Агент №13

      Палата №13.       Прямоугольник из пластика, ровный и гладкий, избегающий геометрической остроты даже в углах. Стены, пол и потолок неяркого белого цвета сложены из однообразных панелей, ничем не отличающихся друг от друга, и даже декоративные стыки между ними смотрятся блёкло, словно стесняясь заявить о себе. Отдельные панели на потолке с тихим гудением светятся. Они подражают солнцу, и без них не обойтись, ведь в палате нет окон. Нет и любых предметов, которые медперсонал мог бы посчитать «источниками опасности» для психологических сеансов, за исключением, пожалуй, обычного стула и небольшого стола — те стоят в ногах больничной кушетки и в качестве компромисса (после нескольких эпизодов с отломанными ножками) намертво вмонтированы в стену. Справа от кушетки, в противоположную от нее стену вплавлен дверной портал с монолитным блоком пластика в качестве самой двери. На ней одиноко чернеет пятнышко магнитного считывателя. За последние месяцы он встречался с ключ-картой всего несколько раз, так что сейчас лишь сонно взирал на палату, хотя взирать было решительно не на что. Общие размеры палаты №13 были таковы, что лежащий на кушетке человек или омник мог смотреть строго вверх и при этом видеть периферическим зрением все панели потолка от стены до стены, а еще довольно быстро понять, что панелей на потолке всего-то сорок штук.       Скучное зрелище.       Вдова уже насмотрелась на него до тошноты. Успела четыре месяца назад, когда ее угораздило попасть в плен и проснуться в этом жалком подобии тюремной камеры, и сегодня палата оставалась такой же безынтересной, как и всегда. Из ее общего серого ряда выделялась только одна деталь, одна искра. Светлая, яркая, согревающая, она присела справа от Вдовы на больничную кушетку и по-настоящему притягивала ее внимание, о чем все остальные элементы окружающего мира могли только мечтать.       Жаль, что наслаждаться теплом сияющей искры Вдова не могла. В этот субботний полдень ее внимание отвлекала на себя мрачная серьезность, всё сильнее загустевающая в воздухе.       — Ну ничего, — утешающе проговорила Ангела Циглер, присев справа от снайперши на больничную кушетку. Ее голос звучал мягко и спокойно, как и у любого доброго доктора, когда его пациенту не о чем волноваться. — Два дня, максимум три. Нам нужно понаблюдать за твоими показателями, пока я не разберусь, в чем дело. Кратковременная потеря сознания сама по себе не страшна, но я всё же не готова ее проигнорировать.       — А если тебе не удастся? — спросила Вдова, изучая потолок.       — Прости?       — Что будет, если за два дня ты не разберешься? Если не поймешь, что со мной происходит?       — Тогда мы вернемся к этому разговору, — туманно ответила доктор Циглер. — И скорее всего я выпишу тебя на обычный постельный режим, который вполне допустимо соблюдать в моих личных покоях, и мы ограничимся тем, что по вечерам ты будешь под личным надзором главы медицинской службы Overwatch, то есть меня. Но пока что — палата №13. Только здесь наши аппараты могут писать твои данные круглосуточно, а камера в углу может ловить все твои движения в высоком разрешении. Глупо не воспользоваться этим… хотя бы на пару дней.       Вдова смотрела на двадцать пятую панель потолка. Пульсометр и камера смотрели на Вдову и ничего не говорили.       — Четырехмесячный опыт общения с пациентом №13 подсказывает мне, что ты с чем-то не согласна, — с легким смешком произнесла Ангела.       Вдове не хотелось отвечать. Но вот прошли пять секунд, и на шестой справа раздался тихий шорох. Периферическое зрение подсказало, что сидящая справа фигура склонила голову чуть набок, шевельнула рукой, а затем Вдова ощутила тепло: кто-то нежно тронул ее фиолетовую ладонь. Переплел с ней пальцы. Услышал в этом просьбу без слов, Вдова повернулась.       Ангела смотрела на нее. Тон ангельского голоса по-прежнему обволакивал спокойствием и заботой, ее теплые пальцы не дрожали, но в небесных глазах виднелось беспокойство, которое Ангела явно пыталась скрыть, правда, безуспешно. Вдова всё так же читала ее как раскрытую книгу, и это знание придало снайперше сил.       — Тебя что-то тревожит? - вкрадчиво спросила доктор.       Прилив сил вдруг приостановился, стоило вспомнить, что теперь и Ангела читает Вдову всё лучше и лучше. В последнее время ее уже не всегда удавалось обмануть напускным безразличием. Сегодня утром она сумела почувствовать затаенную злость Роковой Вдовы, пусть и неправильно определила ее причину, а сейчас она не дает одурачить себя равнодушным молчанием. И, судя по выражению ее лица, вряд ли отвяжется от Вдовы без более-менее внятного ответа.       Может, действительно не стоит скрывать от нее свои опасения? Хотя бы некоторую их часть?..       — Обычно люди от такого взгляда теряются, но только не я. Я готова смотреть на тебя не отрываясь сколько угодно. Ты это знаешь, — Ангела чуть улыбнулась. — И мне бесконечно приятно вспоминать, что твой ответный взгляд глаза в глаза считается свидетельством глубокой душевной привязанности. Правда, я не отказалась бы и от второго символа привязанности: искренности. Не хочешь рассказать мне, что именно тебя беспокоит? Тебе не нравится возвращение в палату, потому что это напоминает тебе дни плена?       Молчание. Чувствуя со стороны своего доктора не давление, но скорее лишь дружеское участие, Вдова не торопясь прикинула варианты и спросила себя, каким видит развитие диалога. Предположение Ангелы неверно, и сам факт его наличия доказывает, что Ангела не чувствует мир так, как чувствует его Вдова. Ангеле неведомо ощущение подступающего мрака, незнакомо колющее чувство неправильности — готова ли Роковая Вдова рассказать ей об этом? Рассказать сейчас? Потому что если нет, то прямо сейчас Вдове подвернулся отличный шанс наврать Ангеле в лицо и замаскироваться от ее внимательного взгляда хотя бы на какое-то время, пока Вдова сама не разберется, что к чему. Можно даже ничего не говорить. Достаточно только кивнуть головой в общепризнанном невербальном ответе «да» и просто смотреть, как светловолосый доктор уводит логику в никуда. Но действительно ли это то, что хочет сама Вдова?..       Молчание затягивалось. Слышалось только гудение ламп.       — Наблюдаю очень интересное выражение твоего лица, — сощурившись, протянула Ангела, — если бы я тебя не знала, то подумала бы, что ты размышляешь над неким серьезным вопросом, как если бы ты встретила двух агентов из "Когтя", а у тебя только один патрон.       — Смешно.       — Ты даже не улыбнулась. Ничего, когда-нибудь я смогу тебя рассмешить. Конечно, возрождение твоего чувства юмора не идет первым пунктом в моем списке приоритетов, но забывать о нем точно не стоит.       — И зачем оно мне?       — Затем, что пока что неизвестное тебе явление под названием «смех» продлевает жизнь. И в отличие от исцеляющего света не грозит тебе ни регенеративной комой, ни повышенной уязвимостью в следующие сутки. Поверь мне как своему доктору, а еще и как полевому медику Overwatch: без чувства юмора в нашем мире делать нечего.       — Какая восхитительная мудрость, надо записать.       — Ну, хотя бы с сарказмом у тебя проблем нет. Без него в нашем мире тоже пришлось бы нелегко, хотя что это я, — спохватилась Ангела, — ты и сама это знаешь. Ведь недаром же ты закрываешься от меня хлесткими саркастическими ответами всякий раз, когда тебе неудобно, нечего сказать или просто не хочется посвящать меня в свои тайны. Например, в тайну того, чем же тебе не угодила палата №13.       — Наглая ложь. Саркастической реплики не было, я даже не ответила на твой вопрос…       — Вот именно, — с ноткой самодовольства перебила Ангела. — И очень хорошо, что ты сама это признала, потому что именно эта твоя реакция привлекла мое внимание. Она нестандартна. И это значит, что ты, meine Liebe, хочешь мне что-то сказать.       — …?       — Пощади, — улыбаясь, молвила сияющая искра. — Не надо прикрываться маской недоумения. Я знаю, о чем говорю, потому что твои стандартные защитные реакции (а их, кстати, четыре) мне уже хорошо знакомы, и я уже много раз видела, как ты отбиваешься ими от неудобных вопросов. Первая реакция — иронично-колкий ответ без ответа, после которого ты быстро меняешь предмет разговора, как правило, с переходом на личности. Вторая — недоуменное лицо, за которым иногда следует холодная реплика «Ты вообще о чем?». Третья — катапультирование из диалога поворотом головы в сторону, прекращением зрительного контакта и полным молчанием. Четвертая… так, какая там была четвертая реакция…       — У тебя с головой всё в порядке?       — Точно, спасибо! Четвертая реакция — прямое оскорбление с демонстрацией превосходства. Вот твои стандартные реакции, но на мой вопрос о палате №13 ты не использовала ни одну из них. Ты молчала, это верно. Но ты не отвернулась, как обычно делаешь, когда хочешь оборвать диалог. Ты молчала и при этом крайне нестандартно смотрела прямо на меня оценивающим взглядом, который я могу истолковать только в одном смысле. У тебя есть некая важная мысль, и ты пытаешься решить, стоит рассказывать мне о ней или нет. Угадала?       Вдова держала себя в руках и не отвела глаза, что сразу бы выдало ее с головой. Лишь приподняла бровь. Пауза длилась так долго, что Ангела в конце концов с улыбкой покачала головой. Подняла ладонь Вдовы, с которой до сих пор была переплетена пальцами, ко рту и мягко коснулась запястья приоткрытыми губами.       — Хорошо, — шепнула доктор, не отводя руку Вдовы ото рта. — На самом деле я не собираюсь вытаскивать из тебя ответы насильно, а знаешь, почему? Потому что я доверяю тебе достаточно, чтобы не лезть в твои дела. Я не спрашиваю, куда ты уходишь из моих покоев, почему ты бегаешь по коридорам медотсека ночью или что ты собиралась искать сегодня в архивах, хотя, признаюсь тебе честно, многие уже просили меня задать тебе совершенно конкретные вопросы, а еще подрезать твою свободу перемещения, чтобы ты хотя бы не подкрадывалась к людям со спины…       — Правда? Люди меня побаиваются? До сих пор?       — А то ты не знаешь…       — Отвечай на вопрос.       — Да, побаиваются. Это нормальная человеческая реакция, и не надо над этим смеяться.       — Ниже падать некуда, — заявила Вдова. — Два месяца они наблюдают меня рядом с собой в коридорах и комнатах и до сих пор боятся за свои жизни? Несмотря на Афину? Несмотря даже на это?       Она мотнула подбородком в сторону изножья кушетки. Ангела не повернула головы, что означало одно — она истолковала жест правильно и думала сейчас о том же, о чем и Вдова. О тонких серебристых браслетах, которыми были перехвачены щиколотки Роковой Вдовы с того самого дня, как она впервые шагнула из палаты №13 свободным человеком.       — Людям нужно время, чтобы привыкнуть к тебе, — пару секунд спустя нашлась доктор Циглер. — И это состояние должно быть тебе хорошо знакомо, ведь и тебе нужно время привыкнуть к новой жизни и ко всем ее радостям. Например, к тому, что ты можешь быть со мной откровенной… пусть сейчас и решила что-то от меня утаить. Впрочем, в отличие от тебя, я живу эту жизнь уже тридцать семь лет, так что как никто другой понимаю, что даже друзья и любовники рассказывают друг другу не всё. Причем обычно по весьма благородным причинам. Поэтому, если ты решишь мне ничего не говорить… значит, на то есть причина. Но если мое предположение всё-таки попало в точку и ты действительно не хочешь оставаться здесь, потому что это означает для тебя шаг назад, ущемление свободы и возврат к статусу пленника, то я лишь скажу тебе — это не так. Никто больше не считает тебя пленником… или врагом. На тебе нет наручников, ты не привязана к кровати, и пробудешь ты здесь всего пару дней, и знай — я ответила отказом всем, кто просил меня запретить тебе свободно ходить по коридорам…       — Ангела.       Доктор Циглер умолкла.       — Твои намерения видны как на ладони, — проговорила снайперша. Уголки ее фиолетовых губ дернулись вверх. — Неужели ты думала, что тебе удастся взять меня простейшей уловкой, м?       — Я вовсе не…       — Ты задаешь мне вопрос, постепенно усиливаешь давление, а когда мне самое время начать реактивное сопротивление — отступаешь, подняв руки, чтобы вызвать у меня ощущение победы, облегчение, показать, что ты на моей стороне, и тем самым расположить к откровенности. Классическая манипулятивная техника убеждения. При грамотном исполнении даёт куда больше эффекта, чем принуждение или угроза.       — И насколько грамотно у меня получилось?       — Надо признать, очень неплохо.       — А что больше всего понравилось? Уж не поцелуй ли в запястье?       — И это ты называешь поцелуем? Да я его едва почувствовала.       — Ага, конечно. И поэтому у тебя рука дрогнула, да? Как подрагивает и сейчас… Ждешь продолжения? — поинтересовалась доктор и лизнула фиолетовую кожу.       — Так, хватит!       Доктор Циглер рассмеялась.       — Ладно-ладно! Можешь не отдергивать руку с таким остервенением, я всё равно не задержусь в твоей палате. Меня уже ждут дела. Настолько серьезные и срочные, что даже если бы это ты приставала ко мне, мне пришлось бы тебя остановить.       — Ну да, рассказывай.       — Не веришь?       — Ни капли. Чтобы ты — и остановила меня? Отказалась бы от моего тела? Знаешь, а это уже действительно смешная шутка. Скажи это еще раз, и смех тут же продлит мне жизнь.       — Но я и правда смогла бы…       — Не смогла бы. Ты ведь с меня глаз не сводишь.       — Факт бесспорный. Но моя работа играет большую роль в общем деле, а общее дело по определению важнее дела личного, так что у меня просто не было бы выбора. Пришлось бы остановить твои руки, скользящие по моему телу, пришлось бы… — Ангела вздохнула в притворном сожалении, — отказать тебе. Уверена, непросто принять тот факт, что мир на тебе не замкнулся, но ты уж постарайся смириться с этим, пока я ухожу по срочным делам, ладно?       