***
Мягкий свет заливал просторную комнату в стиле «модерн». Выкрашенные белоснежной краской стены, казалось, сверкали от тонких лучей, что исходили из лампочек в причудливой чёрной люстре, напоминающей корневую систему дерева. Посередине с невероятной важностью и гордостью разместилась огромная кровать, похожая на чернильное пятно на листе бумаги. Верно, такое ощущение складывалось из-за блестящего чёрного шелкового белья, в которое были закутаны подушки и одеяло. За этим мрачным великолепием с любопытством наблюдала картина, нашедшая свое место прямо над кроватью. «Какое странное сочетание… Просто невероятно. Я не ожидала увидеть здесь Врубеля… Видимо, ему нравятся его работы, ибо повесить в такой современной комнате «Демона поверженного», наверное, довольно смело в плане стиля… Хотя, может так и можно? Из меня такой дизайнер… Оно словно описывает его: смесь яркой новаторской современности с гордостью и отменным стилем старины», — Вы осторожно, словно боясь нарушить покой кого-то невидимого, но явно обитавшего здесь в комнате, приблизились к кровати, пока та не загородила Вам подступы к копии произведения искусства, что сейчас радовало искушённых зрителей в зале №33 Третьяковской галереи. «Запутавшийся в проводах Дьявол, теперь Поверженный демон — везде есть поражение и демон… поверженный… Это не может быть простым совпадением, нет… Это как-то связанно с ним, его чувствами, той самой скрытой болью», — Вы невольно ощутили, что сердце будто опутали верёвками и резко сжали. И эти путы, будто тонкие иглы, врезались в плоть, принося страшную боль, от которой становилось трудно дышать, думать. «Люцифер… Запутавшийся в проводах… Поверженный… Имя, имя… Неужели он так страдает из-за своего проклятого народами имени? Оно… Оно связано… Я… Это похоже на безумие… Конечно же, Люцифер Блэк не может быть Дьяволом во плоти… Бред, мои догадки приведут меня в психушку, и все же…» — Вы вздрогнули, когда услышали голос любимого прямо за своей спиной. Горячее дыхание обожгло нежную кожу ушка, которого мужчина практически касался губами. — Рад, что тебе понравилось… Хотя многие говорят, что картины Врубеля весьма специфический вкус, особенно в спальне. Однако до сих пор находясь во власти своих, как Вам казалось, бредовых, нелепых фантазий, Вы медленно ответили: — А-а-а, да, да… То есть… Нет, нет, совсем не то, чтобы бредово, то есть не специфично, нормально. Я имею ввиду… — Милая, я понял, что ты имеешь ввиду, хоть и не с первого раза… Все хорошо? Лёгкие нотки обеспокоенности в его голосе спасительным шестом вытащили Вас из болота дум и фантазий. «Боже… Я ведь так напугала его своими глупостями… Ну, конечно, Дьявол, сам Сатана сейчас стоит за моей спиной. Возможно, все эти… изображения падения для него как афоризмы к чему-то более существенному, реальному… Я надеюсь, что он мне расскажет, просто надо аккуратно вывести разговор на эту тему», — с такими мыслями Вы повернулись к Люциферу и, с мягкой улыбкой посмотрев на возлюбленного, робко прижались к нему, уткнувшись носиком в пахнущую терпким, душистым парфюмом рубашку. Робкие объятия вырвали из его груди тяжёлый, пронзающий душу и плоть, низкий вздох. «Маленькая моя, знала бы ты, как близка была к разгадке». Он крепко прижал Вас к груди, так крепко, как никогда не ранее. Словно Вы были чудесной, по-волшебному прекрасной бабочкой, редкостью, на поиски которой терпеливый коллекционер потратил всю жизнь. И вот она оказалась в его руках. Эйфория счастья, неверие в реальность происходящего, сладостная боль в груди — все заискрилось, вспыхнуло сотнями радужных фейерверков, что осветили тьму одинокой души. «Если ты улетишь, поняв, в чьи сети попала… Я запомню этот день навеки… Ибо никогда я не ощущал такого острого чувства, даря простые… Такие желанные объятия простой смертной женщине… Моей женщине», — его лёгкий поцелуй Вы ощутили, словно прикосновение раскаленного угля к холодной коже. Всё казалось невероятным, нереальным, будто чудесный сон, который вот-вот должен закончится, провалиться в вязкие пучины тьмы. И Вы проснётесь в мягкой кровати, в квартире миссис Паркер, и ничего не будет. Всего лишь сон… Который упрямо не желает заканчиваться. Однако разве грёзы могут быть столь реальными? Можно ли в чертогах мечт и иллюзий ощутить, почувствовать этот крепкий холод родного человека, вдохнуть терпкий, щекочущий ноздри аромат парфюма, ощутить его сухие, обветренные губы на своих волосах… Нет, слишком прекрасно, чтобы быть правдой. И при этом то она и есть… — Милый… Люцифер… я люблю тебя… — эти произносимые веками, простые, старые как мир, банальные, но вгоняющие в трепет слова слетели с Ваших истерзанных мужчиной уст. И Дьявол вздрогнул, получив удар током от проводов, в которых запутался сам и из плена которых он не пытается вырваться. Вы сдавленно пискнули, когда его сильные руки, словно тиски, сжали Вас настолько, что казалось, будто кости треснут и рассыпятся порошком. «Неужели он настолько силен?» — Прости, милая… Прости, мой ангел, я не рассчитал… — его хриплый голос холодной водой облил Вас, приводя в чувства. И тут же жар стыда прилил к бледным щекам. — Всё, все хорошо… Прости, я… Ох, как же… Наверное… — Тихо, тихо, — холодные губы в исступлении коснулись щеки, милого носика, подбородка, — милая… мой ангел, все хорошо… — Прошу, — с придыханием вопросили Вы, едва успевая проговаривать слова под дождём одновременно холодных и горячих, жадных поцелуев, — не обессудь… подумай, что… Так сразу… — Милая, разве похоже, что я что-то имею против? Да и как можно не ответить, когда чистая, словно первые капли весеннего дождя, невинная, хрупкая, изувеченная горем душа рвётся к тебе, тянется в твои объятия… Как смею я отказать той, которую люблю? «Любит?.. Он любит меня? Не может… Как же… Разве…» — затуманенное счастьем сознание окончательно потерялось в непроглядном лабиринте, где в одно мгновение пересекались мечты и реальность, сказка и быль. Вы помните, как холодно и одновременно защищёно, словно в бесконечных льдах, было в плену его объятий, словно те могли укрыть с головой и сохранить этот волшебный миг на грядущие века. Однако этот мертвенный хлад таял под пламенным дождём поцелуев, которыми щедро одаривал Вас любимый мужчина.Объятые мистической тишиной вы стояли, обнявшись, не в силах вымолвить и слова. Эйфория счастья скоро пройдёт, и здравый смысл благодаря логике таки сумеет найти выход из лабиринта спутанных, переплетенных мыслей и чувств. И тогда придет осознание ситуации и извечный вопрос: «А что будет дальше?» Однако сейчас существовали лишь Вы, он, тишина… и дверной звонок, который уже полминуты сорвавшимся голосом вопит хозяину о том, что пришёл посетитель. — Ох, черт… Как всегда вовремя, — пробурчал он, нехотя выпуская Вас из плена. При этом взор карих глаз неотрывно следил за каждым Вашим незаметным действием. — Да, испортили всю атмосферу, — с улыбкой промолвили Вы, поправляя внезапно ставшую похожей на старую гармонь юбку. — Люцифер, ты ждёшь… Друзей? — Чтобы ждать друзей, надо как минимум иметь хотя бы двух из них. И не в Фейсбуке. Нет, (В.