Родственник

      Джип громко нёсся по дороге, разбивая большие старые лужи на тысячи грязных мутных капель, шумно оседающих далеко в кустах, еле слышно разбиваясь о жёсткие стебли и листья.       Стайлз нервно сжимает руль. От предвкушения новой загадки дрожат руки и слабнут ноги, шумит в голове и сердце заходится в рваном ритме, пытаясь выпрыгнуть из груди бешеным зайцем. Будто не труп едет с другом искать, а преодолевает Рубикон. Будто всё, что было раньше, разбивается в этих брызгах на мелкие части зеркала так, что никаким клеем не склеишь. Внутренний голос говорит, что да. От него отмахиваются.       Скотт вертит головой, смотря то на мрачную грязную дорогу, то на тёмный лес. Их дождевики тихо шелестят, холодят открытые участки кожи. Дождь лениво сбрасывает на них самые большие капли и уходит в другое место, на другую сторону леса.       От возникшей тишины, прерываемой стуком капель, неуютно, не по себе как-то. Держатся они друг к другу поближе, бегут трусцой, а при виде света фонарей падают мгновенно на землю. Точнее, Стайлз тянет за собой Скотта, но это не помогает. Поисковые собаки — это очень чуткие существа, так просто от них не скрыться.       Заканчивается их секретная прогулка разделением группы. Ищейки бдительнее чем люди. Скотт ускользает только чудом, а вот ему, Стайлзу, придётся убедительно говорить неправду.       Впрочем, это занятие заведомо бесполезное, ведь его отец всегда знает, когда он врёт и тем более когда не договаривает. Его брови сразу же сводятся к переносице и застывают бледными ломаными линиями, грозно сейчас высвечиваясь в темноте. Стайлз молчит. Дома всё расскажет, а сейчас молчит. Молчит, когда его утаскивают в служебную машину, когда отец говорит что-то, и лишь когда его плечи опустились, а голова склонилась к груди, несмело дотрагивается и произносит утешительные слова. Не безликие, а свои, пропитанные его эмоциями, несущие его отпечаток. Отцу это помогает, но он не смягчается и сдаёт его Фёдору с рук на руки.       Фёдору, видимо, всё уже и так было известно: раз встречает он их уже на улице. Грозно хмурит брови и молча открывает дверь. Всё делает молча.       Не смотрит.       Не спрашивает.       Не интересуется.

***

      Очень похожий на брата человек привязывает его к стулу и наконец начинает смотреть. Изучающе так, не знакомо. И Стайлз понимает. Его эйфория уходит, руки перестают подрагивать, а разум проясняется и собирает все заметки в кучу, вспоминает как его сейчас повязали — осознание своей беспечности, провала давит тяжёлой плитой на плечи. Подвёл всех. Он смотрит на знакомого-незнакомца взглядом зверя и дёргает верёвки, те не поддаются его силе. Незнакомца это забавляет, и он видит много различий между ним и Фёдором.       Лже-Фёдор разводит руками, показывая всего себя, и говорит:       — Что, братец, старшего братишку не узнаёшь?       Стайлз молчит. Анализирует.       Навязанный собеседник не расстраивается его реакцией и наслаждается шампанским, налитым в обычный гранёный стакан, мрачно поблёскивающий в тени, где он сидит. Его лицо всегда видно не полностью, частями, равными, размытыми, с бликами на глубине глаз. Но эта темнота не скрывает улыбку.       — Какой ты недружелюбный. Я тут в гости к вам приехал, а меня так неласково встретили. Фёдора пять лет уже не видел, соскучился, всё хотел с тобой познакомиться, да не давали. Скажи, вот ты хотел познакомиться поближе с родственниками, не ограничиваясь Фёдором, а? — подался вперёд он, так что стало видно его лицо, в свете электрической лампочки выглядящее чётким до остроты и одновременно ломким. Нос орлиный, скулы почти как у Камбербэтча, цепкие серые глаза.       Подросток не может видеть собеседника, ему остаётся только анализировать интонации голоса и лицо. Родственник у него что надо: хищный, красивый, в его школе явно затмил бы всех, явно в хорошей физической форме. Тот, видимо, замечает его взгляд и показательно выходит на свет, изящно и очень плавно заходит за спину, накрывая плечи горячими руками, нависая над ним, а после недолго ходит по кругу, останавливается перед ним и протягивает руку для рукопожатия.       Руки у Стайлза неожиданно для него свободные, и он сжимает руку в ответ.       — Николай.       — Мечеслав, — представляется и добавляет немного нервно. — Вы всегда так делаете?       Левая бровь Николая заинтересованно поднялась, и вид у него был такой, будто не он недавно его связал и посадил на стул, устроив своеобразное представление. Медленно на его лице проступало понимание и лукавая улыбка.       — Так я всегда делаю, люди на удивление становятся прозрачными в таком положении, мне все видно что я хочу… — трагично вздохнув, явно на публику в лице Мечеслава, продолжил, — и что не хочу. Порой это так отвратительно и мерзко, — уголки губ печально опустились и вскоре стали ничего не выражать.       Николай снова сел в кресло, допивая остатки шампанского и, посмотрев на время, сказал вслух:       — Прошло 20 минут, а он всё не явился. Странно. Обычно и пяти хватало.       Подросток понял, что речь идёт о Фёдоре, вспомнил, что не так давно брат дал добро на собрание фактов о нём. У него прямо зудело под кожей желание узнать больше, как раз рядом был жутковатый источник информации. Стайлз робко спросил:       — Вы про что?       Николай лениво ответил, прикрывая зевок ладонью:       — Про привязывание к стулу конечно. Именно он предложил когда-то такую традицию, а мне понравилось. Соревновались с ним в экстренном освобождении и побеге с 13 лет и до сих пор. Только рекорды ставить больше не удаётся, — грустно ответил он.       Вот это традиция у них. Появилось желание почесать лодыжку, на которую покушался Федор строго в 6:30 ледяными руками исключительно с сентября по май. Разнообразные омлеты по утрам. Обливание холодной водой в целях закалки. Живительная зарядка, от которой он никак не мог отмазаться. Много вещей, которые стали традициями в их маленькой семье.       — Традиции это явно его фишка, — чуть нервно, но весело поддержал разговор «Мечеслав».       — Фишка не то слово, — усмехнулся Николай, — раз уж мы перетираем ему косточки, то будет нечестным, если вопросы будет задавать одна сторона, не так ли?       Опешивший Стайлз кивнул, поражаясь манере говорить собеседника и тому, как быстро он меняет её. Нервно вытерев вспотевшие ладони о жёсткие джинсы, грустно порадовался, что у него с физической формой всё в порядке, но, видимо, не в порядке с осознаванием реальности, раз его так легко повязали и теперь допрашивают. Собравшись и твёрдо уставившись на Николая, спросил:       — С чего начнём?

