«6: -машинку! 23: -повторные сессии у психиатра.»
шестилетний тэхён очень любил праздники, как минимум потому что в подарок за приложенные к учёбе или внеурочным кружкам силы он получал только то, что действительно хотел и ради чего совершал некоторые действия или, в противовес, удерживался от необдуманных поступков. отношение к этим подаркам было соответствующее — почти что боготворительное. значительность праздников не играла огромной роли, ибо в любом случае собирались все родственники и праздничный процесс, отработанный в его семье почти что до автоматизма, начинался и заканчивался одинаково. всё начиналось за неделю до предполагаемой даты, когда мама осторожно вбрасывала напоминание, например, о дне рождения и с невидимой тревогой ожидала реакции от отпрысков. тэ, в силу возраста, радовался очередному сбору родни не меньше, чем пятёркам в четверти, и с того дня мысли мальчика посвящались предположениям о подарках от дедушки и бабушки и тому, каким на вкус будет праздничный торт. мама, в очередной раз услышав из уст ребёнка фразу «у меня скоро день рождения», весьма укоризненно просила успокоиться, угрожая отменой праздника и отсутствием подарков. ничего не отложилось в его маленькой голове настолько глубоко, как факт сокрытия счастья, собственных эмоций и чувств. ближе к важному дню отец обзванивал всех родственников, интересуясь об их местонахождении и времени прибытия к ним в квартиру. бабушка и дедушка всегда приезжали самыми первыми, потом приходили тёти и дяди, приводя разбалованных племянников, и заставляли тэхёна ладить со сверстниками, развлекать их, но не привлекать слишком много внимания, а то вдруг подумают не то и его поведение плохо скажется на «ангелочках» — чужие крылья были лишь иллюзией, ведь в действительности эти дети могли откусить ему полголовы и, проглотив, не поперхнуться. сам он, конечно, не был спокойным и непроблемным ребёнком, но, по сравнению с ними, его сложно назвать даже «буйным». в школе он всегда находил себе компанию по душе, которой нравилась чужая услужливость и доброта. тэ любил быть добрым, ибо показывать злость могли только его родители по отношению к нему и брату, что был старше его на три года. ему говорили не плакать, приучили к гендерным установкам и отправили его ранимую душу сначала в садик, потом в школу. по крайней мере он соответствовал тому, что родители хотели видеть. поэтому тэхён относился к чужим детям терпеливо и давал свои игрушки, книжки и денди. наигравшись, двоюродные братья и сёстры забывали его имя до следующего семейного праздника. подарки всегда обговаривались. в их семье ни разу не случалось, чтобы подарки не соответствовали желаемым вещам, пусть те и стоили иногда дорого. отец понимал, что семилетке не объяснишь, что отдых где-то в японии стоит столько же, сколько тот бластер, лежащий на полке магазина с игрушками и сверкающий глянцевой обёрткой, отчего покупал манящую глаз игрушку и грустно вздыхал на упрёки жены. его навыки коммуникации с детьми не настолько хорошо развиты, чтобы он мог поговорить с тэ или богёном как со взрослыми людьми. зная свою вспыльчивость, мама даже не старалась. она понимала, что это её дети, но не имела теоретических знаний, чтобы воздействовать на их выходки словами, повышая голос иногда до оглушающих децибел. общение с ней у шестилетнего всем интересующегося тэхёна проходило колоссальным образом нестерпимо — он не помнит, чтобы она улыбалась при нём хоть раз за всё детство. тэхён, как признаётся он себе, никогда не воспринимал праздники как торжество, скорее как пытку над его психикой. в его голове никогда не укладывалось, как люди, вчера кричащие на него из-за тройки и приказывающие не реветь, сегодня говорят тётке о том, какой он молодец. молодец, что выдержал, или что? несмотря на всю мерзость данной процессии, тэхён из года в год ждал приближения какого-либо события — не только ради подарков, но и просто для того, чтобы посмотреть, какими его родители могут, оказывается, быть добрыми и радушными, осторожными к гостям и внимательными к деталям. праздники и присущая им атмосфера — это всегда шляпа с двойным дном, одно из которых мешает ему сейчас выстраивать долговечные отношения, из-за страха в один момент оказаться «не подходящим». не соответствующим наложенным на него ожиданиям.***
