***
Анадера убегает. Становится невыносимо смотреть на то, что осталось от Рея, смотреть и понимать, что всё происходящее это лишь твоя вина. Согласись девушка сбежать, то сейчас ничего бы этого не произошло: она бы не проливала слёз, не испытывала давления от того клубка чувств, что кажется с каждой пройденной секундой становиться всё больше и больше, всё запутанней и запутанней, вот-вот и раздавит, прижмёт к земле без шанса на последний глубокий вдох. Рей был бы жив. Мивр убегает ещё и потому, что ей нужно бежать. Если промедлит ещё хоть секунду, то осуществить задуманное не удастся — ей всё ещё нужно вытащить ребят. Эта цель никуда не делась. Пусть Рей и побоялся об этом просить, но сейчас это всё что Анадера может сделать для него. Спасти то, что было дорого ему самому, что, увы, сам не уберёг. Девушка точно знала, если этого не сделает, остатки совести сожрут её с потрохами, утянут на дно, погружая в пучины хлюпающей, пробирающей до самых легких вины. От неё не избавится. Собирая остатки здравого смысла, Анадера покидает штаб. Ей нужно много чего успеть. Первым делом надо найти самое подходящее время для побега. Саботировать ситуацию так, чтобы пробраться через охрану было бы проще всего. В голове всплывали парочку хаотичных идей. Все они были довольно абсурдны, но могли вполне себе прокатить, если заручится поддержкой — нужно найти оставшихся Авантюристов. И это сложнее, чем кажется на первый взгляд, если уж люди отправленные Брамом Эванза не в состояние этого сделать, то что уж говорить о ней. Однако, как не парадоксально, навряд ли кто-нибудь кроме мивра был бы способен это сделать. По крайней мере, она знает, где они все живут, даже если их там не будет, можно попытаться искать какие-нибудь зацепки, а там уже и поглядеть что да как. В общем порядке так и получилось — дома никого не было, дверь заперта, свет не горел, признаки присутствия не наблюдались, потому пришлось, как бы этого не хотелось делать первоначально, взламывать замок. Это потребовало несколько минут драгоценного времени, которого и до сего момента особо и не было. Досадно оказывается здесь именно таким образом, ещё совсем недавно они сидели все вместе в гостиной и болтали о всякой чепухе, а теперь… Даже думать об этом не хотелось. Сейчас же ведь её нужно думать совершенно о другом, о том, как вывезти ребят из города, а лучше так вообще из страны. Скорее всего, всех придётся разделить на их две группы, дабы иметь больше шансов скрыться. Боже, по мере всего прочего, девушка ещё плохо представляла как ей нужно рассказать, что Рея больше…в общем о произошедшем. Ей кажется, что она перерыла весь дом вверх дном, но из особо дельного были только парочку именных чеков, довольно на большие суммы, сложно представить, как они вообще водились у ребят. Смотря на них, Анадера теперь осознаёт, что понятия не имела о том, кого нужно спасать, будто до сего момента она ничегошеньки не знала о своих друзьях…друзьях? А так теперь вообще есть право их называть, когда ты собственноручно подписываешь им смертный приговор? Правда почувствовать себя последней тварью Анадера ещё успеет, когда это всё закончится, конечно, ей вдоволь придётся надуматься обо всём этом, но сейчас, именно в эту секунду, ей следует хорошенько постараться ради ребят. Если не она, то и никто вовсе. Имя на чеке принадлежало человеку, что держал парочку приютов в городе, а ещё имел довольно крупную, но не примечательную больницу. Пожалуй, таких в самом Агроме пруд пруди. Можно попытать удачу там и найти адресата. Кажется, именно там Рей проводил довольно много времени, может и ребят туда занесло. Мало вероятно, но поискать всё же стоит. С коридора послышались шаги. Аккуратные, тихие, крадущиеся. Такие владельцам собственности принадлежать точно не будут. Похоже, не одной Анадере пришла мысль посетить это место, только как вот кто-то ещё кроме неё узнал о нём? Если это люди Брама Эвнза, то всё плохо, можно сказать хуже некуда. Больше оставаться здесь нет смысла, да и куда опасней, чем может показаться. Поэтому спустя пару мгновений девушка уже несла ноги далеко-далеко от этого дома, скомкав в спешке чеки и прихватив их с собой. Но долго бежать всё же не пришлось. Лёгкие распирало воздухом, а тело, будто заговорённое, бежало, заворачивало в переулки и снова бежало, пока откуда-то со стороны очередного поворота не показалось чьё-то присутствие. Совсем мимолётное, Анадера даже не сразу заметила. Она была так сильно занята, чтобы сбежать, что не уследила за этим, да и разве за таким уследишь? Всё это зачастую происходит так внезапно, что даже толком ничего и не понимаешь. Теперь вновь настало время, чтобы почувствовать себя глупой мышкой. Мужская, точно когтистая лапа, обхватила её запястье и одним резким движением дёрнула на себя. И вот тело уже летит по инерции в темноту грязной подворотни. Анадера готова была биться до последнего. Ленты хаотично, рефлекторно высунулись из-под вороха рубашки и рвались в бой, дабы защитить хозяйку. Всё её бесцельное существование было основано на нескончаемом выживании, где каждую секунду ты борешься за право, чтобы вдохнуть лишний раз. Жизнь была к ней несправедлива ровно настолько, насколько и к бесчисленному множеству людей. И только к самым ничтожно малым её крохам эта самая жизнь проявляла свою дьявольскую благосклонность, ловко играясь со своим обладателем. Мивр точно не знала хорошо ли это или же нет, некогда думать, когда нужно выжить. Ленты ринулись в бой и… — Воу, воу, детка будь по легче, мало кому вообще нравятся строптивые дамы.…тут же рухнули камнем вниз.
