Агент №13

      (Палата №13 молчала. Ее бессменный пациент сидел на полу, ничего не говорил и просто дышал.)       (По правде говоря, палата №13 с трудом скрывала удивление. Обычно спустя столько времени тревожной тряски пациент уже выбегал куда-то в коридоры штаба, но сегодня вечный сценарий пошел иным путем. Сегодня эта худая черноволосая женщина осталась…)       …сидеть по центру палаты №13 одна, без своей защитницы, осталась в максимально уязвимой позиции, с закрытыми глазами и сплетенными ногами, чтобы ощущение неправильности в ней не теряло остроты. Равномерным циклом вдоха-выдоха она освобождалась от эмоций, забывала прежние отвлечения, чтобы воды ее замутненного разума наконец успокоились, прояснились и позволили ей ясно увидеть суть чувства неправильности. Его причину, его исток. Если чувство неправильности — тень, отброшенная чьей-то скрытой за углом фигурой, то сегодня Вдова просто должна была посмотреть за угол.       Ее грудь поднималась и опускалась.       Медленно.       Размеренно.       Вновь и вновь.       Вдова дышала на всю полноту легких, одним вдохом в минуту. Неестественная частота дыхания поначалу нуждалась в сознательном контроле, всё норовила ускориться, но теперь тело Вдовы подхватило его как новую привычку и следовало ритму само по себе. Оно само наполняло легкие, от низа живота и до верха груди, свободно и легко, позволив сознанию Вдовы медленно отпустить его — и Вдова отпустила его. Вдова отпустила себя. Руки и ноги снайперши потеряли чувство пространства. Перестали ощущать опору. Даже одежду. Вдова не могла сказать наверняка, в какой позе теперь пребывает ее тело. Чудилось, никакого тела у нее уже нет. Еще полчаса назад оно заполнилось теплой тяжестью расслабления, а затем расплылось неосязаемым облаком вокруг сознания Вдовы, из которого один за другим вымывались последние огоньки ее чувств. Секунды и минуты уходили прочь, текли сквозь нее бесконечным потоком времени и уносили с собой всё, что туманило ее внутренний взгляд; время унесло с собой ее раздражение от бессонницы…       …ее гнев на Ангелу за беспечность в бою…       …ее мысли об алых губах, влажных и горячих от прерванного поцелуя…       …ее злость на себя за чрезмерную слабость…       …и другие искорки, столь мимолетные, что разум Вдовы даже не брал их в расчет. Все они гасли в мягком гуле вечности, оставляя снайпершу в тихом одиночестве, пока спустя один астрономический час и тридцать восемь минут подготовительный этап плана Вдовы не был завершен, а в ее отяжелевшем теле не осталось всего одно ощущение. То самое, что никак не давало довести медитацию до настоящего спокойствия.       Неясная боль в груди от несуществующей раны.       Ну привет, моя боль. Меня зовут Роковая Вдова. Не желаешь представиться?       Боль промолчала.       О какой опасности ты меня предупреждаешь?       Боль ничего ей не ответила.       Вдова не ощутила привычной досады. Наверное, не будь она обездвижена медитацией, то хмыкнула бы: она уже немного набила руку в психологических делах и понимала, что с вопросом поторопилась. Новая жизнь учила ее, что по странной закономерности человеческого сознания разгадки в нем никогда и никому не достаются просто так. Ради них придется потрудиться. А еще придется быть готовым к долгой тишине. Как говорилось в одной случайной книге по психоанализу, которую Вдова как-то наугад взяла из шкафа Ангелы в ее личных покоях, поиск ответа в сознании пациента обычно напоминает чтение карты сокровищ, которая сложена в бумажный кораблик: часть карты видна на внешнем крае бумаги вдоль борта кораблика, и поэтому все надписи на ней можно прочесть, но вот другие части карты, скрытые в сгибах бумаги, рассмотреть просто так не выйдет. Даже если поднять кораблик и посмотреть на просвет, любая надпись с его внутренних слоев либо вообще не проявится на внешнем, либо будет видна искаженно: с отражением зеркально справа налево, с нечеткими контурами, под странными углами к надписям на внешнем слое кораблика, а то и вообще совпадет с какой-нибудь другой надписью, из-за чего не получится прочитать ни первую, ни вторую. И чем больше слоев согнутой бумаги отделяют записанное слово от внешнего слоя, тем сложнее его увидеть.       Но Вдова должна его увидеть. Только полное прочтение своей сознательной карты даст ей понимание новой себя, подскажет, откуда же взялось ее чувство неправильности, откуда растет эта боль и от чего она ее защищает.       Стоило ли задавать боли прямые вопросы? Безусловно. Третье правило новой жизни Вдовы-рационалиста — «планируй проще». Сначала составляются простые планы с меньшим количеством переменных, и только после их неудачи строятся планы посложнее. Было бы невероятно глупо разработать сложный план с множеством этапов для познания себя и своей боли, а потом в самом его конце понять, что для правильного ответа было достаточно всего лишь задать самой себе прямой вопрос где-нибудь пару месяцев назад. Да после такого Вдова не сможет на себя в зеркало смотреть… Впрочем, задавать вопросы самой себе оказалось тоже довольно неловко. Радовало только одно — теперь, когда Вдова вспомнила аналогию с бумажным корабликом, она хотя бы ясно понимала, почему боль ей не отвечает.       Боль — всего лишь рефлекс. Отражение внутреннего слоя «кораблика» сознания на внешний. Отзеркаленная, искаженная запись неровным почерком, идущая по диагонали под всеми прочими надписями и фразами на внешнем слое сознательной карты Роковой Вдовы. Спрашивать такую боль о ее первопричинах — все равно что спрашивать у тени, чем она отброшена, вместо того чтобы поднять глаза и самому посмотреть на объект в ее начале. У чувства неправильности должен быть объект в начале, Вдова должна его увидеть и понять, и раз уж сделать это пробежками по штабу или прямыми вопросами к самой себе не вышло, то для подобного психологического приключения судьба оставила ей всего один действенный метод.       «Кораблик» ее травмированного сознания придется разобрать.       Осторожно, бережно, не порвав уголки. Один «сгиб» за другим, пока сложная трехмерная фигура не станет двухмерной — разложенной картой, которую удастся прочесть от старта и до крестика без всяких искажений текста. Так все тайное станет явным, и Вдова наконец переиграет любого скрытого в тени врага.       Переиграю…       Мысль о победе смыла ощущение неловкости, и Вдову накрыло прохладным успокоением. Правда, долго оно не продлилось. Вдова была первоклассным охотником и выходила из многих поединков с победой в первую очередь потому, что всегда могла трезво оценить свои силы, а поэтому с легкостью приняла простую истину: разогнуть все сознательные сгибы у нее вряд ли получится. Если верить Ангеле, а Ангеле при всём желании не получалось не верить, Вдова получила эти сгибы в результате «неестественного, аморального, чудовищного, изуверского, отвратительного, варварского процесса»…       (Вдова сидела с закрытыми глазами и не могла этого видеть, но если бы могла, то видела бы, как уголки ее губ слегка дернулись вверх. Вспоминая богатый словарный запас Ангелы Циглер, которая не упускала случая показать свою ненависть к мучителям Вдовы и пару раз разъярилась так, что ее пришлось успокаивать касанием, снайперша даже в глубинах медитации чувствовала, что хочет напомнить Ангеле о модификации еще раз. Просто чтобы успокоить ее снова.)       …который на языке бесполезных теоретиков называется нейронной модификацией. Модификация переписывает сознание как жесткий диск и по сложности процедуры просто не имеет аналогов в мире. Способна ли Вдова «разогнуть» такое в своей голове? Вероятно, нет. Она стрелок, а не ученый. Ее психологические знания на текущий момент основаны на сорока пяти прочитанных страницах из книг Ангелы Циглер, на общении с самой Ангелой, на двух разговорах с одним странным летающим омником-монахом, на паре собственных интуитивных догадок, что как-то настигли Вдову в глубинах медитации, но этого мало, этого слишком мало, чтобы прочесть и понять свое переписанное сознание без чужой помощи.       (Брови снайперши дернулись друг другу навстречу. Вдова молчала.)       А ведь Вдове и правда нужна помощь. Нужен знаток человеческой психологии, способный направить ее поиск в правильную сторону. Может, стоит всё-таки позвать Ангелу? Она ведь многое знает. Многое чувствует. Ее присутствие рядом успокаивает, она одним взглядом восполняет во Вдове недостаток тепла…       (Брови Вдовы сошлись в черту.)       Нет.       Никого Вдова звать не станет. Ей нужна помощь, и сама она вряд ли справится, это верно. Но это не значит, что Вдова перестанет пытаться.       