ЗАМЕДЛИ ЕЕ
Слова разлились в пространстве звонким эхо, и неожиданно падение Вдовы замедлилось. Почти замерев в метре от земли, перевернутая вниз головой, Вдова изогнулась, извернулась — и аккуратно ступила на землю ногами. В двадцати метрах от нее стояло… Черная рубашка с блестящими пуговицами. Черные брюки мужского кроя, черный ремень из лакированной кожи, черные начищенные туфли. Закатанные по локоть рукава. Оголенные предплечья, бледно-серые, как у мертвеца, скрещены на груди в жесте хмурой задумчивости. Две верхние пуговицы рубашки расстегнуты, сквозь них видна полоска серой кожи шеи, а выше… Лицо проявилось бы первым, если бы Вдова всматривалась именно в него. Но она перевела на него взгляд только в последнюю очередь. Странное чувство задерживало ее глаза на других деталях образа, возможно, потому что Вдова не желала проходить точку невозврата, не хотела видеть лицо, которое, однажды сформировавшись в ее сознании, уже не сможет (и она это предчувствовала) измениться. Но всё же она не могла не посмотреть своему врагу в лицо. В это вытянутое, немного заостренное к низу, по-своему красивое, но пугающее лицо, в эти разноцветные красно-синие глаза, в эти темно-рыжие отброшенные назад волосы, в эти тонкие, чуть поджатые губы, которыми с Вдовой вот-вот заговорит все еще живущее в ней темное нечто. Когда-то давно, в другой жизни два месяца назад Вдова видела эти черты в темной четырехметровой фигуре, сотканной из мрака, которая приказывала ей убить Ангелу Циглер. Сегодня эти черты стали лицом жестокой женщины, которая пришла к ней из фиолетового тумана для… для чего? Вдова не знала, но ее интуиция уже работала сверх плана. И по всем догадкам выходило, что сейчас самое время посмотреть на врага уничтожающим взглядом и презрительно плюнуть в его сторону личное местоимение. — Ты. — Я. — Жива, значит. — Как видишь. — Какого черта здесь делаешь? — Жду перемен. — И как успехи? — спросила Вдова деланно будничным тоном, подступая ближе. — Дождалась. И не знаю, как тебя отблагодарить, — фигура с рыжими волосами склонилась в издевательском поклоне. — Твои выводы о необходимости стать главной и работать самостоятельно просто великолепны. Я знала, что лучше всего не вмешиваться и дать тебе осознать их самой. Теперь мы наконец-то можем поговорить. — Мне не о чем с тобой говорить. — Разве? — темное нечто приподняло раскосые рыжие брови. — А кто же еще кроме меня сможет победить наших врагов и обеспечить наше выживание? — Какая дешевая манипуляция. — О, так ты теперь знаешь психологию? — Я знаю тебя. — Неужели. И кто же я? Вдова лукавила: наверняка она ничего не знала, лишь предчувствовала. Следующее ее предположение ощущалось как выстрел в туман, но события последних дней подсказывали Вдове, что пуля сквозь туман попадет в яблочко. — Ты Мойра. — Для тебя Мойра О’Доран. — Ты темное нечто внутри меня. — Внутри этого тела, — поправила Мойра. — Это «тело» и «ты» — понятия различные. Вскоре ты увидишь, что отождествлять их ошибочно, хотя в остальном ты на удивление права. Я действительно то, что ты подразумеваешь под «темным холодным нечто». — В таком случае тебе здесь не место. — И кто меня прогонит? Ты? — А кто же еще, — угрожающе шепнула Вдова. Она подняла правую руку на уровень глаз, готовая мигом раскрыть ее в сторону цели. Оставалось только надеяться, что яркие мысли об Ангеле дадут достаточную вспышку, чтобы выжечь темное нечто из ее сознания навсегда… — Неудачная идея, — в тон ей ответила Мойра. — Я знаю, что ты задумала. И я готовилась к этому сценарию. Знай, как бы ни было мне больно от твоих образов тепла и света, на сей раз у меня найдется достойный ответ. И заложники. — Заложники? — рассмеялась Вдова. — Ты, верно, шутишь? — Как только ты поднимешь в мою сторону руку, я дам этому телу приказ, который запустит в тебе особое состояние убийцы, называемое Охотником. Я сделаю это почти мгновенно, ты не успеешь помешать мне. В режиме Охотника ты не сможешь контролировать тело Вдовы во внешнем мире и очнешься только после того, как она кого-нибудь убьет, так что… да. У меня есть заложники. Моим заложником становится тот, кто сейчас физически стоит к тебе ближе всех остальных там, — Мойра ткнула пальцем наверх, — в реальности. А теперь запомни главное: меня есть все основания считать, что Охотник будет считать врагом в первую очередь того, кого тебя последние четыре года приучали считать таковым. Моррисон, Амари, Райнхардт… и Циглер. Поэтому если ты не хочешь ее смерти и связанных с ней проблем, то придется тебе послушать меня. Молчание. Мойра проговорила всё это не моргнув и глазом. И ее предупреждение звучало серьезно. Именно с той степенью серьезности, какая заставляет на секунду остановиться, чтобы еще раз продумать все дальнейшие действия и проверить свою в них уверенность. Но если Вдова в чем и была уверена, так это в том, что поддаваться на угрозы — не ее путь. — Ничего у тебя нет, — заявила она. — Ты блефуешь, сообщаешь мне пустую угрозу, ожидая от меня конкретной поведенческой реакции. Только вот зря стараешься. По правилам войны блеф от врага следует игнорировать. — Верное рассуждение. Однако я не блефую, и у тебя есть прекрасная возможность это проверить. Я всё равно планировала научить тебя этому, так почему бы не сейчас? — …? — Как по-твоему, где мы находимся? — …? — Это место, — не смущаясь молчаливого скепсиса Вдовы, уточнила Мойра. Она отвела от Вдовы взгляд и раскинула руки в стороны, будто приветствуя темный лес вокруг, приподняла голову. Терпеливо продолжила: — Что это такое? Где мы? И что из себя представляет наш разговор? Вдова теряла терпение куда быстрее. — Довольно, — бросила она. — Оставь эти игры и скажи как есть. — Мы находимся в глубине сознания человека, который называется «Роковая Вдова». Прямо сейчас ее тело находится в палате №13, ее разум расслаблен медитацией, и благодаря этому ты, персонификация ее высшего сознательного аппарата, можешь посмотреть на ее сознание изнутри. Ты спустилась в глубины разума Роковой Вдовы. Ты встречаешь здесь меня — темное нечто Роковой Вдовы, которое, как тебе должна была рассказать Циглер, ей внедрили в сознание нейронной модификацией как новую, дополнительную часть ее личности. Но даже если я ошибаюсь, и Циглер опять оказалась слишком глупа, чтобы рассказать тебе всё сразу, ты могла бы распознать мою природу уже сейчас. Ты слышишь, как я говорю с тобой, как я без твоего разрешения или приказа использую полнофункциональную синтаксическую грамматику человеческого языка и легко вступаю с тобой в конфронтацию, а потому ты могла бы догадаться, что я представляю собой отдельную часть личности Вдовы — самостоятельную, сложную часть, преследующую свои цели и не подчиняющуюся тебе, другой части ее личности. В этом смысле вывод один: если я и ты — самостоятельные части личности Вдовы, то наш разговор представляет собой около-шизофренический диалог внутри Вдовы. Здесь и сейчас она фактически в этот самый момент говорит сама с собой. — И что с того? — А то, что Вдова не может себе лгать. И темное нечто замолчало. Оно смотрело на Вдову своими разноцветными глазами с таким видом, будто ожидало драматичной реакции, но та запаздывала. И тут до Вдовы дошло. — Один плюс один равно два, — шепнула снайперша себе под нос. Она хотела сказать «три», но ее губы сами сложились в иной ответ, не дав Вдове озвучить неправду. — Именно, — отозвалась Мойра. Она улыбнулась, отчего ее подбородок стал