Б Е З У М И Е

- Ш-ш-ш, моя хорошая, - приговаривал Сильванус молодой мантикоре, перебинтовывая короткий огрызок на месте её скорпионьего хвоста. Тварь, заслуженно причисленная к ХХХХХ уровню опасности, была найдена профессором во время летних каникул ещё совсем детёнышем. Покалеченная, лишённая своего главного оружия — хвоста со смертельным ядом в жале, она моментально вызвала у магозоолога великую и совершенно безответную любовь. Потому как была не просто хищником-людоедом с полным набором когтей и зубов, но ещё и тупой, как пробка. Как очень злобная пробка. Гарри уже не раз помогал Сильванусу оказывать первую помощь Звёздочке («Прекрасное имя для такой красавицы, правда, Гарри?»), которая с бараньим упрямством, несмотря на щедрую и разнообразную кормёжку, снова и снова пыталась отгрызть остатки собственного хвоста. Вот и сейчас человекообразная морда с пустыми чёрными глазами-плошками была перемазана в собственной крови. Сидела мантикора в клетке и порыкивала, неотрывно следя за куском сырого мяса, который Гарри держал прямо перед ней, отвлекая от действий Сильвануса. На прутья решётки Звёздочка не кидалась, по-кошачьи выжидая правильный момент для броска. Тупая тварь даже не осознавала, что сквозь преграду сможет протиснуться разве что её коготь, а для побега из клетки достаточно просто развернуться и прыгнуть на добряка Сильвануса. - Было бы проще наложить на неё чары, - буркнул Гарри, когда устал слышать ласковое сюсюканье профессора. - Ты что, Гарри?! Абсолютно точно нет! - эмоционально ахнул Сильванус, отчего мантикора испуганно дёрнулась, и повязка соскочила с обрубка. Гарри поджал губы — держать кусок мяса уже надоело. - Животные — они же всё чувствуют! Ты никогда не добьёшься ни их доверия, ни любви, применяя чары! Ай! Звёздочка! Мантикора, наконец, сообразила, что позади никакой преграды нет. Зато были все восемь пальцев заботливого хозяина, которые она, извернувшись, тут же попыталась оттяпать. К счастью для Сильвануса, не успешно. Гарри ударил по решётке куском мяса, и мантикора, тут же забыв обо всём, бросилась обратно к нему. Кривые когти застряли в решётке. «Дура, - мрачно констатировал Гарри. Сильванус вновь принялся накладывать повязку. - Маразм». Обычно Гарри наслаждался обществом профессора Ухода за Магическими Существами. Кеттлберн всегда был в приподнятом настроении, его чудачества и, порой, какая-то простая, но житейская мудрость, почерпнутая из общения с животными, не могли не располагать к себе. Однако в последнее время у Гарри было отвратительное настроение. Его раздражало буквально всё и все. Он умудрился поссориться с профессором Вилкост, дамой резкой, но обычно хладнокровной. Гарри глубоко её уважал и за свою грубость, разумеется, извинился, только отношения уже были испорчены. Он перестал искать её компании, испытывая смутное чувство вины и глухой досады. - Ты в последнее время так напряжён, Гарри, - мягко заметил Сильванус, закрепляя края бинта и закрывая клетку, чтобы дать своей любимице отдохнуть. Позже он переведёт её обратно в вольер. Отвлекающий кусок мяса пошёл Звёздочке в награду. - Ты словно зверь в клетке. Гарри бросил на него хмурый взгляд, споласкивая руки в маленькой раковине. - Всё в порядке, - откликнулся он и даже заставил себя улыбнуться. В груди ворочалось что-то тяжёлое и нервное. - Ты сам так думаешь или просто не хочешь об этом говорить? Гарри вздохнул и уставился на свои руки. Вопрос Сильвануса был слишком близок к истине. Что было не так? Он не знал. Учёба шла своим чередом, Вторая Мировая была далеко, соседи по комнате не докучали, Абраксас набивался в друзья, Дамблдор был занят своими делами (Гриндевальдом?), Розье сверлил гневным взглядом и явно набирался смелости для какой-нибудь маленькой демонстрации. С Реддлом всё было хорошо. И вот как раз последнее чем-то Гарри не устраивало. Или устраивало, но не до конца. - Меня беспокоят отношения с одним человеком, - признался Гарри вслух, и даже для себя он прозвучал озадаченно. Скрывая нервозность, он снял с крючка полотенце и принялся мять его в руках, теребить, скручивать. Пальцам не хватало этого. Того, что можно смять и скрутить. - Враждуете? - спросил Сильванус, вешая над огнём чайник. Гарри кивнул, а потом покачал головой. - Враждовали. Раньше, - сказал он, сжимая мягкую ткань и злясь на неё, что она вовсе не то, во