И.), это… Точно, — он усмехнулся, покачав головой, и сложил руки на груди. Невольно отметив, что каждый его жест полон невероятного благородства и гордости, а растрепанная прическа придаёт ему домашний вид, Вы, хитро улыбнувшись, спросили: — Может это деловой партнёр настойчивый? Или с работы? — Нет, лучше, это курьер, который принёс наш ужин… И кое-что для тебя, — при этом губы его изогнулись в столь коварно-хитрую улыбку, что Вам невольно стало неловко и между тем любопытно. — А… — хотели было задать вопрос Вы, однако он лишь покачал головой и, оставив на Вашем лбу горячий поцелуй, растаял в чернильной тьме неосвещенного коридора. «Кажется, меня ждёт нечто интересное… Может последовать за ним? Нет… Как-то неудобно по чужой квартире…» Однако, с другой стороны, Вы чувствовали, как в груди разгоралось жгучее любопытство увидеть обитель своего дру…уже возлюбленного во всей красе. Поэтому, постаравшись затолкать смущение в самые дальние уголки своей души, Вы смело направились вперёд, во тьму, не забыв поправить свитер и юбку. В жилище любимого надо ступать при полном или относительно полном параде.***
Огромная светлая комната была освещена белым светом, исходящим из ламп, уютно устроившихся в объятиях причудливых люстр, что замысловатыми ветвями свисали с потолка. Гостиная была совмещена с кухней и столовой особым дизайнерским образом, так что выглядела эта «шведская семья» более чем уместно и стильно. Строгое пространство состояло из белых и чёрных цветов с вкраплениями серых оттенков. Особое внимание привлекал похожий на изогнутую линию кожаный чёрный диван с небрежно разбросанными по его гладкой поверхности подушками. На нем, казалось, могла разместиться целая рота солдат. Ещё бы и генералу с поварихой место осталось. Остальная же роскошная, стильная мебель была расставлена с особым вкусом. Каждый элемент находился на положенном ему месте, словно в таблице Менделеева. И все же было что-то отталкивающее в этой блестящей строгим, дорогим лоском ожившей картинке с журнала дизайнерских интерьеров. А именно — холодность. У Вас невольно складывалось ощущение, будто здесь до вас не ступала нога человека. Все было безукоризненно идеально, как на картинке, но не как в том месте, где обитает человек… Никаких хоть несколько неровно лежащих подушек, в задумчивости забытой на полке чашки, небрежно раскрытой книги, стопки журналов, напоминающей Пизанскую башню, не было запаха… В комнате пахло новизной, пылью, но не ставшим родным парфюмом и тяжёлой, будто все грехи человечества, полынью. «Неживое, все будто неживое… Нет, кажется разыгралось воображение, это всего лишь моя фантазия… Тоже мне, Елена Летучая, проверяем ваши дома на жизнепригодность», — неожиданно Ваше внимание привлекло плоское продолговатое нечто, похожее на перо невероятных размеров птицы. Полукруглый его конец с любопытством выглядывал из-под огромного дивана. «Не стоит это трогать… Может, это какой-то сувенир… Тогда нет, наоборот, надо поднять его, положить куда-нибудь на видное место, чтобы он после заметил», — словно тайно пробравшийся воришка Вы прислушались к доносящимся из коридора звукам. Высокий, слегка дрожащий тенор курьера тонул во властном бархатистом баритоне Люцифера. Отчего-то облегчённо выдохнув, Вы опустились на корточки и со страхом запустили руку в чернеющую расщелину между пухлым брюхом дивана и плоским блестящим паркетом. Пальцы тут же коснулись нежного опахала пера. Мягкое, лоснящееся, Вы невольно замерли на мгновение, которого хватило для Дьявола, чтобы вернуться в гостиную и застать свою любимую в весьма любопытной позе, собирающую пыль под диваном. — Кхм, — прокашлялся он, осторожно поставив на стол пластиковые контейнеры с едой из ресторана. — Милая, я тебе не помешал? Вздрогнув, Вы тут же обхватили перо за тонкий прочный стержень и попытались немедленно встать. Однако Ваш мужчина оказался куда проворнее самой Вас. Нежно обхватив Вас за талию, он медленно поднял Вас на ноги и осторожно развернул лицом к себе, окинув бережным взором растрепанные волосы и немедленно покрасневшее от смущения лицо. — Ох, Люци, не стоило… — начали было Вы, но мужчина лишь покачал головой и лёгким поцелуем коснулся Ваших губ. — Мне очень нравится твоя… креативность. Никогда не знаешь, чего ожидать в следующий миг… И вдруг взор его упал на огромное мягкое перо, что Вы продолжали сжимать в руках. Вы заметили, как на мгновение лицо его исказилось жестокой судорогой, будто мужчина увидел оружие, которым некогда его пытались убить, и теперь оно неким неожиданным образом оказалось найдено в ящике с носками. Но то длилось лишь короткий миг, который оказался обрезан острыми ножницами времени. «Что же ты скрываешь, Люцифер?» — подумали Вы, с едва заметной грустью смотря на лицо любимого. «Даже само время против меня… Каждое мгновение напоминает мне о том, что скоро счастье кончится, придётся открыться ей… Потерять её», — подумал падший ангел с глубоко скрываемой печалью, смотря на Вас. — Прости, я просто заметила это перо… Оно невероятно огромное… — Подделка, — отчеканил он, не выпуская Вас из плена крепких объятий. — А на ощупь весьма натуральное, мягкое… Все же умеют делать хорошие подделки. — Китайцы прогрессируют. Хотя они всегда были славными мастерами, — с улыбкой промолвил он и осторожно коснулся Ваших взъерошенных мягких волос рукой. Тихо усмехнувшись, Вы прикрыли глаза, наслаждаясь этой простой, но приятной лаской. — Да, ты прав… Ты его купил в Китае? — Нет, в Америке… Или точнее в Нью-Йорке. Когда бывал там… На встрече… Искал новых партнёров и перспективных новичков в чьи проекты можно инвестировать. — И как успехи? Нашел выгодные проекты? — Нет, к сожалению, перо единственная вещь, что я привёз из Америки… Кроме отменного бурбона JimBeam, конечно. — Я уже ждала, когда ты это скажешь, — с улыбкой промолвили Вы и после нежно коснулись губами колючей бородки мужчины. — Ты хорошо меня выучила, (В.И.)…- его тихий шёпот жаром обдал Ваше ушко, и Вы почувствовали, как внутри сжался тугой, приятный ком. «И все же он взрослый мужчина, с ним нельзя шутить… И при этом так хочется рискнуть», — однако смущенные новым чувства не позволяли крепче обнять, коснуться чёрных волос, лица… А как хотелось провести нежно пальчиками по острой скуле, крепче прижать к себе и никуда не отпускать… — Милая, прости, я совсем забыл… — Да-да… — Кроме ужина курьер доставил кое-что ещё. Для тебя. — Как это? Люцифер? Нет, не говори… — Разве я не могу сделать подарок для любимой женщины? — он удивлённо вскинул брови, осторожно коснувшись рукой Вашей мягкой щеки: — Неужели у вас в России так не принято? — Нет-нет, просто это так неожиданно… и быстро… — Я уже не молод, (В.