Ядовито

— Ты ж понимаешь, что в этот раз я тебя позвал не часы с фотокарточками рассматривать. — Мхм, дык ты сам сказав. Ипа намекающим жестом тянет Игоря к себе за ворот майки, сбрасывает с него ватник, целует и ведёт за собой в спальню, наспех раздевается и встаёт на кровать в коленно-локтевую. Игорь неосознанно — видимо, Ипполит думал очень громко, только об одном — читает в голове Ипполита мысль. «Выеби меня.» Ох, дикобразик, тебе столькому нужно будет учиться заново. — Ип, двай откровнно. Приляг. — Ага. — Я десь не для того, штоб вставить в тебя, штоб мы по-бырому кончили, и уйти. Понимашь… О чём я? — Понимаю, конечно. «Стыдоба-то какая, я зачем-то так сразу раком перед ним встал и…» — Эт не стыдно, Ип. Прост я иначе не буду. Што ты думайшь? — Я согласен… На твои условия. Строитель поджимает губы и грустно улыбается. — Я… Начну. С самго нчала. Игорь раздевается догола, нависает над учёным и снимает с него очки. — Э, нет… Ты их оставь, я без них аки крот слепой. — Ммм. — Катамаранов возвращает очки на место. Руки ложатся ему на шею, умоляя прижаться и начать, и он покорно начинает с самых целомудренных поцелуев, какие только может придумать. — Поцелуй меня. По-настоящему. Игорь целует с языком, замедляет чужой, слишком шустрый, нетерпеливый, потому что держит у себя в голове, что его обладатель хочет пропустить прелюдии, хочет быть оттраханным, вытраханным до пустоты в мозгу, чтобы не думать о нежности даже к случайному, не любимому человеку, и чтобы не мучиться от удовольствия, а разрешить его разом. — Буду цаловать тя… Много. — Хорошо. Игорь спускается губами по подбородку, целует прямо в колючую дикобразью щетину, в шею. На поцелуе в левую ключицу Ипполит озвучивает: — Вот так, так очень приятно было. — Нияшный голос уходит в какие-то глубокие, густые дали. — Учту. Целует снова обе ключицы лижущим поцелуем, играет языком с сосками как-то спокойно, сам не отдаваясь страсти, слышит, как Ипполит возбуждённо сопит и хмыкает, непохоже на то, что было в первый раз, и это кажется ему весьма трогательным. — Ммм, ты очень хорошо справляешься… Горюшка… А-ах… Слышать эту форму своего имени от него удивительно приятно, особенно когда он низким голосом её выстанывает. — Гтов, штоб я тя помучал? — Г-готов. Игорь встаёт на кровать на колени и трогает его живот, щиплет, щекочет, впиваясь в лицо взглядом. — Ты правда так хорошо мучаешь… Посмотри ниже… Игорь смотрит между его ног и при виде его возбуждения заводится сам — хоть и не так сильно — и решает подарить последнюю муку перед началом. — Господи, возьми меня уже, — вскрикивает он, когда Игорь хватается за его бедро. — Перевернёшьсь? Ипполит встаёт в ту же позу, что и десятью минутами ранее. — Меня заводит, когда не видно лица. — Х-хрошо. — Точно? — Д-да. Отвечает на игорев вопрос раньше, чем тот успевает спросить. — Гандоны и вазелин в тумбочке. — Понял. Игорь открывает дверцу и достаёт две нужные штуки. Вскрывает упаковку, натягивает презерватив. Греет щедрый мазок холодной смазки дыханием. — Ты йго в холодильньке хранив, что ль? — Ну д-да, так надо, — Ипполит тушуется, как будто его поймали на чём-то постыдном, хотя он просто на всякий случай спрятал принадлежности для безопасного секса от чужих глаз подальше. В конце концов, если бы Игорь отказал, было бы неловко ими засветиться. — Я… Вхожу. Ипполит кивает. — Если бут больно… — Да-да, — выпаливает нияшник. — Скажу. «Ну же, ну же, давай…» — А-ах, — скрипит учёный, когда ощущает скользкое прикосновение внутри. — Я прдолжу? — Не спрашивай. — властно произносит Ипполит. — Делай, — голос ломается и уходит в несвойственную нежность. Осознаёт, что Игорь не хочет по-быстрому, но всё равно изумляется, когда тот проводит руками по его позвонкам, ягодицам, животу. Восторгается даже. — Прижми меня к себе, Горя, — химик ластится уже совсем доверчиво. Катамаранов придерживает его за бёдра и лёгкими толчками начинает насаживать на себя — аккуратно, следя за каждым дурманящим вздохом, — и самому становится невмоготу их сдерживать. — О-ох… Толкаются взаимно, погружаясь друг в друга, скуля, постанывая от блаженства и простого кайфа. Ипполит, совсем осмелев, рыча покачивается на четвереньках, и Игорю это нравится. Оба чувствуют, что продолжают слишком долго, и хоть приятно, мучительно приятно, но ещё чуть-чуть — и рухнут от усталости. Сказать осмеливается строитель. — Отдыхнём чуть? — А? Да, отдохнём… Катамаранов сползает с него, и тот падает на кровать. — Горь, я хочу продолжить по-другому… — В голове — и ниже — всё ещё тлеет, и горит, и кипит, но сквозь это пробивается юношеская стыдливость, — ты не обессудь. — Гри. — Прижмёшь меня к стенке? Молчание. «Господи, какой позор…» — Прижму. Хошь, чтобы я снова в тя