Плакали лютики

— А тут красиво. — Ехидно описывала неприглядный туман ведьма. — А какие пейзажи. А этот закат или рассвет? — Слегка задумчиво, она остановилась. — А вот и цель! С улыбкой развернувшись, ведьма указала на ворота большого поместья.       Огромные кованые ворота бесшумно раскрылись, впуская гостей. Туман не скрылся, но позволил разглядеть здание и большой сад пред ним. Петляя по дорожкам, охотник и ведьма вышли к дверям, что тоже сами собой раскрылись.

Из особняка пахло роскошью, похотью, жадностью. Это смесь била в нос и мутила рассудок.

— Кажется, я бывала здесь. — Как-то задумчиво, словно сомневаясь, подала голос ведьма. — Ты знаешь, что это за место? — Да… И если он здесь, то…       Её прервали. Смех. Не искренний и колющий своей наигранностью. — О, что вы, что вы… — Знакомый голос. Он был молод, очень, ещё ребёнок, а уже играл, лгал и льстил. — Альфред, ты такой хороший мальчик. — Грязно, даже ушам противно. Липкий, горячий голос. — Ты так мил, добр. — С похотью и жаждой вырывалось каждое слово. — Я… я хочу тебя.       Ведьмак напрягся от приближения звуков. — Прошу простить, но не сегодня. Вы слышали дядюшку, а ему перечить и вы не смеете. Он страшен в гневе, поверьте уж мне.       Кажется, впервые он говорил правду, впервые не лгал, не играл. Он просто озвучил факт.       На лестнице появился толстый, некрасивый, бородатый лорд, судя по наряду. А рядом с ним, мальчик. Лютик. Он был старше чем там, дома, но младше того, что был на пиру. Не на много старше, зимы на две-три?. — Альфред, я приду ещё, я обязательно приду! — Молил и чуть ли не плакал лорд. — Конечно-конечно, придёте. А я буду ждать. Здесь. Вас. — Он говорил медленно, сладко и певуче.       Его хотелось слушать, рассматривать. Ажурная белоснежная блуза, с обилием кружев и рюшей. Насыщенно синие, достаточно широкие шортики до колен. Высокие белые гольфики до середины икр и черные туфельки. Всё те же васильковые глаза. Их наполняла печаль, боль, отвращение. Но взгляд упал на ведьмака и смешался. Веселел и наполнялся нежностью, надеждой. Лорд шагнул за дверь и исчез. — А я просил не ходить. Ты хоть когда-нибудь слушаешь, Лютик? — Он говорил медленно, через силу, а своё прозвище и вовсе, словно чужое. — Хоть что-то помнишь из его рассказов? — в его словах не было злости, простое негодование и звонкость, присущая ребёнку. — Помню, что не было слов о подобном месте. — Не-а. — Он спрыгнул с лестницы и подошёл ближе. — Я говорил об этом месте. Говорил о том, что был здесь. Ты просто не слушал. А потом я замолчал, начал рассказывать то же, что и всем. — Он улыбнулся, смотря прямо в медовые глаза. Его же наполнялись безвкусными слезами. — Сказки. Как и всем, сказки, истории, которых не было или которые были, но не со мной. Я люблю сказки. В них всё хорошо.       Он замолчал, повисла тишина. — О, Йен, твой наряд. Прости. — Он улыбнулся и взмахнул рукой, в которой оказались медно-золотые цветы из её наряда, чтобы оставить ведьму в иных одеяниях.       Удобные сапоги, высокий хвост с серебристыми украшениями. Обувь скрывал подол платья, руки и ноги были закрыты. Оно походило на то самое платье, в котором она участвовала в битва при Содденском холме. Но оно было чище, удобней и светлей. Ни крови, ни пепла. Как они вошли в его сон, так и он проникал в их память. — Красивое платье. — Отозвался Лютик. — И ты красива. О, и ты Геральт, как я о тебе забыл? — Роза исчезла, переплавилась, чтобы в руке сверкнула брошь.       Та самая темная рубаха, сапоги в крови и грязи. Та же сталь в руке. Лютик улыбнулся, но, столкнувшись с злостью и мимолётной ненавистью в глазах ведьмака, он заплакал… тихо, не наиграно. Мягко улыбаясь, он проглатывал слёзы.       Позади раздался смех, крик, пение, невозможная смесь и ведьма подалась вперед. Она окинула ведьмака уже с верхних ступеней: — Можешь не успокаивать его. Он — прошлое Лютика, он — воспоминание.       Геральт не знал, что делать, что говорить. Обнять, утешить или оставить. Он пошел к лестнице. — Если я на тебя потом обижусь, — Ровно сказал мальчик. — не удивляйся. Я просил не ходить. Ты мог остаться там, на пиру. Но ты же никогда меня не слушал, верно?       И снова лживая, яркая, теплая улыбка, что провожала ведьмака не в первый и не в последний раз.       Они поднимались, кажется, вечность. Нескончаемые ступени, краткие коридоры и снова ступени. Внутри здание было очень красиво: темная древесина, ажурные изысканные подсвечники, различные картины, разной степени размытости. — А у него хороший вкус. — Прервала тишину Йен. — Он запомнил убранство и пару полотен, но он не блуждал по коридорам, тут нет дверей, арок или окон. Он воспринимал это место, как тюрьму. Нет выхода, лишь вход. — Ты проникаешься к этому болтливому барду? Не знал, что ты способна на такое. — Меня тоже продали. — Кратко и приглушённо выбросила ведьма, останавливаясь у стены.       Дверь. Первая и единственная. Она была до мелочей, до трещин и царапин. Каждый завиток, узор дерева, каждая вмятина и неровность. Она была самым ярким и четким объектом из всего ими увиденного. — Заперта. — Пояснила Йен. — Что за ней? Он так хорошо её помнит, а внутрь нельзя. Странно. — Выломаешь?       Он молча подошёл и припал к ручке. Лёгкий толчок и дверь открылась: — Магия. — Съязвил Геральт, открывая дверь и пропуская ведьму. — О, великий маг Гарельт из Ривии, что же вы не пробудили своего барда своей великой магией, а? — Она исчезла в комнате.