о семье он вспоминает совершенно случайно, замечая пропущенный вызов от мамы утром тридцать первого. его пальцы не успевают открыть приложение по заказу вкусной, но очень калорийной еды, но несколько секунд нерешительно порхают над чужим номером в пропущенных — насколько практично будет перезвонить и не повлечёт ли это за собой определённые последствия, способные испортить сегодняшний, может, и не прельщающий его праздник. лицо сморщивается, потревоженное утренней опухлостью, из-за которой складка между бровями более заметна, а явление природных скул расплывается. свет маленького дисплея освещает его, пока он борется с внутренними сомнениями, предпочитающий покончить с этим поскорее. холодным умом он понимает, что это лишь звонок от человека, которому он попытался объяснить наравне с психиатром, что ему больше нравится общаться сообщениями в мессенджерах, желая видеть в их общение только выжимку, но негодование твердило, что перезвонить — упасть в собственных глазах в безвольстве. он не придумывает ничего лучше, чем начать готовить завтрак и одновременно набрать номер, именуемый «мать». гудки на том конце дополняются звуками приготовления кофе, пока тэ томно вздыхает. в последний раз мама звонила ему около полугода назад, прося приютить на время брата, приехавшего в сеул. созвонившись с братом, тэхён понял, что помощь ему не нужна, а звонок родительницы — не более чем попытка воссоединения разъехавшейся в разные части города семьи. может, именно поэтому его руки малость подрагивали, удерживая технику около уха. — тэхён? — чужой голос слышался приглушённо. — звонила? давай быстрее, у меня ещё очень много дел, — по его тону не сложно догадаться, что в данном разговоре он не заинтересован максимально и обидеть этим не боится. — у этого занятого человека найдётся пара минут на собственную мать? — мне уже не пятнадцать, мне даже не двадцать, чтобы ты сумела применить эту фразу, как аргумент, что моё время действительно стоит этих реплик. мы это обсудили, — он быстро подводит подсчёт, — около двух лет назад? и прежде чем ты успеешь сделать выводы и я отключу телефон, вновь заблокировав тебя везде, успей, пожалуйста, сказать то, ради чего ты звонишь мне в восемь утра, — тэ знает, что подобное включало её вспышки неконтролируемого гнева за секунду, стоит ей только переварить услышанное, отчего сразу предупреждает, к чему это может привести. на том конце многозначительно молчат. — хотела поздравить тебя с новым годом, но раз тебе так противно слышать меня, то, наверное, легче написать тебе… — и это мы тоже обсуждали. текст и сообщения — это безэмоциональная передача информации, где невозможно понять, что ты чувствуешь, отвечая заготовленными фразами. и мне не противно слышать тебя — поздравления взаимны, — просто ты же сама чувствуешь, что данные созвоны приносят тебе же боль, — он хлопает дверцей холодильника, — я не хочу, чтобы твои мазохистские повадки проявлялись за счёт меня, да будет тебе вновь известно, — проговаривая это всё, он сохраняет нейтральное выражение лица. это бессмысленно. — если это всё, то остальное ты можешь выяснить в вотсапе, а то моя яичница уже подгорает. удачных тебе праздников, мать, — последнее, что говорит тэ, сбрасывая, не дожидаясь взаимного ответа, и выключает конфорку. корона газового пламени гаснет, оставляя после себя неприятный аромат — телефон летит на стол, успевая погаснуть. тэхён чувствует себя отвратительно. завтрак съедается быстрее, чем он надеялся, — яичный белок он любил только в качестве утреннего приёма пищи, так что с ним мог посидеть на три незначительные минуты больше. чай проглатывается незаметно, когда в его голову приходит мысль, что, может, это нужно с кем-то обсудить. с психиатром сессии закончились ещё в прошлом месяце, да и средств даже на онлайн-встречи у него не имеется. сокджин, как бы сильно он ни любил его в качестве друга, оказывал весьма посредственную поддержку, так что о родителях можно было бы поговорить только в крайнем случае. он не чувствует себя слишком плохо, может, лишь неприятно, но точно не хуже, чем несколько лет назад. хоть ему достаточно популярно объяснили, что боль невозможно измерить качеством погружения в свои переживания. негативные эмоции возникают нередко у большинства людей, но значит ли это, что обесценивать лёгкую