Легенды не умирают

"..Oh freckle, freckle What makes you so special?.. "       Пока Уайлд везли по коридорам больницы и пока накладывали ей швы на запястьях, она несколько раз приходила в сознание. В забытье перед глазами мелькали большие серые глаза матери, которые излучали тепло и добро. Её голос, словно мягкий пушистый плед, укутывал и успокаивал: «Ты справишься со всем. Ты сильная, ты всё сможешь в этом мире, моя девочка». А когда она полностью очнулась, поняла, что находилась в городском госпитале. Только вот почему-то её руки были пристёгнуты наручниками к кровати, а запястья в бинтах сильно болели, очень хотелось пить и чесать нос. Между приходами врачей и медсестёр Лара вспоминала и перебирала все события, которые произошли до того, как она тут очутилась. Чаще всего перед глазами мелькали мрачные отрывки: яркое алое пятно, как бутон красной розы распускался на сером пиджаке Дэвида Хорна; тёплая бордовая струйка, обрамляющая письменный нож, и ладонь Лары; такая же тёмная, тягучая и в то же время быстро ускользающая из вен порезанных запястий самой Уайлд. Сплошное кроваво-алое воспоминание, от которого она импульсивно дёрнула руками вверх, звеня наручниками, чтобы взглянуть на ладони — окровавленные они всё ещё или нет?       Когда Брендона пустили в палату к сестре, он сразу бросился обнимать её. Весь его измотанный и помятый вид говорил о том, что он совершенно не спал и скорее всего всю ночь провёл здесь, в больнице. — Лара, как ты? — он внимательно осмотрел её с головы до ног. — Почему? Почему ты не пришла ко мне и не рассказала обо всём? — взмолился он с влажными глазами от подступающих слёз непонимания. — Мы же раньше так хорошо с тобой разговаривали на любые темы, — он присел на больничную кровать и взял её за ладонь. Девушку судорожно подёрнуло от прикосновения. Ей показалось, что она может испачкать брата кровью, которую впитали её руки. — Я всегда был готов выслушать тебя, поддержать, помочь.       Но ощутив его тепло на своей коже, она действительно вспомнила, как раньше было легко и непринуждённо общаться со старшим братом. Как он всегда помогал ей с алгеброй, как подшучивал, когда у неё появился парень, и в тоже время беспокоился, чтобы её не обидели ненароком, не ранили её чувств. Как он радовался за успехи своей сестрёнки в школе и как утешал, когда что-то не получалось. Брендон всегда делился, уступал, заботился. А она осознавала это только сейчас, раньше не подмечая всех этих жертв брата для неё. Ларе нечего было ответить ему. Что бы она ни сказала, было уже поздно. Она сама еле сдерживала рыдания и поэтому лишь молчала, отводя глаза куда угодно, только не на родного человека. Ей было невыносимо от того, что своими действиями она подвела его. Лучше бы он больше не приходил, ей и так было плохо после аварии. А сейчас и подавно хуже некуда при виде полного страданий взгляда брата.       Когда против Лары выдвинули обвинения в покушении и причинении вреда здоровью, братишка рвал на себе волосы от разочарования. Он не мог поверить в происходящее. И Лара в это мгновение увидела, что в Брендоне что-то оборвалось, сломалось. Он, вероятно, понял, что совершенно бессилен перед сложившимися обстоятельствами. Брюнет сразу же начал вскидывать руками «что ты наделала». Брат с горестным отчаянием в глазах измерял палату широкими грозными шагами с опущенной от несчастья головой. Тотчас в её адрес полетели резкие слова, взывающие к её рассудку, к совести и морали. Ему, по всей видимости, уже не было жаль сестру из-за её проступков. Он просто по-человечески устал от всего. Лара же старалась не поднимать на него глаза, лишь бы не видеть глубокое огорчение. Она его прекрасно понимала. Но уже ничего нельзя было исправить.       Спустя пару дней, когда в наручниках уже не было необходимости, Лара, узнав о том, что её психотерапевт не выжил, впала в ступор от этой новости. Её даже вырвало от осознания совершённого преступления. А после этого глаза Уайлд приковали судорожно трясущиеся руки. Они были в бордовой крови, даже металлический привкус этой жидкости она ощутила во рту. От ужаса девушка ринулась в ванную комнату своей больничной палаты и лихорадочно стала оттирать ладони, всхлипывая и истошно крича. Мыло не помогало, а только щипало расцарапанную кожу рук рыжей. Только врач с охранником смогли остановить Лару, оттащив её от раковины и убедив в том, что её руки чисты и что ей это только почудилось.       