Б Е З У М И Е

Том Реддл не появляется на ужине, и это настолько вопиюще неправильно, что Малфой подчёркнуто тщательно нарезает в своей тарелке ростбиф, Мальсибер вертит головой, словно потерянная собака, а Розье сверлит лютым взглядом Гарри. Гарри жуёт пирог и любуется иллюзией разразившейся над Хогвартсом грозы. … Всю ночь его шрам печёт и дёргает. Гарри не может уснуть. В конце концов, он достаёт палочку и, словно из маггловского пистолета, выстреливает себе в голову. Ступефай отрезает его от боли, но бросает в бушующее море кошмаров. Гарри снится гроза, раскалывающая черноту неба. Снится человек, раскалывающий собственную душу. Снится, как семь ударов грома приносят страшную бурю. Гарри снятся капли дождя на собственном лице и сказка, рассказанная собственному отражению в зеркале. Гарри снится так много всего, что когда он, наконец, просыпается, глаза его мокрые от слёз. Часы на стене намекают, что до завтрака ещё больше двух часов. Соседи спят, словно змеи в норе. Гарри среди них душно и мерзко. Сегодня — особенно. Чарами он призывает одежду, вслепую переодевается и покидает мрачные подземелья. Дышать всё ещё тяжело, и Гарри выходит на открытую галерею в утреннюю морось. Небо по-прежнему затянуто тучами — тёмными и тяжёлыми, ветер пробирает насквозь. На Гарри нет тёплой мантии, и он совсем не удивляется, когда из-за угла появляется Реддл. У Реддла грациозная походка танцора и застывшее лицо зверя. Наблюдая его приближение, Гарри удивляется, как он мог испытывать жалость к своему врагу, к тому, в кого однажды вырастет этот подросток. «Ты никогда не узнаешь ни любви, ни дружбы, - сказал он когда-то Волдеморту. - Мне очень жаль тебя». Очень жаль… Насколько смешно и нелепо он звучал для того, в чьей природе попросту отсутствовали подобные наклонности. Словно кролик жалеет волка, что тот уродился хищником. Психопат не может терзаться отсутствием совести. Он этим наслаждается. По крайней мере Гарри наслаждался бы. Или покончил с собой. - В сказке «О Трёх Братьях» написана полная чушь, - роняет он, стоило Реддлу облокотиться на балюстраду в считанных дюймах от его локтя. - Смерть не будет за тобой бегать, не будет тебя искать. Ей безразлично, обманешь ты её или победишь. Знаешь почему? Потому что не она к тебе придёт, а ты к ней. И вопрос будет стоять лишь в одном: возьмёт ли она тебя за руку или пройдёт, как мимо пустого места, как мимо вокзальной скамьи, под которой скорчился изувеченный младенец, безмолвный и бессильный, навечно забытый в наказание за попытки победить то единственное, что несёт спасение — проводника. Реддл молчит, только смотрит на внутренний двор и облака пара, соскальзывающие с губ Гарри. Слушает. Размышляет. Но Гарри больше нечего сказать, он и это-то ляпнул на волне внутренней меланхолии. Он не спасёт Реддла. Таких, как Реддл, не спасают — от них спасаются. Прохлада не бодрит, не освежает, а, напротив, вызывает сонливость. Гарри зябнет, руки, лежащие на холодном камне ограждения, теряют чувствительность. Он медленно растирает кончики пальцев между собой — ощущение почти незнакомое. Тяжёлые мысли в голове шипят, как раскалённые угли. Гарри весь ощущает себя как-то противоречиво, незнакомо, почти не в своей шкуре. В смысле ещё более не в своей, чем уже есть. Он усмехается, когда Реддл притягивает его к себе спиной, опускает подбородок на макушку, укутывает в тёплую мантию и крепко обнимает, скользя руками по животу и бедру. - Почему ты не забыл? - спрашивает он мягко и ласково. Буднично, как близкого друга. Лживо. Реддл аккуратен в формулировке, ни слова о чарах Обливиэйт. Гарри отвечает, не задумываясь: - Наверно, ты сам этого не хотел, - и улыбается, имея в виду крестраж в своём шраме, о котором Реддл не имеет понятия. Так приятно знать больше, чем великий Тёмный Лорд. - Полагаешь, я так тобой дорожу? - голос Реддла