Доктор Циглер с издевательской улыбкой поднялась с кушетки. Стоя в пол-оборота к Вдове, небрежно отряхнулась.       — Меня не будет около суток. Судя по твоему лицу, ты всё еще застряла на стадии отрицания, но лучше бы тебе за это время пройти все стадии вплоть до принятия, чтобы к моему приходу мы уже не тратили время зря. Ну что ж, я пошла. Желаю удачного отдыха, meine…       Ангела не успела закончить фразу. Вдова села рывком, ее сильная рука схватила Ангелу под локоть, а в следующее мгновение два тела смазались в пространстве от быстрого броска. Врезавшись спиной в матрас кушетки, доктор Циглер лишь сдавленно пискнула: над ней возвышалась, сжимая ангельские бедра своими коленями, пригвоздив ее тело к кушетке корпусом, положив левую ладонь на лоб Ангелы и вдавливая ее затылок в подушку, великолепная Роковая Вдова, которая прямо сейчас насмешливо смотрела в небесные глаза. Не мигая.       — Все еще думаешь, что в силах остановить меня?       Она медленно склонила голову ниже. Меж их лицами было не больше пяти сантиметров. Вдова знала, что ее черные пряди щекочут скулы Ангелы, и потому даже не подумала заправить их за ухо.       — Д-да… — выдавила доктор. — Я всё еще могу… сопротивляться…       — И пойти по срочным делам?       — Да, мои дела, срочные и важные дела, сколько же у меня дел…       — Ты уже забыла о них, — с чувством бросила Вдова. — Подобно листьям на ветру они отлетели за черту забвения, и все прочие мелкие детали твоей обычной жизни угаснут в сознании, когда я сделаю вот так.       Голова снайперши неспешно опускалась ниже. Глаза доктора закрылись в предвкушении, и Вдова видела, что она не смела двинуться, чтобы ненароком не разрушить настроение покорности, которое ей навязала ситуация. Вдова видела, что ей самой это нравится. Вдова читала все ее самые похотливые желания в раскрытой книге ангельского сознания, и это вновь придало снайперше сил.       Настолько, что она остановилась сама.       В жалком миллиметре от желанного касания снайперша заставила себя замереть, чтобы спустя несколько томительных секунд торжествующе улыбнуться.       — Наверное, именно здесь я должна была бы тебя поцеловать, — выдохнула Вдова прямо в алеющие губы Ангелы, — только вот не стану. Иначе выйдет, что я поддалась на твою очередную манипуляцию под названием «взять на спор». Эффективный и восхитительно тупой прием — когда я отдергиваю руку от тебя и твоего языка, поддразнить меня фразами из категории «да мне и самой не надо было», чтобы создать у меня ощущение утраченного влияния, которое гордая я непременно захочет восполнить и в итоге полезет к тебе с ласками сама, а чтобы я не успела всё обдумать и принять взвешенное решение — заторопиться по неким важным делам и создать у меня дефицит времени на размышления. Таков был твой план? Да? Ах ты хитрая чертовка…       Удерживая неподвижного доктора левым локтем, Вдова коснулась ее тела там, где хотелось. Сжала сквозь белую рубашку.       — Нравится? Эта та самая рука, которую ты якобы собиралась остановить, и трогает она тебя вот здесь, вот здесь и даже во-о-от здесь, только уже по моим правилам игры — потому что я так хочу и тогда, когда я захочу. А иначе быть не может, ведь какие бы успехи ты ни делала, все твои навыки манипуляций не идут ни в какое сравнение с моими. Ты сплела две интриги в ряд, но обе они разбились о мой интеллект. Тебе еще учиться и учиться… и первым уроком на сегодня станет отказ от иллюзий. Я тебе не одномерная горделивая личность. Я — Роковая Вдова. Запомни это хорошенько и вспоминай каждый раз, как надумаешь поддразнить меня.       Пауза. Застыв под прицелом золотых глаз, Ангела тихо и спокойно прошептала:       — Если ты меня сейчас не поцелуешь, я кого-нибудь убью.       — Хочешь, чтобы я тебя поцеловала?       — М-м-м, да…       — Проси меня.       — Пожалуйста…       — И это так ты просишь? — Вдова чуть приподняла голову, заставив Ангелу непроизвольно закусить нижнюю губу. — Я недовольна. Разломай свое самолюбие, откажись от гордости и попроси меня как следует!       — Ну пожалуйста, — взмолилась доктор Циглер спустя несколько секунд борьбы с собой. — Вдова, я прошу тебя, сжалься надо мной…       — Вот это уже похоже на правду. Хорошая девочка…       — Ну что мне еще сделать, чтобы ты…       — Закрой глаза. Не смей открывать без разрешения. Не смей даже двинуться и не трогай меня. Тебе позволительно только дышать.       И Ангела окаменела. Бьющаяся на ее шее жилка выдавала горящее желание, ее щеки раскраснелись жарче прежнего, а руки, послушно лежащие на кушетке, вцепились пальцами в белоснежную ткань уже порядком измятой простыни. Ощущая тело Ангелы своим, Вдова ткнулась лицом в ее шею и вдохнула идущую от покорной жертвы силу, вынудив доктора приглушенно застонать. Отстранившись и откровенно наслаждаясь выражением лица Ангелы Циглер, Вдова вспомнила о правильном шаге и тут же призвала на помощь всю свою силу воли, чтобы не расхохотаться в голос.       И сократила расстояние между ними до нуля. Правда, без поцелуя.       — Тебе пора, — томно шепнула она на ухо доктору. — У тебя еще полно срочных дел.       — Verdammt, да КАКОГО ЧЕРТА…              * * *              Злиться на Роковую Вдову не получалось от слова «совсем».       Во-первых, потому что такое соблазнение на грани всегда нравилось и самой Ангеле Циглер. Еще в то время, когда Роковая Вдова была Амели Лакруа, они с Ангелой проводили как минимум каждую вторую встречу в штабе во взаимных искушениях друг друга — искушениях дразнящих, доводящих до безумия, заставляющих понемногу забывать о самоуважении и в конце концов умолять мучителя о долгожданном избавлении. Не двигаясь из-за запрета своей госпожи, ничего не видя из-за маски на глазах, не имея возможности потрогать объект своей страсти из-за наручников, а иной раз и будучи привязанной к кровати веревками без шанса пошевелиться, Ангела всегда теряла голову настолько безнадежно, что не стеснялись меж сбитых вдохов признаваться своей госпоже, что именно такая близость привлекает ее больше всего. Когда приходило время смены ролей, и стонущая под ее жадными руками Амели Лакруа с похотливой улыбкой отвечала ей теми же словами, душа Ангелы мигом возносилась на вершину блаженства.       Во-вторых, их игра становилась ярким подтверждением, что Ангела не ошиблась в своем способе лечения нейронной модификации. Конечно, Роковая Вдова может не называть себя Амели Лакруа. Она может с гордостью говорить о «своих правилах игры», но Ангела-то знает правду — на самом деле то были правила игры одной французской аристократки, которая так часто и так охотно подчиняла себе Ангелу в их общем счастливом прошлом. С радостью принося ей клятву верности второй раз в жизни, Ангела могла только порадоваться тому, как много от ее прежней любви пережило варварскую чистку памяти пациента №13.       Ну и в-третьих… тяжело злиться на Вдову, когда она смотрит на Ангелу, стоящую в дверях палаты, взглядом внутренней силы и обещает ей вполне конкретные планы на вечер.       Вернись в палату сегодня к ночи — и мы закончим начатое.       Лицо Роковой Вдовы не оставляло сомнений, что формулировка подразумевает под собой самый приятный и желанный вид их общения. Она могла бы и не уточнять, поскольку Ангела и так уловила мысль на лету, но явно не сумела отказать себе в удовольствии произнести дерзкие слова и заставить свою жертву в очередной раз покраснеть.       Мы закончим. Обе. По нескольку раз каждая.       Прокрутив в голове еще свежее воспоминание, Ангела вдруг заметила, что сломала зажатый в пальцах карандаш.       Секунду она смотрела на бесполезные обломки, а затем ее разобрал смех. Чуть нервный, но с каждой секундой все более раскованный, он разлетелся по кабинету главы медицинской службы Overwatch и не вызвал эха.       Кабинет тем временем не спешил присоединиться к веселью своей хозяйки.       Относясь к ней с подобающим уважением, он хранил почтительную тишину и ожидал от Ангелы Циглер той серьезности, которая, по его мнению, наилучшим образом подходила текущему дню недели. За годы служения под началом Ангелы ее кабинет знал: если глава медицинской службы по какой-то причине приходит в кабинет поработать днем в субботу, вместо того чтобы по традиции читать документы за своим столиком в личных покоях, в мирной жизни Overwatch произошло нечто из ряда вон выходящее. Каким бы ни был повод смены обычного распорядка Ангелы Циглер, он явно серьезнее некуда и наверняка заслуживает самого пристального внимания.       Поэтому кабинет ждал. Он заранее позаботился о том, чтобы его хозяйку ничего не отвлекало, он даже заставил робота-чистильщика остаться на подзарядке, а еще аккуратно подсовывал под руки Ангеле Циглер ярко-красную папку, что лежала слева от монитора ее компьютера и то и дело ловила на себе любопытный взгляд небесных глаз. Впрочем, Ангеле хватило и одного взгляда на папку, чтобы мигом оценить ситуацию. Вчера вечером папки еще не было. Сегодня днем она ждет своего часа на краю стола — и до обеда будет прочитана до конца.       Ангельский смех утих.       Вытолкав особенно жаркие мысли на периферию сознания и пообещав вернуться к ним как-нибудь попозже, Ангела несколькими вдохами-выдохами воззвала к своей рациональности. Через тридцать секунд спокойного дыхания разум доктора очистился достаточно, чтобы она взяла из стакана с канцелярией ручку и потянулась за чистым листом бумаги. Еще раз стрельнула глазами на папку, погрозила ей пальцем, а затем разгладила лист перед собой.       И изящно вывела на нем проблему сегодняшнего утра.       С Вдовой что-то не так.       Ручка воткнулась в точку в конце предложения. Застыла. Все последующие предложения оформились мыслью в сознании доктора Циглер, и их логическая цепочка вдруг стала разворачиваться так быстро, что ручке пришлось подождать.       С одной стороны, Ангела ни секунды ни врала Вдове, когда говорила, что сами по себе ни потеря сознания, ни дезориентация не свидетельствуют о серьезных проблемах. С другой стороны, в разговорах со своим пациентом Ангела уже научилась тщательно подбирать слова. Вдове пока что совершенно незачем знать, что этот вывод справедлив только в среднестатистическом случае с рядовым человеком без тяжелых заболеваний или пограничных состояний тела и ума. Состояние ума Роковой Вдовы, которая до сих пор страдала от последствий нейронной модификации, относилось к пограничным на все сто процентов, так что у Ангелы были все поводы для тревоги – и для плотной работы субботним днем, вероятно, плавно перетекающей в работу субботней ночью и даже воскресным утром. Вспоминая запись с коридорной камеры видеонаблюдения из жилого отсека, которая записала последние пять минут Вдовы перед тем, как она упала на пол коридора без чувств, Ангела не уставала задавать себе один и тот же вопрос.       От чего она могла потерять сознание?       Без пяти десять Вдова развернулась от двери личных покоев Ангелы Циглер, намереваясь пойти по своим снайперским делам. История запросов от Афины и в коммуникаторе Вдовы показали, что Вдова планировала пойти в архив, в чем нет ничего необычного, даже наоборот. Ангеле стоит радоваться, ведь она подавала прошение дать Вдове доступ к архивам именно для этого, ожидая от своего пациента желания изучить свое прошлое, которое, как она считала, должно быть у любого нормального человека… Однако дальше с Вдовой произошло то, что с нормальным человеком не случается. Не пройдя и десяти шагов, Вдова вдруг остановилась, замерла, а через несколько секунд ее руки мелко затряслись. Камера видела, как дрожь охватила все тело снайперши, словно она наступила на оголенный провод под напряжением, и только через четыре минуты с лишним Вдова смогла с него сойти — она внезапно выпрямилась, тряхнула головой, развернулась к двери в покои Ангелы, а затем ее тело отключилось: руки опали, голова свесилась на сторону, колени подогнулись, и Вдова рухнула на пол коридора, куда Афина уже звала медиков.       Ну и что это было?       Новая реакция на регенеративную кому? Тело Вдовы получает критическую сумму целительного света, инстинктивно сопротивляется сну, выбрасывая ей в кровь слишком много адреналина, от которого Вдова начинает вести себя неадекватно? Нет, сомнительно. Конечно, до выхода из личных покоев Ангелы Вдова разрезала себе запястье и получила заряд исцеления, но то было ее единственное исцеление за последние двадцать дней, что никак не тянуло даже на низкую целительную концентрацию и не должно было вызывать ни отключения сознания, ни чрезмерной реакции на него. Правда, тело Вдовы изменено, что действительно может повлечь новые реакции на лечащий свет… Нет, этот вариант всё же никуда не годится. Раньше Вдове случалось получить куда больший заряд исцеления, например, после выстрела в грудь из дробовика Жнеца или в самый первый день своего плена в Overwatch, когда ее пришлось фактически возвращать к жизни, и во всех случаях пациент №13 показывал скорее устойчивость к регенеративной коме, чем восприимчивость к ней. По неизвестной причине исцеляющий свет утомлял Вдову куда меньше, чем иных пациентов, но в остальном ее тело реагировало так, что ее реакции можно было сверять по учебнику. Даже классический признак высокой целительной концентрации – аномально теплая кожа на запястьях в зоне контроля пульса – в отношении Вдовы работал как часы, но, когда сегодня в палате №13 Ангела проверяла температуру на фиолетовом запястье губами, кожа Вдовы оставалась такой же прохладной, как и всегда. Поэтому на версии регенеративной комы можно с уверенностью ставить крест.       