Ты с ним.

Уютная квартира ночью заполнена техногенным шумом и запахом морозного воздуха. В такие ночи как эта, оторванность от природы ощущается особенно сильно и свет фонаря в окно четвертого этажа похож на пыточный огонь. Как оставаться здесь наедине с собой и гулом холодильника, все глубже погружаясь в одиночество, и при этом продолжать жить счастливо, ценя то благополучие, которым обладаешь? Ответ не приходил и на следующий день на улице, когда звуки квартиры сменились наглыми сигналами машин, потому что снова еле успела перебежать на зеленый. Все вокруг спешат куда-то, застревают в пробках, ругаются в метро и ни на секунду не отводят взгляд от телефона. Таюми среди них—городская сумасшедшая, стоит у пешеходного перехода и смотрит вверх на небо. Остановка ради себя, чтобы напомнить себе каким красивым все может быть вокруг и необходимым, чтобы оставаться человеком. —Ты замечталась? Бокуто появляется из ниоткуда и осторожно касается локтя, его лицо почти до бровей скрыто шарфом, но глаза все равно не могут скрыть эту радостную нежную улыбку. —Заждалась. Хватая парня под локоть, Таюми устремляется в сторону вокзала, куда сегодня, впервые, действительно хотелось бежать. Обычно, вокзалы и аэропорты—места расставаний, девушка множество раз роняла слезы, провожая любимых людей далеко от себя. Сегодня же она сама собирается уехать, взяв с собой дорогого человека. Пока они поддаются общему бегу, Бокуто рассказывает о каких-то мелочах, о потерянной любимой футболке, о приезде сестер, о том, как он любит когда Таюми такая воодушевленная. Её глаза точно горели и он любил это, так же как и любил создавать моменты для её радости. Бокуто всегда был проницательным и чутким, но пользовался своей огромной эмпатией только в дни абсолютно особенные, его останавливало или смущение или искреннее неумение пользоваться своими плюсами. Но сейчас он вырос и с этим стало как-то проще. На табло отправлений остается двадцать минут до путешествия в уют и покой, и Таюми нервно теребит билет в руках. —Мне одновременно очень неловко, и я счастлива, что мы едем в Каруидзаву.—девушка прислоняется к окну поезда, прикрывая глаза.—Надеюсь твои родители не против. —Они так за! Ты не представляешь! Мама уже готовит нам комнату со своей верандой. Бокуто теплой рукой касается замерзших коленок, успокаивающе поглаживая, напоминая, что он рядом и нет смысла тревожиться о их маленьком отпуске. Он давно хотел познакомить Таюми с семьей и, наконец-то, получилось. —Тебе не нужно волноваться ни о чем, они принимаю тебя также как и я, поверь, у них не было шансов не узнать какая ты замечательная ещё до вашей первой встречи. В этом уютном немного звонком голосе, Таюми растворяется, жадно ловя взглядом ту огромную любимую улыбку, полную свершений и чувств. Бокуто будит в ней жизнь, и, пожалуй, это делает его самым особенным в мире.

***

Ужин правда прошел чудесно, по-семейному, будто в этом кругу людей Таюми была всегда. И шум в столовой не был назойливым гулом чужих бесед, это было что-то другое и новое, заставляющее внутри трепетать тоску и радость одновременно. Таюми вспомнила о маме и папе, о том, как давно она не слышала их живых голосов не в телефонной трубке и не набегу, и от этого на глазах застыли слезы. —Я так устал сидеть! —Бокуто упал на футон рядом, капая мокрыми волосами на подушку. —Ко, спасибо что привез меня сюда, твоя семья чудо.—Таюми смотрела на открытую веранду и вслушивалась в тишину.—Нам нужно съездить и к моим родителям, я все же скучаю по ним. Бокуто обнимает и дыханием щекочет шею. И молчит, почти так долго, что Таюми почти забывает сказанное. —Обязательно, но сейчас отдохни от бега куда-то и шума, ложись ко мне. Сегодня Таюми не слышит ничего, кроме шелеста деревьев у окон и сердцебиения Бокуто.