Жара

— Простите, святой отец, я согрешил... Церквушка в этом крошечном городке в Миннесоте лишь немногим больше стандартного номера в одном из придорожных мотелей, где они останавливаются, когда от бессчетных ночевок в "Импале" отказывается разгибаться спина. Исповедальня-клетушка и того меньше — едва три фута на пять наберется. Он открывает задвижку, разделяющую две половины, и молодой священник в сутане, сложивший молитвенно руки, укоризненно шепчет-шипит: — Дин, не здесь. Он укоризненно цокает. Ох, показушник. — Святой отец, отчего? Облегчите мою грешную душу. Разве вы не для этого здесь? Тот дергает воротничок, точно он его душит. Хрипит и ртом ловит воздух. Разевает его, что рыба, вдруг выброшенная из привычной стихии на враждебный раскаленный песок. — Святой отец, я плохой человек. — П-почему же, сын мой? — получается сипло и тонко. Писк комара. Дин в потрясающе облегающей черной сутане ухмыляется. Змей-искуситель. — Я повинен в плотских грехах. Я смотрю на своего младшего брата и представляю... такое... — он шепчет... выговаривает с придыханием, и этот голос по коже струится искристым теплом, бьет в голову сильней алкоголя. Похлеще, чем текилу с ликером мешать. — Ч-что?.. Ч-то ты п-представляешь? — Я возвращаюсь в мотель и через неплотно закрытую дверь вижу, как он моется в ду́ше. Как влага стекает по его идеальному обнаженному телу. Я вижу, как он гладит себя, запрокидывая голову и закрывая глаза, как его длинные пальцы, сжимая мочалку, по груди ползут к животу. Мой брат совершенен. — И ты... смотришь? — Я смотрю... я видел это тысячу раз. Его сильные руки и крепкие ноги, плоский живот и спина. Член... он у него потрясающий и стоит вертикально. Священник гулко глотает. — Ты возьмешь его в рот? Дин к окошечку наклоняется ближе и вкрадчиво шепчет: — Конечно, но позже. Сперва я шагну к нему в душ... Возможно, прямо в одежде. Но это не точно. — Он испугается? Короткий смешок. — Он улыбнется и шагнет мне навстречу. Я поцелую его... — ... губы? — ... лицо. Его плотно закрытые веки и скулы. За шею чуть прикушу... там есть чувствительное местечко, под ухом. А Сэмми так стонет... тягаться с ним в этом, да и во всем остальном, не сможет ни одна порнозвезда. Я попробую на вкус все-все-все его тело и в это же время буду гладить... везде... ногтями царапну соски... он так любит... вниз к животу... на бедро... Я опускаюсь перед ним на колени... вода долбит меня по макушке, и пар мешает смотреть. Но я могу слышать. Он стонет. Ох... стонет... Его член прямо передо мной. — И ты берешь его?.. — Сначала целую... легонько по всей длине, веду языком по венам-дорожкам, а Сэмми хнычет: "Пожалуйста, Дин"... и в волосы пальцами вцепляется, тянет. Что это? Выдох? Нет, всхлип. — Тебе больно? — Мне охуенно. Он тянет, и тогда я... беру... посасываю только головку секунд двадцать-тридцать и пропускаю в горло... глотаю, когда он кончает... И сам кончаю лишь от того, как стонет мой брат и хрипит мое имя. — И... и это все? — Вовсе нет. Это только начало, потому что с ним я собираюсь делать такое... — Там, прямо в ду́ше? — И там... хотя в ду́ше любить его неудобно. А он... у него такой взгляд... вы бы видели, па-а-адре. Сэмми мало, Сэмми хочет еще. Он прижимает меня к стене и поднимает за бедра. — И ты ему позволяешь? Кажется, у кого-то максимально учащается пульс. — Всегда позволяю ему полностью все. Он входит медленно... — Тебе больно? — Повторяетесь, отче. Мне лучше, чем кому-либо еще на земле. Он заполняет меня полностью и все время целует. Он выдыхает в такт быстрым толчкам: "Дин... Господи Дин". Я кончаю, не притронувшись к члену. — Снова? — И так еще будет не раз. — Ты возьмешь его здесь же? — До кровати мы доберемся. Сэмми будет лежать на спине, а я подсуну ему под поясницу подушку. Я буду смотреть, как он растягивает себя для меня. Одной рукой сжимает свой сочащийся смазкой член... — И ты ему разрешаешь? — Догадливый... велю убрать руки и не трогать... без разрешения мое. В узкой деревянной клетке становится жарко, и Дин расстегивает пуговицу, только одну. Капля пота ползет по виску. За крохотным окошечком слышно сипенье, шорох сутаны. — Ч-что ты делаешь дальше? — Когда он готов для меня, я подхожу очень медленно. Сэмми... раскидывает в стороны ноги. Он открывает себя для меня... Такой отзывчивый и чувственный мальчик... — И... ох... что ты?.. — Я приставляю головку к колечку мышц и чуть нажимаю. — Куда ты смотришь? Святой отец, это астма? — В глаза. Его зрачки... мой Сэмми... как пьяный. Он извивается подо мной и подается навстречу, а я придерживаю... не даю... — Почему? — Не хочу причинить ему боль. Я осторожен. Он хнычет... он хочет сразу и глубже, сильней и острей. Я останавливаюсь, и он привыкает. Толкаюсь вперед до конца. И снова пауза... — Из-здеватель... быстрее... — Всего три секунды... срывает... И осторожности больше нет. Нет совсем ничего. Есть только мой Сэмми и это мгновение, когда мы с ним — это одно. Знаете, я ведь люблю его больше жизни. Я грешен, святой отец. — Л-любовь не может считаться грехом... — отвечает коротко приглушенный голос за стенкой и прерывается тут же. Тихий, едва различимый, протяжный стон тает, как будто кто-то поспешно накрыл ладонью свой рот. Или зажал его кулаком. — Значит ли это, что я прощен? — Т-ты прощен... Дин из церквушки вываливается в закатных лучах, оправляя сутану. Ну, вот и все, можно в путь. Это дело с призраком оказывается самым простым за последние месяцы. Сэмми... Сэм показывается следом за ним на ступенях. Какой-то взъерошенный и красный — ну прямо переваренный рак. Шипит: — Это была ужасно плохая идея. Дин! В церкви! — Да ладно тебе! Только раз. В конце концов, ты это придумал — выдать себя за священников, чтобы проникнуть в семью и выяснить, кто из родни не смог упокоиться и уйти. — Больше мы никогда! — А мне понравилось... падре. И ржет, уворачиваясь от летящего в плечо кулака. Морщится, поправляя сутану. В мокрой, липкой одежде не особо комфортно. Перед отъездом стоит наведаться в душ... ... и прихватить за компанию Сэмми. Тот перехватывает игривый, потемневший от похоти взгляд. Дин таращится на брата, как кот на сметану. Сэм протестует: — Нет, Дин... ну не сразу. Играет бровями: — Да, Сэм-ми. Да. Безусловное да.