Резкая кровопотеря? Вряд ли. Ангела не раз встречала случаи потери сознания даже при проколотом пальце, но Вдова давно доказала, что легко остается в кристально ясном уме, потеряв при этом количество крови, от которого в обморок свалился бы и Вильгельм Райнхард. Вспоротая ладонь по сравнению с ее предыдущими ранениями выглядит таким пустяком, что даже думать об этом было как-то неудобно.       Внезапное снижение давления? Смена температуры? Нервное потрясение, фобия?..       Под равномерный шаг минутной стрелки по кругу варианты один за другим последовательно шли в корзину для мусора. Перебрав в уме все причины, которые в медицинских справочниках упоминались для дезориентации и последующего обморока как типичные, Ангела с тяжелым выдохом поняла, что предчувствует еще одну причину, которую в справочниках не найдешь. Случай Вдовы не имел известных прецедентов, так что ни один справочник мира еще не успел рассмотреть и описать такую причину, но Ангела уже ощущала ее присутствие и с уколом вины запоздало поняла, что ее интуиция шептала ей об опасности еще в начале одиннадцатого утра, как только ей показали запись с коридорной камеры.       Вина кольнула доктора больнее: ей не стоило зажимать интуиции рот. Просто… просто Ангела бы очень не хотела, чтобы такая причина подтвердилась. Но раз все классические причины отпали, то бежать ей больше некуда.       На Вдову действовало темное нечто.       Разумеется, наверняка Ангела ничего не знала, а шепот интуиции нельзя считать прямым доказательством, но только эта причина могла объяснить, почему перед падением без сознания Роковая Вдова повела себя, мягко скажем, непривычно. Непривычно даже для нее. Почти пять минут она стояла на месте, ее мелко потряхивало — почему? Неужто потому, что все эти пять минут до ее ушей доносился новый, тревожащий ее звук, которому она сопротивлялась? Камеры в коридорах пишут только видео, так что это мог быть и любой посторонний шум, привлекший внимание снайперши перед обмороком лишь по совпадению, но…       Но еще это могла быть темная фигура, что формируется из пустоты, выглядывает из-за плеча и принуждает к действию. Та самая фигура, что однажды призывала Вдову убить Ангелу. Та самая фигура, что однажды призывала Вдову убить Ангелу. Та самая, что однажды потерпела поражение и с тех пор пропала, но, вероятно, не сдалась… и по всей видимости снова стала приходить к своей хозяйке из пустоты.       Да, наверное, было довольно глупо ожидать, что темное нечто внутри Вдовы как-то исчезнет само собой, но Ангела не могла себе врать: она очень на это надеялась. Темное нечто не проявлялось во Вдове вот уже почти два месяца, с того самого последнего сеанса с пациентом №13, и потому это было так просто — поверить, что просыпающийся свет и нормальная жизнь сделают всю работу Ангелы за нее, а Ангеле только и нужно, что быть с Вдовой рядом, что темное нечто проиграло окончательно и теперь никогда не причинит ей — им — никакого вреда… только верить было нельзя. Разумный человек, то есть разумный по-настоящему, не стал бы верить в это, потому что учитывал бы вероятность, что темное нечто могло быть готово к такому развитию событий. В конце концов, его программировал исключительный враг — исключительный в части аморальности, сумасшедшей решимости, готовности пойти на всё, а еще непомерно подозрительный и в своем подозрении принимающий нестандартные решения. Такие как, например, запрограммировать темное нечто во Вдове на случай ее плена на долгую партизанскую войну.       О да, Ангела очень хорошо представляла себе, какая именно личность могла бы посчитать ментальную установку с темным нечто весьма и весьма неплохой идеей. Зашить в сознание испытуемого воображаемый образ, воплощающий в себе владыку и властителя, призывающий к соблюдению поведенческого курса «Когтя» в случае, когда сам «Коготь» напомнить о нем не в силах — о, она просто обязана была догадаться, должна была посчитать это великолепным защитным механизмом, заставляющим любого подневольного солдата сопротивляться всякой помощи, даже исходящей от светлой части его подавленной личности, а еще…       А еще оберегающим ее творение от любого, кто попробует распознать его секрет. Губы доктора Циглер скривились.       Губы доктора Циглер скривились.       Верная догадка, — печально произнесло непрошенное воспоминание. — Она всегда ревностно относилась к своим научным прорывам. Любое открытие под ее руководством тут же объявлялось ее честью и собственностью, а любой коллега, рискнувший проявить гениальность и совершить то же открытие одновременно с ней, мгновенно становился вором и ее заклятым врагом. Тебе ли не знать? Она наверняка должна была соблазниться идеей с темным нечто, с контролируемой шизофренией, ведь именно так она смогла бы запутывать следы от внимательного взгляда… каким когда-то давно на ее эксперименты смотрела ты.       Факт. Негативный опыт научил ее осторожности, с которой она наверняка дружит и по сей день. Она не пишет в своих дневниках лишнего, она шифрует свои лабораторные журналы, а теперь еще и устанавливает двойные меры предосторожности прямо в сознании своего испытуемого, заставляя того воевать с самим собой и временами терять сознание, пока авторитет «Когтя» в его голове не будет восстановлен. Интересно, сколько еще раз ее темная персонификация выйдет к Вдове из пустоты и попробует склонить ее на сторону зла?..       Ангела тряхнула головой.       И напомнила себе, что всё не так плохо. Да, по всем признакам выходило, что раздвоение личности пациента №13 возникло не естественным путем при обращении к свету, что позволило бы надеяться на такое же естественное исцеление, когда Вдова пробудет “светлой” достаточно долго, но культивировалось искусственно как очередная мера предосторожности “Когтя”, а значит, может проявиться еще резче, если Вдова продолжит становиться “светлее”. Но даже с учетом этого Overwatch выпал не самый безнадежный расклад из возможных. Вдову ведь вполне могли запрограммировать на самоуничтожение сумасшествием при виде докторов без нашивок «Когтя», что наилучшим образом обезопасило бы все нужные медицинские секреты. Именно этого поначалу опасалось командование миротворцев, но по неизвестной причине «Коготь» этого не сделал. Ему не удалось. Либо сознание человека отказывалось принимать такую установку, либо «Коготь» на момент модификации Вдовы попросту не знал правильной технологии, но факт есть факт – ему не удалось. Как не удалось заставить Вдову в свое время подчиниться, чтобы убить доктора Циглер в палате №13, когда у нее появился реальный шанс…       И именно в эту секунду в сознание Ангелы воткнулась по-настоящему страшная мысль.       А что, если «Когтю» всё удалось?       Ангела замерла на месте.       Что, если ему удалось всё куда лучше, чем ты представляешь?       Звенящая тишина давила на уши. Несколько ужасных секунд доктор Циглер с приоткрытым ртом смотрела в одну точку, а в ее разум прокрадывалось понимание, что за всё время их борьбы с «Когтем» никто не давал ей гарантий, что Overwatch правильно определяет уровень его игры. Верно ли считать, что «Коготь» в чем-то ошибся? Не будет ли правильно исходить из того, что «Коготь» хочет, чтобы все считали, что он ошибся, пока он в тени исполняет намеченные планы? Потому что если спросить себя, в пользу какой из точек зрения больше всего свидетельств, Ангела не сможет дать однозначный ответ. Зато легко сможет вспомнить, как предыдущая самая яркая ошибка «Когтя», когда Overwatch вызволил Амели Лакруа из его плена, оказалась мастерски срежиссированным спектаклем, апофеозом которого стал триумф «Когтя» — и смерть Жерара Лакруа…       Так, спокойно, — с нажимом начал голос разума. — Пока что это просто предположение. Я еще не обдумал его как следует, так что тебе придется дать мне немного времени и, черт подери, не паниковать. Не паниковать!       Ангела медленно положила ладони на стол. Погасила их дрожь. Выдохнула.       Вот и отлично, — осторожно произнес внутренний голос. — Пока притормози эту линию рассуждений, мы вернемся к ней чуть позже. Придерживайся плана. В красной папке перед тобой дешифрованный лабораторный журнал, который тебе сегодня надо…       Со звучным шлепком Ангела прижала ладонь ко рту.       Проклятье, — выругался разум. — Ну хорошо, давай мы… давай обдумаем сейчас! Забудь про папку, про все свои дела, встань из-за стола, ходи по кабинету взад-вперед и думай! Мне нужны реальные обстоятельства для анализа. Вспоминай всё, что в поведении Роковой Вдовы хотя бы отдаленно свидетельствует о том, что «Когтю» удалось внедрить в глубины ее сознания отдельную преданную личность — и притом скрытую даже от самой Вдовы, использующую Вдову как марионетку…?       Кабинет главы медицинской службы был прав.       Повод для работы этим субботним днем и впрямь оказался серьезнее некуда.              * * *              Скучные панели на потолке освещали скучную палату мягким, а потому неимоверно скучным светом, который Ангела когда-то назвала “сумерками”. Шумно выдохнув и найдя звук собственного дыхания раздражающим, Роковая Вдова не нашла ничего лучше, чем сесть на кушетке и в десятый раз медленно осмотреть свою реальность.       В палате вокруг не было ничего интересного.       Ничего необычного. Сияющая искра давно вышла в коридоры прочь, и без нее палату накрыло отупляющее бездействие. Оно просачивалось в помещение как ядовитый газ, оно оседало на руках и ногах невидимой паутиной, делая любые движения странно тяжелыми и медлительными. Казалось, оно вот-вот навеет разуму приятную сонливость, но нет. Спустя почти два часа ожидания сонливость к Вдове так и не пришла. Привыкнув к мысли, что сегодня она в архив не попадет, Вдова пыталась заснуть на протяжении нескольких часов, но какой бы знакомой, привычной и скучной палата №13 ни была…       …заснуть в ней почему-то не удавалось.       А ведь дело шло к ночи. Но даже если бы нет, даже если бы панели над головой заливали палату светом типа “естественный дневной”, контроль Вдовы над собственным телом позволил бы ей наплевать на все раздражители. Обученная снайперскому ремеслу лучше кого бы то ни было, она могла перевести организм в режим отдыха всегда и везде, чем часто пользовалась на многочисленных охотах, когда ждать правильной секунды для выстрела приходилось порой по нескольку часов. Даже если Вдова лежала на крыше в неудобной позе не шевелясь, скрываясь от охранников, а над головой ярко светило предательское солнце, она умудрялась не тратить ни секунды ожидания даром и просто уводила себя в состояние, которое ее командование…       Бывшее командование.       …когда-то назвало «восстанавливающим трансом». Переключив сознание на автопилот, Вдова охватывала вниманием каждую группу мышц в теле по очереди, усилием воли расслабляла их, а затем просто дышала, наполняясь новыми силами с каждым вдохом и дав раскрытым глазам команду спокойно наблюдать за полем охоты. Стоило только жертве появиться, стоило сделать на поле первый шаг — золотой взгляд автоматически наводился на него даже в толпе охранников или зевак, а в разуме снайперши тут же проносилась отрезвляющая ледяная волна, мигом возвращающая ее к действию.       На полное «пробуждение» от транса уходила всего половина секунды.       На точный контролируемый выстрел — не больше полутора секунд сверху. Фактически Роковая Вдова успевала полностью мобилизоваться и ликвидировать цель быстрее, чем та сделает хотя бы третий бесполезный шаг, и притом совершенно не устать. Восстанавливающий транс превращал вынужденное ожидание в подобие сна и сохранял ее силы, благодаря чему после первого боевого вылета в день она легко шла на второй и сразу же на третий, если только у «Когтя» появлялось такое желание, а в планолете еще оставалось горючее. Разумеется, транс не мог обновить Вдову полностью. Когда планолет добирался в штаб «Когтя» глубоко за полночь, подобрав снайпершу с ее третьей ликвидации подряд, чувство удовлетворения от выполненной работы в ней всё-таки очернялось усталостью — банальным, ненавистным чувством, которого Вдова привыкла стыдиться и в котором никогда бы никому не призналась.       Усталость есть временное отсутствие силы. Временное отсутствие силы есть временная слабость, а слабым по закону охоты уготована только смерть. Усталая антилопа не сумеет убежать от гепарда и погибнет от его клыков, усталый гепард никогда не догонит антилопу и погибнет от голода, и в конце их гонки всегда наступает решающий момент, когда именно усталость определит, кому суждено остаться в живых. Гепард может быть сколь угодно сильным, когда лежит под деревом, когда забавляется брачными играми, но если на гонке с антилопой его одолеет временная слабость — ему больше не жить.        «Коготь» знал эти законы. Вот почему после трех вылетов подряд за сутки «Коготь» был вынужден лишать Роковую Вдову права на боевой вылет хотя бы на следующие восемь часов, и как минимум семь из них ей предписывалось отсыпаться. Вдова с этим не спорила. Покинув планолетный ангар, Вдова заходила в свою комнату, ложилась на кровать, приказывала себе отдохнуть — и спустя тридцать секунд самовнушения засыпала точно на то количество часов и минут, на которое настроилось ее сознание. Она не видела сны. Вне зависимости от времени суток она спала всегда спокойно и крепко. В нужную минуту в ее голове звучал нарастающий мягкий гул; открыв глаза, Вдова находила себя в своей же комнате, видела на часах то самое время, к которому она и командовала себе проснуться, и со слабым удовлетворением отмечала, что усталости в ней больше нет.       Механизмы отдыха в ее теле не знали ошибок. Восстановительный ли транс или полноценный семичасовой сон, механизмы отдыха Роковой Вдовы всегда откликались на зов и корректировали биологический ритм ее тела, когда бы ей ни потребовались.       Но ни один из них в палате №13 больше не работал.       Почему я не могу расслабиться?       