***
Купив на последние деньги успокоительного пятичасового чая, Майкрофт обернулся от стойки кафе и увидел, что Грег расположился на единственном свободном месте — бортике выключенного фонтана, на месте которого установили гигантскую аляписто украшенную ель. Выглядело это забавно — растрепанный, не очень-то воодушевленный Лестрад, похожий на птицу, которую весь день носили в кармане — с куклой под мышкой на фоне мерцающих всеми цветами радуги гирлянд. Протянув ему стакан, он недолго думая сел рядом — и теперь они смотрелись вдвойне комично — словно пережившие многие лишения путники, добредшие до оазиса и обнаружившие, что водоем и мерцающее звездное небо — всего лишь делирий и что эта дикая, полная враждебных существ пустыня и есть их последний приют. — Давно мы уже здесь? Грег разблокировал телефон. — Сорок минут. Боже, — вдруг замер он, — почему ты не сказал мне, что я поседел? Майкрофт фыркнул, с облегчением понимая, что Грег на него не злится. Хоть кто-то, черт его возьми, в этом мире не обижается на него. Антея, родители, Шерлок — этот вообще, кажется, никогда и не прекращал злиться, — он и сам припомнить не мог, когда впервые осознал, что это он виноват во всех смертных грехах. Наверное, как в той идиотской записке, лет сорок назад: не то, чтобы он придавал ей особое значение. Должно быть, подсознание подкинуло ее как очередную шуточку в духе братца — он и в «прошлой»-то жизни, не удивлялся ничему из происходившего на Бейкер-стрит. Единственным, что, конечно, смущало, была подпись — С.Н. Сделав глоток, он немного поломал голову над тем, что это могло бы значить:Секретный Незнакомец? Сид и Нэнси? Смерть Неверным? Споки-Ноки? Синий н…осорог?
— но быстро об этом забыл. Сейчас его больше занимало другое — а именно, сидящий рядом Лестрад, точнее сам факт того, в каких обстоятельствах, обстановке, компании он оказался — все вкупе: вот он праздно сидит посреди торгового центра на пару с Лестрадом, попивая чай из бумажного стаканчика, никуда не торопится и даже больше — никуда не собирается идти и даже не намерен ломать над этим свою уставшую голову, — все вместе… даже не поражало его. Еще вчера в это же время он, наверняка, летел бы на другой край света, с очень важной миссией, сидя в окружении очень секретных документов на борту частного самолета, где даже турбулентность смела случаться только по составленному Антеей плану, — и сегодняшний день показался бы ему кошмаром. Что ж, так и было — с утра. А теперь, каким-то странным образом, факт того, что он больше не связан с прошлой жизнью, неожиданно расслабил его. Он не был уверен, что подобные настроения действительно были ему на пользу, но вот они с Лестрадом сидели здесь — безмолвные, замученные… довольные… Ему давно не хватало таких проблем — которые, если подумать, не стоили и выеденного яйца, но из которых у нормальных людей состояла нормальная жизнь. Его обычными проблемами были брат-наркоман и кризисы на Ближнем востоке — а для остального у него имелись специально обученные люди и Антея. А такие обычные вещи, как вчерашняя ссора с Лестрадом, с ним просто не происходили — и потому она так застала его врасплох. Лестрад цокнул. — Еще с утра я был добропорядочным служителем закона, а сейчас чувствую себя аферистом. Майкрофт на такое лукавство лишь ухмыльнулся краешком губ. — Может быть, он купил ее не дочери, а себе. — Тс, Майкрофт. Себе покупают других кукол, — снова цокнул Грег. — Я просто предложил вариант. Держи, — он протянул ему купленный в кофейне киткат. — За все твои старания. Надеюсь, ты не будешь мучиться совестью до самого Нового Года. Или хотя бы ограничься этим. Будто на автомате, Грег протянул руку и, забрав батончик, продолжил прерванное занятие — изображать из себя прототипа роденовского мыслителя. — И зачем я вообще полез к этому мужику… И ты почему не остановил меня? — Ну, — удивился Майкрофт, — уж прости, ты был так увлечен, что мне не хотелось тебе мешать. И