И.). К сожалению… Время не играет в мою пользу… — Что ты, Люцифер, ты ещё в самом расцвете сил, не говори о себе так! — отчаянное осознание захлестнуло Ваше существо, и Вы крепко обняли его, не понимая, что не его, а Ваши лета на исходе… — Ну все, тише-тише, на сегодня драмы достаточно, — он шутливо потрепал Вас по волосам, — лучше примерь то, что я заказал для тебя. Надеюсь, не ошибся с размером. — И все равно мне неловко… — И слушать ничего не желаю, это подарок, и назад его я не приму. — Я и не отказываюсь, — с игривой улыбкой промолвили Вы, легко выпорхнув из крепких объятий мужчины. — Просто констатирую факт. — Мы уже неделю этот факт пытаемся исправить и все без толку. Скрестив руки на груди, он оперся о стену, наблюдая за тем, как Вы с присущей Вам робостью взяли блестящий, словно волны неспокойного моря в бедном свете луны, пакет, с любопытством повертели его в руках, предварительно прочитав надпись, а после, улыбнувшись, медленно пошли в спальню, дабы исполнить его желание. «Что она сотворила со мной, эта девочка? Почему я буквально теряю голову, забываю обо всем, о сути своей, находясь с ней? Хотя… Возможно, все это миф о том, что Дьявол не способен любить. Я не чистое зло, каким меня привыкли изображать люди… О, нет. Виноватые в своих пороках они желают приписать все свои мерзкие заслуги мне, будто я могу разорваться на части и днями на пролёт соблазнять миллиарды людей на грех… Забавно, как бы я тогда Адом успевал править и держать в узде души? Ладно, черт с ними… Главное она, она… Простая, порой даже слишком… Она едва ли выделяется из всех её сверстниц. И тем не менее уникальна, как снежинка. Люди как снежинки. Кажутся одинаковыми, но каждый неповторим и уникален в своём роде.И все же нет, она особенная для меня… Ангел, мой непорочный ангел, который ведёт меня к свету, в то время как я желаю заключить её в объятия и низвергнуть со мной в Ад, чтобы остаться с ней навсегда», — сначала плавный поток мыслей постепенно становился неспокойным, резким, бушующим. Каждое дуновение осознания того, что он не может более оставаться в наземном мире, пока бесчисленные души томятся в Аду под контролем его слуг, которым самим то нужен присмотр, беспокоило, смущало мысли. А тем временем полный бледный лик луны выглянул из-под покрова чёрных облаков. Обведя ленивым взором искрящийся мириадами оранжевых огней Лондон, она горделиво заняла свое почётное место на небосклоне, окружив себя звездами. И в этом смешанном коктейле света и тьмы карие глаза отчётливо различили робкое движение родного человека. Он не ошибся с размером: лёгкое, будто сотканное из эфира шёлковое платье на тоненьких бретельках синими волнами обтекало тоненькую изящную фигурку, как бы невзначай подчеркивая все прелести, коими природа наделила женщину. Аккуратно уложенные на бок роскошные волосы, шёлковое платье и бледная в белом лунном свете кожа — он замер, не смея отвести взора от ангела, его ангела, который, робея и поправляя складки на безупречной лоснящейся шелковой ткани, направлялся в его сторону. Часто Люцифер думал о том, что вместо вороха свитеров, кофт сомнительного качества и прочих ваших скромных вещей неплохо было бы облачить Вас хотя бы раз в нечто более женственное, элегантное, то, что Вы несомненно заслуживаете. И вот сейчас следя восхищённым взором за напрягающейся и расслабляющейся шеей, соблазнительной ключицей, тонкими ручками с сетью вен, он понимал, что не ошибся с выбором. А Вы всем своим существом ощущали на себе тяжесть его восхищенного изучающего взора, однако Ваш был не менее восторженным: облаченный в черную рубашку, расслабленный галстук, жилет и брюки он, словно вампир из древних преданий, прятался во тьме, и лишь рубиновые глаза хищно блестели из-под густых изящных бровей. «Словно демон мои вампир… Опасный, таинственный и такой… домашний, родной… Какой все же удивительный мир… Ещё утром я и не могла мечтать о том, чтобы он… Коснулся меня, поцеловал, вот уже весь вечер я окружена его заботой и любовью… Которую я хочу и буду дарить ему в ответ», — окрыленная этими мыслями Вы лёгкой бабочкой вспорхнули прямо в объятия паука, который тут же прижал, заковал прекрасную пленницу в кокон холодных рук. — Ты прекрасна, — прошептал он, с удовольствием коснувшись обнажённых лопаток-крыльев. «Мне нужны все мои силы, чтобы не сорваться прямо сейчас», — пронеслось у него в голове, однако робкое прикосновение заставило узел, завязавшийся в груди, сжаться и болезненно пульсировать, принося некое мучительное удовольствие. А Вы медленно проводили ладошками по его широкой мощной спине, ощущая, как будто литые из стали мышцы напрягаются при каждом касании. Опасная стадия… Люцифер осторожно, едва ощутимо огладил плавный изгиб шеи, почувствовав, как по нежной коже прошлась лёгкая мелкая дрожь напряженного волнения и… желания почувствовать его пальцы на шее вновь. Смущенная, растерянная от нахлынувших жаром чувств Вы невольно крепче обняли его, ближе прижались к широкой груди, будто в немой мольбе остановить и не останавливать эту сладостную муку. «Это невероятно, так остро… Никогда я не думала, что прикосновения могут приносить столько удовольствия. Дэвид касался моей шеи… Даже ближе… Но это было ничем в сравнении с тем, что я испытываю от твоих касаний, Люцифер… Я так хочу, но при этом… Так боюсь… Одно дело читать фанфики или, ох, стыдно, предаваться фантазиям. Но совсем иное испытать все это в реальности на себе… Готова ли я?» И, словно почувствовав Вашу неуверенность, он понимающие кивнул и оставил лёгкий поцелуй на Ваших губах. — Ужин остывает, (В.И.)