Лара хотела убить Хорна, а в итоге лишила жизни ни в чём не повинного О’Коннелли. Мысли об убийстве, хоть и не намеренном, начали разрушать рыжую по кирпичикам. У неё напрочь пропал аппетит, нервная дрожь в конечностях никак не проходила, а отмывание рук от казавшейся крови на них начинало приобретать навязчивую идею. Вспышки воспоминаний о том, как нож вонзается в горло доктора, сводили с ума. То, как он падает на колени, его непонятные хрипы, вырывающиеся из горла, как подрагивают серебристые волосы на его макушке. А ещё этот металлический звон упавшего письменного ножа на пол в кабинете эхом разносился в памяти, не давая трезво мыслить.       В итоге суд признал Уайлд невменяемой на момент совершения преступлений и назначил лечение в тюремной психиатрической лечебнице городского округа Аркхэм сроком на десять лет. В зале главного суда мегаполиса также присутствовал раненый градостроитель Дэвид Хорн. Лара с ненавистью до скрежета зубов сверлила его глазами, а после вынесения приговора она взорвалась как ядерная бомба, услышав вердикт судьи и увидев самодовольную физиономию этого мерзавца. — Это всё он виноват! Он убийца! — неистово кричала Уайлд, когда конвой начал выводить девушку из помещения под руки. — Это его нужно посадить в тюрьму!       Пару недель её держали в изоляции от других пациентов лечебницы. Поначалу она была в ярости и никак не хотела мириться со своим положением. Устраивала скандалы, закатывала истерики, которые были отчасти из-за наплыва прежней подавленности. Нестерпимо хотелось кричать от бессилия и злобы, от ненависти ко всему миру, из-за того, что оказалась в тюремной психушке. А ещё эти дурацкие лампы в светильниках часто перегорали, пугающе мерцая светом. И поранить себя было нечем в своей камере, чтобы заглушить душевную боль. Только стискивая до появления кровавых пятен запястья в бинтах, она хоть как-то отгоняла довлеющие над разумом мысли и эмоции.       От этих её действий заново расходились швы на ранах, и медперсоналу приходилось накладывать новые. А чтобы такое не повторялось, на неё надевали смирительную рубашку и помещали в «мягкую комнату». И только когда ей вкалывали большую дозу успокоительного, Лару уже ничто не тревожило: ни порезы, ни эмоции, ни мысли. Лишь безмолвная и безнадёжная пустота. И ей казалось, что она задыхалась в безвоздушном пространстве. Казалось, что и вовсе никогда у неё будто и не было нормальной жизни.       Вернувшись обратно в свой изолятор, она наблюдала за погодой на улице, стоя у окна с решёткой. Вспоминался эпизод из детства, в котором она с родителями и братом гостили у дальнего родственника в краю сильных ураганов. Примечательно, что ураган как раз настиг их городок именно в тот день, когда они были в гостях. Тогда к тому же произошла серьёзная ссора между взрослыми. Лара не помнила, о чём спорили родственники, но казалось, будто сильный ветер вторил их недоброй перепалке. Трясясь от страха и прижавшись к груди матери, Лара слышала, как сильные воздушные потоки пытались вырвать дом дяди от земли, пока они всем семейством ютились в специально оборудованном убежище от природной напасти. Такая естественная и безжалостная мощь! Тогда это больше всего поразило девочку.       В итоге мало что осталось от жилища, но никто не пострадал. Сейчас за окном тоже был сильный порывистый ветер, который с диким свистом завывал в щели старинного здания лечебницы. И если так подумать, то весь год прошёл каким-то серым, дождливым и промозглым. Особенно запомнился сильный ливень в день похорон её родителей. Ноги вязли в грязи на кладбище, над могилами стоял серый навес, чтобы вода их не затопила, а Лара стояла под большим зонтом рядом с братом, который сжимал ладонью её плечо. Было непереносимо холодно и жутко пусто как на улице, так и в душе, когда начали зарывать опущенные в яму гробы. У Уайлд в тот момент было ощущение, что и её саму только что закопали в сырой земле.       Сейчас Лара пыталась вспомнить, когда последний раз видела солнце в небе. И на ум пришло только одно: день олимпиады по биологии, а дальше сплошная стена серости, безысходности и мрачности. Впрочем, как и сейчас. Девушка вдруг заметила отражение в окне и не сразу сообразила, что оно её собственное. Вся бледная, сильно исхудавшая, с тёмно-фиолетовой россыпью под уставшими глазами, даже некогда яркие волосы будто поблекли, а в глазах — беспробудная тоска и печаль.       