потом, ты не можешь обвинять меня в том, что я опасался попасть под горячую руку, — сам понимаешь, в моем состоянии любое потрясение чревато непредсказуемыми последствиями… Кто знает, что еще я могу забыть. Грег повернул голову и моргнул. Ухмыльнулся. Шире. Майкрофт смутился, но почувствовал, как против воли губы сами растягиваются в улыбке. Через секунду они уже вовсю смеялись, отдавая должное ситуации и своему участию в ней, и Майкрофт снова поймал себя на том, что не может отвести глаз. — …предлагаю преломить киткат мира. — Что? Лестрад только усмехнулся и, разломав батончик пополам, отдал одну Майкрофту. — Ешь. Никогда еще не видел, чтобы на шоколадный батончик смотрели с таким неприкрытым обожанием. — Бог ты мой, — он вдруг отвлекся на что-то за спиной Майкрофта. — Вот кому точно не достанется подарка на Рождество. Лучше б Майкрофт не оборачивался — какие-то два мальца, оторвавшись от родителей, развлекались, приклеив высунутые языки и пятаки к стеклу прозрачного лифта, который продолжал ездить туда-сюда по этажам, пока взволнованные охранники бегали внизу, размахивая руками в попытках заставить их прекратить. — Какая прелесть, — прокомментировал он. — Цветы жизни… Майкрофт отвел взгляд, и хотел было повернуться, когда его внимание привлек проходивший мимо человек: точнее, его живот, который выдавался вперед задолго до того, как в поле зрения попадало лицо мужчины. Не сразу сообразив, он поднял голову и наткнулся сначала на пышную бороду, а затем — на смеющийся взгляд ярко-голубых глаз. Мужчина подмигнул, но, стоило моргнуть, как будто провалился сквозь землю; до застигнутого врасплох Майкрофта не сразу дошло, что он повстречал своего утреннего знакомца. — Ты это видел? — Что? — спросил Грег, кажется, совершенно искренне не понимая, что он имел в виду. — Мужчина с бородой, только что проходил мимо, подмигнул мне, — не унимался взволнованный Майкрофт. — Санта Клаус? — пошутил Грег. — Я ничего не… Ну конечно! Как он сразу не догадался? С. Н. — Святой Николай, вот от кого было то идиотское письмо. И он же — первый, кого он увидел сегодня утром. — Куда ты?.. — Жди меня здесь. Я сейчас! — крикнул вскочивший Майкрофт, ища пропавшую фигуру взглядом. Знакомая борода мелькнула и тотчас оказалась скрыта потоком людей — недолго думая Майкрофт направился прямо туда, надеясь, что успеет настичь странного мужчину, прежде чем тот снова растворится в толпе.***
Говорят, ближе к сорока годам некоторые совсем сходят с ума — похоже, этот день настал и для него. Еще ни разу в жизни Майкрофт не бегал за мужиком — хотя, надо признать, седина всегда казалась ему интересной. Как выяснилось, правда, бежать далеко не пришлось — утренний знакомый спокойно стоял, разглядывая какую-то витрину, словно и сам поджидал возможности поговорить с глазу на глаз. — В жизни я гораздо стройнее, не находите? — как ни в чем не бывало поинтересовался мужчина. Он перевел глаза на витрину, где посреди сделанного из ваты снега красовалась конвенциональная инсталляция Санта Клауса, почему-то везущего в санях женские сапоги из крокодиловой кожи. — Что все это значит? — потребовал объяснений Майкрофт, как оказалось, вовсе не настроенный вести отвлеченные беседы, когда в роли узурпирующей стороны выступал не он. — Что происходит? Почему это происходит? Как мне отсюда выбраться? Губы мужчины сложились в удивленное «о». — Как много вопросов! Узнаю Майкрофта Холмса. Что ж, — задумался он. — Если я правильно помню, ты, мой мальчик, никогда не нуждался в ответах. Да… — словно отвлекшись и потеряв нить разговора, куда-то в сторону протянул он. — Точно так. Тридцать лет и сколько… три года, кажется, назад ты так и заявил — что не нуждаешься «ни в чьих подарках, волшебстве и уж тем более каком-то дурацком старике с бородой. Кому вообще нужно это Рождество?». В ответ на это абсурдное обвинение, Майкрофт лишь дернул губой. — Я был ребенком, — чувствуя себя правым, заявил он. — И потом, — словно