выцветает, зато улыбка Гарри становится шире. В нём поёт безумие. Безумие — Том почти слышит его, почти осязает каждой порой, почти перекатывает на языке. Почти. Почти. Почти. Гарри Поттер сбивает его с толку. Гарри Поттер слишком много знает. Или делает вид, что знает. Гарри Поттер — загадка. Прошлым вечером, после рассказанной им сказки о мальчике и осколках — о семи осколках — Том почти… запаниковал. Слова Гарри подтолкнули его к краю, и мгновения он балансировал между нападением и бегством. Том всегда выбирал нападение. Но в этот раз… «В конце концов, всё, что от него осталось, это сморщенное, иссохшее тельце, забытое всеми и всеми покинутое. Он был брошен на полу туманного вокзала, где нет ни начала, ни конца, под скамейкой, куда его задвинули, как ненужную вещь, вызывающую, несмотря ни на что, одно лишь отвращение». Гарри Поттер — загадка. «Смерть не будет за тобой бегать, не будет тебя искать. И вопрос будет стоять лишь в одном: возьмёт ли она тебя за руку или пройдёт, как мимо пустого места, как мимо вокзальной скамьи, под которой скорчился изувеченный младенец, безмолвный и бессильный, навечно забытый в наказание за попытки победить то единственное, что несёт спасение — проводника». Сморщенный, беспомощный младенец под вокзальной скамьёй — это не сказка и не аллегория. Гарри дважды упомянул этот образ. Он точно видел это. Его слова — загадка, его действия — загадка, его личность — загадка. Змея в нелепых очках, что поёт гимн Хогвартса и пророчествует о губительном будущем. О крестражах. Том сбежал в подземелья, к Слизнорту, чтобы вытрясти из него, кому он проболтался о крестражах. Только его Том спрашивал об этом, только при нём обронил число. Семь. Как Поттер мог узнать? Как он мог говорить на парселтанге? Что ещё он знает? Слизнорт ничего никому не сказал. Слишком труслив был декан. Но откуда тогда..? Всю ночь Том не сомкнул глаз, разгадывая эту опасную головоломку, злясь на Гарри, злясь на себя. То, что Том не понимал, он разрушал. Но сейчас это Гарри разрушает его. Место, где он проткнул Тому живот его же палочкой, фантомно ныло и чесалось. Это было… забавно (интересно, опасно, неправильно, соблазнительно, неуместно, раздражающе). Гарри Поттер не ребёнок. Он не принимает Оборотное, на нём нет чар, но он точно не мог быть ребёнком. Его поведение — поведение безумца, но безумца взрослого, который смеха ради прикидывается ребёнком. Вот только нет таких зелий или чар, что не требовалось бы постоянно обновлять, что не оставляли бы следов. Загадка. Шпион Гриндевальда? Да, Гарри избегает Дамблдора, да, недолюбливает его. Да, демонстрирует интерес к Тому, демонстрирует силу, демонстрирует знания. Но ни слова пропаганды. Осторожен? «Я люблю тебя! Давай встречаться!» Не осторожен. Загадка. Загадка, от которой Тому не по себе. Он вглядывается в Гарри Поттера и под всей шелухой игры видит — слышит — себя. Словно запоздалое эхо, искажённое, едва узнаваемое. Эхо будущего? Гарри Поттер... — Реддл? Они двое так похожи. Том знает, что время подвластно магии. Он слышал о временных петлях, о людях, состарившихся в один миг. Время подвластно магии, но не магам. Не сейчас, по крайней мере. - Из какого будущего ты пришёл, Гарри? - спрашивает Том, крепче прижимая к себе — кого? Сына? Внука? Иного потомка? Они ведь связаны. Гарри не чужак, не последователь и не враг. Кто же ты? Неведение злило не меньше, чем будоражило. - Из скучного, - помедлив в удивлении, отзывается Гарри. Не пытается вырваться, не хватается за палочку, лишь запрокидывает голову. В зелёных глазах Том видит любование и ненависть, смех и вой, спасение и смерть. - Тебя там нет. - Поэтому ты здесь — скучал по мне? Том не показывает ошеломления, но это именно то, что он чувствует. Мысли сбиваются в кашу, в кипящий, обрывистый хаос, из которого прорывается лишь восторженное любопытство:

Гарри Поттер — загадка из будущего.

И вязкий, леденящий страх:

В будущем Тома Реддла нет.

- Я не могу умереть, Гарри, - доверительно шепчет Том. - К твоему ужасу, да, не можешь, - эхом подтверждает Гарри. - Но перестать существовать — не значит умереть. Том молчит. Он думает о младенце под скамьёй. Он должен разозлиться, но странная меланхолия Гарри заражает. Он гладит теплеющий под рукой впалый живот, раздумывая, не рассечь ли эту плоть Секо. Скользит ладонью к боку, прижимая к себе уже болезненно крепко, и с интересом нащупывает плотный, гладкий бугорок рубца. Длинный, искривлённый шрам — грубее и толще молнии на лбу Гарри. - Хочешь посмотреть? - вдруг спрашивает Гарри и улыбается так, что любой нормальный человек немедленно бы отказался. Том отстраняется, а потом берёт Гарри за руку и уводит обратно в замок, в подземелья, в гостиную Слизерина, куда медленно стекаются просыпающиеся студенты. Оттуда — в свою комнату. Их провожают пристальными взглядами. Розье раскрывает рот, но не издаёт ни звука — Малфой вовремя тычет его локтем в бок. Комната старосты Слизерина меньше общей спальни, но и рассчитана она на одного. Кровать, письменный стол со стулом, полка с книгами и пергаментами, ковёр на полу, маленький камин. Пустая комната, безликая. Гарри скупо улыбается, оглядываясь. Реддл запирает дверь, проходит к столу и безучастно сортирует свитки. Гарри не сомневается, что всё и так лежит на своих местах. - Том, - зовёт он, веселясь, но это дурное веселье, почти злое, больное. - Если хочешь посмотреть, тебе придётся мне помочь. Реддл оборачивается, приподнимая бровь, и Гарри разводит руками: - Замёрз. Пальцы плохо слушаются. Их ситуация ненормальна, нездорова. Староста и третьекурсник, образцовый студент и новенький, будущий Тёмный Лорд и пришелец из будущего — так мелко и незначительно, если задуматься об их взаимоотношениях. Угрозы, нападения, флирт, влечение. Загадка. Достаточно взмахнуть палочкой, чтобы одежда слетела с Гарри, но Том подходит и сам медленно ослабляет узел галстука. Гарри глядит на него, не мигая, с вызовом и ядом. - Ты красив. Галстук соскальзывает к ногам, и Том переходит к застёжкам. Замечание Гарри не похоже на признание, скорее на обманный манёвр в бою. И Том позволяет ему это: - Я знаю. «Как же ты хочешь атаковать меня, Гарри?» - Обидно, что вся эта красота — наследие изнасилованного маггла. Точно в цель. Том замирает. А потом едва останавливает себя от расправы за мерзкие слова. Кровь гулко стучит в висках, магия сгущается вокруг тела — напряжённая и готовая к атаке. Зелёные глаза смотрят с невинным, смеющимся ожиданием. - С другой стороны, - елейно шепчет Гарри, - будь ты чистокровным, каким же недоразвитым уродом стал… бы!.. Том обрывает его, рывком сдирая с плеч рубашку и форменную мантию. Пара пуговиц отлетают, вырванные с мясом. - Если хочешь боли, тебе достаточно попросить меня, Гарри. Гарри расплывается в насквозь фальшивой улыбке. Он отходит на пару шагов и медленно поворачивается спиной. Вся злоба, вся ярость в Томе застывают, обращаясь в лёд, когда он видит это — зловещий череп и змею, выползающую изо рта, вырезанные на белой, гладкой коже. Его Чёрная Метка. Его знак, придуманный на каникулах, тщательно зарисованный в дневнике. Ни одна живая душа ещё не видела его. Безумие. Том, как зачарованный, подходит вплотную и с жадностью проводит пальцами по старым рубцам. Сколько лет было Гарри, когда на нём это вырезали? И кто это сделал — сам Волдеморт? Том ловит чужой короткий вздох, спина под его руками чуть вздрагивает, но Гарри не отстраняется, лишь низко опускает голову. - Из-за того, что это твоя Метка, людям становилось не по себе. Даже колдомедики избегали прикасаться к ней лишний раз. «Из-за твоей Метки никто не прикасался ко мне», - повисает в воздухе почти обвинение. Том расплывается в улыбке. Признание Гарри тешит самолюбие и наводит на вполне очевидные мысли. Том не видит ничего предосудительного в том, чтобы склониться к обнажённой шее и отследить губами сухую дорожку к самому уху. Он ощущает, как чужая кожа покрывается мурашками, солёная от пота и лихорадочного жара. Ему нравится загадка по имени Гарри Поттер. … - Мы должны были собраться перед завтраком, - мрачно заметил Мальсибер, не отрываясь от эссе по Зельям, которое, к слову, сдавать лишь на следующей неделе. Зубрила. - Что они там делают так долго? - тут же раскрыл рот Розье, нервно ломая в пальцах перо, и Малфой едва не закатил глаза с этих двоих. Один самозабвенно влюблён в их лидера, другой в своей ненависти помешался на Гарри Поттере, и теперь оба, как ревнивые жёны, сидят едва ли ни под дверью комнаты Тома и капают на мозги всем, кто оказался слишком близко. Орион вот уже слинял, и к кому — к Вальбурге! А это о многом говорит. - Может, постучаться? - Том не любит, когда его беспокоят. - Но нам скоро на завтрак. И встреча… - Может, Том его наказывает? - Или наоборот, - хмыкнул себе под нос Абраксас, чем немедленно возмутил обоих товарищей. Возмущением, правда, им пришлось подавиться, когда за десять минут до завтрака Том выпустил из комнаты вполне здорового и даже довольного жизнью Гарри, тут же направившегося на выход из гостиной. - Учебники, Гарри, - насмешливо напомнил ему Том. Поттер ему ухмыльнулся, лениво и как-то слишком выразительно поправил галстук, пока, наконец, не качнулся в сторону спален. Том проводил его хищным, довольным взглядом, вызвав у друзей целую гамму эмоций. Хотя лично Малфой был просто удивлён и до чёртиков заинтригован.