Вопрос сформировался в голове сам собой. Потратив последний час, сорок семь минут и двадцать три секунды в напрасных попытках забыться, Вдова достигла только одного — раздражения, и не могла не спросить себя о его причинах, но ответа не было. Для снайперши это значило только одно. Если один из ее надежных инструментов вдруг засбоил, его нужно откалибровать при помощи прочих. Например, при помощи развитых аналитических способностей.       Локализуем причину явления. Я не могу расслабиться вообще или в зависимости от условий среды?       Мозг Вдовы перетасовывал воспоминания. Еще вчера вечером она спала в личных покоях Ангелы Циглер, а неделю назад ей довелось уснуть на кушетке в кабинете своего доктора, но в обоих случаях ее ментальные установки работали как положено. Вдова засыпала в привычном режиме и спала точно отмеренное количество времени, так что…       А я уверена в этом?       Вдова задумалась.       Вчера вечером я ошиблась в подсчетах. Там, в кабинете доктора Циглер, меня подвело мое чувство времени, оно дало погрешность в две минуты с лишним, а сегодня утром из наших подсчетов пропали пять минут перед десятью часами… Так я уверена, что в этих примерах засыпала на точно отмеренное количество времени? Эти подсчеты были исполнены верно?       Вдова нахмурилась.       Возможно, они были неверными, - ответил ей разум. - Но это неважно. О погрешностях сознания мы еще подумаем позже, сейчас предметом рассмотрения является не наше чувство времени, но наша способность контролировать сон. В этих примерах с личными покоями и кабинетом Ангелы, даже если в них была погрешность во времени, ты совершенно спокойно контролировала сон. Но сейчас не можешь. А из этого с определенной вероятностью следует, что невозможность заснуть продиктована окружающим миром. Что-то рядом с тобой, что-то, чего не было в личных покоях и кабинете, сейчас не дает тебе расслабиться.       Мысли Вдовы метнулись к колющему чувству неправильности — может, оно не дает ей уснуть? Но снайперша только дернула головой. Если подумать, чувство одолевало ее и в кабинете Ангелы, и даже в ее личных покоях, но еще ни разу не лишало ее сна. Едва ли между этими явлениями есть зависимость…       А, может, и есть. Возможно, чувство неправильности действительно влияет на ее сон, просто эффект притупляется из-за присутствия под боком Ангелы Циглер. Светловолосый доктор умеет и успокаивать, и волновать, и даже душевное волнение от ее касаний всегда остается приятным и желанным, а весь ее светлый образ так явно обещает Вдове защиту, что, пока Ангела рядом, чувство неправильности становится лишь едва заметной тревогой. А поскольку и кабинет, и личные покои принадлежат ей, Ангела всегда здесь, всегда оберегает Вдову от более сильной внутренней боли…       Не всегда.       Черты лица снайперши ужесточились. Ее голова опустилась ниже.       В последнее время я всё чаще остаюсь одна. Ее нет рядом. Она пропадает на вылетах, лечится в медотсеке и вечно разбирается с какими-то документами, о которых ничего не рассказывает и которые прячет под замок. И в кабинете, и в ее спальне я уже неоднократно засыпала одна — и чувство неправильности на это не влияло. На меня давит что-то другое… что? Какой элемент палаты №13 в этом повинен?       Голова снайперши вновь поднялась — рывком.       Десять раз до этого она осматривала палату кругом, но так и не смогла выявить психологический раздражитель. Только глупец станет повторять поиск одиннадцатый раз тем же способом и надеяться на иной результат, а Вдова больше ни за что не станет вести себя глупо. Поэтому сейчас Вдове нужен не просто ищущий взгляд. Ей нужно нечто большее.       Вдова коротко выдохнула.       Представим, что я здесь впервые. Что для меня здесь нет ничего привычного. Что моему сознанию нечего отмечать как «уже знакомое». Как бы я изучала новую для себя палату №13?       Зрачки Вдовы расширились и вновь сузились до оптимальной резкости, и одиннадцатый за сутки поиск начался. Она осматривала палату сверху до низу; быстро скользя по каждому ее квадратному сантиметру, захватывая вниманием все самые мелкие ее детали, какими бы знакомыми они раньше не казались, снайперша растворилась в наблюдении, пока наконец не споткнулась о небольшую металлическую решетку, вбитую в стену под потолком.       Выход вентиляции.       Сосредоточенное состояние лопнуло как перегоревшая лампочка. Ощутив пробежавший по спине холодок, Роковая Вдова смотрела на крупную ромбовидную сетку и вспоминала то, что следовало бы вспомнить уже давно.       …черный дым. Темным пятном он подступил к вентиляционной решетке. Аккуратно коснулся ее, помедлил, словно осматриваясь, а затем просочился сквозь перекрестья металла прямо в палату №13. Заклубился. Увеличился в размерах. Бесформенной темной массой опустился на пол и беззвучно материализовался в нечто, отдаленно напоминающее человека…       Жнец.       Один из немногих агентов «Когтя», чей список успешных убийств был даже больше списка Вдовы, Жнец достиг впечатляющих успехов в искусстве ликвидации во многом благодаря пугающему умению превращаться в темный дым. Именно этим умением он проходил сквозь системы защиты своих жертв — и именно оно в свое время дало ему доступ в палату №13.       Так вот почему ее тело не может снять щиты!       Оно помнит черным дым Жнеца, помнит боль в коже, прожигаемой дробью от выстрела в упор, и на уровне инстинкта учитывает факт, что Жнец теперь стал ее врагом и может войти в палату №13 буквально в любой момент. Плотные стены и укрепленная дверь с ключом повышенной секретности его не остановят. Из-за чертовой решетки под потолком он снова подберется к Вдове на расстояние выстрела, и Вдова… Вдова должна будет защищаться. Но если она уснет в палате, в которой на нее без всякого шума могут наставить из тени дробовик — у нее не останется и призрачного шанса выжить.       Одного выстрела два месяца назад оказалось достаточно, чтобы подсознание Вдовы запомнило эту опасность навсегда.       Но почему я не чувствую опасности в личных покоях Ангелы? В ее кабинете?       Разгадка нашлась мгновенно: Вдова не могла расслабиться палате, но легко засыпала в кабинете Ангелы или ее личных покоях потому, что доступа в них у Жнеца уже нет. По опыту совместных операций со Жнецом ранее Вдова знала, что в своей дымовой форме гаденыш почему-то не может распыляться по широкой площади. По неизвестной причине ему нужно поддерживать хотя бы одну часть своего дымного «тела» густой, и занимать она должна хотя бы двадцать кубических сантиметров в объеме — слишком много, чтобы просачиваться в здания через водопроводы, трещины в стенах или узкие траншеи для кабелей связи, но вполне подходит для системы вентиляции, которая связывает большую часть помещений в штабе Overwatch, но только не кабинеты офицеров и не их личные покои. В них Жнец может войти только через двери. Вот почему в спальне Ангелы или за ее рабочим столом в кабинете Вдова всё еще чувствовала себя в безопасности. Ее подсознание давало добро на отдых, отметив локацию как условно-безопасную, и позволяло ей не всматриваться в скопившиеся в углах тени.       Чего больше не скажешь о палате №13…       Вдова вдруг нахмурилась.       А почему я вообще опасаюсь такого исхода? Почему вероятность появления Жнеца воспринимается мной как реальная?       Да, в прошлый раз Жнецу не составило труда проникнуть в палату №13. Да, при желании он мог бы повторить это, чтобы убить Роковую Вдову наверняка, но для второй попытки сейчас у него нет главного — пути отхода. При атаке на штаб Overwatch в коридорах погас свет, видеокамеры отключились, и в общей неразберихе Жнец всегда мог стать черным облаком и уйти незамеченным, но сегодня он лишен такой роскоши и едва ли сумеет сбежать. Убийство Роковой Вдовы отразится на следящих за ней медицинских приборах, дежурные по медотсеку сразу засекут по видеокамере происходящее в палате №13, дальше зазвучит команда закрыть вентиляционные люки по всему штабу, после чего Жнец просто-напросто окажется в ловушке. Его единственный шанс — воплотиться где-нибудь в коридоре и прорываться на волю в физическом теле, но не пройдет и пары минут, как по его следу застрекочет электрическая пушка Теслы, которая и развоплотит его снова.       Готов ли «Коготь» разменять Вдову на Жнеца? Жнец проиграл той горилле с электрической пушкой уже дважды и вряд ли сможет уйти в третий раз без поддержки, а оказать ее без полномасштабной атаки «Коготь» вряд ли способен. Зная, что Overwatch готов встретить Жнеца и не подставит спину под удар из тени, «Коготь» вполне естественно не станет…       Вдова выругалась.       Ее правая рука замерла в воздухе посреди движения, будто она хотела зажать ладонью рот, но передумала. Вместо этого ладонь медленно сжалась в кулак. Сжалась так, что побелели костяшки пальцев.       А откуда я знаю, что Overwatch к этому готов?       Неправильность тут же кольнула Вдову сильнее, но снайперша не обратила на это внимания: перед ее мысленным взором из тьмы восставал вопрос, по сравнению с которым ментальный укол неправильности показался Вдове сущим пустяком.       Откуда я знаю, что Overwatch правильно определяет уровень игры «Когтя»? Что я вообще знаю об их соотношении сил?       Один из зажатых в кулак пальцев хрустнул. Вдова присвоила событию «Жнец может появиться в палате» низкую вероятность потому, что предполагала разумность Overwatch и то, что ее новые союзники просчитали все риски борьбы с тенью и додумались до очевидных мер предосторожности, например, мгновенно запереть вентиляционные выходы по тревоге и снабдить все охранные посты как минимум одной пушкой Теслы, но… додумался ли до такого Overwatch? Достаточно ли он умен, может ли соперничать с «Когтем», плетущим свои коварные планы с двумя-тремя уровнями сложности, с развилками на любую реакцию врага, приносящую «Когтю» выгоду при любом развитии событий? Потому что если нет…       Тогда «Коготь» победит в два счета.       Сейчас он осторожничает, поскольку ожидает боя профессионалов, он исходит из разумности своего врага и делает те же предположения, что минуту назад сделала Вдова, но стоит ему догадаться, что Overwatch не так умен, как идеальный вариант атаки мигом станет для него очевиден. С торжествующим смехом Террорист откинется на спинку кресла и поймет, что при таких условиях Жнецу совсем необязательно прикрытие, планолет на подхвате или хотя бы минимальная подстраховка в виде второго агента, умеющего исчезать в тени. Жнец вполне справится и сам. Глубокой ночью он влетит в двери штаба, раскрытые каким-нибудь простаком, призраком скользнет в вентиляцию, убьет Вдову, а затем скроется под звуки тревоги.       Или не скроется. Выстрелит в лампы над головой, в видеокамеру, сольется с тенями и немножечко подождет.       Потому что задание по ликвидации может включать несколько целей сразу. Потому что «Коготь» здорово умеет предсказывать действия добрых и честных людей и потому уже в курсе, что при звуках смерти из палаты №13 именно Ангела Циглер влетит в палату первой. «Коготь» не мог не догадаться, что жуткая весть заставит доктора кричать, забыть об осторожности, ворваться в едва открывшуюся дверь и пасть перед трупом на колени в бессмысленной попытке отменить чужую смерть — и совершенно логично рассчитывает на то, что на мрак, сгущающийся где-то позади, Ангела не обратит никакого внимания. Доктор Ангела Циглер, глава медицинской службы Overwatch, умнейший человек в рядах миротворцев, благодаря кому общий уровень их рациональности всё же можно оценить как «высокий», будет сквозь слезы звать Роковую Вдову и не заметит, как на ее голову нацеливается вражеское оружие. Ангела Циглер, одна из приоритетных целей «Когтя» и одна из первых позиций в его расстрельном списке, ощутит опасность слишком поздно. Ангела Циглер, которую Террорист давным-давно признал достойным врагом, уже не сможет выбраться из палаты №13 живой, потому что если раньше Вдове велели убить ее лишь «по возможности», то теперь, после пары судьбоносных поворотов в истории Роковой Вдовы, Жнецу явно велят иначе. За последние четыре месяца Ангела слишком сильно насолила «Когтю» в деле пациента №13, слишком больно била его по рукам, чтобы и дальше оставлять ее в живых....       Сжатый кулак, застывший в воздухе, затрясся. Вдова дышала через раз, наблюдая, как в пространстве перед ней рисуется прекрасный план, рисуется сам собой, готовится провозгласить эволюционное торжество сильного и гибель слабого; последний штрих в несуществующем полотне лег на свое место — и Вдове стоило больших усилий не выругаться снова, когда она осознала, что сейчас от столь эффективной и удачной ликвидации двух приоритетных целей разом «Когтя» удерживает всего один простой вопрос.       Умен Overwatch или нет?       Неправильность болела в груди, но Вдова не слушала себя. Она сидела на краю больничной кушетки, ее глаза не отрывались от вентиляционной решетки, а мысль уже летела вперед по линиям размышлений и вероятностей как выпущенная из лука стрела. Вспоминая столкновения двух заклятых врагов за известные ей четыре года, Вдова прикидывала совокупные уровни интеллекта в их руководстве и не знала, что и думать. По всему получалось, что «Коготь» умнее, но ненамного — Overwatch жестко огрызался в ответ и рвался в контратаку всякий раз, когда представлялся шанс, и в ходе вечного противостояния уже заработал себе пару впечатляющих побед. Чего стоит только Роковая Вдова, которую Overwatch захватил в плен, а потом и выдрал из рук «Когтя» при сражении в миротворческом штабе два месяца назад. Впрочем, этот подвиг удался миротворцам даже дважды, с ухмылкой вспомнила Вдова. Когда-то давно, еще в самом начале истории Роковой Вдовы Overwatch с успехом разгромил одну из оперативных баз и вызволил Амели Лакруа, захваченную «Когтем» накануне в качестве заложника…       И именно в эту секунду в грудь Роковой Вдовы по самую рукоять вошел нож.       