной доброте душевной, приносит человеку удовлетворение, в коем он нуждается. И делает всё исключительно ради того, чтобы вновь ощутить это. Никита прикусил губу, отвернувшись от её пронизывающего взгляда. «Да, это будет тяжело… Она не так проста, как могла показаться изначально. Ладно, меняем тактику». — В чём-то вы правы, — глухо произнёс он вслух. — Думаю, вы имеете право знать, что когда-то мы с Лидией… Мы были помолвлены. — Вот как? — девушка высвободила из-под пледа руку с кольцом. — И судя по этому, ваши планы сорвались? — Не скажу, что это были прям уж наши планы, но… я был бы счастлив, стань они действительностью. Был, до определенного момента… — Тогда-то и расторгли помолвку? Никита кивнул. — Да… После она спустя время вышла замуж за дальнего нашего родственника с нашей же фамилией. Сменила одного Оленева на другого… Но и очень рано овдовела. — Я — вдова? Наконец-то хорошая новость! А… что насчёт детей? Были ли они у Лидии? — Нет, насколько я знаю. У неё не было никого. — Что ж, — девушка вздохнула, полностью стряхнув с себя плед, аккуратно отложив его в сторону, и помассировала виски. — Значит, ситуация такова — вы были влюблены в Лидию, возможно что невзаимно, должны были обвенчаться, но что-то помешало этому, после чего вы начали недолюбливать её, а дядюшку так и вовсе во враги записали. Не стану допытываться, что же именно произошло, вряд ли вы захотите вот так сразу поведать мне об этом. Но несмотря ни на что её недуг и возможная смерть наверняка больно ранили вас, как бы вы не пытались это скрыть. Теперь же, встретив меня, вы увидили свой шанс начать всё с начала, с той же Лидией, только сменившей душу. Я верно истолковала ваши намерения? — Не называйте надежду намерениями. Если вы не пожелаете, я никогда даже не подойду к вам… — Нет, отчего же так? С чего мне лишать вас шанса, даже не дав попытаться? К тому же вы вроде как собирались писать мой портрет… У нас будет достаточно времени на то, чтобы понять, нужно ли вообще всё это нам обоим. — Надеюсь вы не сердитесь на меня за это признание? — За то, что я выгляжу точь-в-точь как ваша бывшая невеста, и это невольно тянет вас ко мне? Не вижу повода для сердитости. По крайней мере вы честны со мной, за что я весьма благодарна. А это, согласитесь, не такое уж плохое начало общения. «К тому же я не хочу, чтобы оно закончилось, не успев начаться… — добавила она мысленно. — Не понимаю, почему так?» — Примите же и мою благодарность за вашу прямоту и смелость. — Ну уж смелой меня вряд ли можно назвать! — со смехом ответила Лидия. — Кому неведом страх? Кто никогда не ошибается? Вы лишь раз поддались панике, и то лишь потому, что не ждали её. Но вы быстро справились, и не боитесь говорить то, что думаете. Вы смелая девушка, не сомневайтесь в этом. И сильная. Я это чувствую, ведь подобной силы не ощущалось возле настоящей Лидии. Помните, не тот бесстрашен, кто никогда не боялся, а тот, кто способен смотреть в глаза своему страху и улыбаться ему. Тут вошла горничная, сообщив, что князь И Гавриил Иванович поймали экипаж. Никита тут же поднялся с кушетки и склонил голову в лёгком поклоне, заложив одну руку за спину, а вторую протянув ей: — Вы позволите? — Х-м-м… Да, конечно. Поколебавшись всего секунду, девушка вложила свою руку в широкую мужскую ладонь. «Мягкая у него кожа, хоть и не без мозолей, — подумала она. — И такая тёплая… Так странно держать его за руку! Как-то даже… Неловко стало. Хотя почему? Нет, нам точно нужно продолжить общение, хотя сейчас больше всего хочется спрятаться подальше и никогда не попадаться ему на глаза… Боже, надеюсь этот жар не окрасит щеки в пунцовый оттенок!» «Какая изящная кисть, — в свою очередь подумал Никита. — И пальцы такие тонкие, нежные… Надеюсь, она не заметит, насколько мне приятно держать её за руку. Но почему так? Дело же не только в том, что она похожа на Лидию, не так ли? Да и потом… Я никогда не чувствовал такого тепла, когда касался её. Это... совсем другое. Как всё странно. И непонятно… Это сбивает с толку». Вот так они, не глядя друг на друга, в едва скрываемым смущении двинулись к выходу, пару раз едва не врезавшись в стену. На улице, как и сказала горничная, их уже ждал экипаж. Возница нетерпеливо ёрзал, предвкушая обещанную Гаврилой щедрую плату. Григорий Ильич, попрощавшись с нежданной гостьей, уверил её, что отныне он всегда рад видеть её в своём доме. Затем пару раз ободряюще похлопал сына по спине, заодно шепнув ему: «Будь осторожен и не задерживайся надолго». Забравшись в экипаж, расположившись так, что Гаврила, как уже когда-то, сидел на одном сидении с девушкой, а Никита напротив них, они тронулись в путь. Провожаемые не только Григорием Ильичем, но и недобро горящими глазами стоявшего неподалеку мужчины в неприметном сером костюме. «Так это и есть она? — подумал он в недоумении. — То же мне… А разговоров-то было! Ладно, обманываться внешним видом не стоит. Даже такая тощая курица может натворить бед, как показывает жизнь. Коль сделаю всё как надо, уже к вечеру проблема будет устранена».