***
Утро, 7:23. Дом Стилински. Звонок в дверь. Немного сонный Стайлз недовольно выполз из своего гнезда из одеял, подушек и комиксов про Naruto Uzumaki, комиксы он не успел отложить. Вчера Фёдор был сильно занят, так что удалось взять парочку на прочтение и составление заметок. Также он завёл большую тетрадь, куда вписывал всех героев этого комикса и краткий анализ с оценкой. Когда-нибудь он напишет книгу, что будет покруче Масаши Кишимото и Фёдора Достоевского, Кишимото по крайней мере возможно. Комиксы заботливо стопочкой поставлены на стол, переберёт он их потом. На часах полвосьмого. Кто будет звонить в такую рань? Стоп, отец же!!! Быстро спускаясь по лестнице, он чуть не полетел на третьей ступеньке, но сбалансировал как кошка под валерьянкой, изогнувшись под хруст позвонков и шеи, поймав равновесие благодаря только неведомому кошачьему богу. Потянулся было открывать дверь, но вспомнил про ПБ и лишь заглянул в глазок.***
Возле двери Фёдора уже поджидал Стайлз, с надетыми серебристыми лисьими ушками, нарисованными усами, как у Наруто, и в кимоно с замысловатым мотивом, похожее на утикаке в спокойных зелёных тонах, и держал в руках расшитый оби. — Ты не поверишь, но в душе она — кицунэ, помешанная на Японии. Ещё дико умная и хитрая как черти. Я даже не заметил как это всё надел. И рассказал всё про Лидию, Скотта, всех-всех, и всё про себя. Фёдор ободряюще сжал его левое плечо, он понимал. На часах около десяти, ближе к одиннадцати утра. Он позвонил Шапке в пять утра, за что, конечно, будет проставляться, не думая, что она так оперативно приедет и успеет близко познакомиться со Стайлзом. И приоденет его. Сам он познакомился с ней в восемь лет. При попытке своровать сливы у дальней вредной соседки был замечен тёткой и, спешно убегая, столкнулся с ней. Соседка подумала, что они сообщники, и ускорилась. Забежав за угол дома, встав в глухом уголке, они разговорились, съели сливы и почистили апельсинов, договорившись работать вместе. Фёдор почувствовал радость и хлопнул его по плечу пару раз, спустился на кухню, готовить кое-что необычное. Чувствуя небывалое воодушевление и желание испечь чего-нибудь. Стайлз хотел было последовать, за ним, но… Подол длинного одеяния попал под ногу и он упал на колени, закричав ему в спину: — Постой!!! Щёлк, затвор камеры. Полароид верен Фёдору как собака.***
Шапка сейчас, а ранее Шарлотта де Вивьен, чистила иглы после применения, про себя усмехаясь и внутренне настораживаясь: зверь внутри неё начал принюхиваться к Николаю, транслируя свою оценку. Николай дрожащей рукой вытащил своеобразный кляп из рта, челюсть сводило мелкой судорогой и дрожью. Ощущения были опустошающими, и одновременно живыми. Как после двух глотков коньяка на голодный желудок, когда он в первый раз с одноклассниками праздновал Новый год. И в последний, между прочим. Тянуло блевать. Шарлотта пододвинула маленький тазик с чьим-то лицом на картинке. — Блюй. И что ж поделать? Блевать так блевать. Постепенно становилось легче: зависело всё полностью от полноты желудка. Шарлотта шуршала пакетами, иногда звякала иглами — он знал, она займётся ими позже и не в его присутствии, — закрывала баночку со сцеженным ядом. — Всю душу ты выблевал тут. Тазик убрали. Николай успел плюнуть. — Тыц, — она протянула ему холодную минеральную воду без газа, и заметив его вопрос в глазах, ответила: — В твоём состоянии противопоказано газированное и всё жареное и жирное. Только каши первые двадцать дней, без соли и специй. Три раза в день приёмы пищи, не пропуская, обильно пить воду надо по четыре таких стакана, чистой воды, — она ставит такую кружку на запылённый столик. С надписью: «Съел блох? — Ты лох!». — Жизнеутверждающе, — и нет, не откинулся на спину, его прерогатива на ближайшую неделю либо лежать на животе, либо ничего. — Давай, рассказывай, дядюшка Николай знает, что тётушка Шарлотта хочет высказаться, обнажив душу. Всё напряжение, что обычно в ней чувствовалось, в тот же миг исчезло, она расслабленно раскинула конечности, покрутившись на компьютерном кресле Фёдора, оно предупреждающе заскрипело, но не сломалось. Спинка, чем-то затрещав, раскинулась на 180 градусов, и Николай мог воочию увидеть её усталое лицо: с резкими чёрточками лица, хищными линиями носа и век, ранее скрытый за неровной самодельной чёлкой лоб с белым шрамом от носа рядом с виском. И светло-карими глазами. Чуть вытянутый зрачок, сейчас максимально расширенный, будто пытавшийся впитать её суть, оставить только себе, скрыв от других. Обветренные губы пришли в движение, что-то сказав, но Николай уже не слушал, заснув и видя во сне янтарные глаза лисицы.