вошёл? — Да. — Войду. Лёжа, Игорь гладит его родинку на ягодице и прикладывается к ней губами. — Что ты делаешь? — Родинк у тя красивая оч… — Да ну брось. — Правда ж… Ты крсивый вообщет. «Пожалуйста, не подумай, что я хочу серьёзных отношений. Пожалуйста.» — Нервничашь? — Просто стыдно чуть-чуть. — Ничево стыднго в этом нет. Мы прост сделаем друг другу приятно. Ипа тревожно играет с его чёлкой и насильно улыбается. — Встань—м? Северный кладёт локти на стенку. — Я весь твой. — Игорь не видит, как он жмурится, но чувствует нервозность, и, чтобы хоть как-то помочь, целует в плечо. Ипполит снова чувствует скользкое, тёплое прикосновение, и блаженно сопит. — Горь, у меня есть пунктик… — Напрьмер? — Можешь засунуть мне пальцы в рот? Игорь проводит по его нижней губе, влажной от слюны и покусанной от волнения, и потерявший совесть учёный заталкивает в рот полпальца. Катамаранов мягко двигает им, и Ипа облизывает его. — Ммм, я… Вставлю втырой? Ипполит кивает и в ответ на действие проводит по пальцам языком и начинает посасывать. «Горя, ты пропал.» — О-ох, чёрт… Нияшник убирает руки со стены и прижимает бёдра Катамаранова сильнее, заставляя ритмично ими двигать, — хотя Игоря принуждать не надо; высовывает изо рта его пальцы и водит ими по животу и ниже. — Горь, а-ах, давай… Игорь прикладывается к шее, оставляет засос — иначе застонет слишком громко — и толкается в последний раз. — Мммх, — Ипполит изнемогает, выгибаясь, простанывая тяжело, скрипяще, с расщеплением в голосе. Прижимается лбом к стене. Хорошо. Кайфово. Игорь отрывается от него и протягивает его бельё — вытереться. Он сам почти, чуть-чуть не дошёл. — И всё-таки, Горя, встаёт у меня на тебя, колом встаёт, да ты сам видишь… — признаётся Ипполит, стирая жидкость с живота, — не потому что я такой дикий, без траха восемь лет уж как… Без траха и без нежности мужской… Потому что ты мужик хоть куда, понимаешь? — С-спсиб… Ты тож… Мхм… Неплох… — Отблагодарить тебя хочу за все разы, как у меня на тебя вставало. — А част такое было? — Сначала во сне… Снишься ты мне часто с той поры, как мы новый год отмечали… — А потм? — Думал о тебе нарочно… Странно: они в третий раз видятся, в третий раз Ипполит откровенничает, но по-другому, и если те его новогодние слова о дурацкой коленке можно было трактовать просто романтически, то эти… — Тебе понравилось, как я лизал твои пальцы? — И неток лизал. — Хочешь я… Хм… Тебе когда-нибудь… У тебя был оральный секс? — Ипа спрашивает чуть прикрикивая, будто на допросе, и сразу извиняется. Катамаранов неосознанно разводит колени, на что нияшник силится сохранять нейтральное лицо, но, кажется, тень ухмылки всё равно пробежала по нему. — Неа. — Хочешь, я… Буду первым? «Мне нечего терять, мне нечего терять, мне нечего… Глупый, сам только что сказал, что вы тут ради удовольствия друг друга.» — Да. Они ложатся, и учёный берёт его слишком глубоко и сразу. — Успокойсь… — произносит Игорь — совсем не грубо, но понимает, что слово какое-то не то, и Ипполит отрывается от него и смотрит в глаза как-то потерянно и беззащитно. — Прсти… Дурацкое слво. Я имев в виду, расслабсь. Я не пршу тя так усердствовать. Хрошо? Ты и о своём довольстве подумай. — Игорь привстаёт на локтях, чтобы потрепать его по щеке. Ты ж… Опытны. — Да сколько лет назад мой опыт был. — Сё равно. У тя получтся хрошо. Ты умничк. — С-спасибо… Я продолжу? — Кнешн. Продолжает учёный нежнее, держа в голове совет подумать и о своём удовольствии тоже: дышит на горячую плоть, щекочет языком и, высунув по-змеиному, дразнит — и кайфует с этого. Крышу сносит окончательно, когда решает снова обхватить ртом. «Какой ты приятный на ощупь, на вкус, боже…» Игорь снова слышит чужую мысль — и в этот раз хотел бы услышать ещё подобного. Северный чувствует биение, жаждет слиться с ним, водит языком, двигает головой, чтоб наверняка, а Игорь в блаженстве хватается за его руки. — Ммм, а ты… Старатьльны… — Я сейчас так постараюсь, — хрипит Ипполит угрожающе-томно. Неистово всасывает под игоревы гудящие стоны и ревниво цепкую хватку рук и отрывается, только чтобы передохнуть, когда пересыхает во рту; отдохнув, начинает с щедрого мазка по естеству, такого, от которого Игорь звучит протяжным, дрожащим сладострастием, и вбирает его снова — с удвоенным усердием. — А-ах, Полечк, умниц… Игорь изливается ему на лицо под приглушённое «кх-хь», приходит в себя и с несвойственным смущением осторожно шепчет: — Прсти. Нияшник ложится на бок рядом с ним, облизывает губы — так, чтобы Игорь видел — и вытирает лицо об подушку. — Ничего. А наволочку всё равно стирать. Сегодня Катамаранов не собирается думать о любви. А может, даст отмашку и не будет думать о ней и завтра. А Северный о любви не будет думать вообще.