Она не перестанет. Не перестанет. Это ее сознание, оно принадлежит только ей одной. Гори огнем ее прошлое, в котором это сознание принадлежало ее ранней версии, гори огнем ее будущее, в котором сознание вообще может исчезнуть — сейчас, в настоящем, это ее сознание, и именно у Вдовы на него больше прав, чем у кого-либо еще. Вдова вправе исследовать его самостоятельно, пусть и не сможет исследовать всё. И половина победы — тоже победа. Этот шаг на пути самопознания Вдова может и должна пройти сама. Даже если она не сможет «разогнуть» свой разум в некоторых местах и увидеть все проложенные в нем тропы, она наверняка всё еще способна сделать хоть что-то полезное, например, локализовать тот его слой, где скрываются причины ее чувства неправильности. Она способна, она должна сделать это в одиночку… так, как и должен поступить тот, кто хочет сам распоряжаться своей жизнью, кто готов брать на себя ответственность, кто не побоится пройти предначертанные испытания и претендовать на свою долю свободы в постоянно меняющемся мире, поэтому нечего думать о помощи других! И хватит утешаться мыслями о доброй Ангеле Циглер, что всегда защитит ее от внешней реальности. Тем более, что Вдова уже начала свой поиск без нее. Она уже прошла первый этап поиска правды — расслабила себя долгой медитацией. Самое время избавиться от инфантильности и вернуться к этапу номер два ее программы на сегодня.       Мое сознание нужно разобрать. Нужно разделить его на элементы, найти причину непонятной боли и наконец-то понять ее.       (Вдова вдохнула резче.)       Только как это сделать?       Ангела говорила ей, что всякий поиск начинается с правильно поставленного вопроса. Но она еще не поясняла, как проверить вопрос на правильность. Даже предположение о разборке сознания Вдова только что сделала сама. Но сейчас, в очередной раз слушая тишину своего сознания вместо ответа, Вдова ощутила, что понимает себя чуть лучше: внутренний голос убедительно шептал ей, что этот вопрос был ближе всех к правильному, но правильным не был.       Боль в груди это лишь подтверждала — на озвученный вопрос она никак не отозвалась.       А ведь на правильный вопрос она должна отозваться. Должна как-то измениться… или нет?..       Немного поразмыслив и ничего этим не добившись, Вдова по-снайперски зашла на проблему с фланга.       Мне опуститься глубже? Нырнуть в себя еще дальше? Найти тот уровень, где боль сможет со мной поговорить?       Роковой Вдове потребовалось несколько минут безмолвия, чтобы ощутить: боль в груди зазвучала иначе. Словно бы чувство неправильности, держащее Вдову за руку, шевельнуло пальцами и слегка усилило хватку.       (Вдова не видела и не чувствовала, что улыбается. Но она улыбалась. Та же улыбка мелькнула на ее лице одной темной лондонской ночью сразу после того, когда она убила Текхарту Мондатту.)       Отлично. Стоило только сменить вектор вопроса — и вот пожалуйста, пошла реакция. Вдова построила вопрос конкретнее, и боль уже попыталась ей что-то сказать, уже трансформировалась, пусть и слабо. Возможно, Вдова не заметила бы такую незначительную динамику в обычной жизни, но жизнь Вдовы вот уже полтора часа как была необычной. В непрерывной медитации одеревеневшего тела Вдова всё яснее ощущала боль в груди от неправильности происходящего, поэтому отследить новый оттенок страдания не составило труда. И сейчас, потратив две минуты на перепроверку наблюдений, Вдова лишь мысленно кивнула самой себе: она все поняла правильно.       Разгадка зовет ее на уровни ниже. И это вполне логичная мысль — раз боль не может говорить с Вдовой прямо, то Вдова продолжает смотреть на один из внешних слоев своего сознания и видеть боль как отражение какого-то сознательного фрагмента или явления, которое прячется дальше — и ниже. Поэтому Вдове нужно посмотреть на более глубокие слои своего сознания, где боль зазвучит иначе. Поэтому Вдове нужно пройти ниже…       (Улыбка Вдовы погасла.)       Замечательно, а ЭТО мне как сделать?       (Ее лицо нахмурилось, когда Вдова подумала над этим.)       (Затем она подумала еще.)       (И еще.)              * * *              В голове навязчиво крутились три идеи.       Первая — Вдова явно заслужила награду. Сидеть два часа в раздражающих самокопаниях и ни разу не сорваться? Да это возносит ее снайперскую выдержку на поистине легендарный уровень, ведь сорваться хотелось, и очень. Медитативное расслабление уже не спасало ее от эмоций, Вдова то и дело чувствовала в себе искры гнева. Да, в общей неподвижности тела они быстро гасли сами собой, но противный голосок внутри ее головы то и дело отмечал, что любой психолог уже давно бы помог Вдове и сэкономил бы ей множество временных и энергетических ресурсов, если бы она не упрямилась с личным поиском правды и сразу обратилась к нему за помощью. Потому что психологи умные, а она — нет.       Вторая — когда все закончится, Вдова найдет какого-нибудь незнакомого психолога и изобьет.       Третья — в психологии Вдова понимает явно меньше, чем хотелось бы.       Она не придумала следующий шаг ни через десять, ни через двадцать, ни даже через тридцать минут размышлений, которые теперь с каждой новой секундой казались ей все более бессмысленными. Бессмысленным казалось и предположение «пройти ниже», потому что… потому что как это вообще возможно? Вдове что, расслабиться еще сильнее? Лечь? Дышать медленнее, одним вдохом в две минуты? Или, может, просто представить, как она садится в медитацию у себя в голове, то есть как бы опуститься в медитацию, уже находясь в медитации?..       Нет.       (Где-то там, в палате 13, черты лица Роковой Вдовы ужесточились.)       Нет, я не стану впадать в эту рекурсивную ересь. Совершенно очевидно, что «спуск» ниже не зависит от частоты дыхания, от положения тела — меня должно вести вниз не физическое, но умственное действие, что-то внутри моей головы… только я никак не могу понять, что именно. Ну хорошо, ладно! Пойдем с другой стороны. Допустим, я это сделала. Допустим, что мне сообщили как СВЕРШИВШИЙСЯ ФАКТ, что я уже прошла дальше, я УЖЕ смогла подумать о том, о чем мое сознание не дает мне думать, и нашла причину своего чувства неправильности — как я это сделала?       Тишина в ответ.       Merde, как?!       Пустота в ответ. Казалось, аналитический аппарат просто не мог продолжать рассуждение.       Что-то внутри Роковой Вдовы вспыхнуло как щепотка пороха. Ей захотелось крепко по чему-нибудь ударить, даже по собственному колену, но она сдержалась: не сколько из-за стремления к позитивным эмоциям, сколько из-за желания не обесценить уже затраченные медитативные усилия. Теперь какая-то ее часть хотела закончить начатое просто из принципа, так что Вдова приказала себе успокоиться.       Ее тело вновь начало минутный дыхательный цикл.       Вдыхая в легкие воздух и выдыхая из себя гнев, Вдова отрешенно смотрела, как остатки ее эмоций понемногу убывают. По прикидке самой Вдовы на возврат к полному спокойствию ей было нужно около десяти минут — и все эти десять минут она приказала думать себе о чем угодно, только не о «спуске вниз». А часы в ее голове все отмеряли течение жизни: закончилась очередная минута, началась следующая…       (То, что произойдет дальше, Вдова позже назовет везением, но не будет знать, что это неправда. Но ее не стоит за это винить, в конце концов, она знала о психике человека еще меньше, чем предполагала, так что не могла и подумать, что ее везение есть не что иное, как работа интуиции. Снайперша не знала, что за время медитации и разговоров с самой собой ее интуиция продолжала просеивать весь жизненный опыт Роковой Вдовы, пытаясь найти что-то, хотя бы отдаленно напоминающее решение. Только что она добралась и до одного совета: он валялся где-то на самом дне ментального архива, куда Вдова когда-то затолкала его, поскольку была с ним принципиально не согласна, но сейчас совету дали второй шанс. По мнению интуиции Вдовы, совет оказался достаточно хорош, чтобы Вдова потратила как минимум тридцать секунд и подумала о нем еще раз. Прямо сейчас.)       Разве это настоящая медитация?       Мысль-вопрос пришла к ней внезапно, как внезапно на плечо садится бабочка. Вдова замерла, удивленная, но еще прежде, чем она опомнилась и стала раскручивать новую мысль в логическую линию, к ней пришло воспоминание об этих словах — словах одного чудного, но неприятно убедительного омника-монаха по имени Текхарта Дзенъятта, что полтора месяца назад подсказал Вдове сомнительные истины.       Настоящая медитация не сводится к расслаблению только лишь тела. Настоящая медитация возможна даже в напряженном или истерзанном теле, что пережило печальные времена и по многим причинам не способно расслабиться, поэтому даже в твоем уникальном случае возможно медитировать с пользой для духа. Считаешь иначе? Тогда спроси себя: если для медитации обязательно расслабиться телом, то как могу медитировать я, Текхарта Дзенъятта? Мое тело создано из металла, который просто физически не способен расслабиться, но моим медитациям это ничуть не мешает, потому что я знаю их главный секрет. Их тайну, их суть. И пусть твои уникальные навыки правдовидца помогут тебе услышать меня, когда я скажу тебе правду — настоящая медитация есть расслабление не тела, но мыслей.       (Где-то там, вне медитации, тело Вдовы приподняло брови. Точно так же, как однажды сделало это в том самом разговоре вживую перед Дзенъяттой.)       