не слушая его, продолжил мужчина, — двадцать лет и три года назад, не ты ли заявил, что тебе не нужны «никакие друзья и никакие идиотские привязанности, которыми люди пытаются прикрывать свои слабости». — Кто не думает подобного в семнадцать лет! — Что ж, тут ты снова прав; поэтому, предусмотрев твой аргумент, я проверял тебя каждый год. Не хочешь ли ты сказать, что изменил свое мнение хоть на йоту до вчерашнего дня? В глазах Санты — наверное, правильнее звать его так? — блеснул озорной огонек. — Я… — видя, что собеседник поспешил раскрыть рот, чтобы, вероятнее всего, процитировать что-то из его вчерашних мыслей, Майкрофт решил не оправдываться. — Нет, не изменил. И что, это все только из-за этого? Невероятно, можно подумать, я единственный человек на земле, которому никто не нужен! — возмутился он. — Миллионы людей живут в одиночестве и, хочу заметить, прекрасно себе живут. Почему я? Неужели я хуже них и поэтому вынужден отдуваться за всех сразу? Мужчина растянул губы, словно извиняясь за то, что высказанная Майкрофтом мысль оказалась правдой. — Вы же несерьезно… — не поверил Майкрофт. — Ну, мой мальчик, трудно не заметить, что ты довольно… — Санта остановился, задумчиво потирая бороду, словно не мог подобрать нужного слова. — Целеустремленный. А кроме того, такой превосходный лжец, что можешь с легкостью надуть самого себя, заставив свой чудесный мозг поверить во что угодно. Я не мог спокойно смотреть, как ты обманываешь себя, поэтому и решил вмешаться, как только заметил, что ситуация стала критической. — И когда же, позвольте узнать, она стала критической? — Вчера, дорогой мой. — То есть, это все из-за Лестрада? — Видишь, ты ведь и сам прекрасно можешь найти ответы… — То есть, — перебил Майкрофт, — ситуация стала критической не одиннадцатого сентября, не когда в США разразился кризис, не когда Леди Гага выпустила дебютный альбом, а именно вчера из-за того, что я, видите ли, немного нагрубил Лестраду? — тут он слукавил, умолчав про еще пару десятков людей. — Боже мой, он не такой чувствительный, как вы можете думать, — презрительно выдал он. Санта развел руками. — Тут уж ничего не поделаешь. Это твоя голова, Майкрофт, все претензии к ней. И потом — не советую спускать на бедного мальчика всех собак, иначе ситуация может затянуться. Майкрофт похолодел. — Хватит болтать, — отрезал он. — Лучше скажите, как мне отсюда выбраться? На добродушном лице Санта Клауса расцвела неожиданная гадкая ухмылочка, от которой пробрало даже стойко пережившего все перипетии дня Майкрофта. — Ну, ты же умный мальчик, Майти, как-нибудь справишься, — пожал плечами мужчина и посмотрел на часы. — Что-то я совсем с тобой заболтался, — пробормотал мужчина, — пора и честь знать. …и, прежде чем он успел добавить что-то еще, испарился, оставив после себя лишь неясную дымку и взвесь серебристых искр, а секунду спустя исчезли даже они, оставив побредшего обратно Майкрофта недоумевать о том, не было ли этот разговор выдумкой в его и без того выдуманном мире.***
— Что это? — как бы ни желал, Майкрофт не мог скрыть брезгливость. Последние полчаса они провели просачиваясь к выезду из центра города, где единственными развлечениями для него оказались перебранка водителей из соседнего ряда и хит-парад самых уродливых и, по совместительству, живучих выкидышей британской музыкальной индустрии — и, так как эти преступления против человечности происходили одновременно, накладываясь друг на друга, к моменту, когда Лестрад вспомнил хитрый объездной путь и вылетел из затора быстрее, чем пробка из шампанского, его голова напоминала центрифугу, полную веселых пузырьков и раскрошенного стекла. — Это? Моя любимая музыка. И не говори, что тебе не нравится. — Почему же? Очень даже нравится, если не учитывать, что эти, с твоего позволения музыканты, звучат как потерянное звено между обезьяной и группой Оasis. В следующую секунду Грег раздувает ноздри, и на Майкрофта снисходит