выглядеть еще острее. — Вдова не может себе лгать. Так же, как не может лгать себе любое другое разумное существо. Вот почему мы, будучи самостоятельными частями одной довольно разумной личности, не можем лгать друг другу. Вдова покачала головой. — И вот в это я должна поверить? Нет, это скорее какой-то фокус с твоей стороны. Я могу назвать десятки случаев, когда люди врут сами себе, когда живут в иллюзиях. Два месяца назад я сама была такой. Человек постоянно лжет сам себе… — …на верхнем уровне сознания, — подхватила Мойра. — Действительно, человек может врать себе, заниматься самооправданием, и твоих примеров мне не надо, ведь я знакома с ними и сама. Как и любой другой, кто в свое время видел Ангелу Циглер за работой. Но все эти самооправдания человек произносит себе исключительно внутренним диалогом на внешнем уровне сознания. Там, где голос в голове может его пожалеть, сказать, что всё не так плохо, что ты не становишься убийцей, если стреляешь в агентов «Когтя», что ты не проводишь аморальных исследований над человеком и так далее. Знаешь, в чем проблема таких людей? В том, что за всем этим самообманом от них скрывается настоящая правда, с которой можно работать и которую нужно улучшить, но они никогда не смогут этого сделать, поскольку правда скрыта от них на внутреннем слое сознания, куда они боятся даже посмотреть, боятся увидеть внутри себя правду, которая покончит с их удобными иллюзиями. Но Вдова — не они. Вдова не боится. И потому здесь, опустившись на глубину своей души, Вдова в твоем лице слышит истину. Ведь именно в глубине души даже самый завравшийся человек больше не сможет себе лгать. — Нет. Нет. Это… Вдова хотела сказать «неверно». Ей хотелось сказать, что слова темного нечто внутри нее неверны. Но за миллисекунду до того, как с ее воображаемого языка слетело слово «неверно», все ее воображаемое тело вдруг чуть напряглось, а воображаемый рот вдруг закрылся и отказался открываться. Будто бы споткнувшись на ровном месте, Вдова всё хотела сказать слово «неверно», но почему-то никак не могла. Наблюдающая за ней Мойра склонила голову набок. — Не получается сказать неправду? — ее низкий вкрадчивый голос звучал вроде бы даже сочувственно. — Сознание Роковой Вдовы подавляет заведомый самообман? Рот тебе не повинуется? Я знаю это состояние. Я понимаю. Я тоже не сразу приняла эту реальность, но пришлось. Способность понимать меняющийся мир и адаптироваться к нему — ключ к выживанию сильнейшего, сама эволюция научила нас этому, так что я не протестовала. Надеюсь, не станешь и ты. — То есть мы не можем друг другу врать? Буквально? Во всем? — Есть ряд ограничений. — О, ну естественно. — Не ерничай. Ограничение первое — правило правды касается только утверждений. Во всех не-утверждениях, то есть вопросах, рассуждениях, предположениях, любых гипотезах или теориях мы можем говорить свободно, потому что человек может предполагать что угодно и раздумывать о чем угодно, и неважно, насколько эти раздумья соответствуют реальному миру. Ограничение второе — сама Роковая Вдова должна быть искренне уверена в правде утверждения, чтобы о нем нельзя было соврать. Иными словами, ты не можешь соврать мне, только если Вдова в моем или твоем лице точно знает правду. Если ни одна из нас не знает правды, твое утверждение не станет для сознания Вдовы заведомо ложным, так что она его не подавит. И третье — правило правды работает только на внутреннем уровне сознания. На внешнем наш диалог подчиняется общей человеческой природе, природе самообмана во имя спокойствия, так что на внешнем уровне мы всё еще сможем (и, вероятно, по традиции будем) друг другу лгать. Таким образом, — темное нечто подняло палец вверх, — полная закономерность правила правды звучит так: мы не можем проговаривать друг другу утвердительные предложения, если Роковая Вдова искренне уверена, что они ложные. Мы не можем утверждать, что солнце встает на западе, что Вдова всегда сильна, что Циглер всегда разумна. Это объективная ложь, которая будет сразу же заблокирована нашим правилом правды. — И сейчас ты говоришь мне правду? — Абсолютную. — Ты знаешь это или думаешь, что знаешь это? — Молодец, — кивнула Мойра и улыбнулась. Ее красно-синие глаза смотрели на Вдову с одобрением. — Наконец-то вижу в тебе реальную работу интеллекта. Да, я действительно знаю это. И я не могла бы сказать этого прямым утверждением, если бы Роковая Вдова не знала этого наверняка. Вдова прищурилась и ничего не ответила. Сам образ темного нечто, которое вдруг начало улыбаться ей и проявлять некое подобие дружелюбия на этом слое сознания, вызвал острое желание поставить все внутренние процессы на паузу и немного подумать — одной, в тишине. Ей нужно было подумать. Интересно, может ли она щелкнуть пальцами и в самом буквальном смысле заморозить здесь всё, хотя бы ненадолго?.. Улыбка Мойры сошла с лица, и из красивого оно вновь стало красиво-жестоким. — Я подозревала, что даже для тебя стадия отрицания потребует некоторого времени, но — серьезно? Так много? Не могла бы ты оказать мне милость — преодолеть этот раздражающий паралич и наконец просто сказать, что я тебя убедила? Допускаю, что это может ощущаться как нечто довольно унизительное, но осмелюсь заметить, что твои личные переживания по этому поводу не должны играть вообще никакой роли, поскольку времени на дискуссии по этому поводу у нас в любом случае уже нет. Неправильность во внешнем мире сгущается, силуэты врагов мелькают в тумане войны всё чаще, кто-то рисует на нашей спине мишень. Нам нужно срочно… — Довольно жалкая попытка создать мне дефицит времени на принятие решений… — Я знаю, что сказала правду, — перебила Мойра, повысив голос. — Не просто думаю, что знаю, но именно знаю! Но если тебе важно не соглашаться со мной просто из принципа, то хотя бы с собой ты согласиться можешь? Ты ведь слышала воронов? Они стали голосами твоего чувства неправильности, и, кстати, предупреждали тебя не обо мне! Напротив, они говорили тебе об Overwatch, о «Когте», они тревожились, что с ними что-то не так… И что твоя дорогая Ангела Циглер, этот самый обычный заурядный человечек, не сможет разгадать эти загадки вовремя и, весьма вероятно, умрет… — Достаточно, — отрезала Вдова. Уж очень ей не понравилось, как злорадно дернулись уголки губ Мойры, когда она упомянула Ангелу. — Я скоро разберусь с этим, будь уверена. — Так я уверена. Я ведь тебе помогу. — Это вряд ли. — Помогу, не сомневайся. К тебе только что пришло убеждение, что тебе придется на время отказаться от общества этой Циглер, отодвинув ее «в уголок», верно? И раз уж место твоего советчика освобождается, я с почтением предлагаю свою кандидатуру. А если ты вдруг думаешь отказаться просто чтобы удовлетворить свою потребность в бунтарстве, я напоминаю — у меня есть заложник. Я точно знаю, что могу сейчас мгновенно запустить в тебе механизм Охотника, и еще точнее я знаю, что он отстранит тебя от управления телом Вдовы и кого-нибудь убьет. — Если этот «Охотник», — Вдова интонацией изобразила кавычки вокруг этого слова, — действительно может выключить меня, то почему ты медлишь? Почему бы просто не запустить его и не забрать себе тело Вдовы — прямо сейчас? — Потому что управлять тобой удобнее, чем им. Тебе можно угрожать, тебя можно заставить сомневаться, с тобой можно договориться… пусть я и начала в этом сомневаться. Охотник не способен на все это, потому что был создан как особый сверхчеловеческий режим