Незачем садиться в особую позу, дышать определенным тактом, если твои мысли всё так же остаются беспокойными. Отпусти их. Не приказывай им более, не направляй их, подожди, посмотри — и сознание само заговорит с тобой о том, что волнует его больше всего. Позволь ему быть тем, чем оно есть. Прими его разговор внутри себя, выслушай себя как нуждающегося в защите ребенка, и так твой путь прояснится.       (Тело Вдовы подняло брови еще выше. Ее губы разлепились и бессознательно сформировали слово «бред».)       Не приказывать мыслям? Да вся ее предыдущая сознательная жизнь строилась на этом. Четыре года она приказывала себе засыпать и просыпаться, она командовала своему телу выслеживать жертву, бежать, стрелять и уклоняться — и все ее охоты заканчивались желанной кровью, и весь мир готовился встать перед ней на колени. Конечно, сегодня ее внутренний аппарат немного сбоит, а еще сегодня ее чувство неправильности видит какие-то проблемы там, где их, возможно, нет, но всё это — лишь досадные недочеты, которые Вдова легко исправит за пару дней работы над собой, если только прикажет себе на этом сконцентрироваться. Нет никакого смысла переставать приказывать себе. Наоборот, приказывать нужно, как и раньше. Нужно приказать себе… забыть о всяких там медитациях и…       (Тело Вдовы слегка наклонило голову вперед.)       …и выбежать в коридоры… штаба…       (Тело Вдовы стиснуло зубы.)       Предложение о пробежке отклоняется, — заявило что-то упертое внутри нее. — Замечу, что наше охотничье подсознание с поразительной настойчивостью зовет нас тратить время зря, причем уже после того, как мы приняли решение этого не делать. Замечу, что это странно. И поскольку единственной альтернативой бегу по штабу остается только дзенъяттовское «освобождение мыслей», нам пора заглушить скепсис и приступить к этому самому «освобождению» как можно скорее, пока инстинкты не отвлекли нас еще раз. Освобождение сознания… хм. Знать бы только, как это сделать… и что это вообще значит — не приказывать себе?       Вдова подумала над этим минуту.       Две.       Десять.       Время вокруг нее шло своим чередом. Ответа всё не было, как и не было инструкции к освобождению мыслей: ни омник-монах, ни Ангела Циглер, ни кто бы то ни было другой еще не объясняли ей, каким же образом можно по-настоящему освободить свое мышление, словно бы этот прием слишком очевиден, чтобы вообще проговаривать его вслух. Возможно, так оно и было для других, только не для Вдовы. От других людей ее отличает измененный умственный инструментарий, так что… может, использовать его? Может, просто приказать себе освободиться? Вдова настолько запуталась в странных советах, что всерьез рассматривала такой вариант и пыталась просчитать, как ее сознание отреагирует на прямой приказ не слушать приказы. Решений получше ее разуму найти не удавалось. Мысленно пожав плечами, Вдова приступила к поиску лучшей формулировки…       (Но ее окаменевшее тело дышало всё спокойнее. И еще медленнее. Пусть Вдова этого и не замечала. Ей надоело раздражаться по пустякам, она не хотела снова гневаться на себя за долгие размышления без внятного решения, как было полчаса назад, и потому перед новой партией таких размышлений сделала одну несвойственную себе вещь. Она посмотрела на ту часть своего сознания, откуда звучали голоса ее внутренних критиков, высмеивающих медитацию и время от времени подкидывающих ей идею о пробежке по штабу, и просто заменила их на звук метронома. Теперь, стоило голосу разума застопориться в раздумьях, вместо раздражающих реплик своих критиков Вдова слышала лишь стук. Равномерный шаг маятника, учтивый и бесстрастный, дающий ровное эхо по всей глубине сознания; вообразить его оказалось нетрудно, и потому Вдова быстро переключилась на нечто иное и не задумалась о его значении. Пусть звучит фоном, думала она. Так будет легче, думала она.)       Тук…       Тук…       Тук…       (Иронично, но Вдова умудрилась совершенно не заметить, что сделала лучший ход в своих играх разума. Иронично вдвойне, что Вдова не замечала важного: метроном внутри нее замедлялся.)       Тук…       …       Тук…       …       Тук…       (Вдова воспринимала его лишь как фон и потому не слышала, что перестук маятника становился легче. С каждым новым словом, что проговаривал голос ее разума, метроном взмахивал маятником все ленивее. Его шаг удлинялся. Эхо от стука звучало дольше. И в этих взмахах, стуках и отзвуках творилось новое настроение, понемногу подкрадывающееся к Вдове, обнимающее ее как туман, настроение серой нейтральной размеренности, в котором постепенно и незаметно вязли все развернутые логические цепочки. Настроение, которое заставило бы странного омника-монаха кивнуть в удовлетворении и сказать простую фразу «ты всё делаешь правильно».)       Тук…       (А, возможно, и еще одну фразу. «Осталось немного».)       Тук…       (Потому что замедляться дальше было некуда. И точно в ту секунду, как Вдова степенно, почти машинально обдумывала формулировки приказа самой себе, маятник ее метронома шагнул справа точно на центр…)       Тик.       (…и замер.)       И тогда в гаснущем эхо последнего шажка, охватившего ее звенящей тишиной, Вдова вдруг услышала шелест листьев.              ***              Вдова не испугалась, не дернулась. Только подняла голову, открыла глаза…       (Тело Вдовы подняло голову. Ее глаза оставались закрытыми, но лицо изменилось так, будто сквозь опущенные веки она видела перед собой нечто весьма неожиданное, будто бы вместо стен палаты ее теперь окружало то, что никак не могло появиться в штабе миротворцев в реальном мире.)       …деревья? Да, то были деревья. Неизвестной Вдове породы, с темными стволами и узловатыми ветками, наполовину покрытыми серой листвой, они широким кругом опоясывали полянку, на которой сидела Роковая Вдова. Чем дольше она смотрела, тем больше деревьев видела. Они возникали из фиолетовой дымки так, словно стояли здесь уже несколько десятилетий. Какая-то часть Вдовы, всё еще склонная к автоматизму, принялась было на всякий случай их пересчитывать, но Вдова только махнула рукой: это явно бессмысленно. Можно просто сразу взять абсурдно большое число, оно явно подойдет, ведь как бы она ни осматривалась, ни вглядывалась меж стволов, ее взгляд так или иначе упирался в новое дерево.       Вдова обернулась: за спиной темные силуэты деревьев расступались, и в нескольких просветах образовался свободный проход. Вдова пожелала увидеть больше — и вдруг оказалась уже не в центре поляны, но на ее краю, как раз там, куда она смотрела секунду назад. Ее ладонь уже касалась коры ближайшего дерева слева: кора была холодной и шершавой, прямо как в реальности, но из нее сквозь пальцы Вдовы сочился едва заметный фиолетовый дымок, показывающий Вдове истинную природу всего происходящего. И напоминающий ей, зачем она здесь. Она здесь в поисках вот таких вот неправильных вещей, в поисках самого источника неправильности…       Чуть присев, Вдова выглянула из-за дерева.       Перед ней раскинулась еще одна поляна, на сей раз гораздо шире. В ее центре лежал удивительно огромный поваленный ствол. Вдове случалось видеть такие впечатляющие деревья раньше: однажды в Канаде она участвовала в ликвидации группы омников Нуль-сектора, которые разыскивали базу «Когтя» в округе, и преследование завело ее в лес вековых деревьев с высокими и мощными как колонны стволами. Они не понравились Вдове: слишком уж гладкие, без единой веточки, неудобные для снайпера, привыкшего искать позиции на высоте, хотя, надо признать, и в них была своя польза. Ширина этих красноватых деревьев была столь впечатляющей, что Вдова могла пройти за лежащим стволом выпрямившись в полный рост, подняв на вытянутой руке кверху винтовку — и остаться для любого с той стороны совершенно незаметной.       Но этот ствол казался даже больше, хотя и выглядел страннее. Не красный, но угольно-черный, кривой, он изгибался к небу своей серединой, как мост. Где-то слева в умственной темноте виднелись очертания его вырванных из земли корней — изломанных, напоминающих застывшие когтистые лапы какой-нибудь огромной птицы. Изучающе сощурившись, Вдова обдумывала это сравнение.       И вдруг услышала сзади хлопанье крыльев.       (Тело Вдовы в палате №13, которое до этого стояло возле стены, приложив к ней ладонь и наклонившись вправо, будто выглядывая из-за нее куда-то вперед, внезапно резко пригнулось. Развернулось в пол-оборота, растрепав волосы по плечам. Ее закрытые глаза смотрели на центр палаты №13, где совершенно точно никого не было.)       Посреди полянки сидел ворон.       Он чернеющим пятном замер в серой траве — в точности в том месте, где на поляне появилась Роковая Вдова. Почувствовав золотой взгляд, ворон нахохлился. По-птичьи повернул голову на бок, к Вдове.       Секунду они молчали друг другу.       Ворон хлопнул крыльями, разогнав фиолетовую дымку, взлетел. С хриплым карканьем заложил вираж над поляной и полетел в противоположную Вдове сторону.       — Стой!       