После долгого молчания его глаза упали на Йен, что всё так же сидела у кровати.
— Он звал меня Лютиком. Он говорил, что это красивые цветы. Он научил меня петь. Он был так добр и мил. Кажется, я любил его. Его… моего Панкраца. — Он говорил тихо, нежно, больно. — Я никому не сказал, и не скажу, но он был жив, он дышал. Я позволил ему уйти. Уйти одному… Я стоял за дверью и слушал как он бьёт стекло. Как он прощается со мной и как срывается на крик от боли. Как тихо плачет, как просит прошение. Я ждал, сидел под дверью и плакал. А когда понял, что он… — Лютик опешил, взглянув кровать. — Когда понял, что он не услышит, я вошёл в комнату.
Лютик поднял сухие мертвые глаза на ведьмака и едва заметно изобразил улыбку.
— У ведьмаков нет чувств, у лютиков тоже. С той ночи я больше не плакал. Не улыбался без надобности, не шутил и не злился. Кроме как на того старика в темнице, с ним я был собой. А так я научился молчать. Я охладел. — Он на мгновенье улыбнулся, и глаза наполнились теплом, но затем его вновь сковал холод. — Тогда я плакал в последний раз. Так было. Вот только… это было недавно. Меня кое-кто обидел, прогнал. Этот кто-то накричал на меня, обвинив во всех своих бедах… Представляешь, меня и во всех бедах. Ну, не смешно ли? Но я же был рядом, чтобы помочь, подать руку или просто, чтобы этот кто-то не был одинок. Я ушел, и впервые за годы я проронил искрение слезы. Я и забыл, как они жгут. — Он засмеялся. — Неприятное чувство. Никогда не любил плакать.
Его взгляд падает за ведьмака, в дальний угол. Геральт следит за глазами и видит его… плачущим, обнявшим колени, забитым в угол.
Он плакал тихо, долго.
Летели дни. Вокруг проходили люди, звенел смех, слышалась отборная ругань. Стоны на гране крика, мольбы, просьбы. Приказы.
Геральт вертел головой и пытался найти обидчика, но комната была пуста.
Ни мебели, ни дверей, ни окна.
Он вернулся к Лютику и увидел его, своего барда.
Он сидел так же, обняв колени, но не плакал, лишь содрогался мелкой дрожью. Скулил, и то на грани слышимого.
Ведьмак покосился на ведьму, но та изобразила жест, мол «сам давай, Спаситель, » и отошла на безопасное расстояние.
— Лютик. — На сколько это возможно, мягко сказал Волк.
— Уходи… — Тихо, хриплым голосом, не поднимая головы, отозвался бард.
— Лютик, пойдём.
— Куда? — Он поднял голову и взглянул в янтарные глаза.
— Эм… — Голос задрожал. — Ты знаешь, я не умею…
— Утешать, сочувствовать, любить, быть другом. Знаешь, а я долго так ещё могу. Я тебя всего знаю, а ты? Чтобы узнать моё имя, тебе пришлось… пришлось…
Он сбился, уткнулся головой в колени ещё сильнее и замолчал.
— Мне жаль, я…
Что-то скрипнуло позади, и волк обернулся, потянувшись за мечем. Это была дверь. Старая и скрипучая дверь.
Он вернул взгляд на Лютика, но перед ним сидел мальчишка, он плакал. У него умер друг, его Панкрац.
— Пойдем. Он не хочет, не может уйти. — Мягко выбросила Йеннифэр. — Он открыл дверь, может там повезёт?
Геральт молча встал, привычно сжимая холодную сталь в руках.
Может быть, им повезет.