— Асмодей?! Мивр не верила своим ушам. Можно сказать, что впервые в жизни она была рада слышать его едкий баритон, насквозь пропитанный издёвкой. Анадера даже и не надеялась на столь огромную услугу от злорадственной судьбы. Так ей бы ещё долго пришлось насаться по всей округе и тянуться за крохотной надёжей отыскать ребят, а тут… Неужели удача на её стороне? — Собственной персоны. Знаю, знаю, ты настолько рада видеть меня, что теряешь дар речи и готова…чуть ли не задушить в объятьях, — Асмодей придирчиво осмотрел атласные ленты, что ещё безвольными лоскутами обвивали его горло. Девушка даже не сразу поняла, что он имел в виду, но вскоре в спешке убрала способность. Она хотела сказать что-то по этому поводу или даже извинится, что абсолютно не свойственно ей делать перед этим человеком. Но видя его в данное время и при данных обстоятельствах, думать о старых обидах вообще не хотелось, да и не думалось вовсе. Мивру нужно ему столько всего рассказать, обо всём и его самого расспросить, что все мысли в голове снова превратились в клейкую манную кашу, такую нелюбимую с самого детства. И как только рот всё же открылся, дабы выдать какую-нибудь дельную вещь, то почти сразу пришлось его закрыть. Со стороны снова ощутилось чьё-то присутствие. Не совсем доброе, как оно того хотелось. — Ну, вот, опять они за своё. Кажется, нам хотят помешать наладить светскую беседу, — парень недовольно цокнул и показательно закатил глаза. А затем… затем его губы изогнулись далеко в недружелюбном оскале. Анадере, и без того всегда сложно понимающей его многогранную персону, было затруднительно разгадать настрой юноши. Точно насмехательство какое-то. Однако думать об этом некогда. Асмодей хватает её за руку и наклоняется к лицу так, что на секунду мивр теряет дар речи. Взгляд тяжёлый, радиоактивный и будто горит токсинами. — Тебе лучше бежать за мной и не отставать. Иначе я и слушать не стану, что ты делала в доме без приглашения. И прежде, чем Анадера успевает удивиться его словам, они уже гонят вдоль тесных переулках на полной скорости. Кажется, теперь объяснить будет всё куда сложнее, чем она думала. Конечно, если им всё-таки удастся оторваться.***
И снова это ужасное чувство. Сердце колотилось как бешенное, грудь то высоко вздымалась, то опускалась, желая всласть наглотаться воздуха. Асмодей выглядел также не особо хорошо, правда всё же лучше, чем сама девушка. Они остановились в каком-то заброшенном здании, где было полным полном битого стекла, торчащих арматур и того, чего у законопослушных граждан никогда не будет. В общем, сейчас парочка героев отлично вписывались в обстановку. — Надо же, какие назойливые, сели на хвост и никак не отцепляются, — Асмодей расселся возле бетонной колонны, явно не особо заботясь о чистоте полов или хотя бы своих штанов. Иногда смотря на него, мивру кажется, что он будто создан для таких гниющих обстановок в виде этой заброшки и прочих переулков, где им ещё недавно довелось бывать. Сущая грязь, пропитавшая до самых лёгких. И нет, не то что бы Анадере хотелось подобными мыслями оскорбить юношу, к тому же сейчас она не испытывала ничего кроме облегчения. Просто Асмодей словно рождён для подобного. Будет даже правильней сказать рождён и выращен низами общества. Наверное, именно поэтому Анадера не знает, что же всё-таки такой человек как он забыл в «Авантюристах». Впрочем, разве это так важно? Несмотря на все разногласия и вечные ссоры мивр не испытывала к нему отвращения. В какой-то степени и им она тоже дорожила. А потому не могла не испытывать вину, услышав непринуждённые слова Асмодея. — И вот досада, не убить их, не покалечить, иначе лидер снова начнёт читать нотации. Анадера не смогла как-то это прокомментировать. Сердце сжалось до крошечной точки, забилось в уголочек, предательски опустошая грудью. И как же теперь всё прояснить? Как сказать Асмодею, что теперь он может не переживать о подобном? Как сказать, что Рей мёртв, а остальные ребята в шаге от смерти? Много вопросов и чёрт возьми ни одного ответа. А юноша всё говорит, ковыряя камнем песчинки на бетоне и вырисовывая причудливые фигуры. Ему ещё не о чём волноваться. — А я так терпеть не могу, когда он начинает нравоучать. Вот когда это делают другие, мне в лицо хочется рассмеяться, а вот лидер… Он словно ни от мира сего! Даже когда следует злиться, всё время смотрит так жалостливо, будто меня есть вообще за что жалеть. Впрочем, я даже скучаю по его скупым эмоциям. Интересно, когда он вернётся? Роуз и Кроуч, тоже хрен знает где, да и эта ебучая погоня… Весело, конечно, но не в таких количествах. Остальные на взводе, будто есть чему волноваться. Знают же, что лидер всегда возвращается, а переживают как в первый раз. — А если он и вправду не вернётся? Ты хоть знаешь, где он сейчас? — голос тихий, совсем крадущийся, натянут до метки безразличия так, что ещё чуть-чуть и рухнет в бурный поток эмоций. Асмодей это замечает. — Если бы, — и лишь беззаботно пожимает плечами. — Зато это знаешь ты. Ну, или хотя бы догадываешься, потому что навряд ли бы тогда взламывала дверь в дом. Не знаю точно, заодно ты с этими людьми или нет, но раз тоже сбегала от тех типов, значит лидер тебе всё рассказал. Я прихватил тебя с собой лишь ради этого, впрочем, даже если ты ничего не знаешь, то остальные будут рады видеть тебя. Хоть успокоятся наконец-то. Надоело видеть их кислые рожи. Слышать такое от Асмодея было весьма непривычно. Будь ситуация несколько другая мивр бы удивилась тому, что юноша проявляет заботу к окружающим и беспокоится о них, пусть даже и не совсем привычным образом, как её выражают другие люди. Он был твёрдо уверен в Рее, а потому даже не сомневался в его безопасности. Честно говоря, ещё день назад и Анадера в этом не сомневалась. Правда, вот теперь ей нечего сказать. Асмодей возможно нуждался в Рее даже больше, чем сама девушка, может это совсем и не заметно, но кислотный во всех отношениях юноша точно мог хотя бы постараться не плеваться ядом в сторону Аматсуки. Ведь тот по-настоящему хороший парень. — Ну, так что? Скажешь что-нибудь или так и будешь сверлить меня взглядом? Я знаешь ли не экспонат в музее да и к тому же… — Я…я… Прости меня! Это была последняя капля. И без того натянутые струны обозначали свой предел с треском порвавшись. Вместе с тем, очередной порыв эмоций вновь занял лидирующее место в голове, как только выпала минутка на передышку, как только она увидела во всех смыслах беззаботного, ничегошеньки неподозревающего Асмодея, как только вновь вспомнила о безобразной оболочке Рея, тлеющей на её руках. Не в силах больше сопротивляться она нещадно зарыдала в голос, не справляясь с чувством вины на хрупких плечах. Как бы того не хотелось, Анадера ещё ребёнок. Ей не дано выдержать здесь всё и сейчас. Анадера по-прежнему слаба.***