Вдова не могла сказать себе, чем этот пернатый так важен и что она собиралась с ним делать, но подсознательно чувствовала: упускать его нельзя. Ворон появился здесь сразу следом за Вдовой, он посмотрел на нее — он стал первым, кто посмотрел на нее, среди всех деталей этого сознательного слоя именно он первый пошел с Вдовой на контакт, так что этот контакт наверняка нужно продолжить. Чуть присев, Вдова бросилась за птицей.       Но та летела быстрее. Вдова едва домчалась до края полянки, как силуэт птицы уже становился точкой над кронами деревьев, и вычислительный аппарат в ее голове подсказал, что бегом она ворона ни за что не настигнет. Вдова ощутила, что ей нужно что-то большее. Вдова напрягла правое плечо, отогнула сжатый кулак вовне и отработанным движением выбросила руку вперед.       Крюк-кошка, появившись на ее руке из ниоткуда, выстрелил с плеча и вонзился в толстую ветку какого-то дерева спереди. Безошибочный механизм закрутился в обратную сторону, трос натянулся, Вдова что было силы подпрыгнула вверх — и со всей инерцией бега взвилась в воздух, буквально вылетев из сплетения крон вперед.       Ветер ударил ее по лицу, но она ясно видела цель. Угол для прыжка был выбран идеально, скорости и силы движения хватало на всё; она напрягла пресс, подтянула колени к груди, гася начавшееся вращение, она откинула руки назад, и точно в тот момент, как крюк с легким толчком вернулся к ней на запястье, Вдова вытянула правую руку вперед и схватила ворона, крепко прижав его к себе.       Земля приближалась к ней. Ровный темный слой крон ускорялся к Вдове, она падала, но меж деревьев вдруг откуда не возьмись показалась еще одна свободная поляна — и прямо под ее ногами. Не дав себе подумать о тяжести падения, снайперша взмахнула левой рукой, пытаясь стабилизировать полет, и приготовилась к...

НЕ НАВРЕДИ ЕЙ

      Эти слова не имели источника. Они прозвучали отовсюду сразу, казалось, сами деревья проговорили их и вновь замолчали — и ноги Вдовы коснулись земли, и та разлетелась в стороны как от разрывного снаряда. Перекатившись на ровную поверхность, Вдова легко поднялась, оглянулась.       Ее окружала та же стена деревьев, что и раньше. Кривые стволы полумесяцем опоясывали поляну, открывая уже знакомый свободный проход к огромному поваленному дереву, чью черную громаду было видно даже отсюда. Эта полянка точь-в-точь повторяла полянку, с которой Вдова начала действие.       Единственным отличием новой полянки стала пологая воронка, как от несильного взрыва, сзади в паре метров от Вдовы. В нее уже медленно наползал прозрачный фиолетовый туман.       Вдова только что промяла эту воронку в земле. Приземлением метров с тридцати, не меньше. От которого у нее сейчас совершенно не болели ноги. Думая об этом и о странных словах, что перед приземлением звучали из пустоты, а может, из самого пространства, Вдова вдруг поняла, что не дышит.       Где-то рядом оглушительно каркнул ворон.       Вдова вздрогнула, но смогла не выругаться. Лишь посмотрела на ворона, зажатого между ее локтем и туловищем…       Нет. Уже не зажатого.       Вдова прижимала его к себе, к своим ребрам, пока летела и падала, это верно. Но сейчас она вдруг обнаружила, что стоит так, как если бы участвовала в соколиной охоте: отставив правую руку вбок, приподняв ее над землей, чтобы хищной птице было легко усесться на ней и сложить крылья — и черный ворон легко устроился на ее руке, сложил крылья, будто бы сидел так всю свою жизнь.       Удивительно, каким реальным он казался. Даже зная, что ворон не существует, Вдова всё равно чувствовала его вес, тянущий руку к земле, ощущала кожей остроту его когтей, мягкость черного пера, что коснулось ее плеча, стоило ворону заерзать на месте и хлопнуть крыльями. Черный как смоль клюв блеснул металлическим отливом, когда ворон резко повернул голову вбок. Его антрацитовый глаз уставился точно на Вдову.       — Ты знаешь, что здесь происходит.       Ворон не шелохнулся.       — Ты знаешь. Я знаю.       Ворон молчал.       — Ты — одна из моих мыслей. Ты — послание. Ко мне — и от меня. Вот почему ты видишь меня, реагируешь на меня, потому что ты моя мысль, направленная мне же самой, ты — моя же попытка поговорить с самой собой на языке этого слоя сознания. Знай, я поняла твою природу. Знай: ты заговоришь. В конце концов, должна быть причина, по которой ты еще не улетел с моего плеча. И такие причины я натренирована чувствовать в любых живых существах… даже в таких как ты.       Вдова наклонилась к ворону. Доверительным жестом, лишенным угрозы, будто бы желая рассказать секрет или послушать его, но ворон испуганно сжался и дернул головой. Правым запястьем Вдова ощущала его когти и чувствовала, как птицу бьет мелкая дрожь. Понимая, что сейчас время уже начало тратиться зря, Вдова подавила в себе желание приказать птице говорить быстрее. В условиях потенциальной опасности это было бы логично, возможно, сберегло бы им полминуты, но… это же приказ. А сегодня Вдова не хотела приказывать мыслям. Сегодня ей нужна новая стратегия.       Как бы поступила на ее месте Ангела Циглер?       Подумав секунду, Вдова хмыкнула. Вдохом-выдохом настроилась на нужный лад, подумала об Ангеле, а затем подняла свободную ладонь. Легонько погладила птицу по клюву.       — Поговори со мной… пожалуйста.       И ворон вдруг замер. В месте, где его коснулись фиолетовые пальцы, на клюве осталось золотистое светящееся пятнышко. Спустя секунду оно истончилось и пропало, словно впиталось в чернь. Ворон медленно выпрямился, встопорщил перья, раскрыл клюв — и отдал Вдове мысль, ее собственную тревожную мысль, которую она думала на этом внутреннем слое сознания и почему-то никак не могла вытащить на внешний.       С Overwatch что-то не так.       Рука перестала ощущать вес: ворон исчез. Не улетел, не спрыгнул, но мгновенно исчез, будто его и не было. Неосознанно Вдова замерла, но больше ничего не случилось. Секунду подождав, она чуть отклонила голову, прикрыла несуществующие веки, отдала себя раздумьям — и на нее вдруг нахлынуло множество образов, что ждали ее здесь уже давно.       С Overwatch что-то не так. Еще тогда, в первый день плена, Вдова задумывалась, что Overwatch ведет себя несколько странно. Он мог бы проявить к ней солдатское уважение и запереть в нормальной камере: утопающей в холодном полумраке, с решетчатой металлической дверью, с грубой лежанкой, без каких-либо удобств, с ежедневными и еженощными допросами, устраиваемыми без реальной необходимости узнать информацию только для того, чтобы показать, кто здесь хозяин положения, в том числе — с помощью бессмысленных пыток, когда один человек избивает другого, даже не задавая ему вопрос. Да, думала Вдова. Так следует поступать с врагами. Так нужно гасить их сопротивление, постепенно подчиняя мятежные души своей воле. Вдова ждала знакомого сценария, Вдова готовилась к понятным ей вероятностям будущего, но все приготовления ей так и не потребовались. Скованный моралью Overwatch не осмеливался поступить с врагом так, как должно.       Раньше это заслуживало лишь презрительной усмешки. Ожидая спасения от «Когтя», который скован моралью куда меньше, Вдова недолго размышляла о странностях Overwatch: что-то холодное и темное в ней быстро учло, что нерешительность противника повышает шанс побега при захвате заложника, а затем переключило внимание на другие, более важные для Вдовы вещи. Считая дни до скорого освобождения и не собираясь задерживаться в кулаке закона ни секундой дольше необходимого, Роковая Вдова отмела более глубокий анализ странностей Overwatch как нецелесообразный. Но пару месяцев назад реальность вокруг нее рассыпалась прахом и выстроилась заново, и раз уж по всем признакам выходило, что непонятный мир Overwatch отныне и будет единственным пристанищем Роковой Вдовы, то без глубокого анализа ей теперь просто не обойтись. Высококлассный снайпер с сотнями блестяще проведенных убийств, она знала эту истину как никто другой: чтобы охота увенчалась кровавым успехом, знай местность и ее закономерности лучше своей жертвы.       Проблема в том, что сейчас Overwatch поступает настолько странно, что списать все его глупости на одну только светлую мораль уже не получалось. Последние наблюдения показывали, что царящим в штабе бредом очевидно руководит некая иная закономерность, закономерность высшего порядка, которую Вдова (к своему неудовольствию) никак не могла распознать. Пока что вместо ответов у нее были лишь вопросы — они зрели внутри ее подсознания, напитывались сомнением всякий раз, стоило Вдове посмотреть на новый мир вокруг нее, и только сейчас оформились четкой мыслью, стоило ворону сесть Вдове на запястье и раскрыть свой черный клюв.       Overwatch сражается с «Когтем»? Но почему не сражается действительно эффективно, почему продолжает играть по правилам, когда враг правил не соблюдает, когда в открытую смеется над ними? В «Когте» у некоторых агентов высокого звена во внешнем мире были родные и близкие. Вдова знала об этом, потому что именно ее готовили убить их, если агенты вдруг окажутся неверны «Когтю». Метод действия через родственников уже давно показал себя в «Когте» как эффективный, и Вдова считала его само собой разумеющимся, да вот только не помнила ни одного случая, чтобы так поступал Overwatch. Неужели он так плохо организовал разведку по агентам «Когтя», что не знал, кого похищать? Или просто предпочитал не знать? Вдова как-то предложила Ангеле составить список родственников пары целей из «Когтя», но Ангела лишь посмотрела на нее и отказалась. Когда Вдова насела с вопросами, Ангела повысила голос и категорически отмела это предложение, затруднившись, впрочем, пояснить свое решение. А какого черта?       