Вдова согнулась в судорожном выдохе. Ее дрожащая рука с преувеличенной осторожностью коснулась груди; быстро пропитавшаяся кровью майка уже прилипла к телу, Вдова закашлялась, и кровь вдруг хлестнула сквозь пальцы: окропила матрас, с противным плеском пролилась на пол, а боль заставила снайпершу глухо застонать и согнуться еще сильнее, пока ее затуманенный от слез взгляд не увидел…       …что крови нет.       Вдова моргнула.       Крови не было. Нигде. Матрас, все видимые плитки на полу, майка на груди Роковой Вдовы оставались девственно белого цвета, как и прежде. Фиолетовые пальцы, до сих пор прижатые к груди, била крупная дрожь, но никакого ножа ими больше не ощущалось. Реальный мир осторожно показывал Вдове, что она в порядке, но центр ее груди, центр всего ее тела болел так, словно несуществующее лезвие медленно проворачивали прямо в открытой рваной ране, которую на коже Вдовы только что оставила неправильность происходящего.       Какого черта?..       Голова начала кружиться, и Вдова поняла, что затаила дыхание. Насильно удерживая себя в сознании, она тяжело вдавила кулаки в матрас, смежила веки до искр в глазах и медленно-медленно вдохнула, но в груди вновь взорвалась оскольчатая боль. Сердце колотилось быстрее и быстрее, его ритм гулко отдавался в ушах, так что при всем желании Вдова едва могла слышать себя.       — Тепло…        Вдова не слышала себя. Но слово говорилось не для этого.       — Тепло согревает меня…       Хриплый голос зазвучал увереннее. Чуть громче. Уже не первый раз Вдове приходилось прорываться сквозь странные реакции своего тела, так что она была готова закончить фразы во что бы то ни стало.       — И тепло защитит м-меня… от тебя!..       Реальность не пыталась вернуть удар. Палата №13 молчала. Никто не ударил Вдову ножом второй раз, никто не ответил ей, хотя ответа она и не ждала. Выталкивая холод за пределы своего тела и сознания, она просто повторяла три фразы тепла снова и снова.       Громко — с вызовом и яростью.       Тише — со сдержанной силой сквозь поднимаемый щит.       Шепотом — самой себе в молитве утешения.       И только спустя тридцать шесть секунд, когда на самой тихой фразе, произнесенной одними губами, Роковая Вдова ощутила волну успокаивающего тепла, ее дыхание наконец выровнялось.       Постепенно к ней вернулся естественный слух. Стены палаты перестали вращаться, и восстановившие резкость глаза тут же удостоверились, что кроме Вдовы в палате по-прежнему никого нет. Быстрый скан тела внутренним зрением показал, что всё вернулось на круги своя, кроме разве что одной маленькой детали.       Смутная боль в груди никуда не исчезла. Стала терпимее, но не исчезла.       Бросив непроизвольный взгляд вниз, Вдова поджала губы.       Впервые неправильность ударила ее так сильно. Впервые она привела не просто к панической атаке, но к ощущению настоящей раны, и размыла грани окружающего мира настолько искусно, что целых четыре секунды Вдова была уверена, что ее действительно пронзили ножом. Четыре секунды она чувствовала бьющую сквозь пальцы кровь, сверхреалистично ощущала ее горячую липкость, пятном расползающуюся по майке, а всё из-за чего? Из-за какой-то мимолетной мысли об Амели Лакруа…       Боль в груди мигом обострилась.       Вдова быстро затушила все прочие мысли прежде, чем они успели воплотиться в образы, и оборвала внутренний диалог. Секунду слушала молчание своего разума, а после недовольно цыкнула и спустила ноги на пол.       Коммуникатор ждал ее на краю стола. До него — всего пять шагов.       На первом нетвердом шаге Вдова, стараясь мыслить о чем-то нейтральном, поймала себя на мысли, что встать с кушетки следовало и раньше. Ангела ведь предупреждала ее об этом. Вместе они признали, что любая странность в сознании Вдовы в конце концов может принять неожиданный оборот, поэтому в любой непонятной ситуации Вдове нужно сначала вызвать доктора Циглер по коммуникатору, а уже после окружать себя фразами тепла, чтобы продержаться до ее прибытия с минимальными психическими потерями.       На втором шаге Вдове невольно отметила про себя, что непонятных ситуаций в последнее время стало больше. Потеря сознания в коридоре, странная боль от иллюзорной раны, постоянное чувство безосновательной тревоги на фоне любых размышлений, усиливающееся от странно знакомых имен – и это всего за последние два дня. Только дурак посчитает это совпадением. Расколы в ментальности Вдовы прогрессируют, и разве что у чувства тревоги о палате №13 сегодня нашлось разумное объяснение: тревогой инстинкты выживания Роковой Вдовы реагировали на высокий шанс появления в палате агента «Когтя» с дробовиками наперевес, но всё прочее…       На третьем шаге Вдова замерла.       А ведь правда. Тревога по поводу палаты №13, которую я сначала считала беспричинной, сегодня легла на вполне понятную основу. Этой самой тревогой организм давал мне знак, что моя безопасность под угрозой, что меня в моменты временной слабости могут пристрелить самым унизительным способом. Чувство тревоги на поверку стало лишь способом моего подсознания общаться со мной…       Золотые глаза невидяще уткнулись в стену.       А что, если прочие странности моего тела имеют ту же природу? Что, если это всего лишь язык моих инстинктов, которые не предают меня, но толкают в нужную сторону? Если чувство неправильности, видение крови и ножа в груди всё-таки воспринимать не как случайное проявление моего сумасшедшего подсознания, которое нужно скорей успокоить чувством тепла, но как целенаправленный знак моего вполне работоспособного подсознания, то что оно хочет мне сказать, что считает опасным? Что?       Четвертый шаг к столу Вдова так и не сделала.       Прошло не меньше двух минут, прежде чем она очнулась, развернулась и плавно отошла прочь, остановившись точно в центре палаты. Она опустилась на колени и переплела ноги в позе полулотоса. На краткий миг ей показалось, что камера под потолком смотрит на нее с укоризной, и Вдова даже бросила взгляд через плечо, но тут же взяла себя в руки.       Ангела ее поймет. Да, доктор Циглер не идеальна и страдает от собственных демонов, но интеллекта ей всё же не занимать. Она всё увидит — и всё поймет. Бесчисленное количество раз она толковала Вдове о значимости личного поиска ощущений, так что кому как не ей знать, что раз уж твое тело настойчиво пытается тебе что-то сказать…       …твоя задача — сесть и послушать.              * * *              Светлые волосы доктора Циглер живописно растрепались в разные стороны, когда она в очередной раз прошлась сквозь них всей пятерней. Несколько прядей упали ей на лоб, закрыв глаза, но доктор и не подумала заправить их за ухо. Опуская телефон на стол и случайно стукнув им по столешнице сильнее, чем нужно, Ангела спрашивала себя, насколько спокойной она теперь может быть.       По итогам скорого и довольно нервного анализа выходило, что Ангеле доступен уровень спокойствия «можно паниковать, но пока не сильно». Приди ей в голову такая мысль пять минут назад, когда она мерила кабинет шагами от стены до стены, Ангела бы только зло рассмеялась и махнула рукой, но только что ситуация изменилась. Только что смартфон показал Ангеле палату №13, и доктор Циглер с легким успокоением ощутила, как глубоко внутри нее просыпается умолкшая было надежда.       Вдова отвернулась от коммуникатора.       Роковая Вдова, которая, судя по показаниям приборов, пережила в палате №13 очередное психическое волнение, шагнула к столу с коммуникатором, но вдруг застыла на месте, так и не дойдя до стола. Спустя пару минут раздумий она медленно прошла к центру палаты и села прямо на пол, переплетя ноги уже знакомым Ангеле способом, молча спросила себя о чем-то важном, а затем — сверкнула золотыми глазами через плечо прямо в окуляр камеры под потолком. Прямо на Ангелу Циглер. Спустя полсекунды Вдова уже развернулась к двери и провалилась в медитацию, но даже половины секунды хватило сполна, чтобы Ангела распознала выражение ее лица.       Очень редкое выражение, ценимое доктором едва ли не больше всех прочих. Первый раз оно проявилось сквозь обычную маску безразличия Роковой Вдовы два месяца назад в палате №13, когда сквозь поцелуй Вдова коснулась ладонью щеки Ангелы, уловила ее боль, вспомнила, что причинила эту боль своими же руками, а затем потребовала на всякий случай пристегнуть себя к кровати.       Вдове было жаль.       Что ж, это хорошо. По крайней мере сейчас мы можем быть уверены, что ею ничто не управляет. Ее способность сожалеть однозначно исходит из светлой стороны ее личности, поэтому жалость Вдовы — самое яркое доказательство ее внутренней свободы… и, к сожалению, пока что единственное. Ты же понимаешь, к чему я клоню, верно?       Ангела недовольно сдунула светлую прядку с лица.       Иногда ей хотелось проклясть собственную интуицию — слишком подвижную, настроенную донельзя пессимистично и отдающую команду «к оружию» всякий раз, как только в деле пациента №13 появится незапланированный повод для беспокойства. Почему, спрашивала себя Ангела, она не может принять темное нечто Роковой Вдовы как факт и просто жить дальше? Почему с подачи интуиции ее разум почти молниеносно разложил странную, но ужасно убедительную логическую цепь, которую не взяло ни одно зубило критического мышления в комплекте Ангелы Циглер? И почему, спрашивается, эта цепь связала Ангелу по рукам и ногам, и сегодня доктору придется провести ночь в одиночестве — первую ночь за долгое время, в которой Вдова будет далеко от Ангелы, а сама Ангела, скорее всего, так и не сможет забыться хотя бы тревожным сном?..       Хочешь спать спокойно? Увольняйся отсюда.       Ангела хмыкнула.       Вот именно — это не вариант. И я, и ты, и все прочие части твоей личности уже знают, что ты так никогда не сделаешь, поэтому заканчивай эти бессмысленные рассуждения и не обвиняй меня в том, что я нарушаю романтическую идиллию твоих последних дней своим пессимизмом. Ты умна, а умный человек всегда будет чем-то недоволен. Ты позволила себе забыть об этом, ты жила и радовалась всему, что вам с Роковой Вдовой повезло создать, но сейчас пришло время отставить грезы в сторону и вспомнить, что ты, черт подери, ученый. Так заверши анализ, как и подобает ученому — не боясь посмотреть результату в глаза.       Плечи доктора Циглер чуть опустились. Она прикрыла веки. Провела ладонью по лицу и отбросила волосы назад, словно просыпаясь, но отчаянно того не желая.       Если быть до конца откровенной, то она уже не первую неделю ожидала странностей в психическом состоянии своего пациента. Легкий суеверный страх не позволял ей думать об этом в полную силу, чтобы не накликать беду, а очередь приятных вечеров с Роковой Вдовой и рутинная работа в Overwatch притупляли бдительность, но той частью своего разума, которая пару секунд назад взяла ментальный микрофон в свои руки, Ангела всегда предчувствовала — блаженный покой пациента №13 и его доктора, в котором им повезло спрятаться на два месяца, когда-нибудь закончится. Пережитая Вдовой нейронная модификация увеличивает шансы такого события до максимума.       Когда пациент №13, он же Роковая Вдова, он же бывший агент «Когтя» прошел процедуру нейронной модификации достаточное количество раз, чтобы беспрекословно слушаться своих господ и убивать по щелчку пальцев, категория психической и физиологической нормальности для него кардинально изменилась. Пульс среднестатистического человека в состоянии покоя — семьдесят ударов в минуту? У Вдовы не превысит и тридцати. Обычный человек вздрагивает от внезапных звуков, криков, взрывов? Вдова лишь хладнокровно отметит их в уме. Абсолютное большинство людей инстинктивно осуждает насилие? Вдова давит силой и врагов, и друзей, подчас показывая черную кровожадность. Нейронная модификация выстроила в ее теле и психике новую систему координат, навязала ей новые стандарты, которыми она жила последние четыре года. Убивать с удовольствием, не знать иных радостей и не стремиться их обрести, есть, спать и дышать только ради служения хозяину — вот каким было для Вдовы «нормальное» существование, вне которого она себя даже не мыслила.       А «Когтю» ничего не стоило ей в этом помочь. Без малейшего намека на угрызения совести «Коготь» поддерживал новую «нормальность» Вдовы тем, что с самого первого дня выстроил для нее особый распорядок дня, подходящий кому угодно, только не человеку.       Сон, пробуждение, прием пищи, тренировка, боевой вылет, ликвидация, возврат на базу, снова сон — судя по словам самой Вдовы, каждый ее день под началом «Когтя» расписывался едва ли не по секундам в режиме, который до Вдовы использовали разве что для агентов-омников. Серый, механический, однотипный, как однотипны заброшенные панельные дома на окраине разрушенного войной города, этот режим воспроизводил себя в бесконечном циклическом повторении каждый день. Даже те элементы человеческой жизни, которые просто обязаны оставаться хаотично-естественными и хоть немного непредсказуемыми, такие как посещение ванной комнаты или взгляд в окно в случайной задумчивости, в распорядке Вдовы подчинялись строгому ряду цифр и правил: на ванную комнату ей отводилось не больше часа в день, а смотреть в окно было попросту не положено. Да и не было в ее комнате окон. В крохотную пластиковую коробку три на четыре, которую Вдова называла комнатой, «Коготь» закладывал ровно тот объем пространства, который требовался Вдове для сна и молчаливого ожидания приказа о вылете. Едва ли бездушному орудию убийства требовалось нечто большее.       Оставалось только радоваться, что сейчас «нечто большее» нашло Вдову самостоятельно. Оно пришло к ней, провело ряд психологических сеансов, стукнуло ее по голове, поцеловало и выстроило мир вокруг Вдовы несколько иначе.       