— Значит, вот оно как. Это единственное, что смогла сказать Тофука, после того, как Анадера всё рассказала. Да и никто из присутствующих в комнате явно был не готов что-либо говорить. После того, как мивр заплакала, Асмодей не сумел как-либо сдержать её нервный поток истерики, да и слова не смог разобрать из того, что она там лепетала. Он приготовился без зазрения совести уже вмазать хорошенько ей по лицу, дабы хоть как-то привести в чувства, однако в ту же секунду как замахнулся, девушка ухватилась в край жилетки и замолкла. Они просидели так не больше минуты, но она, казалось, длилась вечность. Мивр молчала, да и сам юноша ничего и вымолвить не мог. Банально не знал что. А потом девушка подняла голову, вцепились оледеневшим взглядом, да так цепко и так уверенно, будто сам сокол ловит незатейливого грызуна в поле, коим ему пришлось себя почувствовать. И словно на контрасте Анадера жалостливо, так умоляюще просит отвести её к остальным. Парень и не смеет противиться, да и был бы смысл? Всё равно пришлось бы это делать. Во всём происходящем так и чувствовалось что-то неладное. Впоследствии Анадера рассказала всё, абсолютно всё, что произошло с Реем и каким боком её персона замешана во всём этом. Это был самый утомительный и душераздирающий монолог в её жизни. Мивр не смела разрыдаться вновь, ей казалось, что теперь она и вовсе не имеет право на это. Две сущности внутри неё дрались за контроль над разумом. Одна слабая, неустойчивая, мягкая, как внутренности устрицы, вторая же напротив, хладнокровная, равнодушная, неподвластная чувствам и не дующая на это право другим. Отточенная маска, что стала для неё удобной раковиной. Именно потому эта скорлупа одержала вверх, так и не простив ту размазню, что ещё совсем недавно плакала навзрыд. По итогу их осталась всего четверо: бунтарь Асмодей, мать-наседка Тофука, задрот Лен с перевязанной лопаткой и сама Анадера. Не лучшая компания по захвату мира, и ещё куда более неудачная в спасительной операции. Пожалуй, услышанное вывело из калии всех. Да и как оно могло не вывести? Поначалу никто даже и не поверил, представить себе не мог, что так получится, чего уж там, что всё окажется так плохо. Яма дерьма, из которой и не выбраться вовсе. И всё-таки каким-то образом им удалось найти силы придумать план, как вызволить ребят. Анадера не помнит и вовсе как всё это происходило, не помнит, что за лица были у ребят, не помнит, как допоздна прорабатывали схему побега, не помнит, как нашла в себе силы не расклеиться вновь, и так до сих пор не поняла, почему её никто не обвинил в смерти Рея. Едва помнит только, как Асмодей вышел, сказав: «я подышать свежим воздухом». Его нервы не выдержали быстрее всех. Правда вот одну деталь девушка запомнила уж очень хорошо. Наверное, потому что она выбивалась из общего подавленного настроя всеми возможными на то способами. Когда мивр покинула ребят, дабы собрать побольше данных и уже потом вернуться обратно, она вновь встретила Асмодея. Тот выглядел несколько иначе — если до сего момента его точно можно было сравнить с потерявшемся на людном бульваре ребёнком, то теперь радиоктивы его глаз вновь сверкали своим едким многообразием. Только куда более опасно, уверено, что ли? Так обычно смотрят люди всё для себя уже решившие. Он положил свою увесистую когтистую лапу ей на плечо, да так будто пытаясь вжать девушку в землю. Улыбнулся как-то уж очень для него в обычной манере и кое-что произнёс. — Теперь, мы в одной лодке. Не переживай, всё точно получится, можешь рассчитывать на меня. Подобный настрой, тогда даже несколько вдохновил Анадеру. Человек с уравновешенной психикой им бы точно не помешал в команде. На прощание бунтарь махнул рукой и уверенной походкой зашагал прочь. Мивр не знала, где он был и что делал, поняла что только, чем бы он там не занимался, это явно пошло ему на пользу, если так вообще можно выразиться. Ещё от него определённо сладко пахло, дурманяще и даже немного сводяще с ума. Запах показался очень знакомым, даже чересчур. Впрочем, Анадера так и не придала этому значения, потому как первая пришедшая догадка оказалась настолько абсурдной, что даже и не задержалась в голове.***
У Анадеры и ребят было всего два дня, именно настолько девушка смогла отсрочить казнь пойманных «Авантюристов». Выяснялось, что их воспоминания полностью заблокировал Рей, а как известно Нэн остаётся даже после смерти обладателя. Потому пытать их или держать взаперти банально не было смысла ни для кого в организации. Оставалось только избавиться, как от не нужных тряпичных кукол. Именно поэтому времени до их казни так мало. У Анадеры вышло уж очень удачно соврать, сказав, что хочет использовать их в качестве приманки, мол: «если их друзья так заботятся о них, то точно придут навестить в ближайшее время». И это действительно достаточно убедительно, ведь будь обстоятельства несколько иными, и Авантюристов ничего не связывало с Анадерой, она бы поступила именно так. Посему Брам Эванз дал ей добро на подобную задумку, но всё-таки ограничил во времени. По правде говоря, после смерти их лидера мужчина уже точно знал, что ему ничего не грозит, а оставшиеся кусочки слаженного механизма абсолютное ничто без своего предводителя. В чём-то он был действительно прав. Брам Эванз выдал ей в распоряжение неделю, только вот Анадера знала: затяни они до последнего дня побег, ничегошеньки уж точно не выгорит. Условия содержания ребят уж точно не лакшери, будет не плохо, если они вообще смогут стоять на ногах. К тому же, удерживать доктора Хэвла или ту же Митчел от возможности в очередной раз позабавиться было бы весьма затруднительно. Двух дней будет достаточно, что бы раздобыть часть ключей, подобрать коды доступа к системе и подключится к камерам. В конце концов, при данных обстоятельствах излишняя заинтересованность в подобных нюансах ни у кого не должна вызвать подозрений. А то что узнать не удалось, выяснил Лен — как оказалось, задротом он был всё же не просто так и в Авантюристах тоже ходил не без особого звания — Нэн хакер одним словом. А она-то думала, почему информацию об их персонах было так сложно отследить в интернете. Оставалось только за малым: перевести Роуз и Кроуча в другие камеры, хотя бы в другое крыло — это бы уже выиграло время. При чём сделать так, чтобы об этом знало минимальное количество людей, а лучше вообще никто. Таким образом, если создастся суматоха, то большинство охранников точно побегут к уже пустым камерам, и тогда появится лишь пару мгновений, чтобы Асмодей с остальными смог вывести ребят, которые будут находиться в другом месте. Анадера сразу предупредила, что будет учувствовать во всём плане на расстояние — ей попросту нельзя светиться в этой шумихе, если мивру ещё хочется иметь длинную шею хотя бы годик. Потому она будет следить за камерами и помогать ребятам через рации. К тому же ей ещё предстояло подготовить удачную почву для всего мероприятия. По мере всего прочего девушке приходилось делать всё как можно более непринуждённо, как обычно. Нельзя дать и повода на сомнения в своей персоне. Если уж кто-нибудь прознает, зачем именно она проявляет «излишнее» любопытство, то тут можно сразу же вешать верёвку к потолку и лезть в петлю. К счастью Митчел и никому либо другому не приходило в голову что-то настолько абсурдное. Ещё бы Анадера же и д и а л ь н а я. Милая преданная собачонка не будет кусать руку хозяина, мозги то у неё всё же имеются? Ну, оказывает, что не совсем. И вот снова настаёт переломный момент. День, когда заваренную кашу, приходиться расхлёбывать. Вот жизнь смешная шутка: ещё совсем недавно мивру нужно было поймать Авантюристов, а теперь она напротив пытается их вызволить поскорее и обеспечит идеальный побег. Анадера точно знала, что всё уже не будет как раньше, даже если ребята и сбегут, то ей вот бежать особо некуда. Вполне вероятно, если никто так и не догадается о её причастности к делу, то девушка навсегда потеряет возложенное на её хрупкие плечи доверие, могут даже избавиться от неё. Впрочем, каким бы исход всё же не был, Анадера готова получит наказание сполна — это меньшее, что она может сделать для ребят, меньшее, чем она может почтить память о Рее. Это бесспорно ужасно, но она далеко не тот, кто так просто сдастся. Так или иначе, думать о последствиях девушка не могла в полной мере. Ещё бы, задуманное ведь ещё даже не завершенно. Возможность выйти на эшафот бесспорно ещё представится.Но не таким образом, которым она думала.