грусть будет полезно для психологического состояния? точно уж нет. тэ вёл дневник, который сжёг несколько недель назад, желая вычеркнуть весь тот период, прожитый с родителями и проработкой травм, нанесённых ими. он отгородил себя от родственников слишком упругой бронёй, чтобы на него кто-то из них сумел оказать влияние. почему простой звонок смог навести его на воспоминания о некогда родных людях, не понимал даже он сам. человеческая память и её репродуктивность не нравились тэхёну, потому что его мозг бесконечно восприимчив к любому стрессу. будь то ранний подъём или упрёки и пробелы воспитания. сколько раз за время жизни с родителями он оказывался неправ, глуп, ужасен, отвратителен, не воспитан, бесстыден, ленив и просто хуже того, что они хотели бы видеть, — ему страшно считать. даже сейчас, позвонив, она опять сделала то же самое, ради отсутствия чего он уехал в столицу. ради чего он почти год ходил к специалисту, ради чего он перекрасил волосы, сменил номер, оборвал все связи из «прошлой» жизни, ради чего он учится на стипендии, что почти что невозможно в столице и в конце концов, ради чего он умалчивает о своём прошлом, даже сокджин не знает всего. он сам перед собой в какой-то момент заврался настолько, что несколько сессий просто плакал, осознавая тот кромешный ужас, из которого он действительно почти что чудом выбрался. а ведь он просто хотел, чтобы его «любили», как других детей, чтобы свою любовь выражали привычными показателями внимания, без обговоренных подарков, без натянутых улыбок, без кучи людей в их квартире во время праздничных процессий, без зачитанных поздравлений, без завышенных ожиданий, без идеалистического мышления, без выговоров и моральных опущений. ему же ничего не нужно было в шесть лет, кроме основных важностей социальной жизни, он ведь не просил любить его. он просил отвязаться и дать думать своей головой. он просил не решать за него и не отговаривать от принятий решений. он просил, чтобы его просто приняли в собственной семье. он не просил возвышенных чувств и родительской ласки. он, наверное, просил что-то недоступное сознанию его родителей. он просил принятия, какого просят дети в школе от незнакомых им учителей и других ребят. он просил того, чего они были не в состоянии дать. ни любви, ни ласки, ни заботы, ни понимания. он не мог просить этого в шесть, но в двадцать три он может, но не хочет. он переводит глаза на стрелки часов — девять тридцать. он так долго сидел и просто думал, проматывал и вспоминал? теряет хватку.***
о чонгуке и о том, что сегодня, как бы, последний день года, он вспоминает через несколько часов тянущего состояния в груди и сета роллов, съеденного в качестве своеобразной моральной поддержки. раз плакать нет сил, то проглотить сваренный рис с кусочком рыбы, обмакнутый в сырный соус — соевый он не переносил на дух — он в состоянии. представления о минимальной закупке продуктов для функционального существования в новом году не посещают его голову, пока на телефон не приходит сообщение от чонгука. сказать, что оно заинтересовывает тэ, думающего, что сегодня он проживёт самый обычный день в его жизни, мало чем отличающийся от привычных выходных, ничего не сказать. «свободен? если есть желание провести новый год не в одиночестве, то напиши, чтобы я заехал за тобой» заинтересованность тэхёна в том, насколько это безопасно и какова вероятность, что его не накачают лёгкими и не очень психотропными и не увезут на непристойные занятия где-то в зашарканном хостеле, прослеживается в ту минуту, когда он отправляет короткое, но весьма понятное для неглупого чонгука — «через тридцать минут». с той минуты начинаются, как он охарактеризует это утром второго января, самые запоминающиеся новогодние праздники за все его двадцать три года.***