Overwatch обладает редкими людьми в своей команде? Но почему бросает их в первый ряд, почему так рискует ими? Ангела Циглер из каждого вылета возвращается с ранами, подчас серьезными, и едва ли хоть кто-нибудь из всей миротворческой организации реально старался уберечь ее. Overwatch действительно так глуп, что не догадывается держать ее подальше от перестрелок? Не догадывается, что потерю такого интеллектуального ресурса ему уже никак не восполнить, и смерть одного конкретного воина в их рядах может оказаться фатальной во всей войне?       Overwatch захватил Роковую Вдову, важного агента «Когтя»? Но почему два месяца ничего с ним не делал, почему не угрожал, не предлагал сделки, почему только лечил? Если пленник в «Когте» — напуганный и еще немного живой носитель информации, которого утилизируют сразу после получения необходимых сведений, то кто же пленник в Overwatch? Всего лишь тот, кого пытаются уговорить, кого выхаживают, исцеляют передовыми технологиями лечения и кормят трижды в день или по потребности… Да быть пленником в Overwatch полезнее для здоровья, чем жить в половине европейских городов послевоенного мира.       Стоит ли говорить, что в таких тепличных условиях не ощущается никакого давления к сотрудничеству? Не будь рядом Ангелы Циглер и, кхм, связанных с ней уникальных обстоятельств, Вдова бы ни за что не стала работать с Overwatch и до сих пор оставалась бы его безмолвным пациентом. А еще и военным преступником, входящим в первую десятку самых разыскиваемых по спискам Интерпола, с которым, однако, никто ничего не делает.       Кстати сказать, ценное замечание о преступниках. Разве Вдова не заслужила наказание? Разве не должны все убийства на ее счету приводить к так называемой «ответственности»? Вопрос стоило бы оставить риторическим, да вот только ответ на него Вдова уже нашла, когда от нечего делать листала книги в личных покоях доктора Циглер. Медицинские справочники со шкафа светловолосого доктора говорили Вдове, что перекованное сознание и раздвоение личности пациента №13 считаются сумасшествием, так что логично, что в мире Overwatch Вдова была не только военным преступником, но и сумасшедшей. Нелогичным казалось другое: как сообщила ей сама Ангела, заглянув через плечо в раскрытый справочник, в отношении сумасшедших преступников, оказывается, должны действовать особые правила привлечения к ответственности. Любопытно, что именно эти правила и породили самую злую иронию судьбы, какую только Вдова могла припомнить — именно благодаря им Роковая Вдова, даже расстреляв множество людей, даже с особой жестокостью, даже многих влиятельных личностей… м-м… просто не могла понести наказание. А всё потому, что всё это совершала как бы «не она».       И едва ли что-то могло рассмешить Вдову больше. Надо признать: всеми этими странностями «цивилизованный» мир, в котором жил Overwatch, удивлял Вдову так, как она никогда не удивлялась раньше за все четыре года незабытой жизни. Этот мир вокруг нее, мир «добрых людей» покоился на столпах странного благородства, которое Вдова никак не могла понять: убивать людей в нем по умолчанию запрещено, чужие вещи забирать нельзя, даже если тебе они нужнее, а право сильного уступает место силе права, что грозило серьезно осложнить Вдове жизнь. Как прикажешь достигать любых жизненных целей, любых вообще, если все адекватные ресурсы их достижения так сокращены? Даже к обычному запугиванию окружающие относились с порицанием, что уж говорить про легкое (или не легкое) членовредительство. Окружающий мир выглядел обществом трусов: утопая в ритуалах вежливости, придумывая тысячи словесных оборотов и реверансов, чтобы никого не обидеть и не спровоцировать на ответную атаку, люди и омники вокруг Вдовы аккуратно обхаживали друг друга в танце законопослушного гражданина и умудрялись вести себя так, что в их словах напрочь терялась искренность, а в поступках — сила.       И в этом — весь Overwatch. Пролитой кровью его оперативников Вдова заслужила статус врага, заслужила его ярость, честную и искреннюю, с которой можно работать, но Overwatch вбил себе в голову, что выше всего этого. Overwatch, чтоб его, следовал закону. Боялся рискнуть, нарушить правила, нарваться на чужое неодобрение, а потому усиленно притворялся, что пленник не вызывает у него жгучей ненависти за все содеянное, и превратил его из врага-преступника в страдальца-пациента, которому вместо удара кулаком полагается протянутая рука. И настолько сильна была его вера в собственные высокие идеалы, что он — он даже выпустил ее на свободу! Причем без наручников!       Конечно, свобода оставалась условной, иначе на здравомыслии миротворцев можно было бы поставить жирный крест. На руках Роковой Вдовы действительно не было ничего, кроме коммуникатора, но вот щиколотки снайперши накрепко перехватывались тонкими серебристыми браслетами, готовыми за одну миллисекунду ударить ее электрическим разрядом такой силы, чтобы (в теории) прервать любое движение Роковой Вдовы и при этом (опять-таки в теории) оставить Вдову в живых. За активацию браслетов отвечала Афина, отслеживающая по камерам и датчикам с коммуникатора каждый шаг Вдовы двадцать четыре на семь и подающая напряжение на браслеты сообразно происходящему. Стоило только камерам увидеть любую угрозу со стороны Вдовы в адрес мирных людей, включая просто слишком злое выражение лица, стоит только коммуникатору поймать ее пульс на отметке «возбуждение», как Афина либо выдавала предупреждение Вдове через наушник, либо сразу запускала ток, что Вдова прочувствовала на себе уже не раз. Электрический разряд пронзал ее ноги, сжимал бедра и икроножные мышцы неконтролируемыми сокращениями, заставляя Вдову спотыкаться, падать — и недовольно шипеть на любого, кто не догадался вовремя отвести взгляд в сторону.       Это серьезная защита? Возможно. Поэтому освобождение Роковой Вдовы нельзя однозначно определить как глупость. Только почему сотрудники медицинской службы вдруг извинились перед Вдовой, застегивая на ее ногах браслеты? А вот почему — Overwatch считает себя добрым. С опаской улыбаясь тому, кого за глаза называл убийцей, миротворческий горделивый Overwatch с ослиным упрямством намеревался тянуть притворство до конца. Вот почему вместо прямолинейных и честных ударов по лицу Вдова получала раздражающие психологические сеансы, вместо жестких допросов с лампой в глаза — тактичное расшаркивание в каждой первой реплике ее доктора и чрезмерную осторожность в любом слове, а вместо нормальной тюремной камеры, спартанские условия в которой позволили бы поддерживать заряд адреналина и привычную остроту ума пленницы — палату №13. Самое скучное помещение в мире, где единственным развлечением стал пересчет панелей на потолке. Раньше, время от времени развлекая себя ими, Вдова то и дело холодно спрашивала себя, на какой из дней ее неподвижное бесполезное тело покроется мхом, но теперь, когда свобода и сама жизнь Вдовы стали зависеть от Overwatch, вопрос в ее голове строился иначе.       Почему при всех своих промахах Overwatch еще не проиграл?       Overwatch неправилен. Все предыдущие вопросы показывают его стратегические просчеты, грешки командования, его предсказуемость «доброго солдата», а в бою с «Когтем» такие ошибки никогда не повторяются дважды. Так почему Overwatch еще не проиграл?       Очнувшись от размышлений, Вдова раскрыла глаза и выдохнула, чего в глубинах разума делать, в общем-то, и не требовалось. Секунду она понаблюдала, как ее выдох разгоняет фиолетовую дымку, а затем подняла глаза на небо, хотя оно ничуть не изменилось. Было всё тем же — невыразительным, серым, но дающим ощущение далекого пространства без стен и границ. И без воронов. Минуту Вдова поворачивала головой из стороны в сторону, но новых птиц не появилось.       Только через еще одну полную минуту Вдова увидела, что второй ворон ждет ее на земле.       Она как раз поднимала правую ладонь на уровень глаз. Хотела проверить, не остались ли на ней какие-нибудь следы, возможные зацепки — она всерьез думала, что сможет раскрутить отметины от когтей ворона в продолжение его мысли, — как вдруг далеко впереди что-то неярко блеснуло. Вдова рефлекторно дернулась с места, уходя с линии возможного выстрела, но почти сразу же остановилась. То был не оптический прицел, и никто не наводил на нее оружие. Там, на границе леса, среди корней темного дерева всего лишь замер еще более темный ворон, чей глаз на чуть повернутой голове смотрел прямо на Вдову. Что-то в его образе мигом подсказало Вдове: он смотрел на нее все время, как она размышляла первую мысль, и сейчас ждал ее взгляда — почти с нетерпением.       