понимание. — Oasis следующие, да? — он тянется к кнопке переключателя песен. — Что ж, с такой эволюцией музыкального вкуса, если очень повезет, быть может, песен через сто дойдем и до Blur… А где был ты, когда мы ловили кайф? — подтрунивая, цитирует он и уже не может сдерживать смех. Если Грег когда-то и испытывал искреннее желание помочь Майкрофту Холмсу, то сейчас на его смертельно оскорбленном лице читается вся боль от понимания опрометчивости этого довольно спорного с точки зрения психологической гигиены решения. — О, не стоит так переживать. Всегда остается шанс, что завтра утром я забуду твой музыкальный вкус, как и все остальное. По крайней мере, я клятвенно обещаю приложить для этого все усилия. — Если ты сейчас же не замолчишь, я воспользуюсь этим шансом и сделаю с тобой что-нибудь, от чего твоя память уже никогда не оправится, Майкрофт! Приехали, — раздраженно гаркает он, остановившись возле своего дома и, молча дернув с заднего сидения пакеты, оставляет Майкрофта одного. Однако сделав пару шагов в сумерки, возвращается. — Не будешь ли так любезен проследовать со мной? Прости, что не подготовился, но обещаю, твоя ковровая дорожка ждет тебя в доме. — Ничего. Будь покоен, я присоединюсь к тебе, как только уши перестанут кровить. По угрожающему прищуру Грега Майкрофт понимает, что балансирует на грани, и решает не испытывать свою и без того нелегкую судьбу. У дома Грег хлопает по карманам и, чертыхнувшись, достает запасной ключ из импровизированного тайника, — если щель в старой кирпичной кладке можно считать тайной. — Очень осмотрительно, — саркастически замечает Майкрофт. — Вижу, ты так заботишься о своей безопасности, словно у тебя в кармане припасено несколько жизней. — Никто не станет грабить полицейского. А если и станут, сейчас ты сам убедишься, что брать у меня нехрен. С этими словами и приглашающим жестом он пропускает Майкрофта внутрь. — Милый ковер, — комментирует он знакомую обстановку, но, закатив глаза, Грег бросает пакеты и идет мимо него на кухню. — Не знаю, как ты, а я умираю с голода, — стоя у открытой дверцы холодильника, объявляет он. — А когда я так говорю, то имею в виду буквально это. И раз уж такое дело… мне нужно тебе кое в чем признаться. Заглянув в холодильник, Майкрофт находит там довольно странный набор продуктов. — Ты не умеешь готовить, — не спрашивает, а констатирует он. — И когда я так говорю, то имею в виду буквально это. — Я умею разогревать? — предлагает Грег, осторожно прикидывая, может ли это считаться поводом для гордости, но Майкрофт уже идет мыть руки. — Знаешь, как я разогреваю? Ты бы видел! Хочешь посмотреть? Давай покажу! — вдогонку кричит он. <…> — Боже мой, — комментирует Лестрад полчаса спустя, когда они заканчивают нехитрый ужин. — Я всерьез подумываю взять тебя в заложники, потому что я, черт возьми, не представляю, как ты приготовил это из того набора продуктов. Нет, я могу представить, как сочетаются молоко и спагетти, но кабачок, Майкрофт? Боюсь я уже не смогу прежними глазами смотреть на то, что приготовит сегодня Карен — кстати, нам пора выезжать, если мы не хотим застрять по дороге. Что-то мне не нравится этот снег. Найду тебе что-нибудь, во что можно переодеться. — Прости, но Армани в стирке, — комментирует он же, обозревая содержимое шкафа. Майкрофт молча стоит в дверях спальни, и не знает, как ему реагировать. Он хочет спросить «Что ты делаешь?» или «Что я здесь делаю?», но не потому что он против, а просто чтобы напомнить, что это — выдуманный Лестрад и то, что происходит, — тоже выдумано им. — Не смотри на меня так, — словно прочитав его мысли, говорит Грег, — Это Карен тебя пригласила. Ты же не думаешь, что я сел бы с тобой в машину еще раз, будь это по моей воле? — В качестве кого? — пожалуй, всего дипломатического такта Майкрофту не хватило бы, чтобы сделать этот вопрос более обтекаемым. — Мы знаем друг друга ровно день, не говоря уже об обстоятельствах нашего знакомства, и