после отправки сообщения таймер в полчаса начинает отсчёт, и тэ нерасторопно собирается. может, он и понимал, что чонгук вряд ли будет смотреть на его внешний вид, но неоднократные похвальные замечания о его свитерах дали понять тэ, что чонгуку нравится, как он одевается и сочетает относительно недорогие тряпки между собой. выбор одежды занимает от силы минут пять — последний день месяца планировался как день общей стирки, поэтому остаётся сочетать между собой негрязное или то, что ещё не успело долететь до бельевой корзины. он чувствует себя ужасным человеком, когда не обнаруживает хотя бы притыренной бутылки самого дешёвого пива у стенки холодильника — идти в незнакомое место с пустыми руками уже моветон. открывая консилер, он мысленно отмечает, что с чонгуком нужно заехать в алкомаркет. лёгкий макияж едва замечает даже тэ — его умения в устранении недостатков и следов недосыпа с лица прокачались с нуля до удовлетворительного уровня. из шоппера достаются тетради, конспекты и ранее выпитая бутылка монстра — привычка, выработанная с юношеского возраста, и помещается заряженный повербенк, банковская карта, газовый баллончик — от собак, естественно, — мини-аптечка с аспирином, нурофеном и пакетиком лимонной кислоты — иногда помогала отвязаться от угашенных, ведь белый порошок могли принять за самый распространённый в их стране наркотик и отпустить; набор пластырей и пара купюр наличными. последние были лишь традицией и крайне редко пригождались ему, но, просто находясь в сумке, успокаивали — если потеряет карту, так хоть на первое время есть оставшиеся деньги. когда со сборами сумки покончено, он мысленно прощается с квартирой — он ведь даже не знает, куда его везут и как надолго он там останется. чонгук звонит ему в тот промежуток сборов, когда он снимает пальто с вешалки — как всегда вовремя укладываясь в назначенное время. подъездная прохлада сменяется холодным морозным воздухом — тэ несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает, давая собственным лёгким привыкнуть к смене температур, успевая в это время поправить спадающую лямку. машина чонгука не вписывается в местный колорит старости, как и сам чонгук — запакованный в чёрное пологое пальто, застёгнутое на несколько пуговиц, он становился единым целым с собственной машиной, выделяясь лишь лицом, что отточенным станом на мускулистой шее выглядывало из воротника. тэ на несколько секунд даже засматривается. — заедем в красное-белое? — зачем? — чонгук открывает ему дверь, ожидая, пока он заберётся в салон. — хочешь купить презент мне? тэ хмыкает. — ты здесь причём? твоим друзьям, кому же ещё, — он не получает ответа несколько секунд, пока чонгук забирается на водительское. — они, как и я, да будет тебе известно, не пьют, — он заводит гелик, начиная прогревать мотор. — может, мы и выглядим, как обделённые радостями жизни, но трезвыми играть в монополию гораздо интереснее, чем с причудливым хеннеси в крови, — расстегнув пальто, он проводит руками по рулю. — да и зачем нам новый год, если мы будем пьяными? внутри тэ что-то схлопывается. до банального он не мог представить компанию юных музыкантов без парочки стеклянных бутылок хенкена — стекло в его голове представляло определённую эстетику и красоту нетронутой беззаботной молодости и те моменты беспричинных вечеринок в четверг вечером. сейчас ж, это неизвестное место вызывает некоторые вопросы, но тэхён осмеливается задать лишь один: — а сколько нас будет? — чимин, хосок, лиён и мы с тобой, — они трогаются. — не так много, как ты мог представить. — если честно, то я думал, что эта вечеринка будет где-то в притоне на конце города и в твоих планах продать меня вместе с другими в рабство какому-нибудь аджосси, — он слышит, как после услышанного чонгук коротко смеётся. — учитывая трезвость, монополию и твой спокойный вид, я уже сомневаюсь в этом. — если тебе нравится атмосфера дружеских посиделок с весёлыми историями про концерты, преподов и — у чимина за пазухой их больше, чем клавиш на фортепиано — неудачные свиданки с людьми из тиндера, то тебе должно понравиться, — они выруливают в соседний район, как потом оказалось, к чимину на квартиру, пока тэ обдумывает сказанное. ему, может, и нравится такое, да вот только он никогда на таком не был. слышал из чужих историй, видел в сериалах, но на себе никогда не ощущал, бесконечно погруженный в учёбу, прилежное поведение и попытки урвать хоть немного сна у жизни прямо из-под носа. — а вы часто собираетесь такой компанией? — по возможности, на каждые праздники, — он бросает быстрый скошенный взгляд на задумчивого тэ. — тебе не нравятся такие компании? — у меня никогда не было адекватных дружеских компаний, — автощётки на лобовом стекле приходят в движение. — некоторые из них хотели сделать из меня наркомана или алкоголика, остальные — списать