Вдова шагнула вперед.       (Тело Роковой Вдовы, стоящее в центре палаты №13, наклонилось вперед. Ее голова опала на грудь, руки свесились к полу, расслабленные. Секунду спустя ее тело отклонилось обратно, назад, а затем снова вперед и стало раскачиваться, как маятник.)       Ворон был меньше первого. Он смотрел на нее снизу вверх, смотрел в точности так, как и предыдущий — осмысленно, с полным пониманием того, кто стоит перед ним. Черный глаз птицы говорил о ее разуме, а до сих пор закрытый клюв и неподвижная поза — что ворон не хочет привлекать к себе ничье внимание. Мгновение подумав, от кого ворон здесь пытается скрыться и почему при ее приближении начинает переступать с лапки на лапку, Вдова ничего не придумала и отложила этот повод для беспокойства чуть подальше.       Она осторожно присела на колено.       Ворон принял приглашение.       И после теплого касания его раскрытый клюв принес Вдове вторую мысль. Ту самую, с которой ворону гораздо проще было прятаться, сидеть среди корней на этом уровне сознания, с которой он ни за что не смог бы здесь летать и которую точно не смог бы прокричать даже хрипящим вороньим криком. Вороньи глаза признались об этом Вдове, и Вдова поняла его с кристальной ясностью, когда он открывал клюв…       С «Когтем» что-то не так.       …а затем ворон исчез. Испарился на месте. И Вдова заметила бы это, если бы могла видеть. Но она уже не могла. Новая волна размышлений захватила ее, на секунду ослепив и оглушив, и теперь она стоя на коленях посреди леса раздумывала над некомфортной, холодной мыслью, что с «Когтем» что-то не так. Это никогда не было правдой…       Это не должно было быть правдой.       Это может быть правдой. Потому что на вопрос «почему Overwatch еще не проиграл» нельзя найти разгадку, если не развернуть вопрос в противоположную сторону и не спросить себя «почему «Коготь» еще не победил». И верно — почему?       Вдова всегда относилась к «Когтю» как к профессиональному игроку, чьи сила и хитрость не подлежат обсуждению, и считала аксиомой, что любая первая ошибка Overwatch приведет к победе «Когтя», когда тот воспользуется предоставленным шансом и мастерски обведет миротворцев вокруг пальца. И в недавнем прошлом «Коготь» сполна соответствовал ее ожиданиям. Он напал на несколько баз Overwatch два месяца назад, довольно впечатляюще прошелся бульдозером по его штаб-квартире, проник глубоко в его коридоры, чуть было не убил нескольких важных человечков и проиграл только из-за чистой гениальности одного доктора, но вот дальше…       Почему «Коготь» ничего не предпринимает? Почему не было повторной атаки на штаб, пока тот отстраивался в прошлом месяце и оставался уязвимым, где работа шпионов, диверсии, где перехват инициативы? И где, черт, захват заложников, они что, закончились? В отличие от Overwatch, «Коготь» никогда не брезговал грязными приемами, что история Роковой Вдовы, которая когда-то была Амели Лакруа, только подтверждает. Он бы уже давно что-нибудь выведал, кого-нибудь похитил и запытал, но нет — за последние два месяца Вдова слышит только об удачных вылазках оперативников Overwatch на разные объекты «Когтя», но ничего про контратаки. Притом что ресурсов у «Когтя» — и Вдова это точно знала — хватит еще минимум на десять массированных налетов. Да и нужны ли ресурсы? В «Когте» есть и свои умные личности, и если бы эти личности захотели, то наверняка бы придумали хотя бы один креативный план уничтожения Overwatch, не требующих для реализации вообще ничего, кроме пары часов времени, Жнеца и его дробовиков. Да что уж там, даже Вдова сегодня смогла придумать его сама, без всякой интеллектуальной поддержки, постоянно отвлекаясь на рефлексию и боль неправильности, а если уж она смогла, то и ее бывшее командование точно сможет. Они всегда составляли хорошие планы. Предыдущий план со спасением Вдовы из штаба был определенно хорош, так… где же следующий план?       В глубинах своего разума Вдова смогла додуматься только до одного подходящего объяснения. Если убрать все простые варианты типа «это просто затишье перед бурей», которые на самом деле ничего не объясняли, в тумане мыслей вырисовывался единственный нормальный вариант — Вдова не видит следующий план «Когтя» потому, что на самом деле прямо сейчас смотрит на его реализацию в упор, но пока что этого не понимает. Вероятно, происходящее заранее распланировано «Когтем», который дирижирует процессом и просто ждет верный момент для выстрела. Он намеренно тянет время и отдает противнику пешки, чтобы в конце партии изящно победить в два хода.       Проблема лишь в том, что тянуть время на войне можно только в том случае, если это самое время работает на тебя. У Вдовы же складывалось отчетливое впечатление, что сейчас время работает как раз на Overwatch — мало того, что за последний год Миротворец удивительным образом восстал из мертвых, вновь набрал общественного влияния и прибавил в числе оперативников, так он еще и умудряется в режиме реального времени унижать «Коготь» перед всеми, кому не лень посмотреть, громя его базы одну за другой. При таких вводных «Когтю» есть смысл ждать только… только если он ввел в ряды Overwatch некую тайную фигуру, которая в эту самую минуту готовится исполнить свою роль… примерно так же, как четыре года назад готовилась к броску Роковая Вдова, когда ее в медицинском отсеке со слезами на глазах встречал Жерар Лакруа.       Может ли тайной фигурой снова быть Роковая Вдова? Может ли «Коготь» повторять свою же блистательную хитрость второй раз, зная, что в полностью идентичную ловушку всё равно никто не поверит? Мог ли он специально отдать Вдову в плен с расчетом, что добрый Overwatch рано или поздно освободит ее, и Вдова сможет подобраться на расстояние удара к кому-нибудь из его руководящего звена — а «Коготь» только того и ждет, потому что заложил в голову Вдовы тайную установку на убийство, скажем, Джека Моррисона?       Вариант неплохой. Во-первых, «Когтю» это точно по силам, ведь именно так он убил Жерара Лакруа. Во-вторых, это объяснит сам факт плена Роковой Вдовы — четыре месяца назад «Коготь» не проиграл, но просто позволил Overwatch победить так, чтобы захватить в плен именно Роковую Вдову; получается, то было не досадное поражение, но лишь очередная тактическая премудрость «Когтя», которая сполна соответствует его профессионализму, а значит, всё снова в порядке, всё снова на своих местах. И в-третьих, это хорошо объяснило бы чувство неправильности. Если в голове Вдовы вдруг просыпаются тайные установки на ликвидацию, то вскоре (видимо, когда жертва будет в пределах досягаемости и условия будут подходящими) тело Вдовы перейдет на автопилот и атакует жертву, а это совсем не то, чего хотела бы Роковая Вдова. Нет, по самому убийству возражений нет. Что-то внутри Вдовы сердито возражало против убийств именно бессознательных, потому что уже привыкло к вольному разуму и совсем не хотело опять становиться чьей-то марионеткой. Вдова слишком долго убивала ради других. За последние два месяца ее сознание полюбило свободу и не намерено ее терять, а потому инстинктивно воспринимает тайные установки в сознании как нечто неправильное. И чем сильнее они просыпаются — тем громче кричат Вдове ее инстинкты об этой неправильности… Да, вариант хороший. Но только чувство неправильности всё же объясняется иначе. Чувство неправильности — и Вдова ощутила, что это правда, — оформилось на этом слое сознания в черного ворона, затем в еще одного, и оба они говорили Вдове вовсе не о том, что внутри Вдовы просыпаются некие тайные установки. Чувство неправильности указывает ей на какого-то внешнего врага. Который каким-то образом связан с тем, что с Overwatch и «Когтем» что-то не так…       А еще этот вариант никак не вяжется с одним действием «Когтя» — если он намеренно отдал Вдову в плен, то зачем пытался ее спасти, потратив на это прорву ресурсов? И почему затем пытался убить? Нет, эта нестыковка здорово понижает шансы, что «Коготь» во всем этом долгоиграющем плане ставил на Вдову. Теперь Вдова обязана допускать, что если уж у него есть тайная фигура, на которой построен весь план, то это может быть и кто-то другой.       Предатель среди офицеров? В руководстве? Вдова уже успела проверить многих из них прямым вопросом о преданности «Когтю», и пока что все говорили ей словом «нет» только правду. Конечно, она еще не проверяла Джека Моррисона… и этого, второго. Генри Нолдрейта. Но это лишь вопрос времени. Вдова проверит и их. Пока что можно удовлетвориться тем, что оба они входят в круг ближайшего общения Ангелы Циглер, которая достаточно умна, чтобы проверять их самостоятельно…       Ангела Циглер…       Вдова вскинула голову. Она была уверена, что ей не послышалось. Где-то недалеко, в тишине этого умственного леса раздался шорох перьев — шорох новой мысли, и он явственно звал Вдову за собой. Мельком глянув вниз и удостоверившись, что второй ворон исчез, Вдова пошла на звук; он повторился тихим шуршанием крыльев по древесной коре, провел ее между нескольких деревьев к большому раскидистому дубу, где на высоте тридцати метров Вдова заметила дупло — вроде бы неприметное, но странным образом притянувшее ее взгляд. Забравшись по стволу с легкостью, с какой обычные люди ходят по дорогам, и усевшись на толстой ветке, снайперша заглянула в него — и увидела третьего ворона.       