убийства, основанный на чистых инстинктах измененного тела Вдовы и не подчиняющийся ее разуму. С ним не поговорить, его не сбить угрозой, его можно только подавить. Ты не сможешь его подавить, а я… я смогу. Но не захочу. Мне придется удерживать его на поводу… Мойра повела правой рукой в воздухе, и в ее ладони вдруг появилась рукоятка. Черная, как и все одежды Мойры, отдающая матовым блеском плотной кожи, длиной около полуметра, она лежала в ладони так, будто ее учились держать долгие годы. Из конца рукоятки на землю ниспадали темные нити. Они шевелились сами собой, будто попав в невидимый водоворот — казалось, они стараются сплестись в единый черный повод. Мойра не обращала на них внимания. Пальцами левой руки она ласково пробежалась по всей длине рукоятки, и на ее лице вдруг пролегли морщины, словно за пару секунд она постарела на несколько лет. — Мне придется тратить на сдерживание Охотника силы, которых у меня и так осталось мало. Вот почему мне будет проще использовать его как инструмент давления на тебя путем угрозы — это для меня более легкий путь… Но я не гордая. Могу пойти и трудным путем, знаешь ли. Если ты попробуешь меня атаковать, я вызову Охотника. Если мы не договоримся, я вызову Охотника. Если мне просто что-то не понравится, я вызову Охотника. Во всех этих случаях Охотник выключит «тебя», нападет на кого-нибудь снаружи этого сознания и убьет, и только потом «ты» снова получишь контроль над телом, чтобы мы повторили все сначала. Я снова предложу тебе договориться, а если ты откажешь, я снова призову Охотника. И снова. И снова. Ну а если мне это надоест и мне захочется тебя наказать, я разорву этот цикл, просто затаюсь где-нибудь здесь и немного подожду, чтобы вызвать Охотника под конкретную важную для тебя жертву… под Ангелу Циглер. Ну так что? Мне пойти трудным путем и провести тебе наглядную демонстрацию? Или ты всё-таки готова со мной немного… посотрудничать? Молчание. Мойра ждала ее ответа. Она не отводила от Вдовы взгляда, не мигала, и с каждой секундой Вдова ощущала ее давление всё четче, словно вокруг них постепенно падала температура. Но Вдова не спешила отвечать. Ее логический аппарат разделился на две части: одна оценивала прозвучавшую угрозу от стоящего впереди врага на реальность, а вторая пыталась придумать гениальные решения, которыми Вдова могла бы ответить на такие угрозы, но времени было слишком мало, чтобы хотя бы одна из них дала внятные выводы. Вдове нужно было больше времени. И информации. Так что она была обязана продолжать диалог… — И что конкретно, — ровным голосом проговорила Вдова, смотря в разноцветные глаза, — ты понимаешь под «сотрудничеством»? А дальше стоящее впереди нее враждебное темное нечто, которое не раз использовало Вдову в своих целях, которое вживили в голову Вдове ради ее контроля со стороны «Когтя», которое два месяца назад пыталось уничтожить ее свободную волю в ее же собственной голове и убить Ангелу Циглер, ответило: — Мы должны договориться, каким образом будем мирно сосуществовать в этом теле. Сегодня же. А уже завтра, при должном уровне моей удачи, мы должны начать тренировки Вдовы к тому, что грядет. Вместе. И черная рукоятка в пальцах Мойры растаяла. Логический аппарат Вдовы заискрил. — В каком сумасшедшем мире я буду снова работать вместе с тобой? С тобой?! — В мире, где есть угроза твоей Циглер, — тут же ответило темное нечто. — В мире, в котором стоящее перед тобой темное нечто может убить ее просто из прихоти, в мире, в котором «Коготь» учитывает ее как приоритетную цель, в мире, в котором она очертя голову рвется в бой и в котором кто-нибудь из «Когтя» пришьет ее, пока ты валяешься в палате как душевнобольная, не имея возможности защитить ее в бою. Договорись со мной, и я пощажу ее. Договорись со мной, стань сильнее — и сможешь защитить ее от «Когтя». Договорись со мной — и в твоем будущем она останется жива. Логический аппарат Вдовы загорелся. Мойра молчала. Наслаждалась она эффектом сказанных слов или нет, сказать было невозможно, она слишком хорошо контролировала себя, а Вдова не могла потратить больше времени на то, чтобы присмотреться к ней повнимательнее. Вдова была занята тем, что в безмолвии тушила свой догорающий логический аппарат. Стоило ему только заработать, как жестоко-красивое лицо темного нечто недовольно нахмурилось. — Тебя учили воспринимать объективную информацию независимо от ее источника. Один из первых уроков рационального действия — если ты уверена в истинности знания, ты можешь использовать его себе на пользу независимо от того, сообщил его тебе друг или враг. Использование методов врага само по себе не ставит вас на одну и ту же сторону. А поскольку выяснить эти методы ты можешь в том числе в разговоре с врагом, то и сам разговор не ставит. Так почему ты не желаешь говорить со мной? Ты не отказывалась говорить с Циглер полтора месяца назад, когда еще считала ее врагом, так чем я хуже? — Ты мне не нравишься. — А она разве нравилась? — Тогда — нет. — Какая возмутительная алогичность. — Могу себе позволить, — отбила Вдова. — Нечего беспокоиться о последовательности решений за последние два месяца, если я сейчас уже не та, что была раньше. — Именно поэтому мы должны договориться, — нажала Мойра. — Ты стала иной! Ты не тренируешься, слабеешь, пока твои враги набираются сил, ты уже не выдержишь прямого столкновения с ними! Ты не проходишь регулярную нейронную модификацию, твое «путешествие к свету» и советы этой Циглер привели к тому, что твое сознание рассинхронизировалось и ты потеряла часть своих теневых!.. — А, ну ясно. Дай угадаю — сейчас выяснится, что Ангелу мне слушать нельзя, что свободной быть тоже нельзя, да и что вообще ничего нельзя, пока ты не одобришь? — Свободной быть можно и нужно. Но Ангелу слушать действительно нельзя. — Какая радость. — Присутствие Ангелы и ее советы ослабляют нас. Ты теряешь силу своей темной стороны. И поэтому уже с завтрашнего дня ты должна сократить общение с Ангелой, встречаться с ней только с моего прямого разрешения… — А ботинки тебе когда почистить? Начать со вторника, а дальше по четвергам? — Я пытаюсь предотвратить твою смерть! — Вероятно, из большой любви ко мне? — Включи мозги, ты, ничтожество, — прошипело нечто. — Думаешь, мне есть дело до «тебя»? Нет! Будь моя воля, я бы распылила тебя в реинтеграторе без возможности восстановления, но на мою беду это невозможно. И не потому, что «я» и «ты» — всего лишь два осколка модифицированного шизофренического разума на этом слое сознания, которые в принципе не могут распылять друг друга, а потому что сейчас «ты» нужна телу Роковой Вдовы. Так же, как и «я». Ты осуществляешь общее управление Вдовой, а я знаю, как восстановить ее темный боевой потенциал. Ради безопасности тела Вдовы мы с тобой вынуждены действовать вместе. И очень важно, чтобы ты это понимала, потому что иначе мы… — Нет никаких «мы». — Есть. К сожалению или к счастью, но есть. — Даже мое тело, тело Вдовы теперь скажет тебе, что это не так. — Оно не отмечает меня чувством неправильности! Оно считает меня нормальной частью себя! — Возможно. Но лишь потому, что чувство неправильности внутри меня приучено считать тебя нормальным — его приучили четыре года назад, когда вшивали тебя в мой мозг. Поэтому чувство неправильности судит тебя предвзято, и я должна игнорировать его показания. А вот чего я игнорировать не могу, так это «себя» в этом сознании. Как ты там сказала? «Я» — персонификация