Б Е З У М И Е

Что нужно для того, чтобы справиться с монстром? Рон говорил о смелости. Гермиона говорила о знаниях. Дамблдор говорил о любви. Сириус говорил о дружбе. Люпин говорил о семье. Гарри всегда слушал, но сам молчал. Он кивал, он улыбался и даже шёл по пути, о котором ему говорили столь разными и столь похожими словами. Этот путь привёл его к победе, но усеял трупами каждый шаг, набив рот пеплом, а ночи кошмарами. Гарри не возражал. Гарри кротко принял и эту ношу и даже смело взялся отстраивать свою жизнь заново. Но какую жизнь ты можешь построить скользкими от крови руками? Тогда, в семнадцать лет, он об этом, конечно, не думал. Гарри смотрел, как на пыльном полу корчится, захлёбываясь воплем, Декарт Розье. Том стоял над ним с мирным выражением лица, чуть холодным и словно неприятно удивлённым поведением сокурсника. Но шрам Гарри рвало и перекручивало от ярости, от злобы, от невыносимой, перекрывающей кислород жажды чужой боли. Том не наслаждался мучениями Розье, но, пока он пытал его, внутри словно что-то расслаблялось, отпускало, и становилось не так… тошно. Разум аврора, разум взрослого Гарри Поттера, спокойно справлялся с истериками и внутренними демонами юного Тёмного Лорда. К слову, что нужно для того, чтобы справиться с монстром? Гарри вскидывает руку и, смыкая пальцы на чужой волшебной палочке — гудящей и недовольно жалящей — заставляет Тома опустить её, прервать наказание. В лице Тома проступают его настоящие эмоции, и Гарри улыбается им, как старым недобрым друзьям. Ответ: самому стать монстром. - Ты сломаешь его, и мне придётся искать себе новое развлечение. Том смотрит так, словно жизнь Розье стоит не больше жизни жука под его подошвой. Тьма в глазах Тома живая и злая, и Гарри думает, что не видел ничего более захватывающего. Всё ещё не отпуская тисовую палочку, он направляет её вновь на Розье, но вместо пыточного с неё срывается отбрасывающий импульс. Розье несколько раз переворачивает и протаскивает почти до двери. Намёк для него очевиден, и, не думая, он сбегает настолько быстро, насколько позволяют трясущиеся конечности. - Ты только что использовал мою палочку? - нарочито мягко спрашивает Том. Всё его внимание для Гарри и только для Гарри. Его магия, порочная и густая, сдавливает голову, и шрам в виде молнии начинает кровоточить. Гарри улыбается и смаргивает первую густую каплю. В то мгновение, как взгляд Тома соскальзывает к ней, Гарри хватает его за одежду на плечах и впивается в расслабленный рот. Гарри целует Тома так, словно ест его – со страстью, ненавистью и голодом, что тот в нём будит одним своим существованием. Гарри заражается всем тем ядом, что собой представляет Том, и в ответ заражает его собой. Том ещё не тот, кого Гарри убил. Гарри уже не тот, кто убил Тома. Ах, какая превосходная несправедливость. Что нужно для того, чтобы справиться с монстром? «Стать монстром, - шепчет осколок этого монстра, – стать монстром». «Полюбить монстра», - со смехом исправляет его Гарри. Просто потому что любовь – такая штука, что спутает любые планы. Тому любовь [не] помешает. Или сведёт с ума. Тогда миру придёт конец. Не то чтобы Гарри это могло остановить. … С того дня на Гарри снисходит великое умиротворение. Былые раздражение, неудовлетворённость и злость забываются, как дурной сон, а реальность расцветает сочными красками. В основном фиолетово-лиловыми синяками и кроваво-красными дорожками. Но это пустяки. Потому что Тома всё чаще подводит его хвалёный самоконтроль. Гарри видит, как сквозь дружелюбные улыбки примерного старосты прорезается надменная злобная тварь, он слышит, как падает в бездну мягкий, обволакивающий голос, насыщаясь низкими, тёмными переливами. И, конечно, Гарри чувствует в своей голове и на своём теле всю прелесть уродливой сущности юного Тёмного Лорда. Они с Томом так и не уступили друг другу. У них не заходит дальше кратких поцелуев и ласк, щедро приправленных грубостью (боль они не любят, но лишь через неё каждый способен дотянуться до другого, показать свою жажду и нечто, похожее на привязанность). Этого мало. Ничтожно, до глухой ярости, мало. Том задыхается. Но Гарри – нет. Гарри с п о с о б е н на любовь. Он способен полюбить даже монстра с изувеченной душой, способен дышать своей любовью, способен просто быть рядом. И, конечно, способен прощать. Так, преисполненный прощения, он хромал в свою спальню, лениво утирая кровь из сломанного (а потом и вправленного) носа. Два пальца на левой руке были выбиты из суставов и зверски болели. Том мог и их восстановить, но не стал, намекнув (прямым текстом), что со сломанными пальцами у Гарри будет меньше шансов на «убогие развлечения» с Розье. Ах, ревность. Гарри очень (очень-очень) хотелось расшатать Тома ещё больше – сорвать все его годами вылепленные маски, разбить всю эту собранность, оттолкнуть всех этих последователей, чтоб не отнимали время, которое Том мог разделить с Гарри (уничтожение Пожирателей Смерти, кстати, стало