give me novacaine

он всегда любил худобу. любил, когда бедра не округлые, когда запястья тонкие, когда можно пересчитать ребра и когда кажется, что о тазовые кости можно порезаться. и его кей, казалось бы, соответствовал. но ему было недостаточно. он с наслаждением смотрел на своих тоненьких моделей и мечтал, чтобы его кей был таким же. хотел, чтобы он стал ещё прекрасней. по ночам, когда они были только одни, он водил по телу своего парня ладонями и шептал, как ему бы подошёл впалый живот и как изящно бы смотрелись его тонкие ключицы. он целовал его лицо и твердил, что ему бы так пошли острые скулы. он переплетал свои пальцы с его и мечтательно вздыхал, что будь они чуть тоньше, смотрелось бы идеально. когда цуки начал стремительно таять, он даже не насторожился. он видел, как рушится кокон и как расправляются крылья у бывшей куколки. и он хотел запечатлеть каждый момент. кей стал для него музой, новым глотком воздуха для его деятельности. он фотографировал его каждый день, меня лишь декорации и плёнку. у него горели глаза, ведь он так об этом мечтал. он видел эстетику в этом хрупком теле, видел неземную красоту, видел, как он становился легче. он видел рождение бабочки. но бабочки не живут долго. его кея не стало в воскресенье утром. он нашёл его в ванной. его стеклянные глаза были открыты, а тело покрыто шрамами от многочисленных увечий, которые тщательно скрывались под одеждой. и он увидел, прочувствовал на себе, насколько это смертельно страшно, а не красиво. он вспомнил, как не замечал то, что кей перестал есть, как слышал, что тот вызывал рвоту и оправдывался тем, что просто отравился, как кей усердствовал с тренировками и как отказался от своих любимых малиновых конфет на день рождения. он понял, что в этом нет ничего прекрасного, но было слишком поздно. он оглядел пустую квартиру, в тишине которой до сих пор звучал голос его кея. «почему ты погубил меня, куроо?»