До начала операции оставалось всего ничего. Был ещё вечер, то время когда часть работников идёт домой, а другая на работу — пересмена одним словом, самая уязвлённая часть дня. Анадера перелистывает папки с бумагами, дабы создать видимость смертельной занятости для наставницы, что шныряла туда-сюда по кабинетам видимо в поисках кому бы спихнуть свою работу на этот раз. — Mon poussin, ты в последнее время так занята, сдалась тебе эта работёнка, выше головы не прыгнешь. Расслабься, отдохни чуток. Но мивр не лыком сшита, такой приём на ней так просто не прокатит. По крайней мере, не в этот час и не в эту минуту. Она точно знала, если бы взяла так называемый перерыв или попросту отказалась от просмотра факсов, то уже через полчаса Митчел спихнёт ей и свои отчёты. А девушке вообще сейчас не до работы — как минимум уже через десять минут нужно выйти на связь с Асмодеем и проконтролировать, как всё проходит. Потому, чтобы особо не выделятся и не взращивать себе проблем, девушка по своему обыкновению отмахнулась. — Спасибо, но я всё же откажусь. — Как знаешь, — женщина пожала плечами и беззаботно улыбнулась своей лукавой улыбкой. Как только Анадера уже надеялась на скорое освобождение от столь не вовремя настырной компании, наставница, будто насмехаясь над её желанием уединиться, сметает бумаги в сторону и усаживается на край стола. Её теплые, мягкие ладони оказываются на щеках ученицы, ласково стискивая их. И прежде, чем мивр успевает удивиться подобному, Митчел со всей только присущей ей нежной хитростью лепечет. — Впрочем, я всё же напомню, что далеко не все усилия окупаются впоследствии. Иногда стоит и плыть по течению, мой дорогой птенчик. Вот увидишь, порой обстоятельства проходят куда лучше, когда мы в них не вмешиваемся. К тому же ты всегда можешь положиться на свою очаровательную наставницу. Поверь, я все же не просто так являюсь ей, и в трудную минуту ты всегда можешь рассчитывать на защиту моего крыла. Анадера сбита с толку. Она ни черта не понимает к чему все эти советы, точнее не пытается понять. И всё-таки какой-то здравый смысл в них всё же был. Возможно, как только вся эта заваруха с Авантюристами началась, стоило сразу всё рассказать Митчелл. В конце концов, мивр совершенно не знала, что так всё получится, попросту неудачно сложится. А наставница старше, она опытней, она мудрее, точно бы нашла решение к этой непростой задачке. Только вот сейчас обо всём этом было поздно думать. В какой-то мере Анадера жалеет лишь о том, что по утрам больше не будет видеть заспанную женщину, слушать её увлечённое щебетанье, не будет есть её странную, порой даже убийственную стряпню и Митчелл в свою очередь уже никогда не посмотрит в её сторону своим нежным лукавым одобрением. Их доверительные отношения падут, как только ребята сбегут. Что ж, это действительно то, о чём можно потом сожалеть. Как ни как а Анадера, сама того не осознавая, привязалась к Митчелл, словно цыплёночек к своей матери-наседки. Пусть даже если в таких организация привязываться к кому-либо попросту опасно. Особенно к человеку, что не знает ценности чужой жизни. — Спасибо, я ценю твою заботу, Митчел. И всё-таки, спихни свои отчёты кому-нибудь из бухгалтерии. — Злюка. Женщина показательно надула щёки и обиженно фыркнула. Впрочем, уже через несколько секунд она упорхнула из комнаты, пожелав поберечь нервы. Что ж, на самом деле это и вправду ей сейчас понадобится.Пора начинать
***
Анадера непринуждённо покидает кабинет, люди снуют туда-сюда, сейчас им особо и нет дела до неё. Что ж, это весьма хорошо. Мивр проходит пол этажа, а затем, не доходя до уборной, сворачивает в противоположную комнату — в небольшую подсобку, которая наспех переоборудована и уставлена мониторами. К огромному счастью, её никто не посещает, и она также является звуконепроницаемой — хорошее местечко для тёмных дел. Девушка защёлкивает за собой дверь, садится на небольшой пуфик, который здесь валялся ещё до её прихода, и включает оборудование. На мониторах тут же отображаются камеры с нижних этажей, хорошо показывая, где и кто сейчас находится. В наушниках тишина. Мивр вдыхает полной грудью и, понимая, что перед смертью не надышишься, подключает микрофон. Время 20:27, самое то, чтобы начать. — Как слышно, Асмодей? У вас всё готово? Через наушники доносятся посторонние шумы, как если бы говорящий только настраивал рацию, но уже через несколько секунд доносится самодовольный возглас парня. — Конечно! Разве может быть у меня что-то не готово, детка? Эх, жду не дождусь со всем этим покончить. Как думаешь, где будет лучше всего начать новую жизнь, хотелось бы там найти работёнку, где платят от души. Жить на мели, явно не моё. Асмодей, как всегда. Пожалуй, он единственный, кто мог бы так беззаботно разглагольствовать в их ситуации. Да он и был, что к счастью самой девушке шло на руку. Спокойствия ей сейчас явно не хватало, как и остальным ребятам, так пусть хотя бы кто-нибудь из них будет навеселе. Пусть даже если и веселиться нет причин. — По чём знать, впрочем, совсем скоро тебе выпадет шанс выбрать местечко получше. Сообщи потом, как-нибудь через годика два, если всё же найдёшь что-то подобное. Начинаем? — Давно пора бы. Всё идёт хорошо. Кажется, атмосфера, предоставленная Асмодеем, точно прошла через динамики и теперь отдала часть жгучего заряда и мивру. Ей хорошо удаётся просмотреть, где и в каком месте сейчас находятся работники, чтобы дать возможность пройти команде «мошенников» незамеченными. Определённо это было хорошей идеей замаскировать их под одних из охранников, так что теперь они хорошо вписывались в антураж. И вот они уже на пути к подземным этажам. Всё идёт настолько гладко, что Анадере кажется всё это сном. Если это так, то ему лучше быть вещим. Не спеша проходя препятствия в виде людей и навороченной по тем меркам системы безопасности, Асмодей шёл впереди, слушая наставления своей напарницы. Сейчас они работаю как никогда слаженно, скажи кто-нибудь мивру об это месяц назад, она бы попросила чудаку, сообщившему эту весть, записаться к психиатру. Но теперь-то всё по-другому. Тюремный блок. Самая опасная часть, в ней много всяких препятствий, но судьба будто сегодня полностью играет на их стороне и людей оказывает ничтожно мало. Коридоры чуть ли не пусты. Но звериной нутро даёт о себе знать. Чуть ли не самого начало оно нещадно скулит, воет подбитой собакой, умоляет предпринять хоть что-нибудь. Да вот только что? Откуда ждать подставы? Всё сейчас настолько неуравновешенно, падко и неустойчиво, что ждать приходится отовсюду. В конце концов, девушка смахивает это противное чувство опасности на свою излишнюю нервозность в этот момент. Ведь она всегда была тем ещё параноиком. Очередной поворот и кодовый замок. Лен, обладая чудесным даром, щёлкает его как орешек, и ребята снова проходят далее. Всё это даже чем-то напоминает девушке игры на приставке, которые сейчас только-только поступают в продажу и являются всенародной диковинкой. Только вместо игровых персонажей — люди, чем вам тоже не забавные вещицы. И наконец, заветный блок с заветной дверью. Последняя головоломка остаётся позади, и ручка под давлением опускается. Анадера видит, как ребята входят в камеру, и поспешно позволяет себе выдохнуть. Треть дела выпалена. Осталось теперь им только выйти обратно из здания, покинуть город и зажить новой жизнью. Впереди ещё много работы, главное сейчас не дать осечку. Так же мивр успевает углядеть, насколько сильно рады Роуз и Кроуч, завидев остальных. Например, та же девчушка чуть не набрасывается на ребят, на что мать-наседка Тофука прикладывает палец к губам и нервно шикает. Хотя по лицу видно — она тоже безумно рада наконец-таки встретить их. Женщина поспешно обнимает своих друзей, берёт за руку Роуз, что, кажется, стала ещё меньше с их последней встречи, а затем…Экран гаснет.