Уайлд не считала себя сумасшедшей, она трезво мыслила, когда пыталась покончить с Хорном. И зачем она только закрыла глаза, когда стреляла в этого подонка? И почему до этого не потренировалась в стрельбе вообще? Отец брал на стрельбище только брата, так как тот был старше, да и девочке это ни к чему было, по его мнению. А теперь она должна была торчать в психушке, зная, что этот гадкий человек так же продолжает жить без каких-либо угрызений совести. Снова эта несправедливость возрождала в ней гнев и негодование до побеления костяшек сжатых кулачков. Это просто какое-то безумие. Мир несправедлив, и Уайлд не в силах это изменить.       С психотерапевтом всё вышло совершенно случайно. Его было до слёз жаль. Особенно было невыносимо смотреть в глаза его семье на суде. Лара оправдывалась как могла: говорила судье, что всё вышло случайно, что она ни в коем случае не хотела причинить вред мистеру О’Коннелли. Она раскаянно просила прощения за свои действия у семьи погибшего психиатра. Но никто, естественно, ей не поверил, никто не простил. Лицо брата во время вынесения приговора было мертвецки бледным, а карие глаза до ужаса с холодом смотрели на Лару. В его взгляде читалось, будто бы сестра вовсе не в тюрьму отправляется, а просто умерла, исчезла навсегда. Ей хотелось вырваться из-под охраны, подбежать к любимому и отважному защитнику от всех школьных забияк и на коленях молить его о прощении. Кричать о том, что она исправится, она станет лучше, будет делать всё, что тот скажет, пойдёт к любым врачам, если понадобится. Только бы он не смотрел на неё так, только бы он верил в неё. Это был последний раз, когда она его видела. Он не навещал её в лечебнице. И Лара отчасти понимала почему, но всё же надеялась где-то в глубине своего убитого горем сознания, что он всё же придёт как-нибудь. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. Изо дня в день, как заезженная пластинка, вертелся кусочек надежды в её груди, который со всех сторон потихоньку сковывал холод одиночества.       По прошествии ещё двух недель в Аркхэме она всё же утихомирилась и отчасти смирилась со своей участью. Ей разрешили выходить в общую столовую, общий зал для отдыха и посещать группу общения с психиатром. На смену истерикам пришла всепоглощающая апатия. В этом были отчасти виноваты таблетки, которыми её пичкали, и физиотерапия. Вся радость жизни, вся эта яркая, бьющая ключом, энергия иссякла в девушке в стенах старой, серой, давящей своей мрачностью атмосферой, лечебнице. Хотя и до этого жизнь была не фонтан, но вот Аркхэм, будто живое чудовище, высасывал всё светлое и доброе, что оставалось в душах своих обитателей, оставляя лишь боль, горечь и чистой воды безумие.       Было очень непривычно находиться в окружении многочисленной толпы не просто людей, а людей с психическими отклонениями. Лара с опаской озиралась по сторонам: трудно было представить, на что способны все эти пациенты Аркхэма вместе и по отдельности каждый. Все окружающие, как и она, были одеты в больничную чёрно-белую в горизонтальную полоску униформу, серая футболка с несколькими пуговицами на горловине, длинные брюки и холщовая рубашка с металлическими пуговками и с красной нашивкой индивидуального номера заключенного на левом грудном кармане. Уайлд было некомфортно чувствовать скользящие и прямые взоры здешних обитателей. Она старалась вести себя аккуратно, спокойно и предельно осторожно, не привлекая к себе особого внимания.       Но все её попытки стать невидимкой были тщетны. И спустя почти неделю к сидящей за столом в зале отдыха и со скучающим взглядом девушке подсел рыжеволосый юноша. Она и раньше его замечала. Сначала его ярко-огненная шевелюра мелькала среди всей серости этого места. Громкий, заливистый смех и хохот этого парня гулко раздавался в стенах тюремной лечебницы. Уайлд не раз наблюдала, как этот задорный паренёк жёстко подшучивал над совсем беззащитными больными. Спустя пару дней, как она начала выходить в общую комнату и столовую, она обратила внимание на его взгляды в свою сторону.       