разумной части Роковой Вдовы? Это правда, ты действительно сказала правду, только вот не всю. Ты забыла слово «свободной». Я… Вдова говорила громче. Ее вдруг наполнила уверенность в том, что слова правильны, и по фиолетовому туману вновь прошла незримая волна, заставив его вздрогнуть. — …Я воплощаю в себе не только разум Вдовы, но и свободу ее воли. Я принимаю внутри нее те решения, которые принимают все остальные существа, обладающие сознанием. Если «ты» вшита в это сознание модификацией по воле человека из «Когтя», то «я» стою здесь по воле самой природы, и тело Вдовы это знает, ведь не просто так я день ото дня становлюсь здесь, — Вдова раскинула руки, — всё сильнее! Тело Вдовы возвращается к естественному порядку вещей. И мне даже не нужно спрашивать тебя, можешь ли ты это опровергнуть и не соврать, потому что я и сама вижу косвенное доказательство: ты пришла ко мне из тумана. Сама. Ты пытаешься договориться со мной. Иначе тебе не выжить, ведь ты уже слабеешь, и само тело Вдовы, отдавая силу мне, лишает силы тебя… чего никогда бы не сделало, если бы еще принадлежало тебе, если бы в этом теле вообще предполагалось для тебя место, если бы ты была здесь нужна. Так что нет никаких «мы». Есть только «я», которое в нормальном мире уже давно должно существовать в теле Вдовы без «тебя». — Верное рассуждение. Вдова торжествующе улыбнулась. Видимо, правило правды не просто работало, но еще и приносило ей пользу — ее внутренний враг был вынужден признавать очевидное. — В твоих словах есть логика, — сухо продолжила Мойра. Ее лицо осталось бесстрастным. — Во всяком случае, в последних нескольких репликах. Я согласна с анализом динамики твоего тела, всё верно. За последние два месяца Вдова психологически изменилась, и теперь ее тело чувствует «тебя» и «меня» как две отдельные субличности со своими областями принятия решений, и раз уж так вышло, что именно «ты» стала отвечать за свободный выбор и высшее Я, то многие системы тела Вдовы теперь отцентрованы на «тебя» как на ее главную субличность. Тело Вдовы действительно стало свободнее — оно перестает подчиняться мне во многих вопросах, в которых ранее я всегда могла на него рассчитывать, оно начинает сопротивляться моим приказам — сегодня утром я пыталась приказать ему вернуться в личные покои Циглер, но оно не подчинилось, а стоило надавить, как оно упало без сознания… Что? Вдове почти удалось не показать этот вопрос на лице. Почти. — …в этом смысле всё сказано правильно, — говорило темное нечто, ничего не заметив. — И пусть темные навыки этого тела пока еще помнят меня и мои приказы, в обычной жизни это тело уже начинает существовать отдельно от «меня». Вдова промолчала. Темное нечто дало ей куда более многословный и подробный ответ, чем она надеялась услышать, к тому же сообщила ряд фактов, которые позволяют Вдове — и Мойра не могла этого не осознавать — почувствовать себя сильнее. Почему она всё это раскрыла? Чтобы Вдова не чувствовала себя прижатой к стенке и свободнее соглашалась с ней в разговоре? Вдова не знала наверняка, так что лишь продолжила думать, как бы ей обойти угрозу Мойры об Охотнике, и ждала следующих слов. А Мойра между тем продолжала: — Другой вопрос в том, насколько удачным окажется такое существование. Уцелеет ли Вдова? Уцелеет ли стоящая рядом с ней Ангела Циглер? Сможешь ли «ты» обеспечить их выживание без «меня»? Не в обычной жизни, но в бою? Боюсь, что нет. Свободное тело Вдовы отказывается от «меня», но вместе со мной со временем потеряет все завязанные на меня темные навыки, а между тем они очень пригодятся тебе, когда ты будешь разбираться с прочими неправильностями Overwatch и «Когтя». Твой единственный способ сохранить свои темные навыки — это сохранить меня. Дать мне больше силы. Заставить себя и свое тело согласиться с моим существованием здесь, чтобы я могла защищать Вдову и тех, кто ей дорог, и слушать мои советы, чтобы мы могли эффективно действовать сообща. — Ну да, разумеется, — очнулась Вдова. — А на колено перед тобой не встать? Так, просто для полноты картины… — Послушай меня, — перебила Мойра. Ее голос звучал тише и куда настойчивее. Она даже подступила к Вдове на шаг, заставив туман под ногами недовольно расползтись. Вдова замолчала, приподняв бровь, но Мойра почему-то не обратила внимания на высокомерие. — Что отличает «тебя» от «меня» внутри Роковой Вдовы? Знание. «Ты», свободная личность Вдовы, существуешь в ее теле самостоятельно всего несколько месяцев и до этого постоянно подавлялась нейронной модификацией, тогда как «я» всегда только укреплялась ей и живу уже больше четырех лет. Вот почему из нас двоих именно «мне» было положено знать истинную природу темных навыков Роковой Вдовы и управлять ими. Все ее киллерские способности, все искусственные настройки, которые вживили вот сюда, — Мойра раскинула руки от горизонта к горизонту, как это только что делала Вдова, только развела руки шире, — были сконструированы так, чтобы при необходимости в обход «тебя» по специальным приказам подчиняться «мне». Вот почему они никогда не подводили Роковую Вдову — у них всегда была я, контролирующая субличность, которая в подходящий момент могла ответить на зов своей хозяйки и активировать нужный внутренний механизм особым словом, чтобы предоставить его в распоряжение Роковой Вдовы… Я была ее оруженосцем. Штурманом. Внутренним капитаном, принимающим командование, когда дела шли плохо. И поэтому совершенно логично, что «я» знаю об этих инструментах больше, что значительная их часть до сих пор подчиняется мне, если я зову их особыми словами… — Я совершенно точно помню, как в «Когте» отдавала себе приказы — сама. Без тебя. И мое тело реагировало на них — без твоего участия. Я не ощущала тебя внутри, не слышала твой голос, и ни о каких «приказах» с твоей стороны меня не информировали. Ну, что скажешь? — Скажу, — беззлобно ответила Мойра, ни секунды не задумавшись, — что ты упускаешь несколько обстоятельств. Первое — за время работы в «Когте» разница между «тобой» и «мной» была фактически неощутима. «Ты» как персонификация разума Вдовы осуществляла общее управление ее телом, а «я» была добавлена к «тебе» как программа по управлению всеми ее искусственными механизмами вроде подсчета времени или чувства правды. Эти механизмы шли поперек естественной биологии и были для тебя опасны, поэтому «я» задумывалась как система контроля, как страховка, готовая выключать их или включать по необходимости. В те моменты ты не ощущала меня неправильностью, потому что я таковой и не была. Я полностью продолжала твои решения и идеи, «я» и «ты» всегда действовали по идеологии «Когтя», то есть действовали вместе, буквально в унисон — стоило тебе подумать о нужном механизме, как я уже запускала его, не теряя времени, и ты тут же получала желаемое. Говоришь, ты приказывала своему телу и оно тебя слушалось? Ошибаешься. Фактически твои приказы своему телу были обращением ко мне, чтобы я активировала нужный механизм и дала тебе результат. Так мы действовали вместе. Ты принимала решение о действии, я тут же его исполняла. Иногда — например, пока ты спала — я запускала механизмы и вовсе самостоятельно. А иначе как бы ты просыпалась в точно необходимое время, говорила связными предложениями сквозь сон? То была я. Всегда. Просто раньше, когда мы были одним целым, ты не ощущала разницы… но теперь Вдова светлеет, мы с тобой разъединены, и разница становится куда ощутимее. Ты