Если существование Вдовы в «Когте» можно описать как «злое», отрицающее естественную человечность, то жизни в Overwatch вполне подойдет понятие условного «добра», эту человечность возрождающего. Конечно, сторона «добра» не смогла обойтись без ограничений: теперь Вдову не отправляют на полюбившиеся ликвидации, она уже не может убивать так часто, как хочет, а все ее возможности причинять боль свелись к редким допросам рядовых «Когтя», которых, как с тихой яростью бросала сама Вдова, ей оставляют «как падаль», и соответствующим ролевым играм, в которых насилие было всё же ненастоящим. Поначалу Вдова возмущалась, даже обвиняла Ангелу в нарушении их договоренностей, но довольно быстро перестала протестовать, когда в своей новой жизни нашла несколько воплощений свободы.       Право пребывать в штабе без строгого режима дня — в статусе гостя с новым персональным пропуском. Право оставаться с доктором Циглер сколько угодно — в ее кабинете, в ее личных покоях и в ее объятиях. Право ходить без наручников почти по всему штабу — куда и когда вздумается. Право на доступ в архивы — аналогичное праву рядового солдата миротворцев. Право говорить с любым сотрудником Overwatch или с Афиной, право задавать вопросы о себе, об организации, да о чем угодно — и рассчитывать на вполне внятный ответ без открытой враждебности, какой по всем правилам этики заслуживал бы самый обычный человек.       Таково «доброе» общество Overwatch, таковы его дары, которые Вдова за последние четыре года жизни ощутила на себе впервые. И пусть Вдова распробовала их на свой манер, она всё же распробовала их — проходя коридоры штаба, начиная разговоры со случайными встречными, вспоминая случайные моменты своего прошлого, засыпая с Ангелой и просыпаясь с ней, Вдова всё больше проникается новообретенными дарами, всё дальше вовлекается в кипящую вокруг нее жизнь. Шаг за шагом она подходит глубже к самым сильным ее течениям и, возможно, даже не замечает, как окружающий мир и солнце над головой медленно делают ее «добрее».       А вот ее доктор — замечает.       Ангела всё замечает. Ангела не может этого не видеть, недаром она и есть то самое солнце над головой, льющее на Вдову лучи света в мольбе снять ментальные щиты. Два месяца Ангела неустанно окружала Роковую Вдову сиянием, не смущаясь ее показной и нарочито отталкивающей самодостаточности, а потому уже не первый день с глубоким удовлетворением наблюдала, как ангельское тепло, забота и нежность делают свое дело. Под их ласковыми приливами острые грани пациента №13 постепенно сглаживались, и за саркастически-едким образом Роковой Вдовы медленно проступала новая глубина ее личности — эмоциональной, волевой, возвышенно-чувственной личности, тонкой романтичной натуры, находящей удовольствие в обществе другого человека и стремящейся к близости с ним. Той самой натуры, что пока еще боится показать себя слабой, боится, разорвав поцелуй, попросить дорогого ей человека быть осторожной на боевых вылетах, но уже не может притворяться, что ей всё равно — а потому переступает через себя, просит об осторожности без открытой просьбы, в качестве компромисса маскируя свой порыв привычной вспышкой гнева.       На кого злилась Вдова в личных покоях Ангелы Циглер — на нее за небрежность в работе? На себя за непривычное, чужеродное беспокойство о другой душе? Кивнув в ответ на оба вопроса, Ангела всерьез собиралась отметить текущую субботу в календаре как особенный день и не стирать улыбку с лица ближайшие трое суток, и, надо признать, повод у нее действительно был. В конце концов эту причину для радости она видела довольно редко.       Редко когда Вдова показывала ей свою слабость.       И это ожидаемо. Едва ли за всю свою «жизнь» Роковая Вдова вообще хоть кому-нибудь позволяла видеть себя слабой. Казалось, сила свойственна ей просто по факту ее существования; образ Роковой Вдовы бывал волнующим, мистическим, опасным или таинственным, но одна черта в нем не менялась никогда — от снайперши исходила холодная сила, спокойное и уверенное знание себя, готовность для броска, что чувствовалась буквально с первого взгляда и, надо признать, этот взгляд и притягивала. Обычно Вдова пребывала в мертвом равнодушии, и люди в одном с ней помещении могли дышать ровнее, но если ей хотелось, то в разговоре или молчании, в действии или покое Вдова могла одним словом или жестом окутать себя давящей аурой угрозы, что мигом начинала душить всех, кто не догадался вовремя выйти за дверь. Но, что удивляло больше, Роковой Вдове для подавления окружающих даже не нужно было оставаться в сознании. Неведомо как, но даже спящая, даже под наркозом во время медицинской операции, она внушала смутное ощущение надвигающейся опасности всем, кто стоял возле ее безвольного тела; во время самих операций Ангела не отвлекалась на мелочи, но при просмотре видеозаписей ей случалось заметить, что ее верные ассистенты ведут себя в операционной несколько скованно — не торопятся подойти к Вдове, всячески избегают прикасаться к ней и между делом бросают на ее лицо быстрые взгляды, в которых виднеется отнюдь не любопытство. Одной из ассистенток, молодой девушке Саре, стоящей возле изголовья операционного стола прямо над лицом Вдовы, было тяжелее всего. Как она потом рассказала Ангеле, всё время операции она не могла отвести взгляда от лица Вдовы, поскольку ее то и дело одолевало пугающее предчувствие, что Вдова вот-вот откроет глаза. По-видимому, даже под общим наркозом, расслабленная и спящая, Роковая Вдова продолжала вызывать у окружающих то чувство, которое охватывает любое живое существо при мысли, что к нему сквозь ночную темноту приближается его естественный враг.       И теперь этот самый «естественный враг», который не упускает случая подчеркнуть свой статус доминанты и навести ужас на сотрудников Overwatch, проявляет беспокойство об Ангеле Циглер. Какая же красота! Предсказуемая, прогнозируемая, мастерски спровоцированная красота, которую доктор Циглер ждала примерно через три-четыре месяца «солнечной терапии», но увидела уже через два. Доброе начало снайперши восстанавливалось куда быстрее плана, прорывалось сквозь ее привычную поведенческую отстраненность, превращало ее в нечто большее, нечто новое, и приятные грезы о грядущих переменах…       …убаюкали Ангелу Циглер.       Внушили ей успокаивающую мысль о тихой гавани, о размеренной жизни, о счастливом будущем, после видений которого совсем не хочется думать о проблемах настоящего. Но сегодня подумать о них придется, потому что даже успехи «солнечной терапии» не давали Ангеле стопроцентной гарантий, что зарытое в снайперше семя зла не прорастет снова.       Да, пациент №13 меняется. Светлеет. Каждый раз, когда она вспоминает часть своего прошлого, когда выбирает убеждение вместо угрозы, когда она говорит с сослуживцами Ангелы, когда…       (Взгляд доктора метнулся к телефону на столе.)       …когда позволяет другим увидеть, что ей жаль, когда не боится сама поцеловать Ангелу или тронуть ее, она светлеет. Уже неоднократно в присутствии доктора Циглер она, пусть и неохотно, но всё же отказывалась от части своей силы; не страшно, что это лишь небольшая быстрая реакция, не страшно, что это мелкий шажок в общей картине ее развития, ведь именно такими шажками Роковая Вдова постепенно открывает в своем поведении новые уровни, новые модели, новые возможности свободы выбора — и бессознательно закапывает безвольного убийцу и его механический автоматизм в самых глубоких недрах своей личности.       Да, закапывает.       Да, не убивает. Не изгоняет, не заставляет исчезнуть, не сжигает до ментального пепла. Всё это со временем можно было бы провернуть с почти любым отклонением психики, которое приобретено естественным путем, но безвольного убийцу поселили в доме Амели Лакруа несколько иначе.       И потому он всё еще там. Зарытый в позитивных впечатлениях последних месяцев, погребенный под толщей возвращенных воспоминаний, он остается на том же месте сознания Вдовы, куда его вшила нейронная модификация. Как бы Ангела ни надеялась на обратное, голосок мрачного предчувствия внутри доктора шептал, что восстающая «светлая» часть личности Вдовы не может полностью удалить из себя тьму и вряд ли когда-нибудь сможет, ведь речь идет не просто о вредной привычке. Речь — об искусственных ментальных настройках, о насильно проложенных дорогах в глубинах холодного разума, о новых закономерностях течения мысли в сознании Роковой Вдовы, о всех навыках и повадках наемника, вбитых в ее нейронные сети так прочно, что Вдова подчас даже не подумает об иных моделях поведения. Она не выбирала себе такие черты, но они есть, и они отмечены тьмой. Какие-то высветлились и выцвели, какие-то уже выжгло светом, но значительная часть всё еще липнет к Вдове с упорством паразита, и каждый раз, стоит Вдове сделать еще один шаг к стороне «добра», такие темные места на контрасте в ее душе становятся…       (Ангела прикрыла глаза. Ей очень не хотелось проговаривать это даже про себя.)       …темнее.       Гораздо темнее.       Вся оставшаяся во Вдове тень, что не погибла под опаляющим светом, теперь сползается воедино, стягивается в одну точку ее подсознания, набирая как можно больше силы в готовности забрать свое — и вернуть удар.       Во всяком случае, такова рабочая гипотеза сегодняшнего утра.       И эта гипотеза мигом набрала пугающей серьезности, стоило только доктору Циглер еще раз вспомнить о главном отличии естественного психического отклонения от насильственного. Естественное психическое отклонение – бесцельно. У природы нет разума, нет целеполагания, ей просто нечем размышлять о целях; природа не держит перед собой чертеж человеческого мозга и не прикидывает, закусив губу, в каком же месте ей нарушить генетический код организма и наградить его, например, обсессивно-компульсивным расстройством для возможного лучшего будущего и как бы сделать психическое отклонение устойчивым к лечению. Эти сомнительные награды случайны, и эволюционная пляска природы случайна, потому что ставить цели и достигать их – свойство лишь живого, проницательного ума, которого нет у эволюции, но, к несчастью, есть у как минимум одного ученого генетика в рядах «Когтя».       Вот почему у насильственного психического увечья Вдовы вполне могла быть конкретная цель.       Все мыслительные алгоритмы, вживленные в разум Вдовы, все психические черты и навыки хладнокровного убийцы, которые Вдове привили в ручном режиме, вся ее холодность и темнота, рожденная в модификации и не выжженная до конца теплом вернувшихся воспоминаний — всё это внутри Вдовы запрограммировано на выживание, но выживание кого? За кого сражается тьма внутри Роковой Вдовы? За саму Вдову? Да, разумеется, но только пока сама Вдова предана «Когтю» и называет себя исполнителем его воли, а вот если нет… что ж, «Коготь» уже показал, что его интересы куда ценнее жизни Вдовы, когда велел Жнецу в случае неудачного побега убить ее. И если «Коготь» создавал темное нечто внутри Роковой Вдовы с той же расстановкой приоритетов (а по принципу разумности действия он просто обязан был придерживаться этой расстановки), то вывод в этом вопросе может быть только один.       Тьма внутри Вдовы сражается за интересы «Когтя» и только за них. Темное нечто внутри снайперши походит на искаженный иммунитет, помнящий «нормальность» предыдущих четырех лет, и чем сильнее Вдова отдаляется от такой «нормальности», чем «светлее» становится, тем больше шанс, что темное нечто в ее голове начнет воспринимать ее же саму как врага.       “Коготь” не мог не подумать об этом.       Мойра не могла не подумать об этом.       А Ангела последние два месяца совсем не думала об этом, потому что темное нечто за все этим два месяца ни разу себя не проявило. Даже в их первую ночь в личных покоях. Даже на первом допросе оперативника “Когтя”, которого выпросила для себя Вдова. Даже когда Ангела оставила Вдову наедине с Джеком Моррисоном, и они хотели проверить, не попытается ли Вдова убить его, она осталась спокойна и совершенно точно принадлежала сама себе. Темное нечто больше не проявлялось в ней, и раньше это давало Ангеле надежду, но сегодня дало только неприятную мысль… Хочешь сделать опасную болезнь — делай ее незаметной и бессимптомной. …которая наверняка пришла в голову и гениям из “Когтя”. Уж одному-то точно. И потому, если темное нечто действительно программировалось быть по необходимости незаметным и бессимптомным, то оно не проявлялось эти два месяца потому, что лишь набиралось сил. И теперь, раз темное нечто считает “светлую” Вдову своим врагом, то оставит попытки вернуть ее на путь зла как свободную личность, сожжет мосты их возможного единства, из чего с определенностью следует…       Что ж, Ангела уже знала, что из этого следует. Она хмурилась, буравила взглядом стену, она сжимала губы, но ничто не помогало ей в безмолвном отрицании. Ее собственный разум отсек все сторонние раздражители, ударил по ней мыслью о долге ученого, а затем безжалостно вывел горящими буквами вопрос, ненавидимый Ангелой больше прочих.       Вопрос, что грозил ей переменами.       Может ли сейчас темное нечто контролировать Вдову без ее ведома?       Сегодня Вдова пережила дезориентацию и потерю сознания. Вдова не помнила, что с ней произошло. Она не помнила своего разворота на четвертом этаже, не могла сказать, зачем шла к двери Ангелы и почему почти пять минут стояла на месте, трясясь всем телом. Она не помнила даже движения собственной головы – так какого черта это вообще было? Жесты Вдовы однозначны: она наверняка что-то слышала из пустоты в коридоре. Между ее поворотом к двери Ангелы и обмороком прошло не больше трех секунд, в которую идеально укладывается короткая солдатская команда, некий военный пароль-активатор… Это и есть реакция темного нечто на разгорающийся свет внутри Вдовы? Темное нечто перезагрузило что-то в ее нейронной системе, а затем стерло воспоминания об этом, чтобы замести следы и не выдать успеха? Или, наоборот, чтобы скрыть собственную неудачу и выждать время для новой попытки перезапуска? Или темное нечто взяло Вдову под контроль на несколько секунд, но не удержало вожжи и вызвало перезагрузку сознания вообще случайно, из-за рассинхрона двух личностей в контроле одного тела? Или?..       