… — Да, ты прав… Идём… Он нехотя выпустил прекрасную бабочку из объятий, проводив её последним печальным взором. После взял нечестно забытые прозрачные контейнеры и понес их в столовую, в которую плавно переходила гостиная. Мужчина, галантно отказавшись от Вашей помощи, лично разложил все по тарелкам, после чего подошёл к буфету — огромному полированному плоскому сооружению из красного дерева с батальонами разноцветных бутылок, что скрывались за стеклянными дверцами в ожидании своего часа. Он извлёк оттуда кажущуюся чёрной в мистическом свете свечей бутылку вина и с присущим небрежным изяществом разлил по бокалам искрящуюся алую жидкость. — «Виста Алегре» сорокалетней выдержки составит приятную компанию нашему ужину. — Несомненно, — с улыбкой промолвили Вы, неуверенно разглядывая раскинувшуюся перед Вами красоту. — Ты… всегда заказываешь из ресторана еду? — Да, — спокойно ответил он, разместившись напротив Вас, — как видишь, я холостяк, поэтому готовить мне, увы, некому. — А ты пробовал сам научиться? — А ты попробуй представь меня в переднике с поварёшкой в руке? — он беззлобно улыбнулся, не без наслаждения наблюдая за тем, как нежные, искусанные им губы дрогнули в усмешке, а после сама девушка задрожала от смеха, вырывающегося наружу сотнями серебряных бабочек. — Ох, прости, Люци… Просто действительно… Представила… В розовом переднике… — Вы искренне пытались подавить порыв смеха, но это лишь сильнее раззадоривало бабочек, и они начинали с неистовым рвением трепетать, требуя увидеть свет. — Вот и я о том же, милая… — он медленно пригубил красной ароматной жидкости, не сводя взора с Вас. — Тебе, наверное, тяжело одному… Прости… Мне несколько неловко спрашивать о таком. Всё же личная жизнь, семья, политика, финансы и религиозные предпочтения — темы весьма щекотливые, которые не приятно обсуждать… — Тогда не останется предметов, о которых можно вести беседу, — спокойно сказал он, отпив ещё несколько глотков. — Ну почему: искусство, музыка… Те же финансы, только не в кошельке человека, а нечто более общее, как мировые биржи. — К сожалению, мировые биржи не помогут мне узнать тебя лучше, — он поставил полупустой бокал на стол и небрежно откинулся на спинку стула, сложив руки замком на коленях. Смущённо вздохнув, Вы тихо промолвили: — И мне… — Значит, сегодня отойдем от темы бирж, искусства и болезней и побеседуем друг о друге… Так на чем мы остановились — моем одиночестве? — Да, если… — (В.И.), мы договорились, что без «если» и «но»… К тому же, учитывая тот факт, что наши отношения перешли на иной уровень, я смею предложить, что узнать о быте друг друга не самая плохая затея. — Пожалуй, ты прав… Так что насчёт одиночества? Вонзив чайную ложечку в густой кофейный крем, Вы осторожно вынули её, и в следующее мгновение таящая от одного касания сладость приятно обожгла вкусовые рецепторы. А он смотрел и наслаждался, мысленно представив, как хорошо было бы вновь провести салфеткой по губам, пытаясь стереть с них липкий крем… Только он имеет права касаться этих губ, ничто и никто более… Тем более приторная густая консистенция портит ни с чем несравнимый и едва ли поддающийся описаниям вкус её губ… Перебивает аромат яблок и корицы… — Люци… Люци, все хорошо? — Ваш обеспокоенный голос вывел мужчину из состояния транса. Он медленно кивнул и острожное потёр виски. — Да-да, прости… Неожиданные мысли вывели меня из равновесия… — Ты так смотрел на… — Вы не решались вымолвить правду, ибо она была слишком смущающей, личной, — на десерт… Пока я ела, что мне показалось, будто ты ме… Его взглядом поглотишь. Ты ведь и к еде ещё не притронулся, — Вы кинули в сторону нетронутых тарелок с остывшим ужином. — Кажется, китайская еда, которую мы отведали в том милом ресторанчике… Как его… Ах, да, «Сад Принцессы». Кажется, они не готовы сотрудничать с Европой сегодня, увы, — мужчина обречённо развёл руками, а Вы лишь покачали головой и отложили чайную ложечку в сторону. — Люцифер, я ведь волнуюсь за тебя, — произнеся это со вздохом, Вы встали и начали собирать посуду, намереваясь помыть. Однако неожиданно быстрым, даже резким движением он положил свою тяжёлую большую ладонь на Ваше хрупкое запястье. — (В.И.), ты не прислуга в этом доме. Завтра приедет горничная и все уберёт. Мягко улыбнувшись, Вы почувствовали, как сердце отбило два взволнованных удара. Ни один представитель противоположного пола ещё так не заботился о Вас. Даже Дэвид. — Всё хорошо, я ведь не перетружусь, если помою несколько тарелок и бокал. — (В.И.), я не могу позволить своей женщине, — он сделал особый, ощутимый нажим на слове «своей» от чего Ваше трепетное сердце забилось в безумном ритме одной ему известной, потаенной мелодии, — изничтожать свою кожу губкой и… как же… ах да, моющим с этой адской химией. — Моющее не виновато в том, каким его породили, — со смехом промолвили Вы, стараясь сдержать вздох, готовый сорваться с трепещущих уст, — у нас в стране принято, что после застолья надо убирать посуду… Желательно самим, но если есть дети, то можно и их подключить. — Бесплатный клининг-сервис на дому… Только больно дорогой, — проворчал он. И Вы, не сдержавшись, рассмеялись. — Не любишь ты детей, Люцифер. — Я и не скрываю этого. Маленькие пищащие, кричащие создания, за которыми ты сначала ухаживаешь, а после они в определённый момент обвинят тебя в том, что ты их породил на свет. Неожиданная догадка стрелой пронзила создание. И с губ невольно сорвалось: — Ты так говоришь, будто у тебя самого были дети. Он вздрогнул, со страхом вспомнив последнюю сотню отпрысков, которые надеялись получить «милость» от «высокопоставленного» отца. К сожалению ангелов и самих демонов, они игнорировали любые способы предотвратить рождение себе подобных. И то вовсе не из-за того, что контрацептивы — изобретения людей. Нет. Просто в момент бушующей страсти, застилающей сознание густой пеленой, демоны едва ли думают о последствиях. В конце концов войско Ада тоже пополнять как-то надо… Роды же для демониц совсем не то, что для земных женщин. Это не радостное осознание невероятной способности тела воспроизводить разумную жизнь, которая в будущем расцветет в музыканта, композитора или же иного человека. Отнюдь. Чаще всего они даже не обращали внимание на округлившийся живот. Порой он их жутко раздражает, ибо не все акты сладостных утех удобно проводить пузом к верху. Однако на общее благо беременность едва ли длилась месяц по человеческому времяисчислению. Именно поэтому перед Люцифером остро стояла задача вечно повышающейся демографии. Однако даже не то гложило его в детях. Если демонята буквально через неделю достигали по уровню развития ребёнка лет восьми-десяти, то человеческие отпрыски развились медленно. Им нужны годы, чтобы научиться говорить, ходить, свободно думать и воспринимать мир, тогда как демонятам не нужно и двух недель. И он не мог осознать, как люди справляются с этим, откуда берут желание и, главное, любовь к этим невероятно слабым существам. Не мог понять и не желал. — Нет, упаси меня Девять Кругов от детей. Просто… Мои менее предусмотрительные знакомые делятся опытом. — Благо… То есть, я уже подумала… — Что сейчас придёт мой сын, который обнаружит отца в компании леди, которая едва ли старше самого этого юноши? — он лукаво посмотрел на Вас, беззлобно улыбнувшись. И Вы кинули, не желая скрывать от него свои истинные чувства. — Да, признаюсь, боялась. Даже уже начала придумывать отговорку. — Даже если