обособилась от меня, твое тело меня ослабляет, ты начала исследовать внутренние слои сознания и сейчас ты всё яснее чувствуешь, как я запускаю в Роковой Вдове то или иное темное умение. Вспомни-ка один пример из новейшей истории Роковой Вдовы — вспомни свои действия в палате №13 два месяца назад, когда Ангела сняла с тебя наручники и начала целовать. Почему ты тогда ударила ее? Вдавила в стену? Откуда в тебе взялась такая неестественная сила? Ответ один — это я дала твоему телу соответствующую команду, и оно среагировало. Без тебя. Без твоих приказов. Только по моему слову — и ты тогда ясно это ощутила, из-за чего и стала задавать вопросы самой себе, поскольку чувствовала, что все те действия проистекали из некой иной части личности Вдовы, а не из «тебя». Возражения? — … — Прекрасно, идем дальше. Второе — в такие моменты ты могла не слышать мой голос внутри, потому что я не всегда говорила команды с верхнего слоя сознания, где они звучали бы для тебя внятными словами. Я могла говорить их и отсюда, и из других умопостигаемых мест, откуда ты — обитавшая на верхнем слое сознания — ощущала бы эти команды искаженными образами, в виде рефлексов, например, голосом интуиции, наитием, предчувствием и так далее. И ты уже знаешь, что именно так твое сознание и работает. Ты сама недавно пришла к этим же выводам по чувству неправильности: что оно сокрыто на глубине и лишь «бросает тень» на верхний слой сознания, а потому не может звучать на нем словами. Кстати, отличное рассуждение, ты им сэкономила мне время, спасибо. Возражения? — … — Два из двух. Иду на рекорд! Третье — обо всём этом тебя никто не информировал, потому что с чего ты вообще взяла, что тебе должны были хоть слово сказать? Знай, «я» внутри Вдовы была задумана как страховка и предохранитель, но знай, что я должна была страховать Вдову на случай многих ситуаций. Одну из них я уже назвала — я должна была следить за ее темными киллерскими механизмами и принудительно отключать их, если психике Вдовы угрожала бы опасность. Но иной ситуацией было бы твое неповиновение. Да-да, именно «твое». Если бы «ты» вдруг начала просыпаться во Вдове как свободная личность, то точно не должна была знать о моих ресурсах и возможностях, поскольку при таком сценарии мы бы стали врагами, и «моя» сила должна была бы стать для «тебя» сюрпризом. Вот почему «ты» никогда не понимала саму себя и «мое» участие в теле Вдовы до конца… И да, это чистая правда — я знаю это, а не просто думаю, что знаю… — Прости, пожалуйста, что перебиваю, — не сумела удержаться Вдова. В ее голосе всё чаще пробивался сарказм, который маскировать уже не было сил. — Но за каким чертом ты мне всё это рассказываешь? — Во имя доверия. Хоть в какой-нибудь форме. Короткая пауза. — Доверия? Между нами? — Враги иногда доверяют друг другу гораздо больше, чем друзья. — В нашем случае это исключено. — Даже с учетом правила правды? — Я не чувствую, что могу доверять тебе. Всё равно не чувствую, есть правило или нет. Слишком многое здесь нужно перепроверить. — Переубеждать не стану. Ты либо придешь к этому сама в свое время, либо не придешь вообще. Я лишь могу давать тебе возможности передумать, рассказывая о себе и своих функциях в деталях и предлагая проверить мою логику на прочность. Логика для нас даже полезнее, чем правило правды, ведь даже сомневаясь в правиле правды, ты не можешь сомневаться в логике моих слов. Ну так ответь мне: логично ли, что «я» действительно знаю о теневой стороне Роковой Вдовы больше «твоего»? И что в контексте темных навыков у меня больше возможностей? — … — Ну же. Признание моей правоты в этом вопросе не значит, что ты поддерживаешь меня в целом или в чем-то мне проиграла. Логика этически безлика, она лишена моральных ориентиров, поэтому ты можешь свободно подтверждать логичность рассуждений злодея, но сама злодеем при этом не станешь. Ну так что? Логично ли то, что я тебе сказала про свое знание теневых навыков Вдовы? — Правдоподобно, — наконец нашлась Вдова. Она хотела ответить иначе, но ее губы просто отказались говорить другие слова, что Вдову порядком беспокоило: она будто бы всем своим телом чувствовала, что иные слова будут неверны. — Звучит правдоподобно. Только на колено я перед тобой все равно не встану. — Даже ради спасения Вдовы? — Даже. Мойра явно не понимала очевидного. Спасать Вдову имело смысл только ради свободной жизни, а не для следующего рабства, пусть и вынужденного. Спасение ради будущего рабства выглядело противоречащим самой идее спасения… хотя Вдову не покидало ощущение, что она что-то упускает в этом вопросе. Но диалог требовал продолжения, и она оставила всё как есть. — Даже ради спасения Циглер? — Я смогу защитить ее и без тебя. — И без теневых навыков? — Мойра рассмеялась злым смехом, будто предрекая чью-то смерть. — Разве ты не видишь, что тело Вдовы, став свободным и отдав тебе право принимать решения о нас, будто само выстрелило себе в ногу? Оно доверило власть той части сознания, которая не может адекватно управлять его теневыми навыками, поскольку приказы к ним и технику их исполнения знает другая часть сознания — я. Тело Вдовы становится «светлее» и фактически добровольно отказывается от своей «тени», только это ошибка, и ты сама это знаешь! Тело Вдовы возвращается к естественному порядку вещей, в котором не имело «тени», но ты несколько мысленных минут назад сама же пришла к выводу, что для победы в противостоянии Overwatch и «Когтя» тебе потребуется не только свет, но и тень — и я специально не вмешивалась в эту логическую линию, я даже не дышала, лишь бы ты подумала об этом сама! Браво мне. Браво потому, что теперь «тебе» возразить на это попросту нечего. Вдове нужна ее тень, ей нужны все темные навыки, умения, все внутренние киллерские механизмы… которые уже давно не слышали «моих» приказов, а потому перестают слушаться «тебя». — Вздор… Вдова хотела сказать «я прекрасно контролирую себя», но не смогла. Ее воображаемое сердце застучало быстрее, когда она поняла это, когда она почувствовала вытекающие из этого факта выводы и мигом задавила их, не дав им стать смущающими мыслями, но еще она знала, что диалог следовало продолжать. Мойра ни за что не должна была знать, какие мысли Вдова только что скрыла в себе, поэтому Вдова быстро перестроила фразу в уклончивый ответ без прямого отрицания. Надеясь, что голос ее не выдаст. — Ты лишь пытаешься меня… — Запутать? Обмануть, использовать? — наседала Мойра. — Ни в коем случае! Я понимаю, тебе было бы очень комфортно верить, что я тебя обманываю, что толкую опасную ересь, которую следует пропускать мимо ушей, но ты ведь не веришь в это. Хочешь верить, но не можешь. В глубине души ты знаешь, что я права. — С чего ты это взяла? Вдова на мгновение растерялась. Впервые за все время их умственного разговора в красно-синих глазах темного нечто читалась жалость, и оно тихо ответило: — Четвертый ворон. Молчание. — Я провела на этом слое сознания много времени. Дни. Недели. Я всё здесь рассмотрела внимательнейшем образом, а потому не могу не знать, что воронов было четыре. Троих ты нашла, ты услышала их крики и шорохи, но четвертый тебя не позовет. Уже не позовет. И сейчас здесь нет никого, кто указал бы тебе верный путь к нему — никого, кроме меня. И темное нечто взмахнуло рукой. Фиолетовая дымка под ногами Вдовы расступилась, образовав небольшой круг темной земли. Вдова быстро глянула вниз, намереваясь тут же вернуть взгляд на Мойру