Этот ворон был меньше прочих. Черный, как и его собратья, но со встопорщенными перьями и диким взглядом, он жался к дальней стенке в тень, замерев в неестественной позе, будто боясь пошевелиться, и при появлении Вдовы вздрогнул. Его глаз-бусинка смотрел на Вдову так, что ей на миг стало не по себе. Ей не нравилось его выражение, то, как широко и с каким испугом этот глаз раскрылся. Ей не нравилось, что ворон, который по природе обычно не гнездится дуплах, сейчас забился в это чужое забытое гнездо, словно убегая от некой опасности, ведь если он является мыслью самой Вдовы, то чего именно вдруг эта мысль так опасается…       Она протянула руку — медленно, стараясь не напугать птицу сильнее, но тот лишь сильнее вжался в стенку за спиной. Тогда Вдова остановилась и стала ждать. Прошло не меньше минуты тяжелого безмолвия, и ветка под Вдовой успела скрипнуть трижды, прежде чем ворон перевалился сбоку набок поближе к ладони Вдовы, позволяя той коснуться себя кончиком пальца и оставить светящийся след.       А затем клюв ворона раскрылся.       В ту же секунду Вдова сморщилась, осознав, что от новой мысли больше не будет возврата. Она хотела бы не думать ее, и, возможно, именно поэтому эта мысль была запрятана так далеко на глубинном уровне ее сознания, но теперь у Вдовы выбора уже нет. Теперь эту неприглядную правду Вдова будет видеть, даже закрыв глаза, хотя закрывать глаза даже не пришлось. Стоило только мысли…       С Ангелой…       …начаться в фиолетовом тумане, как черты воображаемого мира вокруг Вдовы на миг выцвели, и всё ее тело вдруг захлестнуло лавиной новых мыслей и предположений, что с Ангелой Циглер…       …что-то не так.       Но если подумать, Вдова не должна была так реагировать на эту мысль. А если подумать еще, то Вдова замечала это уже давно. Оставшись в одиночестве на долгие сутки, Вдова иногда размышляла о докторе Ангеле Циглер и теперь могла честно сказать самой себе, что к Ангеле можно относиться по-разному. Ценить за все созданное ею тепло, порицать за наивность, уважать за проблески силы, восхищаться вспышками ее интеллекта — присутствие своего доктора или даже мысль о нем давала эмоциональному фону Вдовы, обычно серому, много новых оттенков. Ангела не всегда вызывала только положительные эмоции (хотя, судя по всему, она к этому и не стремилась), не всегда была рядом, иногда скрывала важную информацию, но одного в ней не отнять — отныне и навечно, на радость или на беду, но она связана с историей Роковой Вдовы так прочно, что стереть ее влияние на Вдову попросту невозможно. И это не просто фигура речи: четыре года назад Ангелу пытались стереть из памяти Роковой Вдовы в самом буквальном смысле, да только ничего не вышло. Видимо, перед судьбой даже нейронная модификация оказалась бессильна. Судьбе оказалось угодно, чтобы многие жизненные нити Вдовы навсегда пересеклись в Ангеле Циглер, так что какими бы ни были будущие планы Роковой Вдовы в ее новой жизни, та или иная их часть в любом случае будет описывать Ангелу Циглер… как минимум воспоминанием последних месяцев.       А как максимум — живым человеком, идущим рядом. Который помогает исполнять все намеченные планы. И поскольку все планы Вдовы должны завершаться только успехом, Вдове нужно знать наверняка, что все составляющие ее плана сработают как надо, что идущая рядом Ангела ее не подведет. Вдова должна быть уверена, что не зря прислушивается к ней, не напрасно ищет ее внимания, не зря считает союзником… А не зря ли? Заслуживает ли столь высокой чести Ангела Циглер?       Ангела Циглер, которая совершенно невероятным способом переиграла свое же командование в поединке за Вдову, имея в кармане блеф, наглость и восхитительное ничего. Которая раскусила истинные намерения «Когтя» в бою за штаб-квартиру Overwatch и, невзирая на физическое истощение, точно просчитала весь план бегства Роковой Вдовы и Жнеца через планолетный ангар за жалкие десять секунд. Которая (и это вызывало во Вдове поистине уникальную эмоцию — подкрашенное гневом удивление) не сломалась после их поцелуя в лаборатории №2, но хладнокровно дождалась слома своего пациента и отбила в их отношениях немного силы, для чего ей пять дней приходилось вытворять невесть что, включая издевательство над собственным директором, которого весьма жестко затолкали в одну из палат и заперли как душевнобольного.       Трудно поверить, что это та же самая Ангела Циглер, которая отказывается угрожать родственникам любого своего врага и не может адекватно объяснить свой отказ. Которая два месяца боялась проявить решимость в общении с Вдовой, чтобы случайно не потерять шансы на восстановление «Амели Лакруа», которую когда-то любила, хотя (если уж на то пошло) это промедление в долгосрочной перспективе стоило ей многих жизней ее сослуживцев. Которая допустила Вдову к допросу задержанных из «Когтя», то есть фактически санкционировала их смерть, но не желает об этом говорить. Которая беспечно подставляется под пули, играя в войнушку, которая рискует собой на каждом чертовом задании, хотя не имеет замены. Которая вписывает в электрические браслеты на ногах Вдовы исключения, благодаря чему Афина не будет считать «возбуждение» Вдовы опасным, если они с Ангелой находятся наедине, хотя логически это неверно, поскольку создает прямую угрозу самой Ангеле Циглер. Замечает ли Ангела эту нелогичность? И всё это?       Нет, со вздохом думала Вдова. Едва ли она замечает в такие моменты хоть что-нибудь, кроме своих мечтаний о лучшем мире… Она закрывает глаза и забывается в иллюзиях, ей совершенно неинтересна та часть реальности, которая выбивается из ее представления о прекрасном, она ни за что не хочет адаптироваться под неприятные факты реального мира, предпочитая просто вычеркнуть их из картинки мира идеального. В идеальном мире нельзя похищать родственников врага, потому что у них, видите ли, есть «деонтологическая защита невиновного». В идеальном мире нельзя использовать идеи и приемы врага, потому что «так мы ничем не будем отличаться от них!». Идеальный мир лишен крови и насилия, в нем солдаты воюют исключительно гуманно без «темных» приемов, в нем всё залито исцеляющим светом и нет смерти как таковой, поэтому «я не хочу думать о тех, кого убила… и слышать о тех, кого убивала ты».       Да что с ней происходит?       Кто вообще в здравом уме будет такое говорить?       Она же не хочет умереть — Вдова ясно это осознавала, она видела, что Ангела совершенно свободна от суицидальных настроений, но раз так, то чем объясняются все эти неправильности? Почему Вдова видит в ее поведении всё то, что видит?       Задавая себе новые вопросы и понимая, что ощущение замешательства в ней только крепнет, Вдова в конце концов с выдохом подвела для себя черту: она не знает. Когда она только что воспроизводила в голове поведение Ангелы, у нее сложилось стойкое впечатление, что она думает про двух разных людей, вернее, про двух людей с разными уровнями интеллекта, словно бы у Ангелы была сестра-близнец, похожая на нее во всем, кроме способности принимать рациональные решения. Казалось, только такая картина мира могла бы полностью объяснить противоречия в поведении доктора Циглер, потому что в понимании Вдовы один и тот же человек просто не мог сочетать в себе такие модели поведения. Всё-таки человек либо умен, либо нет. Промежуточных или переходных состояний у рациональности не бывает.       Жаль только, что никакой сестры-близнеца у Ангелы не существовало, как и не существовало этого весьма удобного объяснения. Мир вокруг Вдовы опять оказался несколько сложнее. И теперь не на кого было списать все эти ангельские глупости, от которых Вдове всё чаще хотелось поджать губы. Это всегда была Ангела. Одна Ангела Циглер, единая в своей тупой гениальности, в своей глупой рациональности, в своей исключительной способности принимать как потрясающие, так и ужасающие решения. В один день она будет сильной — она будет Валькирией, грозным и впечатляющим воплощением умственной мощи, которая всегда поможет Вдове в бою. А в другой день она будет иной — обычной смертной, живущей совершенно обычной жизнью и стремящейся к банальным человеческим радостям. Такая Ангела мало чем поможет Вдове. Она будет говорить так, как говорят обычные смертные, она подчинится их закономерностям, закономерностям «цивилизованного мира», и максимум, что она сделает для Вдовы — это подарит ей тепла, приятного и успокаивающего, но не решающего проблемы в корне, а потому почти полностью бессмысленного. Но Вдова этого не заметит. Она не заметит бессмысленности происходящего, как не замечала последний месяц, ведь Ангела отвлекает ее от мрачных мыслей, Ангела светит ей, светит ярко, словно бы став…       Солнцем.       Так вот оно что, думала Вдова, рассматривая серое небо над головой. Так вот кем Ангела была для Вдовы сегодня.       