Не только он один — за ним поспешно выключаются и остальные. Последним гвоздем в крышке гроба становится нервный смешок Асмодея в ушах, неразборчивый шум и тишина. Звенящая. Противная ко всему прочему. В горле застревает комок. Губы искривлены в подобие улыбки, ещё совсем не поняли, что произошло. Проходит секунда. Две, три. Анадера не успевает думать, она сдёргивает наушники, кидает их на подобие стола. Ещё пару секунд уходит на попытку восстановить картинку. Всё так же безуспешно, лишь тупое клацанье по кнопкам. От досады клавиатура тоже откидывается в сторону. Мивр в спешке пулей вылетает из комнаты, громко хлопая за собой дверью. Всё делает на автомате. Коридор, лестница, пролёт, коридор, лестница. Она не понимает, не понимает, что пошло не так, что она не углядела, ведь весь обзор был как на ладони, ничего не предвещало беды, но стоило один раз выдохнуть, как тут же полетело к чертям собачьим. Ей кажется, что ещё никогда в жизни она так сильно не бежала. По пути мивр задевает несколько людей, чуть ли не сбивая их с ног, но не думает о последствиях, даже не извиняется. Попросту некогда. Всё становится куда ещё более подозрительным, как только понимает, что в суматоху погружена лишь она одна — вокруг неё ещё никто ничего не знает. Может девушка напрасно так суетится — произошёл сбой системы, а она так всполошилась. Нет. Этого не могло быть. Анадера точно знала. Её звериное нутро кричит, нещадно завывает, цепляется своим когтистыми лапами в ноги, тормозит, твердит не идти, отступить. Но она не слушается, не может так поступить, ничего не понимает, знает лишь то, что нужно бежать. Словно сейчас девушка тот герой из сказок, придёт и всех спасёт, попросту не может не спасти. Не догадывается, почему нутро кричит остановиться. Анадера залетает в тот блок, где должны быть ребята. По пути не душу, словно все нарочно сговорились не быть здесь в эту минуту. Мивр бежит громко, достаточно громко, чтобы слышать только себя, но всё ещё мало, чтобы суметь уловить шаги. Не свои, не знакомые в полной мере, но верно того, кого она знает. Те шаги не суетливые, точно степенные, опасные. Хищные. Грязные. Бег стихает. Медленно, переходя на тихий опасливый шорох стоп по бетонному полу, который получается совсем непроизвольно. Сердце бешено стучит, но не от спешки, мивр совершенно точно не устала. Страх — вот что теперь заполнило голову до краёв. Она точно не знала, кого боится, но знала, что бояться действительно стоит. Глупому кролику всегда следует опасаться змеи. И Анадера опасается. Опасается её ноги, её дрожащие руки, её бешено стучащее сердце. Она вся боится, словно состояла сама только из страха. Теперь звериное нутро кричало бежать обратно, наверх, сообщить кому-нибудь о произошедшем. Но разве бы девушка так поступила? Какая-то её умалишённая часть находить в себе безумство, ту отчаянную смелость, которая и заставляет завернуть в тот самый коридор. Ноги подкашиваются. Кажется ещё секунду назад, они чётко стояли на земле, так и твердя, что нужно сматываться, а теперь… Теперь уже что-то совершенно не держали. Те странные, хищные шаги направленны в её сторону. Анадера видит, кому они принадлежат, и теперь понимает, почему звериное нутро так кричало, нет, точно вопило в оба уха ещё с самого начало. Но сейчас девушка не понимает кое-что совершенно другое.Что здесь вообще, чёрт возьми, происходит?