ты вот так просто зовёшь меня провести Рождество у твоей семьи? Прости, но я не могу принять это более чем щедрое, — если не сказать глупое, — приглашение. — Тебе есть куда идти? — Я пойду в отель. — У тебя есть деньги? Майкрофт едва не краснеет, вспомнив, что после того эксцесса с куклой у него в кошельке оставалось что-то в районе десяти фунтов. — Что-нибудь придумаю, — обтекаемо отвечает он, проглотив свое коронное «уверяю тебя» из-за новой охватившей его неуверенности. — Ты, конечно, можешь остаться здесь, но тогда я всю ночь буду мучиться совестью за то, что оставил тебя одного. Знаешь, не вижу ничего плохого в том, чтобы, вместо этого, весело провести время. А в качестве кого ты приедешь — беглого преступника или моего друга — решай сам. И в том и в этом случае Сьюзи будет от тебя в восторге, если, конечно, ты не начнешь сходу критиковать ее мультики, сравнивая их с промежуточным звеном между наскальной живописью и телепузиками. Кстати, последних она обожает. Что до моей сестры — она будет рада, что я в кои-то веки привел с собой компанию. Уверен, тебе она тоже понравится… По крайней мере, одна общая тема в виде меня у вас уже есть. Вы даже глаза закатываете одинаково. Для верности, Грег театрально прикладывает ко лбу тыльную сторону ладони и демонстрирует, как именно одинаково эти двое реагируют на его… мягко говоря, весьма и весьма спорные поступки. — Как ты можешь быть таким легковерным? — злится Майкрофт. — Ты даже не знаешь, кто я — а что, если Донован права, и на самом деле я преступник, а ты вот так запросто рискуешь безопасностью своих близких! — Так ты преступник? — дернув бровью, глядя на него снизу вверх, серьезно спрашивает Грег. — Нет. — Вот и славно. — Как ты можешь мне доверять? — А зачем тебе врать? Мы знакомы-то всего день. Майкрофт едва не зарычал от бессилия собственных аргументов. — С того, что ты полицейский. Будь добр, покажи мне хоть одного преступника, который выкладывал тебе всю правду как на духу. — Никто и не говорит, что ты полностью со мной честен, но то, что я о тебе понял, более чем удовлетворяет мое любопытство. По крайней мере на сегодня потрясений с меня достаточно… — с иронией добавляет он. — И что же ты понял? — Ты не преступник. Из того, что я вижу — я бы сказал, — прикинул Грег, — шпион. Определенно англичанин, — он сделал круглые глаза, — это я думаю, мы обсуждать не будем. Так что — английский шпион, с чего мне тебя бояться? Вы, ребята, шатаетесь по Лондону, распивая мартини с красивыми женщинами, а всю грязную работу делает спецназ и мы. Единственное, за чью сохранность я беспокоюсь — моя машина, — а то, знаешь, ваше племя имеет нездоровую любовь к тому, чтобы ломать не принадлежащую им технику. Правда я не в курсе, привлекают ли вас бытовые приборы так же, как и машины — в таком случае, уж извини, я вынужден отказаться от идеи оставить тебя здесь один на один с теликом. — Грег вдруг замолкает и принимается запихивать одежду обратно. — Черт, прости, с моей стороны это, наверное… — Этот свитер подойдет, — перебивает Майкрофт; вовсе не потому, что хочет поехать, а потому что понимает, что, чтобы разгадать эту загадку, должен полностью подчиниться ей; так же как идею остаться одному он отметает совсем не потому, что не хочет отпускать Грега, а потому что не уверен, чем все закончится, упусти он его из вида. — Я его не ношу, — фыркнув, улыбается Грег, — черное меня старит. То ли дело старые добрые снежинки, — говорит он, доставая для себя рождественский свитер со снежинками и оленями, от одного вида которого Майкрофта пробивает на смех. — Чем, скажи на милость, занимаются олени на твоем свитере? — Обнимаются, Майкрофт, — Грег оттянул ткань и глянул себе на грудь. — По-моему, довольно мило, а главное — отлично передает праздничный дух. — Ты уверен, что она приглашала тебя? Может, она говорила, чтобы ты не смел приходить, а ты услышал только то, что хотел? — Боже мой, вы точно будете без ума