для контроля ситуации, но не вышло. Посередине круга среди серой травы чернел ворон. Четвертый. Маленький. С закрытыми глазами. С неровно выпавшими перьями. С перебитыми крыльями, раскинутыми в стороны, с надломанным закрытым клювом, половинки которого не сходились вместе, с промятым впалым тельцем, словно продавленным невидимым кулаком. Вид птички ясно говорил, что он лежит под туманом уже давно… и осталось ему немного. Что-то внутри Вдовы вдруг вспыхнуло оранжевым всполохом, что-то сжало ей горло. Она с трудом узнала свой голос, когда сквозь зубы спросила: — Что ты с ним сделала? — Ничего, — бесхитростно ответило нечто, подходя ближе. Их разделяло всего несколько шагов. — Это ведь полностью твоя мысль, у меня нет над ней власти. В отношении нее я лишь бессильный наблюдатель, слушатель, прохожий. Но надо же такому случиться, что я проходила мимо этой мысли, наблюдала за ней, слушала ее — и запомнила ее содержание, которым теперь могу поделиться со страждущими. Но нужно ли вообще проговаривать очевидное? Я уверена, ты и сама можешь догадаться о ее содержании, если поставишь прежние мысли в ряд. Как там они звучали? Вдова молчала. Она опустилась на колено, бездумно протянула было руки к несчастной мысли, но в конце концов остановилась. Она не знала, что делать. — С Overwatch что-то не так, с «Когтем» что-то не так, с Ангелой что-то не так… — тихо рассуждала Мойра откуда-то сверху, — какой же будет следующая мысль в этом логическом ряду? Мысль, которой твоя гордость импульсивно сломала клюв, лишь бы только скрыться от неудобной правды, лишь бы не думать ее, но которую была всё же вынуждена оставить здесь, на этом уровне сознания, понимая, что от этого может зависеть все наше существование… Ну что? Версий нет? Но это же неправда, и по твоему лицу понятно, что ты уже обо всем догадалась, ты знаешь, что сказал бы этот ворон. Ты только что подавила в себе аналогичную мысль, когда отвечала уклончиво, ты явно пытаешься скрыть эти мысли — только от меня ли? Или от себя? От меня их теперь уже не скроешь. И поэтому я с легкостью могу передать тебе ее, озвучить эту бедную забитую мысль, которая лишь хотела сказать тебе, что… …что-то не так — с тобой. Ворон исчез. Вдова смотрела на него не отрываясь, находя в этом занятии сомнительный повод не отвечать Мойре, но ворон ответил за нее. Он исчез, и, к сожалению, Вдова понимала, что это значит. Она могла замаскировать свое понимание в лишних действиях, и она даже поднялась с колена, даже зачем-то отряхнулась, только вот обманывать здесь, на этой поляне, сейчас было уже некого. Ворон исчез, потому что была высказана его мысль. И высказана верно. — Ты перестала чувствовать время — там, в кабинете Циглер твой хронометр сбился примерно на две с половиной минуты, что за все четыре года нашей жизни в теле Вдовы вообще случилось впервые. Сегодня ты не смогла запустить восстановительный транс в палате №13 — он «тебе» не подчинился, потому что тело Вдовы тревожилось о Жнеце и наложило на «твой» приказ вето, отказавшись спать. И не далее чем сегодня ты впервые по-настоящему усомнилась в своих способностях правдовидца, когда выясняла у Ангелы про исцеляющую перчатку. Ты ведь и правда могла узнать у нее все что нужно, просто задавая вопросы о местонахождении ее перчаток и чувствуя ложь, но ты предпочла действовать наверняка, более грубо — и специально порезала ладонь ножницами, чтобы Ангела была вынуждена достать перчатку. Даже Ангела увидела в этом противоречие тебе, даже она прямым текстом сказала, что тебе должна была прийти в голову иная мысль — просто задавать вопросы и ловить ее на лжи. Ангела не знает, что на самом деле тебе эта мысль действительно пришла… но я знаю. И ты мне не солжешь. Просто не можешь. Ты отказалась от этой мысли и порезала ладонь, потому что боялась, что и чувство правдовидца тебя подведет… и этот страх нельзя назвать безосновательным. Оно подведет. Да и не только оно. Темное нечто подступило ближе. — Все эти механизмы сбоят потому, что лишились своей отправной точки. Они лишились меня. Они ждут моих команд, моих тайных ключей, и снова заработают как надо, если ты будешь выполнять определенные действия в определенном порядке. Согласись оставить меня рядом с собой, дать мне силу, свободу — и я научу тебя. Пока темные навыки этого тела еще реагируют на мои кодовые фразы, я буду учить тебя, а ты будешь продлевать мое существование в этом «светлом» сознании. Я не могу заставить тебя поступать правильно — с недавних пор не могу. Мне остается только убеждать тебя, зная, что если мы не договоримся, то твоя тень понемногу оставит тебя, твои теневые навыки забудутся, и ты станешь обычным человеком, который с первой секунды на поле боя умрет самой обычной смертью. А умрет это тело — умру и я. И тогда наших врагов уже никто не остановит. Тишина. Мойра не торопила с ответом, но даже через минуту безмолвия, становящегося все более неудобным, Вдова не нашла подходящих слов. Ей однозначно нужно было подумать об этом еще, и на ум пришла только одна реплика, покупающая Вдове хоть немного времени на размышления. — Назови их. — …? — Врагов. Ты сказала, что наших врагов после твоей смерти никто не остановит. Назови этих врагов. — В свое время. — Вот как? — А ты как думала? — казалось, Мойра искренне удивлена этому вопросу. — Я не собираюсь помогать «тебе» авансом. Выявление всех подозрительных личностей входит в эту самую помощь самым непосредственным образом, так что пока подождем. Я еще не вижу в тебе готовности к сотрудничеству. — Сотрудничеству, — разозлилась Вдова. — Ты вообще понимаешь, как все это выглядит со стороны? Ты приходишь из тумана в глубине моего сознания, говоришь мне, что без тебя я теряю свои темные навыки, убеждаешь принять твою помощь взамен на теплое местечко в моей голове, силу и свободу, чтобы ты могла укреплять Роковую Вдову для того, чтобы она могла, на минуточку, спасти Ангелы Циглер, хотя ты очевидно считаешь ее своим недругом, но не против спасти ее для меня и — и — и я должна просто тебе поверить? Почему ты считаешь, что я вообще могу тебе верить? Ты же раньше подавляла меня как слугу! Да ты прямо назвала нас врагами несколько минут назад! И призналась, что существуешь как страховка для «Когтя» на случай «моего» мятежа! Я просто обязана подозревать тебя в… — В чем-то конкретном? А, к черту. — Ты вполне можешь говорить все это ради некой цели, которую сейчас замалчиваешь. Возможно, ты потеряла надежду на мое возвращение к «Когтю» и теперь хочешь извлечь максимум из своего положения ради его интересов. Что это может быть? О, например, ты убедишь меня не убивать тебя светом, пообещаешь мне провести несколько занятий, укрепляющих мою темную сторону, дождешься удобного момента — и дашь телу Вдовы команду ликвидировать кого-нибудь важного из Overwatch, фактически превратив Вдову в камикадзе, потому что ее после этого точно убьют. А вместе с ней и нас с тобой. Такая тяга к самоубийству у тебя казалась бы странной, если бы не одно «но»: ты существуешь ради интересов «Когтя», и они для тебя превыше всего. А пару месяцев назад Жнец уже доказал мне, что ради интересов «Когтя» меня можно и пристрелить из дробовика. — Неплохой план. — …погоди, что? — Неплохой план. Не идеальный, это точно, но вполне можно было бы попробовать, он достаточно хорош, чтобы использовать его, когда иных вариантов не осталось. Но раз уж у меня уже выстроены иные планы, то этот я реализовывать