Б Е З У М И Е

Ранним утром в гостиной Слизерина по обыкновению было пустынно. Слизеринцы в большинстве своём либо являлись аристократами, либо во всём им подражали, и потому вставали настолько поздно, насколько позволяло время завтрака. До Большого Зала из подземелий, в отличие от Башни Гриффиндора, идти было всего пару минут. Гарри отчаянно зевал, сетуя, отчего именно эта особенность зелёного факультета его не касалась. Сонно моргая и хмуро кутаясь в плед, он сидел в кресле у самого камина и терпеливо подставлял лицо рукам Реддла. - Где-то здесь опять кроется что-то нездоровое, - задумчиво изрёк Гарри и тихо зашипел, когда ватный тампон, смоченный в душистом зелье, коснулся вскрытой царапины под глазом. - Могу остановиться, - невозмутимо отозвался Реддл, продолжая тщательно промокать следы от когтей трансфигурированных птиц. - После того, как расковырял мне каждую царапину? - хмыкнул Гарри, внутренне крайне озадаченный подобной заботой. Минут пять назад Реддл ни с того, ни с сего вытащил его из кровати и, как есть, в пижаме, потащил в гостиную, где усадил в кресло. После чего взмахом палочки (Гарри на автомате дёрнулся, попытавшись уклониться) заставил вчерашние ранки вновь кровоточить и лишь потом сообщил, что собирается Гарри подлечить. Одним словом, Реддл был, есть и будет чёртовым психопатом. - Зелье быстрее затянет раны, если те будут свежие, - объяснил он, капая медово-янтарной жидкостью на тампон из крохотного флакона. - Если бы меня беспокоила эта ерунда, - качнул головой Гарри, - то я просто обратился бы в Больничное Крыло. - Ты пил, - без перехода отметил Реддл. Гарри встретился с ним глазами. - Пил, - подтвердил он легко, а потом спросил, потому что не спросить не мог: - Хочешь со мной переспать? Тампон замер у его лица на доли секунды, после чего всё возобновилось, будто Гарри ничего и не говорил. - Что ж, попытка не пытка, - пробормотал он меланхолично и больше Реддлу не сказал ни слова. Гарри заранее знал, что ничего не выйдет, и всё же настроение было бесповоротно испорчено. Последние следы царапин исчезли на завтраке. Кожа в этих местах зудела и чесалась, не давая забыть кто их нанёс и кто исцелил. Гарри сильно подозревал, что Реддл таким образом его приручает. А ещё, на протяжении всего дня, стоило им пересечься, Реддл делал всё, чтобы покрепче выбесить Гарри. То коснётся лопатки, подобравшись со спины, то совершенно по-блядски улыбнётся, то абсолютно непристойно покрутит в пальцах тисовую палочку, не отрывая от Гарри глаз. Возмутительно, но никто другой ничего в поведении всеобщего любимца-старосты не замечал. Ну, или это Гарри гормоны в голову ударили так, что он в каждом повороте его головы видел сексуальный намёк. Но кто его мог винить — Мордредов Том Реддл был на редкость искушающей персоной. В отличие от Декарта Розье. Тот пялился на Гарри с привычной одержимой ненавистью, разве что молчал как рыба. Гарри глянул на него вскользь и отвернулся, отвлёкшись на тихую перебранку между Орионом и Игнатиусом. … - Что у вас за дела с Поттером? Том повернул голову к Ориону. Они вместе делали проект по Прорицаниям, избрав метод гадания по внутренностям птиц. В силу его непопулярности, избравшим обещали начислить дополнительные баллы. Ни Орион, ни, тем более, Том брезгливыми не были. - Ты явно им заинтересован, - объяснил Блэк на вопросительно вскинутую бровь. - Вас частенько видят вместе. Я уж не говорю о том, как вы друг с другом переглядываетесь, - усмехнулся он, что для такого меланхоличного парня было просто взрывом эмоций. - Впервые вижу тебя таким. - Каким? - Том не сводил глаз с лица Ориона, пока не уловил мысли-образы не произнесённых слов: «Открытым». «Живым». «Человечным». - Увлечённым, - наконец, вычленил Блэк безопасный ответ, и Том улыбнулся, скрывая за напряжением мышц десятки мерзких сглазов и невыносимо болезненных проклятий. Потому что никто ничего увидеть не должен был. Том никак не выделял Гарри (по крайней мере, так планировалось). Кто