бы у меня был сын или дочь, то последнее, что я бы делал — так это отчитывался перед ними. — Эх, к сожалению, все не так происходит… Я заметила, ты очень ценишь свою свободу. Вы заметили, как побледнело его и без того мраморной белизны лицо; по скулам словно лихо провели наждачной бумагой — они заострились и несколько напомнили резкие выступы, коими порой заканчивается широкое поле; родные, тёплые для Вас, шоколадные глаза наполнились ржавью, что во тьме ночи будто горела алым пламенем преисподней. «Что я сказала не так? Что… Свобода? Почему… Сколько же я не знаю о тебе, Люцифер», — бросив последнюю вилку в раковине, дрожащими руками Вы закрутили вентили крана и бросились к мужчине, на ходу высушив руки вафельным, совершенно новым полотенцем. «Новым… Словно им никто никогда не пользовался, как и всем в этом доме. Слово воплощенная в жизнь картинка, в которую забыли добавить душу… Как бы мне хотелось узнать о тебе больше, исцелить раны, которые так искусно прячешь. Только бы ты доверился мне», — об этом думали Вы, моя посуду и слушая его успокаивающий, ласковый и при этом холодный, словно благородный шёлк, голос. Всё же Вам удалось вновь упорхнуть из его объятий, на что он лишь покачал головой, но позволил Вам с невозмутимым видом продолжить мыть посуду. И вот сейчас Вы подбежали к нему и склонились, желая заглянуть в глаза, успокоить, извиниться за оплошность… Однако в следующее мгновение Вы вздрогнули, едва сдержав себя от шага назад и крика, так и норовящего сорваться с истерзанным им уст. Его взгляд был демоническим, дьявольским… Таким, каким обычно описывают его в романах, реже источниках, содержащих сведения о падших ангелах. Ржавь заполнила собой радужку, почти полностью поглотившую зрачок, оставившую лишь узкую, с игольное ушко, щелочку, окруженную фосфорирующей ало-жёлтой лавой, сумевшей передать всю разрушительную мощь в одном лишь взоре. Страх парализовал, не позволяя пошевелить и мышцей ставшего неподвластного и неожиданно тяжёлого тела. Мысли словно сгорели в жаркой вязкой пучине, и все же с уст сорвалось: — Люцифер, твои глаза… — Больше не скрыты от тебя, милая, — все тот же ласковый, знакомый бархатный баритон. Но почему он срывался с чужих, сухих, обветренных уст? Он был в ярости. Не на Вас, а на себя, свою внезапную несдержанность. Никогда до этого он не поддавался на внезапный зов эмоций, которые он редко, но все же испытывал. И вот сейчас простое невинное утверждение пробудило в его душе давно забытое чувство яростного осознания извечной несправедливости мироздания, существования его самого. «Я никогда, никогда не был свободен… С первых минут творения и по сей день я не имел той самой пресловутой свободы, о которой так любят вещать люди. Если существа небесные не знают понятия такого, то что может быть известно им, потомкам изгнанников из Рая? Я сделал выбор, желая обрести свободу, но был низвергнут в Преисподнюю и оказался закован ещё сильней, чем прежде… Разве можно считать моё жалкое влечение существования судьи, палача свободой, если я не могу быть с женщиной, которую люблю? Я не могу покинуть Ад — взбунтуются души, начнётся смута средь Князей, возможно, вновь Асмодей или кто ещё пожелают моего свержения. Имя моё, Люцифер, означающее «светоносный» стало проклятьем и нарицательным всех грехов… И она, эта хрупкая, прекрасная, словно первые цветы Эдема, человеческая девушка — символ того, чего у меня никогда не было… Свободы и любви», — его безрадостные тяжкие мысли были сокрыты глубоко за племенной пеленой дьявольского взора. И все же маленькая искра боли мелькнула в огне, и Вы заметили её и неожиданно почувствовали прилив сил и смелости, как тогда, когда Вы осмелились позвать на ужин незнакомца. Осторожно, будто боясь ранить, Вы положили похолодевшие от страха, дрожащие словно в лихорадке руки на мраморное лицо любимого и посмотрели прямо в адские очи. — Не скрыты?.. Я не понимаю… Люцифер… Милый, как все это возможно? Я… я заметила много странностей, но полагала, что ты… расскажешь… Это трюк? Розыгрыш? Глаза… Человеческие глаза не могут вот так… — Зато дьявольские могут. Он накрыл Ваши ладони своими ледяными, как сталь, тяжёлыми руками и утомленно закрыл глаза, позволив себе коснуться Вашего тёплого лба своим. «Такая тёплая, родная… Как же я буду без тебя, (В.И.)?» А Вы не заметили, как крупные жемчуга слез с неразличимым несовершенному человеческому слуху звуком соскользнули вниз, найдя свой последний приют на лице Дьявола. Мягко высвободив одну руку из его крепких тисков, Вы осторожно погладили его по голове, поправив выбившиеся пряди, мягко спустились вниз, ощущая, как напрягается каждая мышца в его будто литом из металла теле. И осторожно, трепетно обняли его за плечи, прижали к себе, ощутив, как тяжёлая голова коснулась нагого, залитого лунным светом плеча. Колючая бородка приятно щекотала кожу, однако дыхания не было… Он не дышал и при этом продолжал жить, крепко обняв Ваш хрупкий стан. Страх невольно сжал горло, заполнил сердце, разрывая грудную клетку на части, и все же жалость и нежность к нему была превыше любого страха. Лишь жемчуга слез продолжали падать из глаз. — Люцифер… Люцифер, милый, ты не дышишь… Почему?.. Милый… Я запуталась, я ничего не понимаю. Скажи… Кто ты? — вопрос опасной искрой повис в воздухе, словно той, что исходит из пиротехнических наборов, чтобы после разорваться ослепительным, оглушительным фейерверком. — Я — Дьявол, милая (В.И.), — таков был ответ, заставивший Вашу бессмертную душу задрожать от страха, а Вас от леденящего удача догадки, которая терзала Вас, подобно зверю, но казалась столь немыслимой, что оказалась правдой. — Ты… Шутишь? — Нет, (В.И.). «Я тот, кого никто не любит, я тот, чей взор надежду губит, я бич рабов моих земных, я царь познания и свободы, я враг Небес, я зло природы, и видишь, я у ног твоих», — прекрасные строки Лермонтова, лучше сейчас и не скажешь. Милая, я тот, кого жалела ты в Соборе Святой Троицы. То уродливое существо, некогда бывшее прекраснейшим из созданных Создателем ангелов. Я первенец творения, — на мгновение замолчав он продолжил. — Понимаю, что звучит пафосно и нелепо, однако… Такова истина, мой милый ангел. Он чувствовал страх, парализовавший Вас смертельным ядом горькой, словно сгнивший плод, правды, которую Вы вкусили сами того не желая. Ваш мир рушился, будто карточный домик, снесенный дуновением ветра. Обрывки некогда такой идеальной, абсолютно правильной реальности разлетелись, оставив после себя истерзанное бумажное тело, начало знания, которое оказалось ложным. «Они существуют… Он… Реален… Боже… Все это время я… Была подругой Дьявола? Самого… Того самого?..» — Многие сатанисты позавидовали бы тебе, (В.