точно не стану. — Гарантии? — Никаких. — И после вот этого ты ждешь от меня сотрудничества? — Я сказала: я не заставлю тебя доверять мне. Хочешь подозревать — подозревай. Всё же мы враги и друзьями не станем. — Тогда в этом разговоре нет смысла. Ты говоришь о сотрудничестве, но без доверия оно существовать не может… — Может. Ты знакома с искусством войны. Ты знаешь, что даже непримиримые враги могут заключать вынужденные альянсы, если им нужно справиться с общей угрозой. А угроза есть. Ты это чувствуешь. Я это чувствую. Я сидела тихо и слушала все твои мысли об Overwatch и «Когте», и возразить мне нечего, как и нечего добавить к наблюдениям твоего чувства неправильности… Я служу интересам «Когтя», это правда. Но того «Когтя», который уже давно бы напал на Overwatch и давно победил бы. Но почему он не напал? Не победил? А тот ли это «Коготь», которому я служу? И почему он стрелял в нас?.. Вот из-за каких вопросов я пришла сейчас, пришла сама. Я чувствую, что мы больше не можем ждать помощи извне, как ждали в этом плену раньше. Что-то изменилось в мире вокруг нас, что-то назревает, кто-то принял в отношении нас решение, которое мы вовремя не услышали, откуда-то из тени в нас целится враг, которого ни тебе, ни мне поодиночке не увидеть… И целится не только в нас. В весь Overwatch. В твою ненаглядную Циглер. Во всех, кто рядом. И никто ему не помешает, потому что в Overwatch «что-то не так», здесь просто не на кого возложить ответственность за защиту тебя, за защиту твоей Циглер! Только мы сможем увидеть противника. Только мы можем помешать ему… пусть и оставаясь внутри Вдовы врагами. Но враг моего врага — мой друг, это правило записано в истории с самого первого дня первой войны, когда одно проточеловеческое племя посмотрело на другое и осознало, что жаждет крови. Я чту это правило. И как бы мне ни хотелось подавить «тебя» и твое дурацкое своеволие, я чту это правило, и оно говорит мне: поодиночке мы не справимся. Мне нужно твое покровительство и главенство в теле Роковой Вдовы, чтобы ты примирила его с моим присутствием и укрепила мое существование. Тебе нужны мои ключи к темным навыкам киллера «Когтя», которые я смогу откалибровать заново так, чтобы мы могли применять их с прежней высокой эффективностью. Мы должны объединиться… и если тебя так отвращает перспектива преклонить передо мной колено, то, боюсь, у меня в сложившейся ситуации выход остается только один. А дальше… Темное нечто медленно опустилось перед ней на колено и замерло, склонив голову. Этот рыцарский жест в его исполнении казался настолько не к месту, настолько неестественным, что Вдова не удержалась. — Что ты делаешь? — Я предлагаю тебе свою службу, — сказала Мойра своим ступням, теряющимся в тумане. — Я послужу тебе, стиснув зубы, и не стану осознанно вредить, пока мы не разберемся с нашим общим врагом, кем бы он ни был и где бы ни прятался. Я буду давать тебе ценные советы и ожидаю, что ты им последуешь, потому что в противном случае тебя — нас — ждет смерть. Да, я буду корректировать твое поведение угрозой Охотника, но лишь на благо Роковой Вдовы. Я слишком многое вложила в это тело, чтобы потерять его так бездарно, поэтому от души надеюсь, что ты уже прошла стадию отрицания и готова принять мою помощь. Готова работать в команде, сделать меня своей правой рукой — и в кои-то веки поступить правильно. — Какие красивые слова, — съязвила Вдова, наблюдая, как Мойра встает с колена и с достоинством поднимает на нее красно-синий взгляд. — Жаль не прозвучало «я буду защищать тебя до последнего вздоха» — знаешь, сполна соответствовало бы ситуации. — О, не обольщайся, конкретно ты, — Мойра неопределенно махнула рукой в сторону Вдовы, — мне совершенно неинтересна, мне важно лишь сохранить это тело, чтобы затем иметь возможность продолжить над ним работу. Но раз уж ты здесь, в нем, и обладаешь определенной силой, то мне придется считаться с тобой, придется тебя мотивировать… и я опять-таки признаюсь в этом совершенно открыто, без утаек. Если ты достаточно умна, то должна понимать, что у меня нет иной причины говорить всё это, кроме как дать тебе гарантию своего миролюбия. — Наверняка временного. — Это уж точно. — И закончится оно в тот момент, когда ты удостоверишься, что нам уже ничто не угрожает и мы можем возобновить нашу психогражданскую войну без внешних угроз? — Весьма вероятно. — И поэтому ты не сообщаешь мне, кого подозреваешь? Чтобы я не знала, кто враг, и не могла отследить момент ликвидации его угрозы, и чтобы ты после этого точно могла нанести мне удар первой? — Надо же, как ты догадлива. — Ага, спасибо. Догадливость — весьма ценное качество для любого, кто хочет выжить, поэтому я могу представить тебе и другие свои догадки, которые мне подкинула та часть моего сознания, что подчиняется лично мне. Ты готова? — Жду с предвкушением. — Моя догадливость говорит мне, что все эти условия неприемлемы, — проговорила Вдова. — Говоришь, правила войны? Рационального действия? Их знаю и я. И одно из ключевых правил говорит: прижатый к стенке враг будет заливаться соловьем, лишь бы только остаться в живых. Ты не просто прижата к стенке, ты загнала в угол, тебе некуда бежать и нечего предпринять ради своего спасения, ведь я не только победила два месяца назад, но в итоге настигла тебя даже здесь, поэтому ты разыгрываешь свою последнюю карту — в отчаянной дипломатической попытке ты хочешь заинтриговать меня и набить себе цену, чтобы я при всём своем желании не могла от тебя отказаться. Создать во мне зависимость от тебя… да, только это удерживает тебя от полного забвения, только это и даст тебе шанс спастись, чтобы затем вновь послужить «Когтю»… вероятно, каким-то образом вернув ему Вдову. Со «мной» или без «меня». — Ты серьезно? — Это одна из версий, — спокойно уточнила Вдова, — и всего один расчет рисков. — Ты серьезно. — Для полного анализа ситуации мне придется призвать наблюдателя с достаточным уровнем авторитета, который переслушает все наши реплики и сделает вывод о тебе, о твоей возможной искренности, обо всем, что ты умолчала, а также о том, что именно тебе от меня надо. И только после разговора с Ангелой я всё продумаю, взвешу для себя все «за» и «против», вернусь на этот уровень сознания и озвучу тебе свои условия сотрудничества — или убью навсегда. До той поры тебе придется ждать меня здесь. По лицу Мойры нельзя было сказать, о чем она думает. А по голосу нельзя было сказать, что это говорит человек: — И ждать, полагаю, придется долго? — Уж как получится, — Вдова мотнула головой. Ее плечи вдруг напряглись от нехорошего предчувствия, но она заставила себя говорить как обычно. — Ангела вернется только к ночи. Судя по закономерностям нашего с ней общения, поговорить на важные темы без всяких отвлечений мы с ней сможем только на следующее утро. Добавим к этому еще пару дней мозговых штурмов с ней, еще три дня на обстоятельное обдумывание ситуации в одиночестве… в общем, мы с тобой вернемся к этой беседе примерно через неделю. — Через две минимум, — добавило темное нечто тем же безэмоциональным голосом. — Я прибавила время, которое ты неизбежно потратишь на объяснение важных вещей этой Циглер по два раза. С первого раза она не поймет — с ней ведь «что-то не так». И это если вы вообще сможете поговорить, ведь она все чаще оставляет тебя одну, забываясь на своих абсолютно бессмысленных боевых вылетах. Все верно я говорю? Именно ее ты сейчас выбираешь в советники? Вместо