друг от друга… Переодевшись, они выходят из дома уже направляются к машине, когда Лестрад оглядывается, хмурясь, словно не может чего-то вспомнить. — Я забыл. Что я забыл? Точно, я забыл… — он останавливается, напрягая память и почему-то жмурясь, как будто это помогает выдавить из мозга потерянную в его недрах мысль. Открывает глаза. — Ни одной гребаной идеи насчет того, что я мог забыть, — выдает он в сердцах. Майкрофт хмыкает, давая ему шанс вспомнить самому, но зная забывчивость Лестрада, уже думает, как напомнить ему, не навлекая на себя излишних подозрений. — Мне казалось, ты говорил что-то про собаку. — Знаешь, для человека, забывшего собственный адрес, у тебя поразительно хорошая память, — цедит Лестрад и недовольной походкой направляется к соседке за псом. Майкрофт даже жалеет, что напомнил ему об этом неугомонном чудовище, с которым ему уже удалось пообщаться вчера, и не зря: стоит Грегу вывести пса на крыльцо, тот тут же вырывает поводок и бросается к нему. Правда, как выясняется, с самыми благими намерениями вставания на задние лапы и облизывания с головы до ног. Гадая, от того ли это, что животное тоже его не помнит, или же от того, что чувствует его благодушное настроение, он решается на ответную любезность. — Ради бога, Снежок, я тоже рад тебя видеть, но оставь на мне хоть немного живого места. Собака слушается и, вернувшись на четыре лапы снижает градус радости до того, чтобы воодушевленно виться, выписывая восьмерки вокруг их ног. Усмехнувшись, Майкрофт поднимает взгляд, но только для того, чтобы встретить пристальный прищур Грега. — Откуда ты взял его кличку? Уверен, что не упоминал ее в разговоре. — Я… — почти теряется Майкрофт, но быстро ляпает что попало. — Просто догадался. — Просто догадался, — вскинув бровь, повторяет за ним Лестрад. — Сделал вывод. Майкрофт ведет плечом. — Ну да. Снежок. Кличек не так много, я просто предположил. — И догадался ты об этом, конечно же… потому что он черный? Этот аргумент попадает если не в глаз, то прямо Майкрофту в лоб. Пес поднимает на него виноватый взгляд, и он гладит его за ухом, как единственное существо, понимающее его в этом мире, а главное, похоже, помнившее его в прошлом. Лестрад, меж тем, ждет ответа. Он закатывает глаза. — Ради бога, ты же сам мне сказал. — Неправда. — Сказал, еще как. — Ничего подобного! Они пререкались бы еще долго, если бы не пес, решивший, что настал самый подходящий момент, чтобы закончить очередную восьмерку и как следует дернуть поводок в сторону. Разумеется, им обоим не удается удержаться на скользкой от выпавшего снега лужайке. Поводок, конечно же, сразу распутывается без посторонней помощи, Снежок радостно лает, отправляясь навстречу долгожданной свободе, а Грег лежит на Майкрофте, придавив его своим телом и, кажется, не очень-то собираясь вставать. Свет фонарей и иллюминация на домах окрашивают мир вокруг в симпатичный оранжево-синий цвет. — Пес убежал, — глядя в темные глаза в обрамлении снежинок, одними губами произносит он. — Далеко не убежит, — раздается совсем близко, но он, как завороженный, слышит лишь голос, толком не разбирая слов. — А кроме того, я тут подумал — не так уж он мне и нравится. — … что тебе нравится? — услышав лишь последние слова, переспрашивает Майкрофт, только сейчас чувствуя руку, которую Лестрад успел подложить ему под голову, видимо, опасаясь, что от еще одного удара он точно сбрендит. Судя по всему, не то чтобы помогло. Улыбнувшись во все тридцать два зуба, Грег наклоняется к его лицу, и тогда Майкрофт делает то, что не может объяснить себе ни до, ни после, — спихивает его в сторону и, оттолкнувшись от его груди, в два мгновения оказывается на коленях, затем — на ногах. Отчего-то — этот в прямом смысле выверт заставляет лежащего на том же месте Лестрада улыбаться еще сильнее. Следующие несколько минут они провели, догоняя Снежка по всему району, и Майкрофт то и дело ловил на себе подозрительные взгляды Лестрада.