что он хотел вцепиться. - Вернее, - поправил себя Гарри, - я с ним враждовал, а он… он этого не помнит. Сейчас мы вроде как… общаемся. - Тебе не хватает соперничества? Гарри пожал плечами. Он понятия не имел, чего ему не хватает. Чего-то. Эти пару дней Том держался с ним крайне дружелюбно: помогал с домашней работой, подсказывая нужные книги, проводил с ним время, а ещё смотрел. Так, словно хочет сорвать с Гарри одежду, развернуть к себе спиной и заставить старые шрамы вновь кровоточить. Этой дракловой Меткой он был просто очарован. Чайник только-только закипал, когда в дверь вежливо, но твёрдо постучались. - Открыто! - радушно откликнулся Кеттлберн, и Гарри внутренне подобрался, когда на пороге показался Реддл. - О, Том, проходи, - несмотря на его доброжелательность, Гарри уловил в лице и голосе Сильвануса удивление. Да, едва ли Том Реддл был здесь частым гостем. Какого хрена он припёрся? - Добрый вечер, профессор, - учтиво улыбнулся Том, скользнув взглядом по Гарри. - Директор Диппет просил передать вам изменения в расписании вторых и четвёртых курсов. Он подошёл вплотную к Гарри, протянув учителю пергамент. Всё ещё слегка озадаченный, Сильванус забрал документ и, развернув, пробежался глазами по изменениям. - Опять Энн отжала у меня вечерние часы, - буркнул он, имея в виду Энн Гамильтон, преподавателя астрономии. - И как мне, скажите на милость, показывать ученикам лунного тельца или болотного фонарника средь бела дня? Вопрос, конечно, был риторическим. Том, выдержав паузу, ухватил Гарри за руку и потянул его на выход. - Уже поздно, профессор, мы, пожалуй, пойдём. Доброго вечера. Сильванус глянул на насупившегося, но не сопротивлявшегося Гарри, и улыбнулся в усы. - Конечно, мальчики, до скорого. Гарри, спасибо за помощь. - До завтра, Сильванус. - Ты зовёшь профессора по имени? - спросил Том, плавно ступая по тропе среди слякоти и грязи. На улице действительно порядочно потемнело, и Гарри приходилось щурить глаза, чтобы не навернуться. - Ты что, специально пришёл за мной? - поинтересовался он с хитрой ухмылкой и тут же ответил на ранее заданный вопрос: - Да, Сильванус — единственный, кто приветствовал подобное панибратство со студентом. В этом они с Хагридом страшно похожи. - Хагрид станет… профессором? - Что, не ожидал? - хихикнул Гарри, уловил в голосе Тома ошеломлённую брезгливость. - Не хуже Сильвануса, кстати. - Что ж, - помолчав, скорбно выдохнул Том, - Хагрид действительно помешан на животных. «А тебе, гений, откажут», - хотел было добавить Гарри, но вовремя прикусил язык, сочтя такие слова ударом ниже пояса. Мало ли что он потом Хагриду устроит. Если изначально Том подставил его из простого удобства, то что он сделает в целенаправленном бешенстве? Мурашки пробежали у Гарри вдоль позвоночника, но ни страха, ни беспокойства он не ощущал. … Декарт Розье по праву гордился собой. Чистокровный волшебник, чья семья входила в «Священные двадцать восемь», студент Слизерина, как и родители, умелый, привлекательный, приближённый Лорда Волдеморта, наследника самого Салазара Слизерина. В отличие от того же Малфоя, Декарт не боялся причинять боль. Тёмные заклинания, завязанные на причинении ущерба, удавались ему всегда одному из первых, за что Том не раз выделял его. Собственное будущее виделось Розье безоблачным. А потом появился Гарри Поттер, и всё рухнуло. Декарт не мог забыть того унижения, когда грёбаный Поттер заставил его в страхе дрожать и ползать в грязи. В ту ночь он поранил ладонь. Пустяковая царапина, но Декарт так ненавидел её и так хотел напоминания для своей ненависти, что она не заживала, в конце концов, превратившись в шрам, что перечеркнул все линии его судьбы. Декарт хотел отомстить, но Поттер внезапно стал неприкосновенным. Он понятия не имел, отчего Том так заинтересовался мелким третьекурсником, но эту перемену уловили все. Абраксас сиял, как новенький галеон, обхаживая проклятого грязнокровку, Орион и Вальбурга не видели в Поттере угрозу и проявляли возмутительно поверхностный интерес, Эйвери и Мальсибер заглядывали Тому в рот и делали ровно то, что он хочет — не больше и не меньше. Никто не разделял ненависть Декарта к Гарри Поттеру, и, запертое, оно росло в нём и разбухало, словно труп на жаре. Уродливое, зловонное, отравляющее. … В сумерках спальни Гарри казалось, что он задыхается. Он ласкал