домашку за хорошее отношение и «ну мы же позвали тебя, тэ», поэтому я не знаю, как вести себя с твоими друзьями, — он переводит взгляд на профиль чонгука. — помогай, если что. чонгук молчит пару секунд, соединяя точки, и приходит к выводу, что тэ, возможно, получил травмирующий опыт в прошлом и теперь с трудом доверяет большому кругу лиц, а отчего всегда, действительно, был один. один ходил домой, один делал проекты, один участвовал в школьных олимпиадах, один смотрел фильмы и чувствовал себя отдельно от семьи. осознание того, насколько тэ похож на него, прошибает и заставляет замолчать на несчитанное количество времени. чонгуку не жалко себя, не жалко тэ, потому что тот не кричит о себе на каждом углу, но осознав это, за тэ становится страшно — сколько ещё ужасных последствий понесло за собой комплексное «воспитание» чужих родителей. — чимин просил заехать за крабовыми палочками и чаем со вкусом шоколада, ты не против? — будто бы стараясь разрядить обстановку, чон придумывает список продуктов на ходу. — нет, если ты знаешь, где здесь магазин. они останавливаются на заснеженной парковке. тэ остаётся в машине, желая быстро поскролить ленты соц. сетей, пока чонгук убегает в магазин. взяв всё нужное и встав на кассу, он шарит по карманам в поисках телефона, глазами натыкаясь на последний шоколадный батончик в шуршащей этикетке «чудо». кинув его на катящуюся ленту, он думает о том, что если тэ не захочет съесть его, то он отдаст его лиён — у той был низкий гемоглобин, и она была не против съесть лишнюю порцию шоколада. к машине он приближается с батончиком в кармане и пакетом-маечкой в руке — крабовые палочки, вынутые из заморозки, начали оттаивать. внутри машины он видит чужую макушку, прислонённую к окну, которая дёргается, стоит ему разблокировать двери машины. сев на своё место, чонгук закидывает пакет с продуктами на задние сиденья и заводит машину. он не думает даже минуты, прежде чем достаёт из кармана купленный батончик. — будешь? — тэ поднимает на него удивлённый взгляд, замечая в чужой руке матовую обёртку. — ты купил это для меня? — он аккуратно забирает шоколадку, кладя телефон в карман. — ты выглядел задумчивым и грустным, что ли, — машина еле слышно тарахтит, пока чонгук держит сцепление. — да, я купил его, потому что подумал, что тебе может быть это приятно. тэхён напоминает щенка, когда в груди у него разливается тёплый мёд. «чудо» остаётся в его руках, ведь он думает над ответом, потому что в голову не приходит ничего, кроме желания обнять чонгука. чисто человеческого, мужского желания обнять человека, из-за которого он не просто так собирался, и того, кто просто так купил ему батончик, подумав, что ему просто грустно. подобное делает из него уж слишком уязвимого. — можно обнять тебя, пожалуйста, — тэ часто дышит, чтобы не расплакаться. чонгук переводит обеспокоенный взгляд на чужое лицо, всё же отпуская сцепление. — я сделал что-то не так? тэ мотает головой, чувствуя неприятные мурашки по контуру лица. он закрывает глаза, внутри разрываясь от потребности разреветься и пустить слёзы прямо на дорогое пальто парня. — ты такой драгоценный, тэ, боже, — чонгук возвращает на место ручник, отстёгивая ремень и выходит из машины — тэ повторяет за ним, вылезая из салона. старший чувствует мокроту в глазах, когда чужие, отнюдь не слабые руки обнимают его. он позволяет себе прижать чонгука к себе и пустить ровно три слезы — чон ничего не говорит, лишь крепче сжимая тэ. они стоят так не больше минуты, но эти секунды нужны тэ, словно воздух. он не понимает, что такого произошло, но насколько же чонгук попал туда, куда он так много лет боялся хоть кого-то подпустить, туда, где было уязвимее всего, и вторгся бесприцельно метко. тэхён не помнит, дарил ли кто-то ему неожиданно хотя бы дешёвый батончик из масмаркета, и именно это — неожиданное, без вшивой договорённости, принесение удовольствия было для него важнее, чем слова и серенады, оплаты счётчиков и дорогие часы от армани — из этого складывалось то, что тэ боялся показать родителям и родственникам. из этого складывалось, по малюсеньким кирпичикам, то ощущение нужности и беспричинного спокойствия от нахождения рядом и то, с чем у старшего откровенные проблемы — привязанность. всего лишь батончик. всего лишь честные ответы. хотя, когда он просил