Мнимое притворство

После объяснения Инквизитора и Дориана, душевное, и что самое главное, физическое состояние Аннаэля (благодаря, как раз именно первому), начали улучшаться. Павус был счастлив как никогда, а вот эльф, кажется, ещё не совсем привык к своему новоиспеченному избранику жизни, особенно, когда тот начинал без зазрения совести касаться Лавеллана, обнимать, подходя сзади, нежно целуя в макушку пепельных волос, что-то шептать. Инквизитор даже не особо вслушивался в смысл высказываний мага, а лишь смущёно отводил взгляд, его острые, и без того красноватые кончики ушей краснели ещё больше, щеки наливались цветом спелого яблока и Аннаэль молился всем эльфийским и не эльфийским богам, которых знал, чтобы эта «пытка» поскорее прекратилась. Со стороны можно было подумать, что Лавеллан стесняется Дориана или даже боится его, но это не совсем так. Точнее, совсем не так. Эльф не стеснялся тевинтирца и уж тем более, не боялся его, он стеснялся тех отношений, которые теперь установились между ними. Инквизитор хотел спрятать их любовь в своем маленьком уютном мирке, где они с Дорианом только вдвоем, он нежно открывает перед ним свое сердце, стараясь не спугнуть, с каждым разом показывая все больше себя настоящего. Он хотел тихую любовь, которая касалась бы только их двоих и никому больше не была бы известна, то Павус видимо выбрал совершенно другую политику. Ему доставляло настоящее удовольствие, целовать, обнимать, кусать, ласкать и Бог весть знает что ещё делать с бедным напуганным таким напором омежкой. И ладно бы он делал это в покоях Инквизитора или хотя бы в своем уютном уголке с пыльными книжками и бархатным креслом, но альтус делал это на глазах у всех: у знати, у сопартийцев, у простых работников и людей, хлопочущих на нужды Инквизиции. Делал это он горячо, жадно, бездумно, бесцеремонно, страстно, будто бы говоря: «Этот омега мой, и только мой! Мой омега, мой ребенок, я убью любого, кто даже посмеет дышать в их сторону!» Аннаэль не знал, заставляет ли вгонять бедного эльфа в краску, маг специально или это просто он такой «впечатлительный»? В любом случае, говорить на эту тему, Лавеллан совершенно точно бы не стал, чтобы…не испортить все начатое ими двумя. Ему казалось, что в данной конкретной ситуации, его недовольно по поводу слишком яркого выражения эмоций Дориана, будет неуместным. В конце концов, у тевинтирца могло быть просто такое воспитание. Не все же такие черствые и холодные, как наш юный омега, как думалось Инквизитору. Моменты, удостоенные в сердце и душе Лавеллана отдельным местом и которые он вспоминает с особым трепетом, являются моменты разговора Павуса с ребенком. Нет, ещё не родившимся. Это происходило обычно после завтрака, когда все разбредались по своим рабочим местам и в башне Скайхолда было немноголюдно, а на втором этаже, так тем более. Дориан брал возлюбленного за руку и вел до своей «библиотеки». Он обычно сажал его на свое удобное, красивое кресло, расшитое золотом, брал какую-нибудь книгу, которая по мнению самого Дориана обязательно могла бы полюбиться эльфу, и начинал читать. Ещё он разводил руками, рисуя самые разнообразные картины моря, путешествий, приключений, чтобы привлечь внимание своего единственного слушателя. Аннаэль сперва смеялся бы в ладошку, смущёно отводя взгляд, но уже через несколько пародийных сценок, начинал заливаться звонким юношеским смехом. Он так славно смеется, этот смех так нравится Дориану. После спада возбуждения, насмеявшись, они оба смотрят друг на друга, чуть лукаво и Дориан спрашивает осторожно: «Можно?», на что всегда получает один и тот же положительный ответ «Да». Потом садится на одно колено подле своего омеги и начинает гладить беременный животик. Хоть он совсем еще небольшой и эльф любит носить просторную одежду, тевинтирец щупает его, аккуратно целуя через ткань и шепчет нежности. У Инквизитора в такие моменты все сжимается в груди, сердце уходит в пятки, он буквально не может дышать. Альфа разговаривает с малышом, задавая ему вопросы и сам же на них отвечая. Он много рассуждает о будущем, их ещё даже не родившегося, и может быть даже не сформировавшегося, но такого горячо любимого ребенка. Дориан утверждает, что их ребенок непременно будет магом, таким же как отец или лучником, таким как папочка. Полуэльофом, получеловеком или просто эльфом или человеком. На кого он будет похож больше? Какое имя выбрать. Они оба утопали в сладком ожидании, самом прекрасном времени. Звеньк! — Прости, аматус, я кажется уронил сосуд с маслом, хаха. Сейчас подниму. — В руке Дориана действительно баночка с прозрачной розоватой жидкостью, которая приятно пахнет и очень хорошо смазывает. Павус поставил бутылку обратно на тумбочку, а вот взгляд Лавеллана выражал некоторую неуверенность и неясность в действиях мага. Они никогда не занимались любовью, вне течки. Да и просто любовью они никогда не занимались. Это было больше похоже на соитие. Дориан целовал нежные губы Аннаэля, спукаясь все ниже. Юноша буквально таял от жарких прикосновений своего умелого любовника, тихо постанывая. Однако же, когда альтус попытался снять с омеги просторный домашний халат, тот запротестовал: — Нет, Дориан! Не нужно этого… Павус не на шутку удивился: — Почему не нужно, свет очей моих? — Он слегка улыбнулся, от того, что эльф вел себя как невинный мальчишка в первую ночь с своим возлюбленным, которого вероятно добивался очень долго. — Потому что… — Инквизитор замялся. — Потому что… Я стесняюсь себя с этим животом… — Милашка тут же отвёл глаза и покраснел. Тевинтирец от такого заявления чуть не рассмеялся, но вовремя сдержавшись, сказал своим нежным баритоном: — Милый, значит ли это, что ты стесняешься меня? — Вопрос прозвучал нежно, но вполне прямо. Лавеллан снова потерялся: — Нет… Я не стыжусь тебя, я же сказал… Просто мне кажется, что если ты увидишь его… — Инквизитор показал на живот — Ты передумаешь… Маг посмотрел на него таким взглядом, которым обычно смотрят на провинившихся детей. Нежность и любовь, в перемешку с недоумением из этих искрящихся глаз. Он нагнулся к дрожащему уху Аннаэля и прошептал: — Милый мой, хороший мой, аматус… Я люблю тебя всего, всего без остатка. Люблю твои шелковистые волосы, пухлые губы, тонкие пальцы, пленящие глаза, аккуратный носик, твои острые ушки и твой живот. Он прекрасен, как ты мог подумать, что он мне не понравится? Ты все-таки вынашиваешь нашего малыша и я очень хочу тебя попросить… — Тевинтирец посмотрел Лавеллану прямо в распахнутые глаза — Выкинь эту несусветную дурь из своей чудесной головушки и разреши мне доставить тебе удовольствие… Омега легонько качнул головой вперёд, чуть приподнимая уголки губ. Дориан слился с любимым в долгом поцелуе, который уже очень быстро перетек в неторопливый нежный любовный акт, где ещё долго горело пламя двух любящих сердец…