И.), — произнёс он в плечо, невольно касаясь губами мягкой кожи. «Смогу ли я сделать это вновь?» — Ага… Да… — словно робот промолвили Вы, продолжая сжимать Дьявола в объятиях. В глазах невольно потемнело, а окна неожиданно засияли красотой радужных витражей церкви, и вот он, запутавшийся в проводах. Аромат ладана и тлеющего воска, вязкая тьма и искаженное в муке лицо. Холод воска, из которого сотворена статуя и бархатный голос зовёт из тьмы, просит следовать за ним. И не хочется ему сопротивляться, ибо столь власти в нем, так искусно переплётшейся с мольбой, что невозможно отказать… Еще шаг, и Вы неожиданно распахиваете глаза. Однако перед взором простирался не сводчатый потолок церкви с тяжёлой бронзовой люстрой, подвешенной на толстых цепях, а натяжной черно-белый потолок и его лицо с прежними шоколадными тёплыми глазами, в которых помимо ласки читалось неподдельное волнение. — Лю… — Тссс, любимая, милый ангел… — он невесомо коснулся Вашей щеки, несильно сжав хрупкую ладошку, что беззащитно покоилась в его ладони, — ты устала, у тебя шок… Моя хрупкая, беззащитная девочка, прости, я слишком резко начал… — Это был не сон? — Спросили Вы, и в голосе скользнула последняя надежда на то, что Вам все почудилось и Вы просто не просыпались после библиотеки. Однако одного лишь взора родных глаз хватило, чтобы понять: то был не сон, а реальность, такая же материальная, холодная, как и ладонь, которая сжимает Вашу хрупкую ладошку. «Нет, этот просто не может быть… Я, верно, сошла с ума… Но красные глаза… я видела их воочию… Тогда можно объяснить влечение Люцифера к картинам Врубеля, скульптурам, изображающим его… плохие отношения с… отцом, братом… И… Боже, я праздновала Рождество с Дьяволом! Каково ему было в тот момент? Вроде бы не горел, как в фильмах, но… как? Я не могу поверить… То есть, я верила, но одно дело верить, не ведая правды, а просто следуя за своим сердцем и убеждениями и совсем иное — встретиться с небесным, как теперь это слово по-иному звучит, в жизни… Это получается, что я… целовала Дьявола… Сатану? И он мне признавался в… Это либо слишком прекрасный сон или же… Реальность, в которой я живу», — Вы лежали, уперев взор в черно-белый потолок, пребывая в чертогах мыслей и размышлений, а он не смел тревожить, лишь продолжал крепко сжимать ладошку, осторожно гладя внутреннюю сторону пальцем. «Но он же… Совсем не такой, каким его описывали… Он совсем не злой, я помню, когда мы гуляли, то он подал нищему… Хотя возможно он просто желал, чтобы тот ушёл со своей скрипкой, но все же… Он помогал мне, мы шутили, смотрели фильмы вместе… Он галантен, вежлив, воспитан, имеет чувство юмора и при этом совершенно не злой или желающий причинить боль… Нет, нет, он не чистое зло. Я в это не верю… И все же он… Боже, он видел изгнание людей из Рая, потоп, возрождение и падение цивилизаций, всевозможные войны… Бесчисленные души ступили в его подземные чертоги, чтобы остаться там на грядущие нескончаемые века… Интересно, а Ад такой, каким его описывал Данте Алигьери? Или же там все устроено по-другому? А ангелы и демоны шепчут на ухо людям советы? Или как в «Друзьях Ангелов» сражаются…» Однако не успели Вы окончить грандиозную мысль, как Люцифер, до сих пор старавшийся сохранять полное хладнокровие и серьёзность, не выдержал и тихо усмехнулся, осторожно, будто святыни, коснулся Ваших мягких, спутанных волос, на мгновение бросив взор на кокетливо спущенную шлейку платья. «Нашёл, о чем думать в такой момент», — пронеслось в голове, в то время, когда он прошептал: — (В.И.), лучше не пытайся смешивать «Божественную комедию» и «Друзей ангелов» в один коктейль. Это как смешать водку и шампанское — после того и того в голове каша. — Значит, у вас… Не так все? — Абсолютно нет, милая, по крайней мере не как в этом… Как его… — Мультике, — с печальной улыбкой произнесли Вы и с удовольствием увидели, как разгладились напряжённые морщины на бедном лице, а в нежных глазах мелькнула тень облегчения. «Прости, я заставила тебя волноваться… Я не была готова к правде, но почему сейчас так спокойно?» — Это чудеса вашего человеческого организма. Даже мне неизвестно, как вы можете приспособиться к любым условиям, какими бы экстремальными они ни были… Как ты себя чувствуешь? — Как человек, который только что узнал об Аде и Рае, — все с той же измученной улыбкой промолвили Вы и попытались подняться, но он не позволил одним уверенным, властным касанием уложив Вас обратно. — Хорошо… Правда, гораздо лучше, чем ты считаешь. — Ты уже шутишь, а это верный признак выздоровления. — Я стараюсь… Но это так тяжело принять. — Я не тороплю, милая. Для тебя это все действительно ново и невероятно. К этому придётся привыкнуть… Прости, я лгал тебе. Вы с удивлением посмотрели на него, после чего все же осторожно приподнялись, неожиданно ловко проигнорировав попытки мужчины уложить Вас обратно, сели и посмотрели прямо в его глаза. — Ты не боишься, (В.И.)? — неожиданно спросил он, смотря прямо в Ваши прекрасные, бездонные в своей глубине и неописуемые по красоте глаза. — Боюсь, — честно ответили Вы, не отрывая взора от родных, греющих душу глаз, — очень боюсь, но я… Не вижу тебя злом, Люцифер, — теперь его имя стало иметь особый, грозный вес, но при этом с Ваших губ оно срывалось лишь прекрасной бабочкой, –«светоносный», — мужчина вздрогнул, — у тебя очень красивое имя… Я… Прости, то, что сейчас скажу… Выслушай, прошу. — Вы положили руку на его плечо, мягко сжав. И столько силы, мольбы и безграничной нежности было в этом жесте, что он покорился, кивнул головой и лишь крепче сжал хрупкую ладошку, зажатую в тисках его ладони. — Я предполагаю, что ты… Считаешь себя злом или думаешь, что так считаю я… Но, Люцифер… Милый… Это не так, для меня. Будь ты Люцифером Блэком, Морнингстаром или даже Холмсом, ты всегда… В первую очередь будешь хорошим человеком, другом, мужчиной… Меня страшит твой истинный возраст, познания, что ты сокрыл в себе, могущество, которым ты наделён, твоя власть над Адом, твой истинный, не человеческий лик… Я боюсь этого, ведь оно непостижимо для меня, простой смертной грешнице, которая в жизни ещё не видела ничего, но узнала величайшую тайну… Я не герой, Люцифер, я не смелая девушка, которая готова принять все быстро. Сейчас у меня аффект, поэтому я так спокойна. В другой раз я бы просто… Плакала? Не знаю… Прошу, Люцифер Морнингстар, помни, что для меня ты всегда будешь тем самым мужчиной, дни с которым были лучшими в моей короткой жизни. Он сидел, продолжая смотреть на Вас, не в силах поверить, что все сказанное — истина. Однако он чувствовал, как эмоции бушевали в Вашей бессмертной душе подобно морю во время шторма. Каждое слово было словно нежнейшая