Так, спокойнее.       Или?..       Я сказал спокойнее. Вопросы множатся, рабочая гипотеза разветвляется, но для ее проверки нам не хватает одного — фактов. Хватит терзаться вероятностями, найди уже хоть что-нибудь объективное, какой-нибудь проверенный источник информации. Самое время отсеять домыслы от реально перспективных гипотез.       Справедливо. Справедливо, черт. Теоретические размышления, да с живым как ртуть разумом способны затолкать Ангелу в такую паутину версий и догадок, что после нее придется пить чай не с мятой, а с транквилизатором. Пора уже оттолкнуться от твердой почвы. Пора пойти к Роковой Вдове. Нужно перепроверить ее показания, расспросить о произошедшем поподробнее, убедиться, что она в самом деле ничего не помнит, и справиться о ее самочувствии, но с начала… Да, сначала стоит присоединиться к ее одинокой медитации в палате №13. Молчаливым касанием превратить ее в нежный транс на двоих. Успокоиться самой, чувствуя грудью удары родного сердца, и помочь успокоиться ей, а затем напомнить, что тепло…       Нет.       (мелькнувшая было улыбка доктора Циглер угасла.)       Нет. И да, всё это по той дурацкой возвышенной причине общего блага, до которой ты можешь додуматься и сама, просто не хочешь. И как же хорошо, что в таком случае властью, данной мне мной, я могу заставить тебя сделать это. Итак, если мы присвоили достаточную субъективную вероятность тому, что темное нечто Вдовы становится тем опаснее как для нее, так и для нас, чем сильнее Вдова набирает заряд «добра», то провоцировать в ней очередной рост «добра» прямо сейчас…       …запрещено.       Не разрешается.       Недопустимо.       По крайней мере, пока что.       Если Ангела действительно считает вероятным вариант, что телом Роковой Вдовы могут управлять сразу две самостоятельные личности, если Ангела действительно подозревает, что темная личность Вдовы становится сильнее при каждом новом шаге Вдовы к свету, то любой разговор с Вдовой отныне и присно, пока Ангела не прояснит ситуацию, становится минным полем. Стоит только спровоцировать Вдову на еще одну искру сопереживания, беспокойства или любви — и светлая ее часть станет еще светлее, а темная получит еще один повод отнестись к ней как к врагу и откопать какой-нибудь подходящий подсознательный механизм. Что будет делать Ангела, если при следующем импульсе сострадания Вдова закатит глаза, рухнет на пол и не будет просыпаться? Или проснется, но уже другой Роковой Вдовой – убийцей на поводу у темного нечто, которое сотворит зло, а затем отдаст контроль над телом светлой части ее личности, дав ей очнуться посреди трупов с руками по локоть в крови? Что будет делать Ангела, если слишком сильное проявление любви с ее стороны вдруг активирует в сознании пациента №13 скрытый переключатель, и Вдова подойдет к ней в спальне так, как однажды подошла к Жерару Лакруа за миг перед его смертью?       И здесь уже не получится защититься тем, что Вдова отказалась убивать Ангелу два месяца назад, когда на нее давило темное нечто. Стоило только Ангеле подумать о нем, ухватиться за него, как голос разума в ее голове разнес этот аргумент в пух и прах. В том-то весь и секрет, говорил голос разума — в тот раз темное нечто давило на Вдову как на самостоятельного мыслящего субъекта, обладающего собственной волей, которую темное нечто считало подконтрольной себе и просто пыталось направить в нужную сторону обычным мотиватором — удовольствием от успешной ликвидации. Но Вдова отбросила этот мотиватор, и темное нечто потерпело неудачу, а потому сейчас оно может действовать иначе, идти в обход твердой воли Роковой Вдовы, просто отстраняя ее на время от управления телом, как, возможно, пыталось отстранить сегодня утром в коридоре четвертого этажа. Взгляд сожаления, который Вдова бросила через плечо в видеокамеру в палате №13, доказывает, что пока что она принадлежит сама себе, но уже через час, через день и через два у Ангелы таких гарантий не будет. Роковая Вдова может и не хотеть убийства Ангелы, Джека, Генри или кого-либо еще — а вот темное нечто, вставшее у руля в ее сознании, однозначно захочет. Шанс того, что оно отвоюет себе место у руля, повышается с каждым днем «солнечной терапии», и будь проклято легкомыслие Ангелы Циглер, не заметившее такую опасность прямо у себя под носом еще два месяца назад…       Хватит.       (Грудь Ангелы судорожно приподнялась и опустилась. Она прикрыла глаза.)       Ты имела полное право предполагать то, что предполагала. У тебя были все основания считать, что Вдова действительно победила и больше не поддастся, а тень в ней медленно пойдет на убыль, и не забывай, что тебе обязательно нужно было в это верить — если бы ты не верила в это сама, полностью и безоговорочно, ты бы не была так убедительна в разговоре с Джеком и Генри, и они продолжили бы свои игры в психиатров… Поэтому не кори себя за то, что было. Работай с тем, что есть. У нас есть Роковая Вдова, потерявшая сознание и память о действии темного нечто, но этого катастрофически мало. Нам нужно больше. Нам нужен еще один источник информации о ее психических настройках. Проверенный источник… И боюсь, что сейчас у нас в активе такой источник только один. И нам, доктор Ангела Циглер, для составления полного анамнеза Роковой Вдовы нужно как можно скорее узнать его мнение.       (Кабинет главы медицинской службы безмолвствовал, когда стоящая посреди него доктор Ангела Циглер обреченно выдохнула.)       Нам нужно мнение Мойры О’Доран.       (Лишь через две минуты Ангела нашла в себе силы двинуться с места.)       (И только через три — села за стол.)              * * *              Суббота.       Начало шестого вечера.       В кабинете главы медицинской службы за большим столом расположилась светловолосая женщина. Ее красивое лицо еще недавно ощущало на себе дыхание любимого человека, а теперь то и дело мрачнеет; время обеда пропущено уже давно, а две чашки мятного чая, предусмотренные субботней традицией, остались забыты в кафетерии этажом выше, куда женщина так и не пришла. Красная папка на рабочем столе просто не оставила ей такого шанса. Около двадцати минут назад красная папка раскрылась и явила миру документы, чьи-то сокровенные записи, иероглифические письмена, которые удалось расшифровать лишь этим субботним утром. Большая часть из них ни на что не годилась, половину из оставшейся части дешифровали только местами так, что общую мысль уловить не удавалось, но одна страница из пятидесяти семи…       Всего одна.       Из пятидесяти семи.       …была удивительно к месту этим тревожным субботним вечером. Что ни говори, но за ней стоило гоняться по оперативным базам «Когтя» последние две недели. Ради нее стоило пропустить не только обед и субботний чай, но и пару ужинов как минимум, и из-за нее уж точно стоило медленно поднять невидящие глаза на закрытую дверь кабинета, тяжело выдохнуть и одними губами произнести «Verdammt».       Именно это и сделала Ангела Циглер. С чувством, с толком и расстановкой.       Небесные глаза с печально-обиженным выражением ткнулись взглядом в дверь, в воздухе тихо увяло немецкое ругательство. Стараясь дышать ровнее, Ангела вернулась к началу страницы и попросила себя прочесть ее еще раз, только спокойнее.        «НАЧАЛО ФРАГМЕНТА №19       12.12.2073.       <…>       <…> думала об этом как о побочном эффекте.       Впрочем, мне явно не следовало.       Невероятно, но объект может чувствовать время с прямо-таки хирургической <…>. Безошибочность его измерений поражает — только сегодня утром объект без всякой помощи отсчитал мне как минимум один астрономический час с минимальной погрешностью, не более двадцатой доли секунды. Не все часы современности способны на такое, и даже откалиброванные хронометры омников иногда дают худший результат, но <…> не чувствует в своих измерениях и доли сомнения. Стоит мне спросить, он мгновенно ориентируется и дает точный <…>.       Но что еще удивительней <…> способен высчитывать время даже во сне!       Планировала ли я подобное? Нет. К своему стыду замечу — мне не хватало широты взгляда, не хватало мудрости увидеть такие горизонты в его развитии. Я даже не думала о подобных перспективах, но, о чудо, они открылись мне сами собой. Великая сила прогресса сама пошла мне навстречу и вновь одарила ключевой случайностью.       Которую я теперь ни за что не упущу.       Мы готовились к вылету. По стандартной процедуре объект поместили в фиксатор, я приказала ему уснуть, а после <…> с другими медиками безопасную транспортировку препаратов сразу за фиксаторами. Один из медиков подписывал <…> и спросил меня о времени полета, и в обсуждении я не обратила на этот вопрос никакого внимания.       Но мой объект обратил. И, когда мы уже готовились приземлиться по прилете, он громко сообщил, что точное время полета составило три часа две минуты и семь секунд. Когда я развернулась к нему с вопросом, то увидела, что объект всё еще спит. Когда я приказала ему проснуться и объяснить тот факт, что он начал анализ времени без приказа, объект лишь <…> не помнил.       В текстуальном изложении вывод становится до боли очевиден, но тогда мне потребовалось полных четыре минуты размышлений, чтобы отметить истину эврикой: сквозь сон объект услышал вопрос о времени, и его сознание в привычном автоматизме приняло его в разработку — и дало ответ по готовности, громким, четким, поставленным голосом отправив его во вселенную. Счастье, что я была рядом. Счастье, что ключевая случайность снова <…>.       Nathair an-áthas. Этим вечером <…> перебрасывают в Nathair an-áthas. В пути мы проведем около двух часов, и все эти два часа пойдут на благо контролируемого эксперимента. Я прикажу подопытному заснуть, а затем дам его мозгу второй приказ — засечь время полета и озвучить его по приземлении прямо сквозь сон. Трое из моей команды проверят корректность его показаний по часам, а по прилете я выясню, уловил ли он сам факт данного ему приказа.       Я буду рядом с ним. Всё уловлю, всё отфиксирую. Ключевая случайность прогресса вновь толкнет нас вперед, а эволюционная гонка поприветствует нас как нового лидера, когда я заложу фундамент нового способа контролировать объект и сделаю его лишь совершеннее. Что это будет? Вопросно-ответная система в ее голове для хранения информации? Самогипнотические установки по Генриху Шульцу для всех типичных жизненных ситуаций? Зашитый в психике объекта протокол, скрытый от внимания даже самого объекта? О, я не знаю. Но я полна оптимизма.       Nathair an-áthas. И пусть мое видение будущего станет реальностью.       Конец <…>       КОНЕЦ ФРАГМЕНТА №19»       Забыв, что она так уже делала, Ангела перевернула листок, но продолжения на обороте так и не появилось. Отбросив листок к остальным, доктор Циглер тяжело откинулась на спинку кресла, уставилась на очередной сломанный карандаш на своем столе и крепко задумалась.       В одной-единственной странице из пятидесяти семи дешифрованных фрагментов лабораторного журнала Мойры О’Доран обнаружилось начало истории, которую всё естество Ангелы ощущало как невероятно важное, но это было лишь начало. Казалось, Мойра в одном шаге от того, чтобы описать планируемые изменения в психике объекта, сознание которого она хочет перекроить, но нет. Два-три намека, пафосные речи про прогресс и развитие — и больше ничего. Ничего про результаты исследований или планы развития своего подопытного, ничего из того, в чем так остро нуждается Ангела Циглер. Разве что предположение, что в сознании подопытного можно и нужно создать нечто автоматическое. Записи подтвердили, что Мойре пришла в голову та же мысль, что и Ангеле, только вот никакого продолжения идеи в тексте нет, лишь набросок, но… Но Мойра ведь должна была соблазниться темным нечто, должна была расписать это в красках, не скупясь на восхваление собственного гения — так где же это всё? Где ее инструкции к темному нечто?       Варианта вырисовывалось всего два.       Либо планы о темном нечто и его функционале остались в тех фрагментах журнала, которые не удалось дешифровать, либо оперативники опять нашли в разгромленной лаборатории не тот журнал. В обоих случаях винить было решительно некого — солдаты Overwatch в своих поисках делали всё, что в их силах, и если им «посчастливилось» найти не совсем то, что нужно, значит, поиски будут продолжены. Остается только проанализировать найденные документы на предмет хлебных крошек, чтобы найти тропы к вражеским амбарам и устроить очередной налет.       Обычно осознание такого рода не приносило Ангеле приятных эмоций, но сегодня всё же был особенный день. Сегодня Ангеле попалась хлебная крошка покрупнее.       Nathair an-áthas.       Удивительно, думала Ангела, сталкивая обломки карандаша со стола куда-то под ноги, даже три года назад она всё еще называла это место Nathair an-áthas. И так тошно читать ее рассуждения об искажении психики живого существа как о, простите, желанном результате эксперимента, так еще и по тексту разбросаны триггеры воспоминаний… Хотя пусть. Потому что эти слова дали Ангеле награду за мимолетную боль, дали ей точное направление к личным записям ее бывшей коллеги, а вместе с ним — реальный шанс увидеть продолжение мыслей Мойры О’Доран, в которых наверняка обнаружится что-то про автоматизм сознания Роковой Вдовы. И шанс этот настолько велик, что Ангела вполне может поднять коммуникатор на уровень рта и немедля позвонить командиру высшего офицерского звена, чтобы снова напроситься на одолжение.       — Знаешь, а я ждал твоего звонка.       — Отчего не набрал сам?       — Не хотел мешать, — голос Джека звучал так, словно сквозь его серьезность вдруг на секунду пробилась улыбка. — Уверен, ты читала расшифровки очень внимательно, выписывала себе отдельные фразы на бумажку и всё сильнее разгоралась праведным гневом, а еще желанием немного полетать. Угадал?       — В десятку.       — В таком случае скажи мне, каков уровень твоей целительной концентрации.       — Зачем?       — Думаю официально запретить тебе всё, о чем ты звонишь попросить.       — Ну-ну, как будто ты уже знаешь, куда лететь.       — Пока нет, — признал Джек. — Но она указала в журнале время полета, и мы построили возможные маршруты от места нахождения ее журнала по всем направлениям, отсекая уже известные нам базы «Когтя». Судя по всему, конечная точка должна быть где-то в Доломитовых Альпах. Она назвала это место Nathair an-áthas, и чтоб мне ходить в шляпе Маккри, если я это понял. Либо дешифровщики хакнут мне эту непонятную тарабарщину, либо я всё равно запущу в горах разведку, и мы их точно…       — Запусти, конечно. Отчего ж не запустить.       Молчание. Через секунду:       — Ты знаешь, что это означает. По голосу чую, что знаешь.       — Знаю. И как раз в этот самый момент думаю, как продать это знание тебе подороже.       — Валяй, — улыбка явно пробилась на лице Джека второй раз.       — Два условия.       — Кстати, на всякий случай — я твой командир.       — Первое, — не смутившись, говорила Ангела. — На сегодняшний день и вплоть до шести утра воскресенья ты забываешь о целительной концентрации как о природном явлении.       — Целительная концентрация? А что это такое?       — Прекрасно, спасибо. Второе условие — ты берешь меня с собой.       — Считай, ты уже включена в группу. Но только не со мной. Я не лечу сегодня, остаюсь в штабе по важным командирским делам. Командовать группой будет капитан Амари.       — Благодарю, Джек. Когда вылетаем? Сможем через полчаса?       — Через час, — подумав, бросил командир Моррисон. — Пять минут назад Генри Нолдрейт вышел из моего кабинета и на выходе пробормотал что-то про психологический сеанс. Я так понимаю, это к тебе. Разберись пока что с ним, а мы как раз соберем…       — Третье условие — ты забываешь о Генри Нолдрейте, о психологическом сеансе, и мы вылетаем на место через двадцать минут.       — Двадцать так двадцать. Дам команду собирать группу, как только ты поделишься со мной обещанной локацией.       Покрытый снегом горный склон. Достаточно пологий, чтобы нетвердо стоящая на лыжах Ангела чувствовала себя довольно уверенно и получала от морозного утра только удовольствие. Неторопливым ходом она скользит вниз, медленно выписывая змейку, когда сзади вдруг звучит низкий торжествующий смех — и белое полотно справа взрывается снежной крошкой, когда мимо Ангелы на полном ходу проносится высокая фигура; красуясь, наплевав на технику безопасности, она бросает взгляд через плечо и подмигивает, а Ангела, даже не пытаясь угнаться, только смеется…       — Канацеи, — тихо ответила Ангела в коммуникатор. — Итальянская коммуна в Доломитовых Альпах, провинция Тренто. Отличный горнолыжный курорт… и много подходящих мест для тайной базы в округе.       — М-м. И по-ирландски она называет его…       — «Змея Радости».       — Как считаешь, — спросил Джек пару секунд спустя, скрипя ручкой с того конца провода, — нужно ли мне интересоваться, почему она называет Канацеи такими словами и откуда это знаешь ты?       — Нет. До встречи в ангаре.              * * *              Палата №13 застыла во времени.       Ее стены молчали. Перестали глазеть. Казалось, потеряли всякий интерес к человеку, сидящему посреди палаты, отвернулись к иным раздражителям внешнего мира… во всяком случае, Вдове хотелось так думать. Не для того она вот уже второй час сидела на полу переплетя ноги, чтобы палата бессовестно рассматривала ее и дальше как какого-нибудь диковинного зверя. Начав еще один минутный дыхательный цикл, снайперша представляла себя никем, всего лишь деталью обстановки, неинтересным мертвым предметом, идеально дополняющим скучную палату вокруг него. Один астрономический час, тридцать семь минут и пять, шесть, семь секунд Вдова сливалась с окружающим ее миром и добилась больших успехов. Почти идеальных. "Почти", потому что истинное спокойствие к ней так и не пришло. Там, в глубинах медитации, где Вдова переставала чувствовать связь с реальным миром, до нее все сильнее и сильнее доносился шепот предостережения.       Мысли шептали Вдове тревогу.       Мысли шептали, что на нее кто-то смотрит.       В палате, в которой никого не было, в которой даже видеокамера сейчас глядела сквозь снайпершу, не видя ее, что-то продолжало наблюдать за Роковой Вдовой с полным осознанием того, кто она есть, и осознание это было пропитано черной враждой. В самом воздухе повисла чья-то злая воля... она ощущалась кожей. Она исходила отовсюду сразу. Но при этом невероятным образом всегда пряталась в тени, ведь как бы ни пыталась Вдова ее засечь, на передний план ее восприятия выходило только чувство неправильности происходящего. В какой-то миг к снайперше пришло стойкое убеждение, что, будь у нее в руках компас, настроенный на поиск неправильности, его стрелка бы сейчас крутилась во всех направлениях…       Но указывала бы не на стены, стол, стул или дверь.       Она указывала бы в пустоту возле них.       Вдове хотелось открыть глаза. Бросить взгляд на вентиляцию, через плечо, вскочить, дернуться в сторону. Это дало бы ей хоть какую-то информацию об окружающем мире, это перевело бы ее тело в наиболее боеспособную позицию, позволило бы уйти с линии выстрела и эффективно сопротивляться невидимой угрозе. И пусть в палате опять никого не окажется, а враг снова затаится в неизвестности, но так даже лучше – в таком раскладе, думала Вдова, она всегда сможет действовать превентивно. Ей даже необязательно дожидаться ночи, она сможет выйти из палаты прямо сейчас и снова нырнуть в коридоры штаба Overwatch, в очередной раз пытаясь увидеть неведомого врага раньше, чем он подготовит удар…       Вдова смогла бы так сделать.       Ведь так она и делала все предыдущие разы, стоило чувству неправильности перейти незримую черту. Вдова ощущала где-то глубоко внутри себя неясный тревожащий зуд, искала его источник в темных коридорах, никого не находила, а затем в качестве компромисса успокаивалась в обществе своего доктора, чей свет притупляет любую тревогу – вот как Вдова справлялась с чувством неправильности раньше. О да, она могла бы пойти по этому алгоритму снова.       Но Вдова не шевелилась.       И даже не потому, что Ангела просила ее остаться в палате. Сегодня у Вдовы нашелся и свой стимул. Она победила дрожь нетерпения и не двигалась, прямо нарушая собственную программу выживания, потому что знала: сегодня привычные маневры ей никак не помогут. Да, они заставят Вдову встать, осмотреться, всегда держаться спиной к стене, редко моргать, броситься по коридорам штаба, они подскажут правильный момент, когда стоит достать коммуникатор и звать доктора на помощь, но что это даст? Ничего. И последние два месяца – объективное тому подтверждение. Как бы ни был хорош инстинкт самосохранения Роковой Вдовы, он продолжает оставаться лишь инстинктом, и, о счастье, хотя бы сегодня Вдова наконец-то догадалась, что это значит.       (Наверное, не будь Вдова в медитации, она со злости ударила бы себя по лбу. По ее мнению, догадаться об этом следовало гораздо, гораздо раньше. Завтра утром, глядя на неподвижное тело Ангелы Циглер, снайперша еще не раз спросит себя, почему же ее мозг сработал так поздно, но прямо сейчас общий покой тела не дал ей отвлечься на самобичевание. Поэтому ее мозг, пока еще ни в чем не обвиненный, подумал: «предположим…».)       Предположим, что где-то во внешнем мире есть новый раздражитель – достаточно сильный, чтобы инстинкт Вдовы ощутил его.       Инстинкт Вдовы ощущает его и признаёт угрозой.       Под влиянием угрозы инстинкт сигналит Вдове чувством неправильности, а затем, как это и положено ему естественным порядком вещей, диктует Вдове защитное действие под названием «проверь».       Вдова доверяет инстинкту, повинуется ему и совершает действие, которое инстинкт считает правильным. Действие, которое в понимании инстинкта повышает безопасность организма и отдаляет его от угрозы. Инстинкт наблюдает за этим, фиксирует отдаление от угрозы, кивает Роковой Вдове, а затем…       …затихает.       Как затихает всякий раз, стоит человеку отдернуть руку от огня, прищуриться от яркого света или закрыться от внезапного порыва ветра. Инстинкт засечет, что Вдова «проверила», что она «никого не нашла», «закрылась», удовлетворится этим, успокоится – и исчезнет, ведь нет проявлений инстинкта выживания там, где нет опасности. Поэтому, стоит только Вдове осмотреться, вновь побегать по коридорам ночью, стоит только упасть в объятия своего доктора, как с точки зрения ее инстинкта защитная программа организма будет выполнена, он констатирует отсутствие угрозы и просто перестанет говорить с Роковой Вдовой – говорить чувством тревоги, опасности и неправильности. Темная триада негативных ощущений снайперши снова будет приглушена полумерой отточенных рефлексов, опять утонет в фальшивой защищенности, когда Вдова закончит пробежку по штабу без реальных видимых врагов и затем потеряется в горячем поцелуе, в тепле чужого тела рядом; в столь приятных отвлекающих факторах Вдова наконец-то сможет забыть о чувстве неправильности, наверное, даже сможет окунуться в истинное спокойствие, какое не найти ни в одной медитации, только вот сегодня оно ей больше не нужно.       Сегодня она уже не имеет на него права.       Потому что сквозь весь этот блаженный покой Вдова слышит свой инстинкт снова и снова. Будь ее ночные пробежки и общество Ангелы действительно эффективны, они бы разобрались с угрозой раз и навсегда, и инстинкт бы затих, но ведь он не умолкает… он продолжает «говорить». И всё «громче». Кажется, что еще немного, и он снова начнет «кричать», ведь он продолжает накручивать чувство неправильности внутри снайперши, переходит на всё более живые образы ножа, крови и боли, из чего с определенностью вытекает одно из двух. Один из двух малоприятных, но, к счастью, взаимоисключающих вариантов.       Вариант первый – Вдова медленно сходит с ума. Меняется, слабеет. Ее навыки не работают на прежней эффективности, и ее инстинкт, послушный инструмент поиска врагов, теперь выдает ошибки. Ее разум настроен на поиск врага, а поскольку в мирной жизни вокруг врага нет и убивать почти некого, разум рисует себе вражьи образы, додумывает опасную обстановку, лишь бы вернуть жизнь Вдовы в нормальное для себя русло поисков, преследований, охоты и убийства, и поэтому ее инстинкт видит врага там, где на самом деле никого нет.       Вдова уже раздумывала над этим два дня назад, в кабинете доктора Циглер. Гордость не позволяла Вдове верить в этот вариант всерьез, но голос разума не дал ей отбросить гипотезу просто так, поэтому Вдова договорилась сама с собой, что перепроверит наблюдения, а затем — затем в кабинете доктора Циглер ей отказало чувство времени. Ее верное и прежде безошибочное чувство времени промахнулось на две минуты с лишним. Это не могло добавить первому варианту вес… поневоле задумаешься, а не подводит ли тебя еще один внутренний механизм, который ты раньше считала тоже безошибочным…       Но сегодня Вдова получила вторую трактовку происходящего. Да, чувство времени подвело ее, но один лишь этот факт не является стопроцентным свидетельством того, что чувство неправильности в ней ошибается. Возможен и второй вариант. Вариант хуже первого, страшнее и опаснее, потому что согласно второму варианту…       …где-то здесь, неведомо где, несмотря на все пустые коридоры штаба и всю кажущуюся мирность обычной жизни, действительно затаился неведомый враг. Враг, который всегда играет на один уровень выше. Обострившийся инстинкт Вдовы обнаружил его присутствие и совершенно правильно бьет тревогу, но она никак не может сфокусироваться на враге, потому что враг умен. Он знает, куда она собирается смотреть, куда она бросится бежать и где спрячется. Он ведет игру разума там, где Вдова по привычке играет только охотничьим инстинктом, а потому врагу совершенно нетрудно представить ее модели поведения и с легкостью избежать погони, беспрепятственно творя свои темные вражеские дела. И теперь выбора у Вдовы немного. Если Вдова действительно верит чувству неправильности, то ей нужно найти тайного врага и победить его. А если она хочет найти и победить врага...       …а Вдова хочет победить врага по определению…       …то ей нужно срочно сделать одну вещь.       Ей нужно поменять стратегию.       До сего момента она реагировала на неизвестную угрозу как ее приучили, реагировала одним только инстинктом – и реагировала неправильно. Она ждала, когда инстинкт в ней затихнет, смирялась с нулевыми результатами поиска и просто забывала о неправильности до следующего раза – но сегодня она ни с чем не смирится и ничего не забудет.       Потому что сегодня к традиционным инстинктивным инструментам поиска добавится кое-что еще, что пора было добавить уже давно. Пора добавить к подсознательным предчувствиям то, что другие люди называют сознательной аналитической обработкой, и отреагировать на угрозу так, как это сделал бы по-настоящему разумный человек.       Пора отреагировать на угрозу так, как это сделала бы Ангела Циглер.       (Палата №13 ничего не говорила. Сидя в ее центре и не обращая внимания ни на что, кроме себя, Вдова закрыла глаза.)       (И сделала глубокий вдох.)