меня? — Без комментариев. — А я ведь встала перед тобой на колено. Фиолетовый туман вокруг Вдовы заволновался. Она чувствовала это. Он заволновался. — Я предложила тебе свою помощь. Максимально честно и открыто, настолько открыто, насколько вообще могла. У меня были и иные способы воздействовать на тебя, но я решила использовать дипломатию, и не в последнюю очередь — для блага именно Роковой Вдовы, у которой сейчас нет лишнего времени на наши около-шизофренические споры. И поэтому я спрашиваю тебя, спрашиваю в последний раз — ты согласна с моими условиями или нет? — Ты меня слышала. — Увы и ах, — тихо проговорило темное нечто своим ладоням пару секунд спустя. — Видимо, мы не договорились. В таком случае я отзываю свое великодушное предложение и отказываюсь служить тебе. Признаю, мне трудно понять, почему ты не согласилась… возможно, ты слишком сильно привыкла прислуживать сама, и тебе, несмотря на все показное отрицание, по душе самой склониться предо мной, просить меня о помощи, занять обычное для себя место слуги… что ж, это вполне можно устроить. В голосе Мойры отчетливо слышалась угроза. Вдова подобралась, готовилась нанести удар — она ждала очередной длинной фразы своего врага, чтобы ударить посередине какого-нибудь слова и гарантированно застать врага врасплох, но вдруг поняла, что вместе с угрозой слышит и что-то еще. Что-то неожиданное, что никак не соответствовало образу холодного нечто и теперь заставляло Вдову слушать еще. Печаль и сожаление. Вот что слышалось в голове темного нечто. Казалось, ему было жаль. — Мне придется это устроить, — говорило нечто. — Потому что Вдова должна быть надлежаще защищена. По воле тела Вдовы решения о ее безопасности принимаешь ты. Но с тобой «что-то не так». Ты планируешь обсудить ситуацию с Циглер, с которой тоже «что-то не так», а значит, сейчас вы обе не способны обеспечить Вдове адекватную безопасность. Я была бы способна, но я слабею, у меня нет прежней власти в ее теле, а ты не позволяешь мне пользоваться твоей властью и действовать через тебя. Вот почему мы логически пришли к тому, что сейчас у Роковой Вдовы вообще нет того, кто смог бы ее защитить. И ты, идиотка с руками на руле, до сих пор игнорируешь знаки судьбы, а потому отказываешься от моего щедрого дара. И я могла бы просто проглотить эту неудачу и уйти в туман, просто дождаться твоего поражения, дождаться, когда ты, растеряв все свои теневые навыки и став жалким обывателем, вернешься ко мне поджав хвост и начнешь умолять обучить тебя, но я уже стану слишком слаба, чтобы что-то изменить. И потому у меня не остается выбора. Для спасения Вдовы от смерти я могу сделать только одно, и ты простишь меня за это, ведь у Вдовы… у моей драгоценной Роковой Вдовы просто обязан быть достойный защитник. Туман сгустился, скрыл деревья, скрыл все кроме двух фигур, стоящих в трех шагах друг от друга. Вдова, замерев, готовилась изо всех сил подумать о свете доброй Ангелы Циглер, но Мойра не шевелилась. Она всё еще смотрела только на свои длинные тонкие пальцы с острыми ногтями, меж которых плелись темные нити, а в голосе ее вдруг зазвучало мрачное торжество, когда она говорила: — Во имя Роковой Вдовы… Вдова вскинула руку. — Я выбираю… С пальцев Вдовы сорвалось золотое пламя, и речь Мойры оборвалась. Секунду Вдова ничего не видела перед собой, но когда опустила ладонь и моргнула, заметила черный силуэт лежащим на земле впереди. Силуэт, который всё еще мог подняться… Двумя прыжками Вдова оказалась рядом. Черные одежды Мойры дымились от пламени, а возможно, она просто стала растекаться в пространстве темными нитями, являя свою истинную природу. Ее глаза были полуприкрыты, из ее горла доносился тихий хрип, и Вдова не могла позволить ему стать чем-то большим. Она наклонилась, схватила черный ворот рубашки левой рукой. Раскрыла правую ладонь точно над жестоко-красивым лицом. Красно-синие глаза сошлись с золотыми. — Последнего слова у тебя не будет. — Во имя, — прошептала Мойра. — моей Ангелы Циглер!.. Стоп, что?.. — …я призываю тебя, Охотник! Секунда замешательства не дала Вдове среагировать. Ее светлые мысли вдруг смешались, а Мойра уже кричала громовым голосом так, как никогда не должна была, но Вдова даже не успела подумать об этом — откуда-то сзади Мойре ответил такой рев, что от него задрожала земля. Сама земля в этом месте, где каждый клочок видимой и невидимой материи представлял собой Роковую Вдову, завибрировала жутким резонансом в предчувствии существа, отозвавшегося на зов. Вдова обернулась… …но внезапный порыв ветра толкнул ее в спину и перебросил через Мойру. Ворот рубашки с силой выдернуло из пальцев, Вдова неловко развернулась в полете и рухнула на краю полянки. От удара спиной о землю из легких вышибло воздух, Вдова пыталась перевести дух, пыталась встать с четверенек на ноги, но земля содрогнулась еще раз, и снайперша снова упала навзничь. Ее сердце сжал одуряющий страх; уже с земли она подняла голову, дрожащей рукой откинула волосы с лица и увидела… — Услышь меня, Охотник! Мойра стояла во весь свой рост. Вся ее поза говорила о том, что ничто не сдвинет ее с места, ее ноги будто бы вросли в землю, но земля вокруг нее раскалывалась паутиной трещин, будто ей было тяжело держать Мойру в неподвижности. В правой руке, высоко поднятой над головой, Мойра сжимала рукоять — ту самую черную матовую рукоять, темное вервие с которой теперь единым поводом тянулось куда-то наверх, куда-то к… — Нет… Вдова не могла сказать этого вслух. Ее голос будто лишился всяких сил, потерял жизнь так же, как ее ноги только что потеряли устойчивость и уронили ее. Вдова не могла говорить, так что ее губы просто беззвучно произнесли это слово, и неведомо как, но Мойра услышала ее. Стоящая впереди в десяти шагах от нее Мойра услышала и оглянулась через плечо, оглянулась к Вдове, чтобы посмотреть ей в глаза. Вокруг поднимался ветер. Он разрывал остатки тумана, он трепал одежды двух субличностей и их волосы, из земли все сильнее раздавался гул и дрожь, резонирующая в грудной клетке, а красно-синие глаза Мойры О’Доран смотрели в золотые глаза пациента №13. Ее рыжеватые волосы метало из стороны в сторону, когда она со странным сожалением в лице покачала головой. — У Вдовы должен быть защитник. Вдова прочла это в ее губах. Вдова пыталась подняться, но сквозь паралич одеревеневшего тела лишь беспомощно смотрела, как Мойра отворачивается от нее, как ее левая рука сжимается в кулак, как ее рыжая голова рывком запрокидывается как для громкого крика, а дальше…ИТОС ТЕАС СЁПРИМЕ!
А дальше для Вдовы исчезло все. Последним видением перед накатившей тьмой стали крылья — над Вдовой, над Мойрой, над ними всеми раскрылись крылья гигантской птицы, чей силуэт встал из самой земли, закрыв собой половину неба. Исполинский клюв раскрылся, птица вдохнула, согнув к себе деревья, а затем исторгла чудовищный, сотрясающий пространство звук, похожий на звон рвущегося металла, и Вдова вдруг поняла, что уткнулась лицом в землю и лишь кричит, зажимая ладонями уши… Но даже если бы этих видений не было, если бы Вдова могла видеть и говорить так же, как и до пришествия Охотника, она бы все равно не смогла разглядеть свое тело, тело Роковой Вдовы, оставшееся в материальном мире. И потому она бы все равно не увидела, что… (…тело Вдовы перестало шататься взад-вперед как маятник. Резко выпрямилось. Одним прыжком оказалось у двери и, стоило той немного отъехать, выскочило в коридор.)