Она была солнцем.       В момент, когда Вдова нуждалась в собеседнике, чей ум превосходит ее собственный, Ангела просто грела ее собой, как солнце. Жизненно важное для всех, но всё же безмолвное, неспособное дать хотя бы небольшую аналитическую оценку происходящему, в отблесках своих огненных одежд не замечающее неправильности и не задающее вопросов, что с Overwatch и «Когтем» уже давно что-то не так. А ведь эти вопросы серьезны — иначе чувство неправильности внутри Вдовы не сходило бы по ним с ума. Эти вопросы сложны, ведь во внешнем мире у них почти нет свидетельств, и даже Вдове, чье чувство неправильности было натаскано замечать любую фальшь в окружающем мире и всегда работало безотказно, потребовалось около двух месяцев, чтобы заметить мельчайшие косвенные свидетельства проблемы. Свидетельства оказывались настолько мелкие, что Вдова ставила под сомнение свои наблюдения и лишь благодаря природному упрямству смогла пробиться к мыслями-воронами в глубинах своего сознания, которые представили ей гораздо более объемную картину с глубокими вопросами. Можно ли рассчитывать, что Ангела ощущает ту же неправильность? Что уже заметила ту же картину, задала себе те же вопросы? Что сможет вовремя заметить опасность — и не умереть? Можно ли?..       А эта неправильность опасна. Неправильность Overwatch и «Когтя» может означать многое, в том числе как наличие в Overwatch подставного лица от «Когтя», так и наличие вообще третьей стороны, стравливающей две организации себе на выгоду. Это может быть шпион в руководстве — в «Когте»? Или в Overwatch? Потому что если во втором, то такому шпиону известны все перемещения Ангелы Циглер, известна каждая мелочь о ней, в том числе ее взгляды, а значит, он может ей манипулировать. Может управлять. Посылать, куда хочет. И с легкостью подстроить ее смерть от случайной пули, и Вдова не может, уже никак и ни за что не может теперь сказать самой себе, что Ангела способна проверить своих руководителей самостоятельно и предотвратить такой сценарий, ведь и с Ангелой что-то не так, ведь Ангела…       Ангела — солнце.       Солнце в далеком небе, которому не пробиться через серые облака и не увидеть грозящую миру неправильность.       Ангела — смертная.       Смертная, что радуется обычной жизни и не думает над вражьими интригами.       Ангела — всего лишь человек.       Человек, для которого эти интриги опасны. Слишком опасны, чтобы оставлять Ангелу на первой линии обороны, слишком… слишком много ран на ее коже. Чересчур много бессмысленных сражений, где она снова и снова лезет под пули. Возмутительно много шансов ее смерти даже здесь, в этом здании с мнимой защитой, когда с Overwatch что-то не так, когда невидимому кукловоду остается только чуть-чуть подтолкнуть ее к смерти, а сама Ангела этого не чувствует…       Но я чувствую, думала Вдова. Я чую опасность, и я должна, просто обязана что-то предпринять, только… только?..       Только.       Вдова, чья голова была всё так же откинута к лицом к небу, закрыла глаза. Подняла брови, медленно выдохнула так, как это сделал бы внезапно уставший человек. Но прошло несколько секунд, и она снова стала похожей на себя — опустила голову, открыла глаза и вернулась к своим мыслям. И ее мысли уже знали, что означает это «только».       Она ощущала, в чем это «только» заключается, будто бы это «только» стало фиолетовым туманом, опасливо кружащемся в пространстве вокруг, на который всего-то нужно было просто посмотреть. Вдове вдруг захотелось отвести душу, и она пнула носком какой-то камешек, который именно для этого только что вообразила в серой траве; камешек улетел за пределы внимания и исчез, а Вдова вновь осталась одна. И хотя повисшая в пространстве тишина терпеливо ждала ее «только», Вдова внезапно поняла, что ей не хочется додумывать мысль до конца.       Потому что предыдущие рассуждения не давали Вдове сразу двух верных логических путей. Верный путь вырисовывался только один. И Вдова не оглядывалась по сторонам, не высматривала нового ворона в небе или на деревьях лишь потому, что уже предчувствовала этот верный ответ. Он шел к ней из всех ее размышлений и прямо сейчас с арифметической точностью подводил Вдову к выводу, который в самом ближайшем будущем должен был, совершенно точно должен был что-то изменить. Не видя больше причин увиливать от неизбежности, Вдова хмыкнула.       И на всякий случай прошлась по логической линии сначала.       Ангела отвоевала себе в отношениях с Вдовой позицию силы. Она сама определяла, кого Вдова будет допрашивать, что она будет делать в свободное время и какую степень свободы получит. Видя в ней Валькирию, Вдова не оспаривала ее главенство всерьез. Ангела-Валькирия внушала ей невольное уважение, располагала к доверию, и именно ее Вдова могла видеть своим маяком в будущих поисках.       Такая Ангела могла бы найти источник неправильности. Она поняла бы, что же творится с Overwatch и «Когтем». Ангела-Валькирия может противостоять врагам, даже если они невидимы, она способна сражаться, быстро принимать решения и выживать.       Но еще Ангела временами становится обычным человеком. Ее искра гениальности угасает, ее способности к поиску пропадают, а ее шансы выжить в сгущающей неправильности стремятся к нулю.       И сейчас Вдова не может понять закономерности Ангелы и спрогнозировать смену ее состояний. Вдова не знает, когда и по каким причинам Валькирия снимает корону и превращается в смертную. Возможно, Вдова знала бы, если бы Ангела-смертная не мешала ей думать. Но Ангела-смертная мешает: она исцеляется, маскируется, не говорит Вдове о своих ранах и проблемах Overwatch на боевых вылетах, она отвлекает Вдову собой и своим светом, и поэтому Вдова не видит, не чувствует, не знает, Вдова не знает — и не может надеяться наверняка, что Ангела останется Валькирией в нужное время, когда опасность проявится ярче, что Ангела сама сможет заметить неправильность, если Вдова вновь даст себе расслабиться и «отвлечется на солнце»… Вдова не может рассчитывать, что Ангела будет готова справиться с врагами, что Ангела не… не умрет… Нет, Ангела не умрет. Она не имеет права. Вдова не может позволить ей умереть, Вдова не разрешит ей погибнуть, а это означает только одно.       Вдова расправила плечи.       Фиолетовый туман дрогнул и замер, казалось, по нему прошла невидимая волна. Вдова не повела и бровью. Здесь, в глубинном уровне ее сознания, среди мыслей-воронов, говорящих ей о неправильности, зреющая в ней мысль-решение ощущалась на редкость правильной, так что Вдова не колебалась. В ней больше не было сомнений.       Нигде здесь больше не было сомнений. Ничто здесь, в этом умопостигаемом лесу в фиолетовом тумане не возражало Вдове, поскольку каждая его микроскопическая часть была частью Вдовы, которая уже знала, что ее вывод был полностью обоснован. Ведь всё просто: раз уж Ангела любит отказываться от своей впечатляющей силы и оставаться лишь бледным подобием, лишь игровым элементом мира со значением «солнце», то, как бы ни было тяжело это признавать, Вдова уже не вправе оставлять Ангелу главной в серьезных вопросах их жизней. Для их быстрого и победоносного разрешения, не грозящего Ангеле смертью, Вдова теперь обязана подвинуть ее в безопасный уголок и призвать на первый ряд того, кто смог бы подстраховать доктора Циглер. Кто мог бы защитить ее, пока Ангела хочет побыть слабой, кто занял бы в их поисках ангельское место главного. И раз уж на Ангелу теперь не положиться, потому что она из-за своей тяги к слабости не всегда способна нести ответственность за происходящее, Вдове остается положиться на единственного доступного кандидата с претензией на здравомыслие.       Ей придется положиться на себя.       Ей придется положиться на то, чему она научена.       И пусть последние два месяца она жила по правилам Overwatch и пыталась вести себя по-доброму, убивая разве что рядовых «Когтя» на допросах, вскоре такой миролюбивый подход придется изменить. Теперь Вдове придется собирать информацию самой, проверять ее, реагировать на нее, находить угрозы самой и устранять их — в таких сценарных условиях она будет просто обязана действовать без хранителя за спиной и вести себя агрессивнее. Да, Ангела потратила много сил и времени, чтобы научить Вдову хотя бы базовой социальной доброте, но даже Ангела со всей своей тягой к «светлости» признала бы, что одним только добром войну не выиграть. Если Вдова всерьез планирует немного повоевать, то ей пригодятся не только «светлые», но и гораздо более «темные» умения.       Те самые умения, которые она оттачивала на протяжении четырех лет.       А из этого с определенностью вытекает…       — Что теперь тебе нужна твоя тень. Прекрасный вывод, мои поздравления!       А дальше здесь, в этом темном лесу, каждая микроскопическая часть которого была Вдовой, навыки Вдовы мгновенно бросили ее в бой. И все, чему она научена, заставило ее что было силы оттолкнуться ногами от ветки и отлететь назад великолепным сальто, подальше от стоящей под деревом фигуры.       Подальше от врага.