большего хоть от кого-то, когда он претендовал на любовь, может, и делал всё то, чтобы её добиться, но не требовал сильной эмпатии к собственному существованию? кажется, никогда. он должен был заслужить этот батончик — окончить четверть на пятёрки, выиграть на соревнованиях, где он откровенно был неудачлив, получить первое место на олимпиаде по английскому, даже если с грамматикой он не ладил со времён шестого класса, не плакать в свой день рождения, не получать замечания, мыть посуду без напоминания, поддерживать в квартире идеальную чистоту, даже не думать о проявлении эмоций перед матерью, не ссориться со страшим братом, делать домашние задания только на отлично и не закрывать двери, ведь «в моём доме все двери открыты» — но вместо этого, шоколадка досталась ему просто так, потому что чонгуку показалось, что ему может быть нерадостно? мысли об этом вызывают новый поток слёз, и ему не остаётся ничего, кроме как схватиться дрожащими пальцам за рядом сидящего парня и упасть на гостеприимно подставленное плечо, позволил реветь так долго, пока не выплачет все слёзы от нашедшего негодования. чонгук не спрашивает даже о причине и не останавливает язвительным «прекрати», он принимает то, что тэ сейчас проживает, и не упрекает словами «у нас мало времени» — чонгук готов остановить мировой циферблат ради этих нескольких минут и прижать тэ ещё ближе. он готов дать тэ всё время мира, лишь бы он сейчас понял, что он нужен даже в слишком уязвлённом состоянии, с размазавшимся макияжем, потёкшим хайлайтером и съехавшим с плеча пальто. тэ чувствует дорогую ткань под пальцами — чонгук сжимает чуть крепче. проходит не меньше шести минут, пока тэ выбрасывает то накопившееся, что копилось в нём с самого утра. когда они сели обратно в машину, он достаёт из своей сумки влажные салфетки, откидывая верхнее зеркало, прикреплённое к заслонке в салоне, и принимается стирать размазавшийся консилер. чонгук наконец выезжает с парковки, поминутно поглядывая на тэхёна. оба чувствуют что-то щемящее в груди: один от действий чонгука, другой от излишней чувствительности тэхёна, хотя… настолько ли она излишняя? — она звонила мне сегодня, — вбрасывает тэ, когда они стоят на светофоре. — упрекала в том, что я не собираюсь с ней разговаривать, и мне кажется, что все сессии с психиатром будто насмарку. — ты не прав, — двадцать секунд до жёлтого цвета окрашивают дерево около пешеходника в ярко-красный. — вы же обсуждали то, что у любой ситуации есть острый период, а есть ремиссия — до звонка ты находился в периоде ремиссии, но появился фактор, провоцирующий острую фазу, отчего сейчас ты думаешь, что всё зря, но не бывает же добросовестной терапии без нервных скачков, правда? ты молодец, что захотел поговорить об этом, не нужно стесняться своих ощущений, — сигнал превращается в жёлтый. — через некоторое время ты почувствуешь, что стал в разы сильнее, раз смог переварить это, и только от тебя зависит, как для самого себя ты это идентифицируешь. посчитаешь, что это положительный опыт, — добро, если же для тебя это не самое лучшее, что происходило — это абсолютно нормально. почему смерть некоторых персон не всегда так трагична, как многие её представляют — да потому что некоторым его завистникам стало выгодно то, что эта личность ушла из жизни. понимаешь, о чём я? — почему ты говоришь настолько очевидные вещи, будто я маленький ребёнок? — потому что так понятнее всего объяснять, — он поворачивает машину во двор к чимину. — кстати, о макияже не беспокойся, единственный продукт, находящийся на лицах всех присутствующих, маскирующий недостатки, — это увлажняющий крем. ты впишешься туда лучше, чем ты можешь представить. тэ шмыгает носом и молчит. именно сейчас пропадают все слова благодарности, которые так хотелось высказать чонгуку, как только появится время. ему кажется, что целесообразнее проявить эту благодарность простым присутствием рядом в той квартире, но он думает, что чонгук достоин гораздо большего. тишина лестничных клеток приводит его в чувство. чон ободряюще улыбается. тэ чувствует, что никто ещё с такой заботой не относился к нему, как это делает стучащий в крайнюю от лестницы дверь парень. он идентифицирует для себя, как «допускаю ли я ошибку, позволяя ему это? вероятно, нет», и ступает на порог незнакомой квартиры.