Родственник

      Рассвет уверенно раскидывает свои раскосые малиновые лучи на хмуром небе, что плакало мелкими слезами всю ночь. Видится ему что-то такое религиозное и отчаянное, что дух захватывает и опрокидывает в глубокую бездну. Сизоватый дым от сигарет не мешал, но добавлял сладковатых ноток в горькую реальность, снова и снова разбивающих картину мира на куски. На его вкус отличий нет, но его брат, Николай, неистово сжигал «дешманские сиги», что иногда находил в карманах куртки или в синих джинсах, которые были его отрадной любовью наравне с разноцветными футболками, украшенными демотиваторами и разными приколами вселенных. Хоть и сжигал он их, но оставлял вполне неплохую замену. Конечно, он задавался вопросом, как такой тринадцатилетний шкет разбирается в сигаретах. Однако его сестра Марья пояснила несостыковки. Извинился он перед этой девушкой и подтянул их ужасный английский до вполне хорошего уровня, на его взгляд. Так и повелось. Практика-сигареты.       Сейчас вот под навесом стоит и размеренно вспоминает прошлое. 2010 год, а сколько всего было. Тайны, подростковый бунт, странное СДВГ Стайлза, своеобразное примирение со Стилинскими, маленький волчонок Скотт, и всё-таки да, влюблённость Стайлза.       Странная она, эта влюблённость. Непонятно чем и отчего вызвана. Рыжая, умная, зеленоглазая, не опасная. Притворщица. Многих таких видывал, да не всех после повидал. Но провёл более подробную лекцию по половому созреванию и о предохранении. Думается ему, что понял, да по глазам он не смотрел, чтоб понять.       Свет клином сошёлся на этих рыжих.       Но чёрт бы не ответил внятно, ведь у него тоже была рыжая.       Эти рыжие такие разные. И красивые, и взрывоопасные.       Мери была отлична от остальных. Холодна и степенна, даже на непритязательный взгляд надменна. Что-то было такое в ней, что влюбился так, что начал рисовать её портреты не только карандашом, но и красками. Очень живо тогда получалось, никак в памяти не изменится. На других девушек вообще не смотрел, только на неё. Но не решался он начать ухаживать. Она из семьи богатой, а он непонятно из какой вообще вылез, вроде и богатый и нет. Эту тему с ним школа всегда была обсудить готова. Этак за зданиями у гаражей, вполне популярно прояснить.       Вспоминать только и остаётся. Ушла она в осень и не встретились они больше. Тогда на сердце так горько было, что в горле ком встал. И чтобы этот ком убрать, на стрелки чаще ходить начал, и на спортивные кружки налегать. Порой бывало от усталости глаза слипаются, а её вспоминает, но мутно как-то, нечётко видится ему её образ.       Конечно были портреты, но где они сейчас, он не предполагает. Собирался в спешке, может и оставил где-то там, но точно не дома, а у Николая в Питере, что отлично туда вписался, или у Кирилла, у которого даже осталась его тумбочка с вещами.       Наверное, и к лучшему, что портреты остались у Николая.       — Снова не спится?       Стайлз подходит почти бесшумно, как ему кажется, и видит уже приевшуюся картину. Фёдор курит и смотрит на рассвет. Редко на закат, но чаще на рассвет. Смотрит кузен неотрывно, выискивая только ему известные знаки, именно в этот момент видно, что глаза у него серы, как этот рассвет, и лишь крапинки голубых пятен покажутся на радужке украдкой и исчезнут, испугавшись чужого внимания.       Фёдор весь такой, как мираж. Моргнёшь, и исчезнет без следа, без знака и памяти о нём. Жутко это. Но ведь забывают о нём жители и прочие, кроме друзей его и его самого. Только он с ними другой, более противоречивый: то ласковый, то грубый; а ему будто показывает, мол, разгадай меня, если сможешь. И улыбается.       Разгадать его оказалось намного труднее, чем виделось, и одновременно интересней. С ним всегда было нескучно и захватывающе. Ведь его тоже разгадывают и рассматривают.       Стайлз не особо заинтересован в Лидии и одноклассниках, а Скотт начал скрывать что-то и отдаляться. Оба они притворяются, становятся как все, задавливают внутри то нежное, что и задавливать никак нельзя.       Грустно это. Вот были друзьями не разлей вода, а вот как. Взрослые сказали что-то плохое — и всё, конец дружбе. Стайлз покусывает указательный палец в обиде за них, за себя, за недоверие к нему и к его семье.       Тошно от этих мыслей. Остановиться никак.       На часах четыре утра, они сидят на террасе и размышляют о всяком. Мысли перебивают одна другую и не дают сосредоточиться. В большинстве своём из-за обиды.       — Просто отпивай молоко и наслаждайся этим мгновением, — тихо сказал ему Фёдор, куря четвёртую сигарету. Их запах сладок, но не в его, видимо, вкусе. А вот молоко очень даже. — Забей на этих людей, мы им при любых раскладах не будем нравиться.       Его слова иголкой протыкают шар обиды внутри со звонким треском. Стало легче дышать. Фёдор продолжает:       — Трубочка под подлокотником в футляре, — советует брат, ссыпая пепел в пепельницу.       Синий тонкий футляр с зелёным драконом на крышке и золочёным мини-замочком на боку.       Красные, синие, зелёные трубочки, с пружинками и без, просто рай. Его выбор пал на зелёную без прибамбасов.       Сюрп. Лидия не привлекает, ни физически, ни ментально. Даже как друг.       Сюрп. Но раз начал, то играть роль стоит. Пока он окончательно не разгадает её, нужно вести себя так. Его обиды будут влиять на результат в последнюю очередь.       Сюрп. Может, попросить у брата книжек по психологии или Достоевского? А по биологии вернуть всё, как раз место будет для новых. Как раз и на новые вопросы ответят и пояснят книги в обход брата. Он косится на него, думая, спрашивать или нет? Однако Фёдор больше ничего не замечал и спокойно закончил курить.       Сюрп. Что случилось со Скоттом? И почему их отцы так враждуют? На него косятся странно и замолкают, и Стайлз молчит тоже. Похоже, дружба — это не то, что он представлял раньше.       Сюрп. Стоит на это отвести отдельное место на отдельной доске.       Сюрп-фффхг. Молоко кончилось, а с ним и рассвет. Фёдор тоже ушёл, видимо, на кухню, а его укрыл цветастым колючим пледом. Надо же, а он не заметил, занятый своими размышлениями.       В груди тепло от этого жеста стало, будто мама по голове погладила.       Первый день лета наступил вместе с рассветом.