знает, к чему приведёт их сближение? Том держался тени, отрезал от себя любые нелицеприятные слухи или подозрения. Ни он, ни его окружение не должно было быть замешено в скандале. Гарри Поттер же, казалось, неприятности просто притягивал. Притягивал неприятности… и Тома. С тех пор, как Гарри предложил ему в своём обществе сбрасывать маску, с тех пор, как Том дважды воспользовался его предложением, держать себя в руках стало скучно. Скучнее. Распробовав, каково это, когда тебя видят, когда тебя искренне ненавидят и вместе с тем не менее искренне принимают, не отворачиваются, не закрывают глаза, а скалятся в ответ на твою ярость и бережно обнимают после попытки задушить, чтобы в следующее мгновение с ласковой улыбкой вогнать тебе в живот твою же волшебную палочку — распробовав всё это, Том чувствовал, как маска хорошего человека, которого все любят и которым восхищаются, становится невыносимо тесной. Тому это не нравилось. Его планы, цели — весь его путь был построен вокруг сотканной личности идеального старосты и благородного Лорда Волдеморта. Он не мог распугать всех своих последователей, не мог их сломать или убить. Они, в конце концов, его инвестиции. Увы, но даже самые талантливые быстро сдавались и отступали не столько перед его именем или мощью, сколько перед жестокостью. Малфою однажды пришлось даже память стереть — настолько его отвратил единственный взгляд на истинную сущность Тома. «В моём присутствии можешь расслабиться. Только сразу предупреждаю: если нападёшь, я буду защищаться». Но Гарри был из другого теста. Он был как Том. Он был роднёй Тома. Сын, внук или правнук — кто-то по прямой линии, ибо Том избавился от всех Мраксов, от всех Реддлов. «Хочешь со мной переспать?» Это удивляло и казалось естественным — то, насколько Гарри был восхитительно выше условностей, чужих законов и нравов. С ним Том чувствовал нечто, что можно было назвать родством сущностей, единством мыслей, общностью взглядов. Это… озадачивало. Нервировало. Слишком незнакомо, слишком чуждо. Ненадёжно. Опасно. Каковы цели Гарри? Зачем он пришёл в прошлое? «Хочешь со мной переспать?» Том почти… споткнулся. Мысленно. Впрочем, инцест для Мраксов был естественен, как воздух. Мог ли Том однажды принять их извращённый взгляд на чистокровность и передать его своему наследнику? «Хочешь со мной переспать?» Он страсть как хотел разобраться в чужих мотивах, но сознание Гарри было закрыто для Тома некой извращённой версией окклюменции. Если обычно с натренированного разума легиллимент соскальзывал, как со скользкой поверхности, то защита разума Гарри напоминала скорее полотно для шинковки — напоровшись на него и отступив, непременно поранишься, словно сползая по остро заточенной тёрке. Тому нравилась идея подобной защиты. И бесила. Как и всё в Гарри Поттере. … Вечером, всего через несколько минут после ухода Поттера из Большого Зала, Декарт Розье бесшумно переступил порог старого класса зельеварения. Треклятый третьекурсник, от скуки рассматривавший на стене чудом сохранившийся информационный плакат, стоял к нему спиной. При очередном шаге под ботинком Декарта шаркнул мелкий камешек, и это было достаточно громко, чтобы Поттер обернулся. Но обернулся он недостаточно быстро — Розье швырнул в него заклятие Паралича. Бледно-голубой луч вспыхнул перед его лицом. Декарт, взвинченный до предела, успел сделать ещё пару шагов, прежде чем осознал, что Поттер и не думает падать парализованным, что вспышка проклятия ударилась о заранее заготовленный щит. Следующее, что Декарт осознал, это неспособность двигаться. Его рука с палочкой безвольно повисла вдоль столь же обмякшего тела. Он ощущал себя набитой опилками марионеткой, удерживаемой невидимыми нитями. Обучая Вальпургиевых Рыцарей, Том заставлял каждого испытать на собственной шкуре действие заклинаний, проклятий и сглазов, включая более дюжины чар, что крадут власть над телом. Блаженство Империо или онемение Петрификус Тоталуса, принуждение Таранталегры или хватка