— Оу, детка, как я рад тебя видеть! Ты как раз вовремя, я уже со всем покончил. Это всё походит на шутку. Глупую, несмешную, совсем безвкусную. Такую даже в специально отведённой графе плешивой газетёнки не напишут. Так почему же ей предстоит выслушивать её из раза в раз, почему снова приходится быть её героем? Словно кому-то действительно казалось всё это замечательной идеей. Но всё куда проще мивру стоило давным-давно усвоить, что самая несмешная шутка — это жизнь. Красный, повсюду красный, стекает крупным каплям по стенам, сочится лужами по бетонному холодному полу. Красный, алый, багровый, трупный. Уже совсем привычный и до сего момента безразличный. Красный — цвет, что свидетельствует о наличие или потери жизни. Он выходец всех её дел, неприятное последствие, причина от которой лучше избавится. Работать с красным всегда непросто. Нужно использовать достаточно много средств, чтобы избавится от следов его присутствия. Красный самая проблемная часть грязной работы. Она никогда не нравилась Анадере. Однако иногда ей доводилось упиваться этим цветом как признаком своего превосходства. То как он хлюпает под ногами, струится с мёртвых тел, застилает своей безупречной алой пеленой глаза до помутнения рассудка — заставляет чуть ли не восхищаться самим собой. Таковы уж существа разумные, ставящие себя на вершину пищевых цепочек. Быть лучше, сильнее, любимей, умнее кого бы то ни было — вот она высшая степень награды. Анадера никогда не думала о таком, но бесспорно отнять чью-то жизнь никогда не было для неё проблемой. Так же просто как выловить незатейливую мышку и вгрызться ей в глотку. Однако теперь её выворачивает. Наизнанку, несколько раз скомкивая и переменная в руках, как карманы классических брюк, набитых всякой ерундой. От обилия красного становится дурно, будто он заполняет по самые лёгкие, сопровождаясь металлическим привкусом, забирает под основание когтей, заставляет окунуться в себе без шанса на последний вдох. Анадера умирает, воскресает, волочит бессмысленное существование, воодушевляется, мучается в агонии и снова умирает. Бесконечный цикл. Рассудок рушится на мелкие осколки, будто в него с размаху ударили кувалдой. Восприятие и ощущение реальности ломается так же быстро. Умирает вслед…за всем. Все, все, все мертвы. Умерли, почили, сдохли и расчленены. Тела обезображены, раскинуты, раздроблены, словно части конструктора. Сделано так точно, невинно и броско, что кажется будто кто-то нарочно всё так разбросал, с самого начала выверяя каждый сантиметр. Абстрактная картина, на которую Анадера смотреть не может. Ей страшно, противно, мерзко, а верить в подлинность сия произведения искусства далеко не хотелось. Разум начинает сводить сума от обилия красного, глаза цепляются за единственную точку, что хоть как-то выделяется из общего парада одной единственной палитры. Этим диссонансом, точно кляксой на картине становится зелёный. Едкий, термоядерный, токсичный. — Детка, ну что ты языка проглотила? Не уж то совсем не рада видеть? Как жаль, как жаль, а я так старался. Обладатель сего прекрасного цвета смеётся в лицо, совершенно неприкрыто, не сдерживаясь. От души. Он всё теми же неспешными, хищными шагами идёт в её сторону. Улыбается, а вслед за ним устилается кровавая дорожка, медленно и также небрежно. Вот и он тот самый художник абстракционист. Никто ему не ровня в глубокой больной фантазии. — З-зачем, зачем ты это сделал? Асмодей, ты же… Её голос обрывается, дрожит, точно боится сказать что-нибудь лишнее больше чем его обладательница. Страх в сочетаемости с непониманием не даёт ей и шанса вымолвить всё то, что сейчас крутится в голове. А крутится там не пойм что — липкая наваристая каша, с противным клейким привкусом. Такую вылей на тарелку, а она к ней прилипнет так, что хоть переворачивай — по-прежнему останется на месте. Анадера попросту не осознаёт почему? Почему именно он? Да, возможно они сорились друг с другом как кошка с собакой, пересчитывая косточки при любом удобно случае, но он же точно не был плохим парнем? Задирал, травил, плевался ядом, а когда нужно всё же был рядом. В конце концов, он же больше всех ценил Рея, чуть ли в рот ему заглядывал! По глазам было видно, что с его потерей смериться не мог не меньше, чем сама девушка. Так почему он убил всех остальных? — Зачем? Что ж, хороший вопрос, — Асмодей всё тешится, он садится рядом с ней на корточки, подпирает подбородок рукой и устремляет взгляд на потолок, разглядывая его и по невинному хмуря брови, будто действительно задумывался над своими действиями. Но всё это, конечно же, не больше чем маскарад. Глупый и, пожалуй, понятный только ему самому. Он выдерживает минутную паузу, только ради того, чтобы беззаботно хмыкнуть и как ни в чём не бывало ответить.— Затем, что кто-то должен выполнять грязную работу
Грязную работу? О чем это он вообще? Анадера снова не понимает, как ни старается, а понять не может, да и не хочет, не позволит себе понять. Как можно было назвать ребят грязной работой? Он же шутит, так ведь совершенно нельзя. Зачем он убил их? Зачем уничтожил то, что было так дорого ей? Смял, разорвал, раскидал по сторонам. Будто они были не людьми, а плюшевыми игрушками, чью набивку было так легко облачить и показать миру. Она не понимает и этого. Голова ужасно кружится, а он… Асмодей только смеётся и безвинно наклоняется к её лицу. Улыбается как ни в чём не бывало, тянет руки и задерживает ладони на щеках. Они липкие, украшены алыми пятнами, горячие, а кровь на них холодная, уже остывшая. — Боишься меня? Презираешь? Ненавидишь? Ах, я был бы счастлив вновь увидеть лёд в твоих глазах. Знаешь, он так завораживает. Конечно, определённо жалкое подобие по сравнению с синевой лидера, но что уж тут поделать. Приходится теперь довольствовать тем, что есть, ведь ты так безвкусно убила его. Впрочем, одно твоё слово и могу помочь тебе по скорее уведется с ним, — он выводит пальцами причудливые узоры, окрашивая по своему эстетическому вкусу чистый мольберт, кем и являлась её белоснежная, незагорелая кожа. Такая нежная и мягкая на щеках, что хотелось без зазрения совести содрать с лица и вдоволь насладится её структурой. Возможно, Асмодей так бы и поступил. Анадера не может ответить. В нос ударяет термоядерный запах крови. Их крови. Все слова, будто испарились, дрожат на языке и потеряли всякий смысл. Это просто неудачная абсурдная пьеса, которая никак не хотела подходить к своему логическому концу, словно её драматург только и жаждал боли и страдания. Считал это точно отличной идеей. А как иначе, все же говорят о смерти! Она привлекает, манит, заставляет дрожать в ужасе, но точно не оставляет никого равнодушным. Однако самой Анадере всё это кажется таким глупым, невесомым и смехотворным, что губы сами искривляются в подобие усмешки. Если смерть это действительно забавная штука, то ей ничего не остаётся кроме как пойти навстречу ей, разыграть последний анекдот и хотя бы попытаться понять умысел автора её абсурдной пьесы. Только вот нутро её больше не кричало об опасности. Оно замерло, будто и вовсе устало вопить в оба ухо, пытаясь докричаться до своего обладателя. Анадера смотрит в его зелёный глаза, что кажется сейчас и вовсе светятся чем-то неестественно-абстрактным. Асмодей готов также разодрать её в клочья, как кусок бумаги, но мивр уже перестаёт чему-либо удивляться. Пьеса приобретает новый оборот, когда со стороны доносится стук женский каблуков и аромат, сладкий, дурманящий, способный хоть как-то перебить желчь в лёгких. — Я бы тебе посоветовала не разбрасываться такими громкими словами. Имей банальное чувство такта, глупый мальчишка. В противном случае о сделке можешь и забыть во все. — Да-да, помню-помню, не трогать драгоценную ледышку и не причинять ей вреда. Проще пареной репы. Правда вот уговора, на беспрекословное молчание у меня всё же не было. Вам бы на самом деле стоило меня опасаться, Митчелл-сан. Язык то у меня и правда длинный. — Тц, stupide garçon, никакого уважения к старшим. — По чём знать, я считаю женщин за тридцать ещё довольно привлекательными. Ну, раз нам ещё работать в дальнейшем, как насчёт несколько иного обращения. Ммм… тётя Митчелл! По-моему звучит весьма соответствующе вашему возрасту. — Ах, ты! Мне всего за двадцать пять! Чёрт с тобой, нахальный мальчишка, твоим воспитаниям стоит заняться позже… О, боже мой, что ты только здесь учудил?! Ты хоть представляешь, сколько это придётся отдраивать? — Какая мне разница, моя работа здесь закончена, а что будет с её последствиями мне так-то до лампочки. К тому же не думаю, что в вашей канторе не найдётся уборщиков, пусть вот они этим и занимаются. Должны же им хоть за что-то платить? Голоса доносятся гулким эхом. Анадера не поднимает головы. Она чувствует, как тело онемело и даже пошевелить им не в состоянии. Что же такое, что с ней происходит? Восприятие реальности снова ломается по кусочкам, будто было мало того, что оно уже разлетелось звонким хрусталём по полу. У мивра нет сил и удивляться. Она точно знает, что позади неё стоит её дорогая наставница на высоких каблуках и в облегающем платье. Точно знает, какое манерное выражение лица она выказывает, и абсолютно уверенна, что та раздражена. А как иначе? Ей же точно не нравится, когда что-то идёт не по её указке. Только вот что эта за указка? О какой сделке она говорит? Почему она так спокойная? Почему всё знает?Почему? Почему? Почему?