Оттого, что Лара привлекла его интерес, ей стало как-то не по себе. Девушке даже представить было страшно, как изощрённо этот юноша мог бы поиздеваться над ней. От этого рыжая всеми усилиями ещё сильнее пыталась не выделяться на фоне остальных заключённых и вела себя очень тихо. Постоянно хватала замусоленный журнал давних лет и пряталась за ним, как будто укрываясь щитом от недругов. Но от судьбы, похоже, не уйдёшь. Судя по всему, она единственная с кем он ещё не общался. Самая последняя в его списке жертва, на которую можно сполна выплеснуть весь свой злободневный юмор и изощрённое глумление у всех на глазах. «Интересно, если позвать на помощь охрану, то меня спасут, придут на помощь девушке или же им всё равно, что творится между психами?»       Однако всё же в один из вечеров, во время лечебной профилактики музыкой, Уайлд, сидя за столом, рассматривала царапины на металлической поверхности, когда почувствовала чей-то тяжёлый пристальный взгляд. Подняв голову, девушка увидела, что через пару столов впереди сидит этот рыжий хохотун и как-то недобро пялится исподлобья именно на неё.       Несколько мгновений Лара так же смотрела на него, пытаясь понять его намерения по поводу неё. Но когда губы юноши стали растягиваться в хищном оскале, ей стало не по себе, и она отвела глаза в сторону. Так повторялось несколько дней подряд, будто он пытался что-то рассмотреть в ней, наблюдал за её движениями, мимикой лица и кругом общения, который, кстати говоря, отсутствовал напрочь. А сейчас, опираясь на локти о стол, рыжий склонился к Уайлд. — Привет, веснушка. Позволь представиться, я Джером, — он улыбнулся во все тридцать два зуба.       Он сразу приметил большеглазую девушку низкого роста, недавно появившуюся в зале отдыха сумасшедших. Она явно выделялась своим видом на фоне всей серости этого заведения. Первое, что бросилось ему в глаза, это, конечно же, цвет её волос: яркая медь, спадающая мягкими волнами ниже плеч. Ему польстило то, что только эта деталь уже объединяла их — рыжие — и не могла не притягивать, к тому же она миловидная на лицо, с этими веснушками на носу и щеках. Валеске так наскучило почти однообразно подшучивать, подкалывать и издеваться над всеми. В голове уже сформировалась некая таблица с ответными реакциями всех пациентов на его язвительные глумления. И поэтому он решил сменить тактику своего веселья и направить в другое русло. Несколько дней подряд он наблюдал за девушкой издалека, попутно пытаясь узнать о ней с помощью своих хитрых вопросов у медперсонала и охранников. Он хотел быть подготовленным к первой беседе с рыжей, чтобы сразу завладеть её вниманием, доверием и прибрать её к своим жадным до манипулирования рукам. Из своих соображений он сделал предположение, что девушка с янтарными волосами вовсе не больная, хотя, по слухам, убила доктора. Ему стало интересно, что подвигло такую хрупкую девицу на убийство. И если она действительно не сумасшедшая, то почему бы не позабавиться и не свести её с ума? Ну, а внешность девушки сыграло бы ему на руку в своих целях.       Лара медленно перевела свой затуманенный взгляд с окна на юношу и рефлекторно улыбнулась ему. — Знаешь, я тут заметил, ты одна здесь более-менее нормальная. Я имею в виду, что ты не разговариваешь сама с собой, не пускаешь слюни и не шарахаешься от каждого звука. Да к тому же у нас кое-что общее, — произнёс Джером и указал на волосы.       Девушка старалась сфокусировать своё внимание на том, что ей говорит этот симпатичный молодой человек, но никак не могла оторваться от разглядывания его веснушек на лице. А звучание его низкого вкрадчивого голоса диким резонансом пробуждало что-то глубоко внутри Лары, заставляя не отвлекаться ни на что вокруг. Ей сегодня среди ночи вкололи огромную дозу успокоительного, так как она снова закатила истерику на фоне приснившегося кошмара, а потому внимательность в её нынешнее состояние не входила. — Хэй, — он щёлкнул пальцами перед носом девушки. — Понятно, они тебя обкололи, так? — Да, — растерянно ответила рыжая. — О, она заговорила! — воскликнул Джером. — Так как тебя зовут, красотка? — Лара, — припоминая, ответила она и, облокотившись о стол, продолжила с дурацкой улыбкой глазеть на парня.       