Локомотора — Декарт запросто распознал бы любое. Но то, что наслал на него Поттер, было иным, чем-то совершенно новым. И это… нервировало. - Ты можешь говорить, если что, - сказал Поттер мягко. Декарт наблюдал его приближение выпученными от бешенства глазами. - Отвали от меня! - рявкает он, когда Поттер подходит на расстояние вытянутой руки. Его близость невыносима — Поттер словно пожирает его личное пространство. Этот мелкий третьекурсник, дышащий Декарту в плечо, стоит так близко, что, наверно, может слышать, как заходится паникой чужое сердце. Поттер улыбается так, словно действительно может. - Ты так настойчиво добивался моего внимания, а теперь требуешь отвалить? - спрашивает он тревожно вкрадчиво, и Декарт не может отделаться от ощущения, будто с ним разговаривает Том. По спине табуном бегут мурашки, затылок ноет от фантомной боли — настолько подавляющим бывает присутствие Повелителя. Декарту даже приходит в голову нелепость, что тот мог скрываться под личиной Поттера, чтобы… чтобы… В панике Декарт зажмуривается, опасаясь реакции Тома на свои своевольные мысли. Все они, Вальпургиевы Рыцари, так или иначе хотели Тома. Его силы, его знаний, его влияния, его признания, его тела, его любви. Настоящее безумие — надеяться на последнее или даже на второе с конца, но кто запретит мечтать? - Определись, чего ты хочешь, Розье, - тихо-тихо шепчет голос Поттера с интонациями Тома, и Декарта бросает в жар, чтобы в следующее мгновение омыть холодом. Кто перед ним? Лорд Волдеморт или Гарри Поттер? Может ли простой мальчишка быть столь убедительным в своём притворстве? В своей магии? - Или мне тебе помочь? - Декарт содрогается, когда чужая ладонь забирается к нему под форму и откровенно ложится на поясницу. Давит и сжимает обнажённую кожу. У Декарта кружится голова и не хватает воздуха. Глаза он не открывает. - Что-то ты совсем тихий, - в мальчишеском голосе нет иных эмоций, кроме ленивого интереса, и Декарт не знает, что сказать, чтобы не разозлить, чтобы угодить. - Я ни к чему тебя не принуждаю. Ведь не принуждаю, а, Розье? Декарта хватает лишь на то, чтобы издать некий утвердительный звук. Сомнение, что всё это с ним делает вовсе не Повелитель, смывается жжением порочной тёмной магии, что поползла по коже вслед за чужим прикосновением. Интонацию голоса можно сымитировать, как и поведение. Но магию, магию не подделать. Декарт окончательно теряется от собственного открытия. Возбуждение выворачивает его, ломает и перекручивает. Мысль, что Том обратил на него такое внимание, пьянит и пугает. Он всё ещё не может пошевелить и пальцем, он знает, насколько Том может быть жесток, а боль радует Декарта лишь в том случае, если именно он её причиняет. Но до этого никто не видел Тома увлёкшимся кем-то из них. Декарт может быть первым. Гарри понятия не имел, с чего вдруг психованный, злобный Розье стал в один миг кротким, дрожащим кроликом в объятиях удава. Роль удава Гарри не то, чтобы не понравилась, но однозначно была в новинку. Плюс Розье было около пятнадцати лет, и это, вообще-то, был как бы минус. «Как бы» - потому что Декарт сочетал в себе все наихудшие черты Пожирателей Смерти, что бесспорно прибавляло ему возраста. Гарри не обманывался насчёт детской/подростковой невинности. Главное, не стать чьим-то первым. Это была та черта, которую Гарри для себя провёл. Розье не был невинным — ни в одном смысле. Они танцуют друг вокруг друга, скованные взаимным недоразумением. Когда чары лениво сползают, первое, что делает Декарт, это падает на колени, припадая поцелуем к мантии Гарри. Удивление у того быстро сменяется брезгливостью, пока в голове не щёлкает и не приходит озарение. Догадка, что Розье мог принять Гарри за Реддла, и смешна, и отвратительна. Злость в конечном итоге побеждает, и Гарри ногой опрокидывает юного Пожирателя Смерти на спину. Плавным рывком он седлает его бёдра, нависает над бледным лицом. На скулах у того некрасивыми пятнами алеет лихорадочный румянец. Гарри не знает, что