Мнимое притворство

— Ну бросьте, Инквизитор, бросьте! Этот костюм прекрасно сидит на вас, и совсем не подчеркивает появившийся животик, впрочем я не понимаю, почему вы его так упорно стесняйтесь. — Нееет! Нет, нет, нет и ещё раз нет! Я не пойду на приём в этом, решительно не пойду! — Аннаэль истерил, как маленький ребенок, которому не понравился подарок на День рождения. Известия об Инквизиции, которая с каждым днём становилась все мощнее и сильнее, разносились по всему Тедасу. Одни хотели вступить в армию, чтобы помогать обездоленным и избавлять империю от врагов, другие же хотели попасть в ряды руководящих, ведь в нынешнем времени, стать военным советником или пускай даже обычным приближенным глав Инквизиции, было престижно. Но все без исключения желали увидеть Инквизитора —доллийского эльфа, умелого лучника и с недавних пор, беременного омегу. Слухи расходились очень быстро и как иногда говоривал Дориан, морща свое загорелое лицо, отчего усы его смешно двигались: «Эти орлесианские крысы никогда не упустят повода обсудить твою шикарную шевелюру и белоснежную улыбку.» Очевидно маг говорил про себя, но когда ему об этом напоминали, шутливо отнекивался в своей привычной манере. — Жозефина, я уже говорил тебе тысячу раз, что мне полностью все равно, кто там нас и куда пригласил, Жар Пень Рутье, Жан Поль Готье, тьфу! — Эльф простодушно выругался. — Я не надену это. Не надену, и точка! Богачи, жившие в столице, очень любили устраивать пышные балы. Особенно, если на них присутствовали гости необычные и очень прославленные. Позвать Инквизитора на свое пышное празднование, решительно непонятно чего, сорокалетняя вдова Марианна Жер Пен Ротье, планировала ещё очень давно, а узнав об интересном положении Аннаэля и вовсе потребовала его немедленно к себе. И как не пыталась прелестная дипломат достучаться до «неопытного в политической игре» эльфа, что это большая удача, выгодное предложение, хороший маневр для того чтобы укрепить свое положение при дворе, Инквизитор был непреклонен. — Что тебя так не устраивает в этом платье, аматус? — Лёжа на кровати в покоях Инквизитора и смотря прямо на его прямую спину, шутливо спрашивал Дориан. — Не называй это платьем! — Лоб Аннаэля забавно морщился, а брови его приподнимались, когда он пытался выдавить из себя что-нибудь грозное. Тевинтирец лишь беззлобно цокнул языком, подойдя к Лавеллану, положил руку ему на плечо и притянул ближе, обнимая за грудь. Он прижался своей щекой к его виску и полушепотом, произнес: — Да, милый мой, прости. Это не платье, а тебе надо более мягко относится к шуткам. Или это малыш так влияет на твое чувство юмора? — В интонации Дориана послышалась смешивая нотка. Ребенок, как будто понимая, что речь идёт именно о нем, дёрнулся, от чего эльф немного прищурился и положил руки на свой живот, начиная поглаживать его: — Я чувствую, что становлюсь другим, Дориан. Прежние заботы меня уже не волнуют, как будто вся эта история со спасением мира, мой статус, все эти люди, что бесконечно ждут от меня чего-то — всё это ложь. Как будто единственное, что для меня действительно важно — это ты и наш ребенок… — Лавеллан многозначительно помолчал. — Хотя нет, не как будто, так и есть. — Это абсолютно естественно и даже ожидаемо, свет очей моих. Какая тут борьба со вселенским злом, если ты не можешь удержать свой завтрак внутри. — Маг засмеялся. — Однако, если быть серьезным, моя жизнь тоже кардинально перевернулась с ног на голову. Я и подумать не мог, что когда нибудь стану отцом. Уходить от ответственности, находиться в состоянии постоянного пьянства, посещать публичные дома — вот все, что составляло мой досуг, какие-то несколько лет назад, но теперь я по-настоящему счастлив, ведь в моей жизни появился ты. Инквизитор не смог ничего ответить на этот, казалось монолог души своего возлюбленного, и лишь на его лице появился предательский румянец, который всегда выдавал эльфа. — О, Инквизитор Лавеллан, я так рада, так рада с вами познакомиться! — К эльфу подбежала какая-то богато, но совершенно безвкусно одетая девушка, лет 20, тощая и бледная, как полотно. Она схватила руку Аннаэля и начала то ли пожимать ее, то ли трясти. — О