Его лицо было таким красочным вблизи: ярко-медные волосы; зелёные глаза пылали то ли жизнью, то ли безумием; слегка пухловатые розовые губы в постоянной ухмылке и множество веснушек на бледной коже, а этот задорный и весёлый голос со смехом воскрешал Лару к реальности и возвращали к происходящему вокруг неё. Такая привлекательная внешность, за которой умело скрывалась жестокость, надменность и презрение. По крайней мере именно эти качества Уайлд отметила впервые, увидев его издёвки в сторону более слабых больных. — Вижу, я тебе приглянулся, — он заметил её пристальный взгляд и чудно расхохотался, подмигнув Уайлд. — Слушай, принцесса, я предлагаю сотрудничество. Будешь под моей защитой здесь, а взамен ты должна быть верной и милой. Ну, и иногда нужно будет помочь с охраной, — он осмотрел её с огоньком в глазах.       С нескрываемым изумлением девушка захлопала ресницами от его неожиданного предложения. Она ведь ожидала от него каких-либо издевательств, как над другими пациентами Аркхэма, а тут речь зашла о покровительстве. И это слово «защита» напомнило ей о брате, который всегда старался оберегать её. «Интересно, как всё это будет выглядеть?» — промелькнуло в голове у Лары. — В каком смысле? — Для достижения желаемого порой требуется местная валюта — пилюли, таблетки, порошки. Нужно будет просто построить глазки охранникам. Они падкие на смазливые мордашки как у тебя.       Пару секунд подумав, Лару этот разговор хорошенько взбодрил и заинтриговал, а ещё этот комплимент… как же давно она не получала таких любезности от парней! А получала ли вообще? Вроде бы да, память совсем подводила её из-за всего кошмара, что творился в жизни. — И чего же ты хочешь достичь? — как ни странно, но она без всякого стеснения таращилась на Джерома. То ли от лекарства, то ли от любопытства ожидаемого ответа. — Только веселья, куколка! Только веселья! — вдруг с серьёзным видом произнёс он, слегка покачав головой из стороны в сторону. — Ну, и чего ты сомневаешься? — он уловил её задумчивое выражение лица. — Как я слышал, тебе тут лет десять торчать! А со мной будет не так скучно коротать этот срок, — он говорил это с жуткой серьёзностью и только в конце растянул губы в оскале хищника.       «Странно, он не знает моего имени, но осведомлён сколько мне отбывать в этом заведении. Хотя, что я теряю и вправду?! Да к тому же устоять перед этой животной харизмой очень трудно». — Тогда по рукам! — ответила Лара, поразмыслив над его словами о долговременном заключении здесь, и протянула ему ладонь. — Отлично! Это будет нечто! — с пляшущими чёртиками в глазах торжественно произнёс рыжий, а затем крепко ухватил за запястье девушку.       Она вздрогнула от внезапного и грубого прикосновения рыжего и опустила взгляд на руки. Лара попыталась освободиться из ладони юноши, но тот не отпускал, сильнее сжав руку Уайлд. И в это мгновение она ощутила приятную покалывающую боль, что разгоняла кровь по всему телу. — Ты здесь из-за этого, да? — Джером кивком указал на забинтованные руки. — Это ты сделала из-за какого-нибудь парня, что разбил тебе сердечко? — лукаво он взглянул ей в глаза. — Нет, — ответила та сквозь зубы, терпя его тиски на запястье. — Достали предки? — настойчиво продолжал свою пытку Джером. — Нет, — этот вопрос застал Лару врасплох. Её передёрнуло, и печаль застыла в глазах при упоминании родителей. — Хм… — он приложил указательный палец к губам и взглянул на потолок, ища там ответы. — Ах, сюда ведь не сажают суицидников. Ты кого-то убила и решила избежать тюрьмы таким вот образом? М-м-м? — Я хотела почувствовать себя живой и наказать преступника, — внезапно для себя ответила Лара, и глаза Джерома вспыхнули с любопытством. — А ты интересней, чем я ожидал! — он приблизился ещё, и тёплое дыхание юноши приятно обожгло лицо девушки. Он ещё крепче сдавил запястье рыжей. — А сейчас? Сейчас чувствуешь себя живой? Уайлд, прикусив нижнюю губу и зажмурившись от боли, почувствовала набирающий обороты адреналин в теле, сердцебиение участилось, и она тихо произнесла со стоном в голосе: — Да…       Лара распахнула глаза и увидела окружающий мир в ярких красках, словно чёрно-белое кино окрасилось в цвета радуги. Джером был даже ярче обычного. Вокруг его лица был светящийся ореол, а глаза, зелёные цвета июньской листвы, утягивали в свой безумный омут. Будто этот парень, полный сияющей жизненной энергией, сейчас питал её как генератор, когда вдруг отключили электричество. И в ней воскресли вновь все чувства и эмоции разом. Юноша опасно оскалился, не отводя глаз от лица рыжей. — Папочка Джером всегда к твоим услугам, веснушка, — игриво промурлыкал Валеска и весело подмигнул ей, медленно отпустив запястье.