перламутровая жемчужина, с трудом добытая из ракушки коей служила Ваша душа. Не лгали, все сказанное было правдой о нем. Вашей правдой. И в то мгновение он понял, что больше не сможет отпустить Вас. Страшная, леденящая душу мысль вновь остаться одному, непонятому, погрязшему в пучине тоски грядущих веков, приводила его, Дьявола, в ужас. Однако больше его ужасала мысль о том, что Вас может коснуться другой мужчина… «Я не позволю им даже коснуться драгоценного локона её волос… Моя бедная, маленькая девочка, эти недостойные называться мужчинами не смогли рассмотреть в тебе святыню, женщину, которую надо оберегать, уважать… Ты боишься дорогих подарков, ресторанов, считаешь себя обязанной мыть эту чёртову посуду… Да цербер мне голову оторви, даже банальная вежливость для тебя нечто невиданное. Насколько надо унизить женщину, чтобы она воспринимала простое проявление хорошего воспитания, как что-то неземное?.. Я не оставлю тебя с ними, нет! Ты слишком прекрасна для этого мира. Самаэль, соблазнив Еву, украл у людей счастье Эдема, я же отниму у них земного ангела, смогшего понять даже Дьявола… Милая, скоро ты будешь дома», — Вы не могли прочесть его мысли, однако по одному лишь твердому, постепенно сатанеющему взгляду понимали, что они далеки от блаженства. «Может, он так волнуется из-за моих слов? Надеюсь, что я сказала все правильно… Он не заслужил самобичевания и того, что он нем говорят… Он наказывает людей за их грех, как судья, исполняет приговор, как палач. Но разве судья и палач виноваты в том, что подсудимый убил кого-то? Это был его выбор…» — неожиданно Вы смело подались вперёд и робко, словно впервые коснулись его губ, желая успокоить, показать, что понимаете его и принимаете его натуру. Однако неведомо было Вам, что этот невинный жест стал подписью в Вашем приговоре, который ещё будет оглашен. Он замер лишь на миг, а через секунду Вы уже оказались зажаты в его стальных объятиях без возможности упорхнуть. Люцифер целовал, как раньше: страстно, жадно и при этом нежно, стараясь не причинить Вам боль. Однако сейчас в его поцелуе проснулась доселе сокрытая властность и сила, которую Вы ощутили лишь на короткий, словно вспышка пламени, миг. Но и его хватило, чтобы тело обдало жаром подземного пламени, а мышцы напряглись так, что казалось, ещё секунда и они лопнут, подобно натянутой верёвке. «Как же… Ни одно живое существо не способно хранить в себе такую мощь, только он… Первый из созданных ангелов тот, чьё имя стало обозначением зла, а существование сплошной невыносимой мукой», — терзаемая подобными мыслями Вы обмякли в его руках, полностью отдав себя его власти. Это был невообразимый танец противоположностей: нежности и каменной грубости души, слабости и силы, сочувствия и раскаяния. Он захватил вас обоих полностью, овладев мыслями, разжигая чувства. И вы поддавались им, самозабвенно отдавая себя в их власть. Вы мягко отстранились и с наслаждением вдохнули воздух, в чью симфонию вписались нотки тяжёлого парфюма мужчины и того особого запаха, по которому мы определяем человека…или не совсем человека, который столь сложно описать. А мужчина любовался Вами покрасневшей, растрепанной, смущённой и такой родной. Невольно его взгляд скользнул ниже, коснувшись бледной шеи, острых ключиц, мерно вздымающейся груди, хрупкого стана, скрытого лишь под тонким шелком платья. «Как же она прекрасна. Слишком идеальна, чтобы быть человеком», — Он продолжал держать Вас в объятиях, оттягивая роковой момент расставания. Возможно, навеки. От подобной мысли у Дьявола невольно сжималось сердце, и, казалось, оно даже начало биться, как у грешных людей. — Милый, — Ваш нежный, будто сотканный из шёлка голос нитью Ариадны вывел его из мрачного лабиринта мыслей, — мне надо… Домой… Прошу, — Вы крепче прижались к нему, зарываясь носом в черную ткань рубашки, — не подумай ничего, но… Нам надо подумать… Каждому по отдельности… О будущем… Мне надо… Осознать, что мир… — Ещё более сложен, чем казалось? — Люцифер скорее утвердил, нежели спросил и все же продолжал прижимать такую хрупкую Вас к себе, наслаждаясь теплом, что дарило Ваше горячее дыхание. — Да… Прости… — (В.И.), даже Дьяволу не по силам искоренить в тебе эту привычку вечно извиняться, — с улыбкой промолвил он и нехотя разомкнул цепь объятий, — я отвезу тебя. — Нет, прошу, отдохни, ты очень устал. — Милая, — с придыханием произнёс он, — ты невероятна… Я вызову такси. Вы безмолвно кивнули, чувствуя, что душа противится этому решению, однако разум твердит, что будет лучше обдумать ситуацию в одиночестве. После нескольких кружек ароматного чая и успокоительного.***
Через десять минут Вы уже ехали в такси, со слезами на глазах наблюдая, как растворяется мерцающее сотнями очей чудовище небоскрёба на фоне чёрных ватных облаков. «Люцифер, я люблю тебя и буду любить, даже если жизнь нас разлучит… Почему мы можем общаться с человеком годами, однако дальше дружбы чувства не посмеют ступить? А здесь понадобилась лишь неделя, и я…готова ли принести жертву? Что я готова сделать ради любви? И любовь ли это?.. Ангелы, Демоны, любовь и вот, голуби на скамеечках, все уживаются в одном, таком невероятно сложно устроенном мире… Как мы можем чувствовать любовь? Откуда вообще берётся это чувство? Из чего? И почему…» — карусель мыслей вращала Ваше сознание, не довозя до конечной точки в тот момент, когда Вы, облаченная в пальто, шапочку, с не завязанным шарфом, болтающимся безвольным шнуром на шее, шли домой. Осматривая печальным, отстраненным взором прекрасные дома, дошедшие до нас со времен печально-романтичной Викторианской эпохи, Вы не заметили, как в Вашу сторону, медленно раскачиваясь аки детская игрушка-неваляшка, приближалась до боли знакомая фигура с полупустой прозрачной бутылкой, в которой плескалось искрящееся в свете фонарей коричневое море бренди. — О-о-о-й, какие люди ещё не в Голливуде! — Дэвид, это ты?! — изумленно воскликнули Вы, остановившись на полпути. Липкий страх холодным разрядом прошёлся по позвоночнику, вызвав не вольную дрожь. «Только этого сейчас не хватало», — подумали Вы, медленно помотав головой. Однако никаких признаков нахождения людей не улице не наблюдалось. Резные стрелки часов на циферблате старины Биг Бена давно перешли отметку III. «Надо было до дома доехать, дура. А она пешком захотела пройтись, вспомнила дни былые… Его нельзя оставлять такого на улице, ещё замёрзнет ведь», — но бушующий поток Ваших мыслей был прерван вздымающимся, булькающим, словно пена в пивной кружке, голосом Вашего бывшего ухажера. — Эй, (В.