вас ходят самые разнообразные слухи и разговоры, и узнать о вашей личности по ним это одно, но вот увидеть… — Она сделала небольшую паузу. — Совсем, совсем другое! Вы даже прекраснее, чем я себе представляла, а этот чудный животик! Чудный малыш! Чудно! Чудно! — Было видно, как тяжело леди было сдерживать эмоции, ее буквально всю трясло. Если бы не правила этикета, она бы просто задушила эльфа в своих объятиях. Бедный омега совсем ничего не отвечал, и в отличие от своей «собеседницы» был румян и щеки его пылали. Все взгляды было направлены только на него, казалось даже мертвые с небес, пришли поглядеть на новую кровь. Дориан, как назло ушел в другой конец зала, и даже не подумал о том, что эльфу может быть некомфортно. Это он привык производить фурор своим эпотажным поведением и совсем не волноваться о мнении окружающих, бывать на столь обширных мероприятиях, а Аннаэль был на балу первый раз, так еще и народу столько отродясь не видывал. На глазах появились слёзы от обиды и вестника начало трясти. Он несильно топнул ногой и не заботясь более о каких-либо правилах приличия, вышел вон из зала. — Аматус! Милый, постой! — Тевинтирец рванулся вслед за эльфом, расталкивая гостей. Он наконец догнал его (это было несложно сделать, ведь омега был на 5 месяце беременности) и окликнув снова, подошёл сзади, прижимая к себе: — Любовь моя, что заставило тебя так сильно разволноваться?.. Эльф вырвался из его объятий и оттолкнул мага от себя: — Я говорил тебе, что боюсь! Я говорил, что все эти люди пугают меня! Я не хотел здесь находится, не хотел! О, Андрасте, за что мне это все?.. — Аннаэль опустился на пол. Тевинтирец тут же подлетел к нему и подняв на ноги, буквально держа его тельце, прошептал, гладя по голове любимого: — Прости, прости меня! Я не думал, что все эти обстоятельства так сильно повлияют на тебя. Я никогда, больше никогда не оставлю тебя одного. Лавеллан начинал понемногу успокаиваться, лишь изредка всхлипывая и шевеля своими очаровательными ушками. Вдруг, альтус неожиданно предложил: — Хочешь потанцевать? — Что?.. — Вестник вытирал засохшие слезы с багровых щек, тыльной стороной руки. — Вальс. К счастью, в коридоре ни единой души. — Но я не умею… — Это совершенно не важно, пойдем. Инквизитор непонимающе хлопал глазами, пока Дориан наконец не взял его за руку, улыбаяь. Он развернул его в себе и положил одну руку ему на талию, другую подал эльфу. Аннаэль, немного недоверчиво смотрел на мага, но руку все-таки подал. — Положи другую мне на плечо. Эльф сделал в точности так, как просил его Павус. Альфа начал первым. Он двигался плавно, будто оттачивал свое мастерство танца годами, хотя вполне вероятно, что так и было. Движения Лавеллана же были резкими, неумелыми. Было видно, что он делает это впервые и все что, пытался усвоить эльф, явлось повторение шагов тевинтирца. — Думаю, нам нужно звуковое сопровождение… — Произнес маг. Она начал полушепотом напевать какую-то песенку. Странную, но она приятно ласкала слух и на удивление, совершенно совпадала с ритмом танца. — Я совсем не понимаю слов. — Тихо, с улыбкой прошептал эльф, не смотря альтусу в глаза. — Это на тевине. Родной язык Тевинтера. Прекрасный язык, очень красивый, он навевает воспоминания о Родине… — Скучаешь по ней? — Инквизитор наконец навёл свой взгляд на мужчину. — Очень, и в то же время ненавижу. Меня откровенно возмущает и злит нынешняя ситуация в Империи, в Магистериуме сидят люди, которые совершенно ничего не понимают в жизни и мой отец… О, нет, страна катится к черту, но мне так хочется ее изменить и показать свою Родину тебе… Эльф ещё крепче прижался к альфе: — Я помогу тебе все исправить, я помогу тебе во всем, что важно для тебя, ведь я люблю тебя. Возможно это было первое искреннее «Я тебя люблю» от Аннаэля к Дориану, и маг расчувствовался, как мальчишка. Он подхватил Вестника на руки и стал кружить по залу, звонко смеясь. — Ты чего?! — Инквизитор был правда сильно удивлен, но не потерял веселого расположения духа. — Я тоже люблю тебя! Очень люблю! Они бегали по залу держась за руки, смеялись, так ярко и так от души, что никто не мог заглушить этот живой, обличенный любовью внутри них.