бы приятным бонусом). Право слово, полюбить Тома было гениальным шагом, даже почти осознанным. И Том вляпался в Гарри по самую макушку. Великолепно. Когда стало совсем невмоготу, Гарри всё же остановился, рывком дёрнул и вправил себе несчастные пальцы, зажмурившись от прошившей его совсем уж ослепляющей вспышки боли. Минуты спустя, когда тошнота отошла на задний план, Гарри утёр выступившие слёзы и, оправив форму, вошёл в гостиную вместе с компанией четверокурсников. Двое из трёх его соседей по спальне сидели у камина и играли в шахматы. Розье или Малфоя нигде не было (первый вообще стал неуловимым), Пруэтт наматывал круги на тренировке по квиддичу (ах, ностальгия), до остальных Гарри не было дела. Задерживаться в гостиной не имело смысла, тем более, что пальцы ныли, моля о холодном компрессе. Незаметно проскользнув в коридор и добравшись до своей спальни, Гарри толкнул дверь. Дверь не открылась. Пальцы дёргало всё навязчивее. Сцепив зубы, Гарри, не разбираясь, взломал чужие чары и ввалился в комнату. ...Где на кровати плакала и кричала девчонка, пока Пиритс, навалившийся на неё сверху, одной рукой пытался стянуть с неё трусы. «Даже не заметил, как кто-то вошёл», – подумалось Гарри, пока сам он, одной рукой схватив Люсьена за волосы, другой заехал ему в ухо, чем едва тут же не вырубил. Сбросив несостоявшегося насильника на пол, Гарри повернулся к зарёванной девочке, в которой с заминкой опознал Мадлен Бимиш – то ли девушку Люсьена, то ли невесту, о которой тот болтал каждый божий день. - Ты в порядке? – спросил её Гарри, но девочка в ответ только громче заплакала. Гарри вздохнул: что подростком, что взрослым он так и не научился справляться с женскими слезами. Зато хорошо умел вправлять мозги всяким уёбкам. Переключив своё внимание на Люсьена, что как раз, держась за свой сундук, медленно поднимался на ноги, Гарри, уже замахнувшись на него, вдруг задумался. Пиритс постоянно болтал о Бимиш. И в болтовне этой не было ничего пошлого или мерзкого. По здравому рассуждению, он не походил на парня, что возьмёт девочку без её согласия. Бимиш всё ещё плакала и останавливаться явно не собиралась. Поморщившись, Гарри за грудки поднял Люсьена и применил к нему Легиллименс. Парень в его руках задёргался и болезненно застонал от грубого вторжения в разум. Гарри не пришлось долго с ним возиться, нужные мысли были на поверхности. Но чего он не ожидал увидеть, так это Тома, который на робкую просьбу помочь советом с девушкой, как-то глумливо (если знать, что искать) предложил Люсьену просто взять своё и показать невесте, что он настоящий мужчина, перед которым она должна трепетать, а не пренебрежительно отмахиваться. Хах. Уже покидая чужое сознание, Гарри вскользь увидел несколько неловких (невинных) попыток Люсьена поухаживать за Бимиш. «Давай помогу с книгами?» «Сегодня холодно, возьми мой шарф». «Может, погуляем?» И на все свои попытки Люсьен получал усмешку, полную девичьего превосходства над влюблённым мальчишкой. Гарри вздохнул, выпуская из рук обмякшего Люсьена. Уже на полу того вывернуло минувшим обедом. Гарри покачал головой (хреновый из него легиллимент). Сам этот идиот Люсьен ни за что не осмелился бы сделать нечто подобное, не нашепчи ему змей-искуситель (своими отношениями лучше бы занялся). С другой стороны, какой бы ты ни был идиот, девочек обижать нельзя, тем более, так. Придя к такому выводу, Гарри очистил пол от рвоты, дождался, пока Люсьен утрёт рот, и, наклонившись к нему, негромко сказал: - На изнасилование может пойти только полное ничтожество. Твоё счастье, что ничего не успел сделать, – Люсьен поднял слезящиеся глаза. Гарри скривил губы в жизнерадостной улыбке. Люсьен отшатнулся. А потом получил коленом в лицо. Едва он с воем повалился на спину, зажимая нос, как Гарри нанёс второй удар – уже в пах. Люсьен совсем тоненько вскрикнул, перекатился на бок и завыл от боли, поджав ноги. Вскрикнула, что удивительно, и его несостоявшаяся жертва. - Хватит! Не надо, пожалуйста! Мадлен Бимиш натянула на себя покрывало с кровати и большими глазами таращилась на Гарри, словно это он злодей, а не скорчившийся на полу идиот. - Гарри, остановись! Оставь его в покое! Гарри в очередной раз подумал, что не понимает девчонок. Хорошо, что у него есть Том. Плохо, что у Тома есть Гарри. ... Всю следующую неделю Гарри наблюдал не отлипающих друг от друга Мадлен и Люсьена. Он носил её книги, а она его шарф, они обменивались улыбками и краснели, как малые дети, в гостиной сидели, прижавшись, словно озябшие птички, и вообще отравляли всем жизнь своими счастливыми лицами. Гарри совсем, СОВСЕМ не понимал девчонок. - Ты знал, что кровь влюблённых девственников, - вкрадчиво заметил Том ему на ухо, - взятая во время нестерпимой боли, входит в состав особой пропитки для метлы, что повышает её скорость и манёвренность? Хорошо, что у Гарри была не девчонка, а психопат-будущий Тёмный Лорд-бессмертный змееуст с расколотой душой. - Я тоже тебя люблю.