И.), я к тебе обращаюсь?.. Тебе, и-ик, уши, что ли, заложило? — Нет-нет, просто я задумалась… — О хахале своём? Вы дернулись, будто от пощечины и с губ лишь сорвалось: — Откуда? — От горбатого верблюда, блять! — неожиданно воскликнул он, после чего немного отпил из бутылки, чтобы восстановить утраченные на крик силы, — мне рассказали, как ты… И-ик, с кем ты любишь проводить время… И-ик, что, на бабки повелась? Богатого папика захотела? — Дэвид, ты что, головой об асфальт приложился? — оскорбленно воскликнули Вы, чувствуя, как страх покорно уступает место злости и… обиде. Ибо никогда он, даже выпив, не говорил с Вами в таком тоне, — он не «папик» — это раз, второе — какая тебе разница с кем и где я провожу время?! У нас уже все кончено… — Это тот старпер тебе в рот кончил, раз уже в таком платье щеголяешь, — он указал на виднеющийся из-под пальто подал шелкового платья, — а я даже, и-ик, ещё не начинал. Или ты только богатым даёшь? — Дэвид! — в отчаянии воскликнули Вы, начав медленно отступать назад. — Ты пьян, иди проспись! — Сама ты пьяная, а мне не сон нужен… Мне ты нужна, (В.И.)… — Нет, Дэв, — мягко промолвили Вы, примирительно выставив руки вперёд, как некую защиту, — тебе нужно поспать… Давай я тебя отведу в отель… Где ты там остановился, и ты поспишь, и утром… — Ты уже будешь сосать у своего папика, шлюха ебаная!!! — заорал он и неожиданно резко подался вперёд. Раскрасневшаяся от стыда, гнева и обиды Вы сделали несколько шагов назад, смотря на то, как некогда аккуратный, добрый молодой человек с лучезарными глазами сейчас более похожий на одного из Ваших соседей, грязный, с взлохмаченной, напоминающей жёсткую губку шевелюрой, сверкая безумными хмельными глазами, сейчас надвигался на Вас. — Дэйв, что ты… Да иди ты к черту! — Только вместе с тобой, дорогая! — воскликнул он и с неожиданным проворством подался вперёд, в одно мгновение схватив Вас за руку. Тут уже чаша Вашего терпения оказалась переполнена. С диким воплем загнанной в угол кошки Вы ударили его сумкой по голове, приправив это действие весьма точными прилагательными. Парень тихо ойкнул, видимо, не ожидавший получить отпор, однако после, вцепившись в Вашу руку с воистину богатырской силой, намеревался ударить Вас, как вдруг внезапно хватка ослабла, а голос Дэйва, более напоминавший жалобный стон младенца, послышался где-то впереди. — Что… — Милая, с тобой все в порядке? Этот мерзавец… Он не успел тронуть тебя? — родной, бархатный баритон окутал Вас невидимыми объятиями, даруя ласку и защиту. — Люцифер, как?.. — Я попросил водителя позвонить мне, как только ты приедешь домой. И он позвонил, сообщил, что мой милый ангел выпорхнул из машины за метров двести до пункта назначения… Хорошо, что я поспел вовремя… Именно поэтому, — указав небрежным жестом на лежащего около ближайшего дома Дэвида, он повернулся к Вам, осторожно положив руку на холодную щёчку, — я не хочу, чтобы ты оставалась в этом мире без моего присмотра. — О чем ты, Люцифер? Я уже ничего не понимаю, милый… Прошу, пойдём… Нет, давай сперва его до отеля довезем. — Эту тварь? — Дьявол удивлённо поднял бровь. — Эту тварь зовут Дэвид, он тот самый… Ухажер, про которого я тебе рассказывала. — Ещё лучше, — протянул он, и в тихом голосе его послышались холодные, как сталь, грозные нотки, — как раз хотел с ним побеседовать… Даже моим желаниям суждено сбыться. — Люци, не… — О-о-о-о, ты опять. И-и-к, решила сыграть в мисс благородство, (В.И.)? Конечно, если я… И-ик, помну твоего папика, то кому ты будешь сосать? — Следи, кому и что говоришь, мальчишка, — его грозный рык пронзил хрустальную тишину ночной улицы, однако на удивление никто не выглядывал из окон. Дьявол постарался, чтобы разговор прошёл в приватной атмосфере. — Ещё одно слово — и вырву твой паршивый язык и заставлю тебя его сожрать, пока я буду любоваться, как ты жуешь свою плоть, давясь кровью, жалкое подобие Адама. Дэвид желал высказать «папику» все, что он думает о нем и Вас, милая (В.И.), однако огромная, словно сотворенная из камня, ладонь Люцифера крепко сжимала горло юноши, уперев бренное тело оного в стену. — Что? Кажется, возражений не последует… Прекрасно… — его мощный, низкий голос невольно заставлял тело каменеть, а бессмертную душу трепетать в священном страхе перед грозным палачом, который встретит наши души по ту сторону мира. И Вы замерли, словно статуя, не имеющая возможности пошевелиться или вымолвить хоть слово. «Это Дьявол, Сатана… Он сдерживает себя, я чувствую… Он мог бы… Боже… размазать Дэвида по асфальту одним лишь взором… Нет, я должна… Дэвид, конечно, грубиян, предатель, но он не заслуживает смерти… Нет…» А мужчина ещё крепче сжал горло мальчишки, который, словно выловленная сельдь, беспомощно болтал ногами в воздухе, желая лишь вернуться в свою родную среду. «Какого черта, кто… Кто он?» — Тот, чьи глаза будут последним, что ты увидишь в своей жалкой, никчемной жизни, мерзавец… — Его рука крепче сдавила горло несчастного парня. Он был в ярости. Дьявол не мог представить, как можно даже голос повысить на Вас. Что уже говорить о… рукоприкладстве. — Встретимся в Аду, падаль… — Люцифер, милый, нет, пожалуйста, прошу, отпусти его! — воскликнули Вы, словно освобождённая от заклятия, бросились к мужчине. — Отпустить? — удивлённо спросил он, ослабив хватку. — Милая, это недостойное даже называться амебой, существо оскорбило тебя. — Он просто пьян… — Это не оправдание. Сколько таких «просто пьяных» мучили и продолжают мучить женщин. Всё начинается с малого, (В.И.). Ни один достойный называться мужчиной, человеком, даже пьяным не скажет того, что он смел высказать о тебе… Я не потерплю, чтобы какая-то грязь оскорбляла мою женщину, — его грозный, обжигающий холодом тон не оставлял сомнений в серьёзности намерений Дьявола. Да и разве будет он шутить? Однако Вы пристыженно чувствовали, как сердце наполняется радостью от осознания защищённости и нужности тому, кого Вы любите больше всего… — Да, я понимаю, но, прошу, не тронь… И Вы, уставшая от мыслей, сомнений, осознания реальности происходящего просто слабо обхватили хрупкими ручками мужчину со спины, ощутив даже сквозь плотные слои одежды, как напряглись его мышцы от этого мимолетного касания. «Что же ты делаешь со мной, (В.И.)? Почему я не могу тебе отказать?» — Благодари госпожу за то, что она оставила тебя в живых, смерд. Но…- Его голос вновь стал угрожающе низок, — ещё раз я узнаю, что хоть ещё одна женщина пострадала от твоих мерзких рук… Мы встретимся, но уже за гробовой доской. И никто не узнает об этой милой воспитательной беседе, надеюсь, я ясно объяснил? Вы не знали, что увидел Дэвид, однако он резко завопил и, как только Люцифер отпустил его, тут же на коленях пополз прочь, даже не посмотрев назад. — Немного о правильном подходе к людям, милая.- Это было последнее, что Вы услышали перед тем, как мир поглотила тьма.