***

      Проснувшийся в крайне неудобном положении Фёдор, ранее заснувший на старом диване, очень удивился зафиксированным конечностям и своему местоположению на чердаке, конкретно на старом деревянном стуле, очень неудобном и слегка поскрипывающем у спинки.       Чердак тёплый и сухой, мебель смутно знакомая, дверь заперта, по виду крепкая, не выбьешь.       С тоской вспомнил о любимых сапогах, в которых рассекал по лесу в начавшийся дождь; вляпываясь в лужи и получая сверху воду за ворот, в результате чего простудился, чудом не заработав пневмонию и промочив всё, что на нём было.       Подёргал руками и ногами; верёвка плотно обхватывала запястья и лодыжки, не оставляя пространства для выскальзывания конечностей.       — Ну, Николай.

***

      — Здесь произошло?       — Не уверен.       — А если подумать?       Подросток прячет замёрзшие руки и с интересом осматривает небольшую полянку с ещё мокрой травой и лишённую всяких разных светлых пятен цветов. В центре поляны виднеется большой старый пень, не перемолотый беспощадным ходом времени, с жизнью лесной на себе, но бесконечно старый, будто уснувший, уставший ждать лесного Иисуса, такого же древнего, как он, старичка.       — Не здесь.       Здесь есть что-то необычное, скрытое от глаз, недоброе к чужакам, давящее, но неуловимое. Стайлз берёт Николая за локоть и уводит куда подальше. Он здесь вчера не был. Предпочитает здесь дальше и не быть, не сейчас, рано ему.       Николай хмыкает и послушно идёт за ним, в мыслях подмечая его реакцию на место и спешное отступление. Хотя, здесь и могли убить, бросив труп в стороне. Это конечно хорошо, но следов крови не видно, даже капельки, а девушку разделили пополам, кровищи должно быть много, как и других жидкостей, которых здесь не видно, да и нету. Пень-то старый, травы вокруг нет, всё видно. Не здесь убили, но место хорошее.       Пришлось прервать свои мысли.       — В-вот и оно.       — С места не сходи.       Похлопав по плечу пацана, он внимательно всё осмотрел, создав в голове папочку с файлами.       — Вас ничего не смущает?       — Да. Зачем пополам рубить холодным оружием, если можно распилить? Следы на ногах видел? От петли на деревьях следов нет, не здесь опять, не свежую притащили, иначе кровь собаки давно учуяли бы…       Осекается. Резко становится собраннее. Стайлз видит, как быстро меняется его лицо, выражая понимание и досаду одновременно. Тонкие губы поджались и потянуло угрозой:       — Уходим. Сейчас подтянутся сюда наши ищейки.       Теперь уже Николай ведёт его и выводит из леса, срываясь на бег возле джипа.       — Ничего не потерял?       — Нет.