видит в нём Розье в этот миг, но смазливое лицо искажается в подобострастном страхе. Гарри вбирает в себя этот страх, катает его на языке, как конфету, и признаёт, что в этом что-то есть — когда тебя боятся и обожают. Унизить Розье хочется до невозможности. Такой он совсем не годится, как замена Реддлу — пугливый, послушный, жалкий. Шрам на лбу дёргает, и Гарри без раздумий открывается ему. Возможно, это легкомысленно, а возможно, слишком хитроумно — но он смотрит на старый плакат, а потом опускает глаза на Розье. Гарри нежно поглаживает его щеку тыльной стороной ладони, ощущая, как тело под ним жарко пульсирует и мелко дрожит. Ощутив бёдрами чужое возбуждение, Гарри разворачивает ладонь и шлёпает его по лицу, словно приводя в чувство. - Перед кем ты, по-твоему, стелишься, а, Розье? Несмотря на разочарование, Гарри даёт ему шанс избежать подставы. Розье не виноват, что в его синих глазах нет той нужной Гарри шёлковой тьмы, а голос не способен звучать с ласковым бешенством; у него нет оскала под видом улыбки и давления, против которого можно выступить и — лишь возможно — устоять. Гарри разочарован в себе и лишь поэтому даёт Розье шанс ускользнуть. Когда Декарт хватает его и влажно целует, Гарри хочется хлопнуть себя по лбу: он забыл, с какой пустоголовой одержимостью имеет дело. Он позволяет себя целовать, мысленно расписавшись в чужой глупости, и пускает события на самотёк. Когда, влекомый образами знакомого плаката и своего Пожирателя, в класс входит Реддл, увлёкшийся Розье уже сидит, самозабвенно целуя Гарри в шею. Сам Гарри безучастен, на лице его угрюмая скука. Он даже не поднимает рук, чтобы привлечь или оттолкнуть парня, но когда видит Реддла — ярость в линии плеч и смертельное проклятье, застывшее на сжатых губах — не может сдержать дрожь восторга и мурашки ужаса. Гарри даже не уверен, скалится он Тому или даёт показаться страху на лице. Шрам печёт и разрывает так, что слёзы брызгают из глаз. Гарри не выдерживает и издаёт тихий, низкий стон. Розье что-то одобрительно бормочет в шею, шарит руками по его спине, неуклюже путаясь пальцами в складках одежды. Он восхитительно слеп и глух, пока Реддл надвигается на них сгустком звенящего грозового напряжения. Гарри весь подбирается. Затаив дыхание, он ждёт. Он не отрывает взгляд от ставшего идеально непроницаемым лица. Только кончики пальцев правой руки мелко подрагивают, выдавая эмоции. - Розье, - наконец, роняет Реддл, и, да, это именно тот самый страшный, будоражающе нежный голос, от которого у Гарри всё внутри кипит и кровоточит. Они смотрят друг на друга, пока Розье вздрагивает и мучительно медленно поднимает голову. Его почти жаль. - Том? - беззвучный выдох теряется в резком встречном вопросе: - Ты осознаёшь, что делаешь? Гарри отстранился сразу, как Розье убрал руки с его спины, и за мгновение до того, как его попытались с себя столкнуть. - Я! Я не… я… - Он решил, что я - это ты, - закатив глаза, оборвал Гарри чужое блеяние. - Нет! - тут же вскочил на ноги Розье, бледный и перепуганный. - Это ложь! - Значит, ты просто захотел трахнуть третьекурсника? - несмотря на грубый подбор слов, голос Реддла обволакивал густым мёдом — таким, в котором захлёбываешься, увязая, словно муха. Гарри облизнулся, почти чувствуя на губах этот сладкий, ядовитый вкус. - П-Поттер что-то сделал со мной! - сбивчиво забормотал Розье, вертясь, словно уж на сковородке, в поисках выхода. - Я не понимал… не думал… - Ты его пытать собираешься? - оборвал Гарри эту нелепую ложь. Реддл перевёл на него пустой взгляд, который тут же прикипел к распахнутому вороту рубашки, где всё ещё влажно поблёскивала от чужой слюны мальчишеская шея. - Или спровадишь, и мы поговорим? Не то, чтобы Гарри было так уж жалко Розье, но компания Тёмного Лорда ему нравилась не в пример больше. - Поговорим, - сказал Реддл, а в следующую секунду он уже направлял палочку на Розье. - Хах? - успел удивиться Гарри, когда красивое лицо Реддла исказилось в яростной гримасе. - Круцио.