Почему все мертвы?
Почему Асмодей их убил?
Почему сейчас они так мило беседую?
Почему Митчелл не убьёт его?
Почему не убьёт её?
Почему Асмодей не убьёт Митчел?
Почему не убьёт её?
Почему они так относятся к ней?
Они её ненавидят?
Презирают?
Тешатся, используют, втаптывают в грязь, смешивают с помоями, не замечают?
Она сделала что-то не так?
Нет, она, оказывается, очень даже точно следовала по их указке.
Тогда почему они играются с её чувствами?
Может им смешно?
Вполне вероятно, но…
Может это я какая-нибудь глупая? Какая-нибудь не такая? Может это со мной что-то не то. Митчелл с Асмодеем спорят, явно тешась словестной игрой, а вот я ничего не понимаю. Не поняла и не пойму. Это моё наказание за то, что я пошла против? За то, что единственный раз что-то хотела сделать по совести? Как и знала, всё это лишь пустой трёп. Нет ничего в жизни хорошего, не стоит кому-либо подставлять плечо. Воткнут нож и лишь посмеются. Это было всё так глупо, с самого начала. Будто я действительно могла на что-то повлиять, будто у меня была своя воля. Но почему, почему вы так изнуряете меня, почему не убили ребят сразу, как только узнали о моих намерениях. Хотели проучить? Что ж, у вас это вышло. Но я всё равно не понимаю, почему я тогда жива? Не понимаю. Не понимаю. не понимаю. — Я не понимаю. Что это всё значит? Голос пуст. Асмодей и Митчелл отвлекаются от своей насущной беседы, переглядываются друг на друга. Мивр точно не улавливает их зрительного контакта, зато отлично слышит, как со всем присущим только ему насмехательством парень оказывает великую честь разъяснить ситуацию. — О, так ты всё ещё не догнала. Удивительно, наша холодная леди и не догадалась до… — Асмодей, — наставница резко осаждает неретивого собеседника. По её ауре хорошо чувствует — шутить с ней сейчас явно не стоит. — Тц, ладно. В общем если не вдавятся подробности, то мне просто захотелось поприбивать тут всех. Ну, знаешь ведь, без лидера они просто серое безликое пятно, такие же пустышки, как и все остальные. Без него люди и цены не имеют, в общем-то. Хотя нет, судя по твоему пустому выражению лица, ты ничегошеньки не догоняешь. Это плохо. Я так-то желаю, чтобы ты ненавидела меня, посему давай-ка всё выложим как есть в мельчайших подробностях. Когда ты только сказала, что лидер мёртв, первым, что мне хотелось сделать, так оторвать твою миловидную головушку и стереть её с лица земли. В общем, кто знает, окажись бы ты одна я так и поступил бы, импульсивность это всё же не лучшая моя черта. Однако рядом были Тофука и Лэн, и по определённым своим привычкам я не мог показать эту свою вспыльчивую сторону. Знаешь ли, хорошие парни не отрывают девушкам головы, даже если очень на них злы. Я решил несколько проветриться и раздумать над всем хорошенько. Меня всегда ужасно раздражало, что я не могу делать то, что хочу и только, пожалуй, лидер это раздражение знал, как смягчить. Чёрт, ухожу от темы. В общем, поскольку теперь его не стало, какой смысл мне был находиться среди этих альтруистов. Сам-то я никогда особы рвением к проповедям не имел, вот и посему я решил убить их. Чтоб точно не мешались и на нервы не действовали. Однако вот что за дело! С лёгкой руки небезызвестной нам очаровательной леди, теперь все оставшиеся Авантюристы были под прицелом организации, что держит в своих ежовых рукавицах весь город. Представляешь, какая неудача! О спокойной самовольной жизни и речи быть не могло. А затем вы придумываете план, не плохой так сказать, но всё ещё достаточно рисковый, чтобы браться за него. К тому же на судьбу и удачу я никогда не уповал, а потому решился на довольно отчаянный поступок — шантажировать всё также небезызвестную нам тетушку, твоим скорым разбирательством. Хочешь знать, как я догадался, кем именно она тебе приходится и кем является по должности? Что ж, о твоей безгрешности у меня всегда были вопросы, а покопавшись где надо, эта поистине кривая схема заработала как слаженный механизм. Милая тётушка Митчелл пожалела тебя, дуру набитую, и после моей лёгкой угрозы, согласилась на некоторые условия. Моя часть работы заключалась в том, чтобы остановить тебя и как мне того хотелось убить ребят, после чего меня как человека, доказавшего свою исключительную преданность делу, примут в вашу незамысловатую кантору. Классно по итогу получается, не правда ли? Ты остаёшься живой и здоровой, для всех работников у тебя будет слава девочки уничтожившей Авантюристов, угрозу номер один для плохих ребят, коими мы тут все являемся, а я в свою очередь имею честь работать бок о бок с холодной леди, получать не плохие деньги и иметь право делать то, что вздумается. В пределах разумного, конечно же. Если ты всё ещё надеялась на мою безгрешность, то прошу, отбрось эти мысли куда подальше. Ненавидь меня, сколько вздумается, так будет даже интересней. Тишина. Анадера не знает, что сказать. Ситуация оказывается несколько не той, что она ожидала. Хотя, у неё даже и ожиданий до сего разговора и не было. Ненавидеть? Что ж, отныне и впредь она будет ненавидеть. Всегда. Даже после того как он вздохнёт в последний раз. Но это будет не сегодня. И не завтра. Сейчас у неё нет сил на это. Асмодей не видя никакой реакции со стороны, собирается открыть рот. Это его конёк болтать без умолку и бить ножом по сердцу. А ещё предавать друзей и размазывать их останки по стенам. Но Митчелл смотрит на него. Строго, холодного, безукоризненно. Чтобы Асмодей там не говорил, а она выше него. Во всех смыслах. Какой бы разрушительной способностью не обладал, наставница при желании заткнёт его за пояс. Отныне юноша часть организации. Интересно, он хоть понимает, что теперь связан по рукам и ногам? Это только на первый взгляд кажется, что с некой причастностью к тонко сплетённому механизму Брама Эванза появляется свобода действий. Почём зря. Хотя стоит отдать должное, по