нежную кожу бёдер Джинни, выцеловывал дорожки от плеч к шее и от ключиц к груди, входил в неё медленно и бережно. Он был чутким, осторожным любовником — таким, каким Джинни хотела его. Он сам не знал точно, когда занятие любовью превратилось для него в механические действия, в алгоритм, которому он следовал снова и снова, и снова. Джинни вовсе не была ханжой и в постели бревном никогда не лежала, но кожа её была настолько нежной и чувствительной, что стоило Гарри чуть сильнее сдавить её в объятиях, как под пальцами буквально на глазах расцветали синяки, а сама любимая супруга шипела далеко не от оргазма. Гарри вовсе не возражал против нежного секса. Ровно до тех пор, пока не сошёл с ума. Если всё вокруг сон, можно же позволить себе нечто новое? В сумерках спальни Гарри казалось, что он задыхается. Он ласкал нежную кожу бёдер Джинни, и красные полосы тянулись следами от его пальцев. Джинни болезненно морщилась и протяжно выдыхала сквозь стиснутые зубы, и Гарри выцеловывал дорожки от её плеч к шее и от ключиц к груди, втягивая ртом сладкую, бархатную кожу, борясь с собой всякий раз, чтобы не обнажить зубы. Он входил в неё медленно и бережно, пока не осознал, что этого так чертовски мало и кончить у него попросту не выйдет. Тогда Гарри толкнулся сильнее, и Джинни под ним дёрнулась и замерла с поражённым вздохом. Приятный был звук, будоражащий. - Что такое? Что? - шептал он игриво-ласково, улыбаясь её ошеломлению. Он захватил её рот в поцелуй — глубокий и жадный, двигаясь в ней всё быстрее и жёстче, вдавливая в кровать, толкая на себя. Джинни стонала ему в рот, а Гарри покусывал её губы, проглатывая все сладостные звуки. На завтрак он встал бодрый и почти счастливый. В их с Джинни браке наконец-то появились осмысленность, понимание, общая страсть. Так он думал, пока не увидел её заплаканное лицо и тонкую фигурку, зябко кутавшуюся в махровый халат. Она не сказала ни слова, но, как аврор, Гарри уже видел подобные позу и выражение лица — так выглядели жертвы насилия. С промедлением Джинни поставила перед ним чай с бутербродами. Каждый её жест кричал о подавляемом страхе, а пальцы нервно прятали под тканью халата кровоподтёки. - Джинни… - Почему ты не остановился? - Ты… - Мне было больно, Гарри. Я же плакала, так отчего же ты так этим… наслаждался? Джинни не замкнулась в себе. Она любила Гарри и доверяла ему, она хотела поговорить и наладить всё, разрешить их недопонимания. Он не понял, что она кричала от боли, а не от наслаждения. Он не понял, что шепчет вовсе не игриво, а зловеще. «Что такое? Что?» Она не поняла, что ему это понравилось. Где-то дня через два Джинни сбежала в родительский дом, а потом они развелись. Гарри старался об этом не думать, но в свете последних событий только это и прокручивал в голове. После расставания с Джинни у него было несколько спонтанных партнёров-однодневок, секс с которыми не иначе, как грубым, назвать было нельзя. Гарри знал, что, встав с постели, сразу же забудет и имя, и лицо того, кого от души имел ночью. Его всё полностью устраивало. И кто же знал, что Реддл поведётся на третьекурсника достаточно, чтобы Гарри его распробовал и захотел? Захотел сильно. Вот, что так бесило в последнее время. Реддл, драккл его задери, ведь не даст. Гордость не позволит лечь под мальчишку, даже зная, что под его личиной кто-то куда более старший. А может и возраст тут не причём. Грёбанный Реддл был фигурой доминантной, как и сам Гарри. И если Гарри на него полезет, учитывая разницу в силе, то поимеют как раз таки его самого. НО ЭТОГО НЕ БУДЕТ. Гарри ещё мог допустить, что трахнет Волдеморта, но лечь под него — никогда. А значит, Гарри в тупике. И это бесило. Бесило, когда Реддла не было рядом, бесило, когда он появлялся, бесило, когда улыбался, и, когда жадно смотрел, тоже бесило. Возбуждало. Чёрт. В сумерках спальни Гарри казалось, что он задыхается. Его всего скручивало от похоти, пока чужие пальцы — пальцы Реддла — оставляли на нём красные полосы. И не было никаких дорожек из поцелуев, только глумливые усмешки и короткие, резкие укусы. Проклятый Волдеморт втрахивал Гарри в матрац, толкая на себя, насаживая, и ласково-игриво шептал: - Что такое? Что? Гарри злился, знал, что спит, и не хотел просыпаться. Он понятия не имел, что того же не хотел и Том Реддл, невольно разделивший сон со своим тайным крестражем.