тому, как парень пожимает плечами, беззаботно свистит, но всё же удаляется назад по коридору, кажется, что он всё же догадывается. Его шаги отныне хищные, опасные, раздражительные. Анадера запомнит их надолго. Однако, что остаётся теперь? Закатить скандал, устроить истерику, извинится и кланяться в ноги? Последний вариант хорош для Анадеры, но… Тофука мертва. Она была добра к ней и относилась точно как к собственной дочери, она лелеяла их всех без исключения, всегда ставила выше своих желаний. Лен мёртв. Пусть он и был хмурым и несколько нелюдимым, но именно он всегда являлся голосом разума. В их буйной компании он тот якорь, что не даёт уплыть далеко за буйки. Жаль, что его Анадера знала меньше всех. Кроуч мёртв. Он научил ставить удары и как ни странно был тем, кто всегда вступится за тебя. Конечно порой был излишне резок, но вместе с тем очень простодушен, эта его черта тоже безумно нравилась. Роуз мертва. Её мивр знала лучше всех, она была яркой, заводной. Любила глупые мелодрамы, пышные шифоновые юбки, всегда уплетала её порцию сладкого, но за это даже сердиться нельзя. По вечерам, когда особо ничем не занималась шила одежду. Ей всегда хотелось стать тем человеком, чьи вещи носили нуждающиеся, чтобы и самой быть нужной. И последний Рей. Рей тоже мёртв. Он был для мивра счастливой отрадой, идеалом, которым она восхищалась, которого любила. А ведь он был хорошим парнем и помог нескончаемому множеству народу и ей в том числе. Только вот она не смогла отблагодарить сполна. Ни его, ни всех остальных ребят в том числе. Анадера подписала им смертный приговор. Собственноручно. И тогда не сожалела, попросту не могла сожалеть. Анадера не может рефлексировать. Ей нужно встать с колен, отряхнуться и попросить прощения за все принесённые неудобства. Девушка точно знает, что должна теперь это сделать, Митчелл же не зря вступилась за неё. Она поднимает взгляд, смотрит на неё несколько секунд, не успевает толком различить эмоций на её во всех смыслах идеально-красивом лице и безвольно плачет? Да, так и есть. Слёзы текут из совершенно не холодных, ледяных, какими так их все называют, глаз. Мивр хочет себя контролировать, хочет казаться непреступной, хочет запереться в удобную для себя скорлупу, но попросту не может. Её мягкотелая часть так и рвётся наружу, стучит по раковине, разбивая в щепки изнутри. Хочется кричать, рвать и метать, но не выходит. Митчелл в растерянности. Она раздумывала о подобной сцене, исходя из поведения нормального человека в такой ситуации, но совершенно не рассчитывала на неё в связи с характером ученицы. Женщина сползает вниз на колени, тушуется лишь пару секунд, а затем порывисто заключает в объятия содрогающееся тельце мивра, поглаживает по спине, стараясь сделать хоть что-нибудь. Стать той самой опорой, на которую можно положиться, от которой можно и зависеть. Раз и навсегда. Бесповоротно. — Анадера, бедная моя девочка. Я сожалею, что так вышло. Прости, что не смогла разрешить эту проблему иначе. Если бы ты рассказала мне всё раньше, мы бы смогли что-нибудь с тобой придумать, я бы никогда не отвернулась от тебя. Ты можешь мне доверять. Прости, что не дала понять тебе это ранее. Прости. А мивр совершенно и не против. Ей нужно быть зависимой, нужно идти по чьей-нибудь указке иначе всё, что она делает, не несёт за собой ничего хорошего. Девушка вцепляется в ткань платья, сжимает, то разжимает его, пальцы будто совершенно не слушаются. Руки совершенно не слушаются, ноги совершенно не слушаются, голова совершенно не слушается. Рассудок пошатнулся. Митчелл поднимает ученицу на руки и несёт в своих объятиях как самый ценнейшее сокровище в своей жизни. По комплекции не скажешь, но наставница на то и наставница, что в разы сильнее ученицы. Не зря же, в конце концов, занимает высокую должность. Женщина тихо убаюкивает мивра в своих ласках, нежно приговаривая на ухо. — Тебе никто не нужен. Люди очень скоропостижны и переменчивы, не ожидай, что они останутся на твоей стороне. Будь выше, умнее и хитрее их. Смотри и слушай меня, пока я ещё на что-то способна и тогда впредь не испытаешь такого. Я дам тебе на отдых столько, сколько потребуется, приди в чувства и забудь про старую себя. Прошлое очень отягощает, на первых порах сохрани как хороший опыт, пользуйся, а как усвоишь урок, выбрось то, что тянет на дно. Забываться в чём-то это нормально. Запомни это, ты же умная девочка, а пока всё остальное я возьму на себя. И с Брамом Эванзом что-нибудь придумаю. Наставница шепчет тихо, приятно, совсем убаюкивающее. Её голос успокаивает, заставляет перестать тело содрогаться, облегчает ношу. Такой только слушать и слушать, внимать и внимать. Анадера так и делает, ничего не остаётся, кроме как верить каждому слову, упиваться им, вгрызаться до последнего кусочка. Её мир разрушен. Сломан и навсегда исковеркан. Она не сможет никогда жить с той виной, что взвалилась на больную спину. Этого уже не отнять. Но ей всё же придётся жить, забываться, уходить от ответственности, врать самой себе. Красный навсегда останется этим напоминанием. Анадера больше не сможет смотреть на него под другим углом. Он всегда будет вызывать отвращение, но вместе с тем манить как удушающий в своей прелести наркотик. И мивр как дура будет держать руку подальше от шприца, не посмеет забыться раз и навсегда. Не имеет права предать хотя бы память об этих дня, что навсегда останутся ей хорошим уроком. Таково устроенное ей же самой чистилище, таково её наказание, таков её соблазн.Анадере предстоит не лёгкий путь. Но он начнётся потом. Где-нибудь на следующей недели, когда мивру наконец удастся восстановить свою идеально отточенную маску, ту саму скорлупу рационалиста, что сегодня была вдребезги разбита. Это тернистая тропа, и она к ней готова. Не имеет права быть не готовой, ради тех, кто мёртв от её беспечности.